Текст книги "Рубиновый лес. Дилогия"

– Почему ты не рассказывал мне про Молочный Мор?

Согретые кончики пальцев и ноги покалывало, как от соприкосновения с жёсткой мочалкой Матти. Тело окончательно разомлело, а вместе с тем разомлел и разум. Я пыталась обдумать произошедшее, распутать клубок, нити которого каким-то образом протягивались между мной, моей матерью, Красным туманом, драконами и Дайре, но от усталости и пережитого этот клубок запутывался лишь сильнее. Всё, что я могла, – это ловить лихорадочные образы и куцые обрывки мыслей. Один из таких обрывков вдруг и сорвался с моего языка, из-за чего в пещере поселилась тишина, напоминающая топкое болото – ни шагу дальше.

Я медленно оторвала лоб от шеи Сола, чтобы поднять лицо вверх и увидеть, с какой нежностью он смотрит на меня. И с каким разочарованием.

– Зачем мне было рассказывать тебе об этом? – спокойно спросил Солярис. – Главную суть ты знаешь – в этот день началась война. Остальное не важно.

– Как может быть не важно то, из-за чего мир раскололся пополам? – возмутилась я, и уголок брови Сола нервно дёрнулся. – Это меняет абсолютно всё, Солярис! Если мой отец напал на вас первым…

– Я не хотел, чтобы ты ненавидела человечество так же, как его ненавижу я, – прошептал Солярис, и его зрачки сузились, став лентовидными, как у ящерицы, словно он был на грани превращения. – Тем более чтобы ты ненавидела родного отца. Я хотел подарить тебе веру в свой народ. Ты ведь принцесса людей, а не принцесса драконов.

Я замолчала. Насколько же тяжело и больно это было – слышать обвинения в том, в чём ты не был виноват даже косвенно? Мириться с клеймом врага и зверя, день изо дня смотреть в глаза одному из них, отныне держащему тебя на поводке, и заботиться о нём вместо того, чтобы придушить во сне подушкой.

– Кого ты потерял тогда? – спросила я тихо, когда в пещере из звуков остались лишь треск костра и наше дыхание.

Так же тихо Сол ответил:

– Младшего брата. Юту… Ему было семь.

– Мне жаль. Если бы я только могла…

– Не ты в этом виновата. Никто, если быть честным, не виноват, кроме короля и ярлов, которым не давало покоя ощущение собственной ничтожности. Даже те торговцы, что согласились отравить молоко, – у них просто не было выбора.

– Как его не было и у тебя, когда Виланда подарила тебя мне, – сказала я, переворачиваясь на спину. Руки Сола, по-прежнему лежащие на моей талии, потяжелели – он крепче сжал кулаки. – Люди берут на себя слишком много, решая чужие судьбы. Знаешь что… Когда я стану полноправной королевой, то обязательно сделаю две вещи.

– Какие же?

– Во-первых, я снова попробую заключить с драконами мир, если они того захотят и если они правда всё ещё живут на том острове. А во‐вторых, я сделаю так, чтобы ты мог жить с ними, если того захочешь. Я сниму с тебя проклятие.

Сол, всё ещё лежащий на боку, приподнялся на одном локте.

– Да-да, конечно, – усмехнулся он, и в его голосе сквозила усталость – не физическая, но моральная. Возможно, он устал от неприятностей, которые сваливались нам на голову одна за другой, а возможно, от разговоров о проклятии, ведь я заводила их каждый год начиная с тех пор, как узнала о нашей с Солярисом связи. Но это больше не было пустыми словами из разряда мечтаний о будущем. Это было обещанием. – Напомнить тебе кое о чём? Проклятие сейда может снять лишь та вёльва, что наложила его. А раз Виланда давно мертва…

– Тогда мне придётся добраться до самой Волчьей Госпожи, чтобы сделать это. – Я улыбнулась Солу изо всех тех сил, что ещё оставались у меня. – После того, что ты для меня сделал, я просто обязана. Ты снова будешь свободно летать, клянусь. Без меня и без кого-либо ещё.

– А что, если я не… – Сол осёкся и, опрокинувшись обратно на спину, уставился в скошенный потолок пещеры. – Ладно. Нужно ещё дожить до той поры, когда ты станешь королевой. С твоим везением не факт, что она вообще настанет. Истинное дитя Мора! Только вы можете быть такими невезучими.

– Ой, ты говоришь так, будто знаешь кучу детей, родившихся в Мор!

– Нет, только тебя, но почему этого должно быть мало?

Я уже хотела рассказать Солярису о существовании логики и закономерностей, но передумала: в пещеру ворвался ветер, заставив меня съёжиться. Дуло с улицы нещадно, и даже пламя костра пригибалось, отчаянно бодаясь с самой зимой.

Оглянувшись на вход в пещеру, Солярис заворчал что-то нечленораздельное, а затем вдруг согнулся пополам. Я услышала треск костей, и пламя костра снова колыхнулось, но уже не от ветра, а от движения кожистых крыльев, раскрывшихся над ним. Покрытые тонкой белоснежной чешуёй по краям, они почти царапали потолок костяными гребнями, будучи в несколько раз меньше, чем когда Солярис превращался целиком, но всё равно больше, чем я и Сол, вместе взятые. Мне и прежде доводилось видеть, как он по частям возвращает себе первозданное естество – то когти, то зубы, то хвост. Но вот крылья…

Сложив одно из них так, чтобы оно не мешало лежать на боку, Солярис расправил второе и накрыл нас им, как одеялом, спрятав от ветра. Я будто оказалась в хитиновом коконе или уютной палатке, только живой и тёплой. От моих прикосновений крыло слегка подрагивало и сжималось, как если бы Солу было щекотно. Судя по его сморщившемуся носу и выразительному взгляду, заставившему меня убрать руки, так оно и было.

– Перевернись на бок, – велел он, немного подтянувшись вверх на подстилке. – Так будет удобнее.

Я кивнула и послушно перевернулась, но, судя по дрогнувшему кадыку Соляриса, не так, как он ожидал: я выбрала тот бок, который позволил мне лежать к нему лицом, а не спиной. В тот момент, когда наши носы соприкоснулись, мне показалось, что белые щёки Соляриса в кои-то веки приобрели человеческий румянец, но то наверняка была лишь игра света – его крыло, полупрозрачное, искажало отблески огня.

– У тебя есть пара часов, чтобы поспать, – напомнил мне Сол, первым закрывая глаза.

– Хорошо, но сначала я хочу спросить…

– Что ещё? – простонал он.

– Ты ведь больше ничего не утаивал от меня, кроме Молочного Мора, правда? Я знаю о тебе всё?

Сол молчал всего несколько секунд, прежде чем ответить:

– Ты знаешь всё, не волнуйся.

Сердце Соляриса билось гулко, заглушая даже метель, свистящую на улице, и я прижалась к правой части его груди, чтобы послушать. Драконы были зеркалом людей абсолютно во всём – от расположения внутренних органов до привычек и ценностей. Может, они и старались походить на нас внешне, но по-настоящему никогда и ни в чём нам не уподоблялись. Они нас только превосходили.

Звук, раздавшийся в тишине спустя минуту после того, как я тоже закрыла глаза, лишний раз это подтвердил. Такой звук не издавали ни люди, ни даже животные – низкий, грудной, нечто среднее между кошачьим урчанием и волчьим гудением. Как колыбельная, этот звук вдруг заставил моё тело налиться свинцом, будто он пробуждал какой-то первобытный инстинкт, что был древнее всего на свете. В животе потеплело, как от пряного мёда, и стало так спокойно-спокойно, словно я лежала у себя в спальне в замке, зная, что Красный туман исчез, моя коронация ещё далеко, а отец в здравии и больше не презирает Сола.

– Сол… – пробормотала я сонно. – Что это за звук? Раньше ты никогда так не делал…

– М-м? Какой ещё звук?

Слишком уставшая, я не смогла понять, притворяется он или же правда не понимает. Но этот звук точно исходил от него: я чувствовала, как грудь и живот Сола слегка вибрируют, а дышит он чаще, чем обычно.

Подумав, что решение этой загадки уж точно может подождать, я прижалась к шее Сола лбом, позволяя себе утонуть в этой странной, мурлыкающей мелодии. Благодаря ей сон пришёл так быстро и легко, что в глубине души я даже немного разозлилась на Соляриса: если бы знала, что он умеет усыплять людей подобным образом, то, быть может, не страдала бы от бессонницы столько лет!

– Дикий, закат! Просыпайся, Руби. Живее, живее!

Почему-то каждый раз, когда мне удавалось в кои-то веки забыться сладким младенческим сном, меня будили толчками и криками. С трудом разлепив веки, всё ещё тяжёлые и неподатливые, я с трудом подняла голову и увидела, как сползает с меня кожистое крыло вместе с рукой Соляриса, обвитой вокруг талии. Целительный умиротворяющий звук больше не рвался из его груди. Зато рвались проклятия и брань, когда он, растирая красные и заспанные глаза, принялся тушить костёр.

Видимо, сладко уснула не я одна.

– Закат! – повторил Солярис так, будто я не поняла с первого раза, и ткнул пальцем за свод пещеры.

Отсюда было не разглядеть уходящего солнца, но я видела участки мраморно-серого неба над верхушками деревьев, ныне раскрашенные полосами апельсинового, шафранового и алого цветов. То действительно был закат. Однако, если меня не подводила память и знания географии, дорога от пещеры до замка не превышала восьми лиг – не так уж и много, чтобы заблудиться, даже если не успеем выйти до темноты. Тем более что Солярис видел в ночи так же хорошо, как и днём, а я знала здешние места как свои пять пальцев. Да и снегопад полностью улёгся…

– И чего ты так суетишься? – зевнула я, садясь на отрезе подстилки и неуклюже стягивая с себя кафтан, чтобы вернуть его законному владельцу. Хоть Солу и не доставило бы труда дойти до замка полуголым, у меня не было никакого желания подвергать его такому унижению. – Отец наверняка уже послал за нами поисковый хирд, так что нам в любом случае достанется. А вот Дайре мы, боюсь, упустили, это да. Но лошадь точно скачет не быстрее, чем летает дракон…

– Помолчи и собирайся! – огрызнулся Солярис, копаясь в холщовом мешке. – Я опаздываю на встречу. Вот, надень это, а то твоё платье ещё не высохло.

Он вслепую кинул мне на колени несколько старых тряпок из грубой сермяги в коричневых пятнах, пропитанных едким запахом плесени, земли и… навоза?

– Воняет, – поперхнулась я, удерживая одежду на расстоянии вытянутой руки кончиками пальцев.

– Знаю, поэтому и не предложил тебе её сразу. Но сейчас у нас нет выхода. Если буду провожать тебя до замка, точно не успею, так что придётся тебе пойти со мной.

Я глубоко вдохнула и, подавив рвотный рефлекс, продела голову в узкий смердящий ворот, а затем завязала более-менее высохшие сапоги. Судя по тому, какими широкими шагами Солярис мерил пещеру и как блестели его глаза, отражая фиолетовые сумерки, спорить с ним сейчас не стоило.

– Что ещё за встреча? Неужто то самое «личное дело», о котором ты говорил вчера?

– Да, оно самое. Мне нужно в Столицу.

От услышанного я тут же забыла про вонь и засобиралась быстрее. Столица! А ведь я только утром думала о том, чтобы прогуляться по ней. Выглядит прямо как подарок четырёх богов мне на день рождения!

Тем временем Солярис застегнул плащ до самой шеи и, присев на корточки перед костром, зачем-то сунул руку прямо в золу, в которой ещё искрился умирающий огонь. Та не обожгла его, но замарала кожу и рукава… А затем замарала и жемчужные волосы, когда Солярис, собрав горсть этой золы в ладони, высыпал её себе на голову.

И тут я поняла: все эти слои одежды, которые удивили меня на Солярисе ещё возле озера, были нужны вовсе не для того, чтобы защитить его от холода, а чтобы он сошёл за обычного человека. Кто из смертных стал бы разгуливать в месяц воя налегке? Точно так же как невосприимчивости к морозу, у смертных не могло быть жемчужных волос и золотых глаз, горящих в темноте.

Старательно растерев золу и уголь между всеми локонами, чтобы не оставить ни пятнышка неестественной белизны, Солярис точно так же закрасил свои брови с ресницами и отряхнул руки. Волосы стали блестящими и сальными, будто он неделю работал в шахте, но зато чёрными-чёрными, как воронье крыло. С ними Солярис выглядел дико, будто потерял самого себя, и я заворожённо уставилась на него, как только втиснулась в грязный наряд.

– А с глазами что делать будешь? – спросила я, и ответом мне стала длинная склянка, которую Солярис вытащил из внутреннего кармана.

Откупорив ту зубами, он запрокинул голову и вылил содержимое по очереди в каждый глаз. Судя по его шипению и сжавшимся кулакам, это было невероятно больно. Зато эффективно: золото потускнело и обратилось в спокойный карий цвет. От этого мне стало ещё больше не по себе. Если бы я увидела Соляриса вот таким на улице, то, наверное, даже бы не признала.

– А Ллеу прямо-таки кудесник, – восхитилась я. – Теперь понимаю, зачем ты заходил к нему утром. А расплатился чем?

– Лучше тебе не знать.

Сол потёр веки и выкинул пустую склянку в пепелище костра. К этому моменту я уже полностью оделась, заплела в косу высохшие волосы, поснимав с них слишком броские и дорогие украшения, и была полностью готова к выходу.

– Ну и с кем именно ты встречаешься? – невзначай поинтересовалась я, когда мы с Солом уже двигались по направлению к городу, спустившись с тропы в овраг, чтобы избежать риска наткнуться на поисковый хирд. Несмотря на глубокий капюшон, ветер всё равно пытался выколоть мне глаза, вынуждая зарываться носом в воняющий воротник. – Ты ведь никогда не ходишь в Столицу. Сам жаловался, как много там людей. Раз согласился на такое, да ещё и мне рассказывать не хотел, значит, встреча важная.

– Это встреча вслепую, – признался Солярис, подав мне руку, чтобы я, спускаясь в овраг, не полетела кубарем. Студёная земля стала ещё более скользкой после метели, ветки шиповника и смородины цеплялись за рукава и грозились порвать одежду, а в сгущающейся темноте было слишком легко оступиться. – Позапрошлой ночью по пути в склеп Тысячи Потерь я заглянул в свою пещеру за кое-какими вещами. Там лежала записка… Очевидно, кто-то выследил меня и нашёл мой тайник, но запах был незнакомым. В записке говорилось, что меня будут ждать в городской таверне на следующий день после Вознесения принцессы, чтобы рассказать правду о виновнике Красного тумана.

– Виновнике?! – Я ускорила шаг и нагнала Соляриса, хотя мы условились идти друг за другом ровно в двух шагах: он прокладывает путь, а я следую за ним. – Ты же понимаешь, что это, скорее всего…

– Ловушка, да. Записка была написана до того безграмотно, что даже мне, дракону, которого учила читать и писать пятилетняя девочка, захотелось плакать. Вряд ли человек, который пишет даже слово «приходи» с ошибками, может знать что-то о самом загадочном в мире явлении. Но я всё равно хочу выяснить, кто такой смелый, чтобы следить за мной. И такой тупой.

Я усмехнулась. Да уж, Солярис никогда не страдал от неуверенности в себе. Руки у меня начали подмерзать, пока мы перебирались через сугробы и непроходимую чащу, но, к счастью, скоро показались заветные огни уютных очагов и костров, разбитых посреди улиц.

Вот она – Столица.

– Не привлекай к себе внимания, – шепнул Сол напоследок перед тем, как мы переступили лесную кромку и очутились за городским амбаром на окраине, где не было сторожевых башен. – И не снимай капюшон. Не думаю, что горожане имеют хоть малейшее представление о том, как ты выглядишь, но у тебя слишком чистые волосы и зубы.

Он вынырнул на людную улицу первым. Несмотря на то что Столицу с замком разделял всего один горный тракт, мне доводилось бывать здесь разве что в раннем детстве, когда Оникса ещё не подкосила болезнь и он мог лично спускаться к подданным Дейрдре. Я помнила лишь то, каким большим и величественным казался отсюда замок… Обернувшись, я убедилась в том, что ничего не изменилось: замок по-прежнему громоздко нависал над городом в низине, закрывая половину неба, и казался даже больше, чем был на самом деле. Только теперь, став взрослой, я понимала, что этот вид далеко не главная прелесть Столицы.

Центральную улицу, которая начиналась как раз за амбаром и пролегала через весь город по прямой, точно мост, обступали деревянные хижины, торговые ларьки из пёстрой ткани и полукрытые повозки. Даже в месяц воя на вожжах восседали мужчины с тальхарпами на коленях, ловко орудуя смычками, хоть те и покрылись инеем. Шум здесь стоял практически невыносимый: прохожие смеялись, музыканты играли, торговцы кричали, размахивая сушёными колбасами, а костры трещали, собирая вокруг народ, одетый в медвежьи шкуры и распивающий брагу из ритонов[12]12
  Ритоны – широкий воронкообразный сосуд для питья в виде рога или головы животного.


[Закрыть].

Большинство домов не насчитывали больше одного этажа, кучкуясь и тесня друг друга. Все как один из дерева, похожие на ладьи: коньки крыши напоминали корабельный штевень, а дуговые столбы, укрепляющие стены, образовывали своеобразный борт. Определить, кому какой дом принадлежит, можно было по цвету дверей и украшениям, прибитым над ними: у хирдманов и хускарлов – чёрно-красные щиты; у кузнецов – медные таблички с молотом и наковальней; у лекарей – пучки душистых трав, а у вёльв – связки из речных камней и птичьих перьев. Жилища фермеров отличали хлевы, пристроенные к жилому дому, а торговцев – те самые пёстрые ларьки, которые они разбивали прямо у входа в свою хижину. Лишь для торговли форелью, треской и китовой костью, добываемой прославленными дейрдреанскими китобоями из Изумрудного моря, была отведена специальная площадь на причале Тихой реки. Мы спешно миновали её вместе с Солом, зажимая носы от рыбьей вони.

То, как уверенно Солярис ориентировался на людных улицах, лавируя между горожанами и домами, наталкивало меня на мысль, что он ненавидел Столицу лишь на словах. Мне приходилось часто-часто перебирать ногами, чтобы не отставать от него, пока впереди, на углу главного торгового тракта, не показалась таверна. Переполненная людьми, она буквально ходила ходуном: внутри пили, танцевали и наверняка дрались. Привязанных к коновязи лошадей было не сосчитать, а прямо над крышей таверны раскачивались голые ветви священного тиса – мы дошли до самого центра Столицы. По традиции именно рядом с древом строились и неметоны – храмы четырёх богов. Оглядевшись, я действительно заметила один из них прямо напротив. В отличие от прочих городских зданий, неметон был построен не из дерева, а из камня, с круглой крышей, похожей на пуговицу, и без единого окна. Сейчас, зимой, его опутывали сухие кустарники и мёртвые виноградные лозы, но летом неметон должна была обнимать цветущая роща – именно в таких местах боги заповедовали возводить им дома.

Как бы мне хотелось прийти в Столицу летом, чтобы увидеть это лично…

– Здесь, – объявил Солярис, остановившись перед таверной, из которой на карачках выползало несколько пьяных в стельку мужчин. В воздухе висел тяжёлый запах сточных вод и рвоты, по сравнению с которым даже вонь моей одежды казалась сносной. Взъерошив пальцами волосы, будто пытаясь проверить на ощупь, до сих пор ли они чёрные, Сол бросил на меня вопросительный взгляд. Я кивнула, давая понять, что сажа ещё держится – можно не волноваться. – Думаю, тебе будет безопаснее подождать снаружи, я только загляну и сразу выйду. Я ведь могу оставить тебя одну ненадолго, правда?

– Мне льстит, что ты считаешь меня объектом всеобщего вожделения, но, думаю, пару минут я продержусь. По-моему, всем здесь интереснее дешёвое пойло, нежели принцессы.

– Очень на это надеюсь. Прислонись спиной вон к той стене и смотри в оба. Если что, кричи – услышу.

Я кивнула ещё раз, запоминая инструкции, и, подперев одну из стен таверны, как было велено, проводила Соляриса взглядом до дверных створок. Под крышей раскачивалась резная вывеска с изображением пивной кружки, из которой выпрыгивал лосось, расплёскивая пену.

– Как только стану королевой, велю роду Дану взять такой герб, – шутливо пробормотала я и отдёрнула капюшон, сползающий на глаза. Вокруг абсолютно ничего не происходило, пока я, косясь на гудящую таверну, слонялась вдоль стены туда-сюда, пиная лежащие на дороге камни.

Небо, красно-сливовое, стремительно темнело, и на другой стороне города уже маячили факелы – торговцы бродили с ними по улицам, распродавая остатки товара. Со спины Соляриса, парящего в небе, Столица казалась крошечной, как муравейник, но на деле простиралась дальше, чем большинство других городов континента. Да и людей здесь после заката выходило на улицы чуть ли не столько же, сколько днём. Распевающие песни крестьяне, катающиеся на льду дети, гружёные телеги, сторожевые всадники… Жизнь кипела, и пускай из-за этого белый снег превращался в коричневую кашу, а запах диких лесов – в кислый смрад, Столица всё равно была прекрасна.

Но где же Сол и его «я только загляну и сразу выйду»?

– Ой, ах, как же меня угораздило!

Двери таверны открылись нараспашку, выпуская пожилую женщину в лисьих мехах с проплешинами, выеденными молью. Покачивающейся походкой она кое-как спустилась со ступенек, но упала, не сделав и десяти шагов. Из-под её накидки что-то посыпалось, звеня; кажется, медные монеты. Снова ахнув, женщина тут же принялась рыскать по снегу руками, собирая их обратно. Наполовину седые волосы-сосульки упали ей на лицо, морщинистое и разукрашенное чёрными узорами, а сама она зашлась надрывным кашлем, из-за чего все монеты тут же вывалились и раскатились обратно.

– Дикий, мои колени…

Я оглянулась вокруг, но поблизости больше никого не было. Испытывая странное смущение и чувство вины от своего бездействия, я всё-таки оттолкнулась от стены и опустилась на корточки рядом с женщиной.

– Давайте я помогу.

– Спасибо, милое дитя! – Женщина улыбнулась мне почти беззубой улыбкой, и меня задушило облаком перегара. Руки у неё оказались испачканы в чём-то зелёном, но я всё равно заставила себя вежливо вложить в них все собранные монеты, не выказывая брезгливости. – Ты такая хорошенькая, добрая! Такая прелестная! Давай я погадаю тебе взамен? Я умею гадать на рунах…

– Благодарю вас, но не стоит.

– Чего куксишься? – снова ощерилась женщина. – Рун не надо бояться! Надо бояться людей. Вот зачем ты ослушалась своего белобрысого зверька и отошла от стены, дура?

Монеты снова посыпались на снег, но уже не из пальцев женщины, а из моих. Я вскочила, пытаясь отбиться от кого-то, кто, подкравшись сзади, накинул мне на голову мешок, но даже не успела закричать. В нос ударил запах сорной травы и кипреи – вот в чём были перепачканы руки той женщины. Сонный порошок.

Уже второй раз за день я утонула в кромешной тьме.