Текст книги "От укусов ос"

Глава IV. Хрупкое доверие

– А вдруг это кошатницы? – кажется, что Дина уже забывает о камерах. Мы будто давние подружки, которые засиделись в кафе за разговором. – Решили загладить вину, например.

– Тогда зачем прикрываться правилами и выставлять себя святошами? Могли бы молча отдать ручку. Когда история подошла к логическому завершению, у меня появились мысли насчет окна, но я не поделюсь ими.

– Хочешь дать нашему зрителю немножко свободы?

– Угу, пусть проверят лимит своего воображения.

Дина с трудом подавляет улыбку:

– Хорошо. Ты остановилась на том, что вас пригласили на открытие. Каково тебе быть на подобных встречах?

Я тяжело вздохнула, предаваясь воспоминаниям.

– Не очень. Весь июль был расписан. На кухне, где мы обычно ели, если это не праздник, висела доска с кучей надписей разными маркерами и со стикерами. За завтраком мадам Лима рассказывала план на день. Кто-то уходит на работу, а кто-то на встречи: поддержать митинг против задымленности, покормить собак в питомнике, встать в кадр на общей фотографии с какого-нибудь важного мероприятия и много другой мелочи. Немалая доля дел выпадала на выходные, поэтому я могу сказать, что за год, проведенный в клубе, я не расслаблялась практически ни разу. Помимо всего прочего, хватало сполна наших девичьих проблем.

Первое июльское воскресенье. Мадам Лима с Марли и Тарой еще не вернулись с очередной вечеринки у бейсболистов. Парни отлично развивались и уже достаточно засветились в прессе. По выходным они устраивали дискотеки у бассейна, а на следующий день тихий уютный вечер за различными настольными играми. В доме были только мы с Хелен. Она пташка ранняя, а я вот люблю воскресенье за то, что могу поспать без будильника. Все бы ничего, но кошатница не хотела быть одна, поэтому ближе к обеду меня разбудил стук в дверь.

– Викки! Викки, подъем!

– Хелен, – протянула я, натягивая плед на голову. – Я хочу спать.

– Я сделала блинчики и купила джем.

– Ау!

– Что случилось? – в голосе Хелен читался испуг.

– Ай, я слишком резко подскочила, голова закружилась.

Сижу, зажмурившись, пока сестра смеется. Откуда она знает этот запрещенный прием? Нельзя шантажировать человека едой. Не спеша прихожу на кухню еще в ночнушке и мягких тапочках, тех самых, которые мне предложили на знакомстве.

– Что у нас сегодня? – спрашиваю по привычке. Запах блинов потихоньку завладевает моим разумом. Набираю воду в чайник и широко зеваю.

– Мадам с кошечками вернется не раньше десяти вечера, – Хелен водила пальцем по доске, соотнося день недели и дату. – В обед мы с тобой примем журналиста. Мадам сказала, что он новенький, на стажировке, надо быть общительными, но не углубляться.

– Кстати, забыла узнать, а почему ты в клуб не поехала? У тебя нет никаких других забот. Развеялась бы, поплавала, потанцевала. С газетчиком я бы справилась.

– Имей совесть, Викки, я и так неделю пахала за всех четверых, – девушка взяла из моих рук чайник и поставила греться. – Хочу чуть-чуть спокойствия. Со СМИ я не первый раз имею дело, для меня это как разрядка. А что насчет спортсменов, меня не устраивает политика их сообщества. Закрыли тему.

Завтрак прошел в напряжении. Не могла же Хелен разозлиться из-за невинного вопроса. Что-то тут было не чисто. Даже похвала за вкусную еду не подействовала. Она кивнула и принялась мыть посуду, не обращая на меня никакого внимания.

Около двух Хелен позвонили.

– Журналист будет через полчаса, – сухо сообщила она и ушла к себе.

Не сговариваясь, мы решили приодеться, правда, о фотосессии речи не шло. Наверно, у нас одновременно проснулось желание выглядеть притягательной и женственной. Хелен обворожительно выглядела в широких брюках и белой свободной рубашке, в ушах качались большие круглые серьги, отлично подчеркивающие короткие волосы. На фоне ее я ощущала себя простушкой: обычное серенькое платьице, на ногах неизменно были тапочки, в отличие от кошатницы, которая ходила по гостиной босиком. Теперь она сидела в кресле, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди.

– Я не знала, что нельзя говорить с тобой о конкурентах, – с этими словами я присела перед Хелен. Сестра изогнула бровь. – Ну, они же являются клубом, как и мы. Пусть у нас разные направления, все равно чувствуется соперничество.

Девушка равнодушно посмотрела на меня.

– Ладно, ладно, – я взмахнула руками. – Пойду на пару-тройку букв, твои глаза очень выразительно говорят мне об этом.

Уже дойдя до выхода в коридор, я услышала:

– Барни назвал меня девушкой легкого поведения, только хуже. Дурак.

Я медленно развернулась:

– Тот красавчик Барни? – Я помню его с открытия. Веселый парень, любящий выпить и обняться.

– Да, правая рука главного из бейсболистов. Во вторник мы пересеклись на акции для детского приюта, поговорили, потом повздорили, и он бросил это слово вдогонку. Понимаешь, о чем я?

– Сказалось раздражение и агрессия, ничего удивительного, – я пожала плечами, все еще стоя в проходе.

– Викки! – Хелен вскочила с кресла, крича. – Это резало по ушам. Я поняла бы его, если оскорбление подходило по контексту, но…

– Ты считаешь, что в клубе утечка? Кто-то сдал тебя?

Она поджала губы и обняла себя, опустив голову. Вид Хелен пробудил жалость. Я уже была готова кинуться уверять ее, что такого не могло произойти, но вовремя остановилась. Может, здесь в порядке вещей обсуждать за спиной своих близких, только я не припомню этого правила, все равно лучше не вмешиваться. Ну, нельзя же просто так стоять – невежливо.

– Хелен, я…, – речь прерывает звонок в дверь. Со всех ног несусь открывать, чем не предлог окончить разговор?

За дверью меня встречает молодой парнишка среднего роста в клетчатой рубашке и очках с толстой оправой, ничего более привлекающего в нем нет.

– Д-добрый день, – тихо говорит он. – М-меня з-з-зовут Джон Браун. Я-я из газеты, м-мое нач-начальство звонило вам на п-прошлой неделе.

– Приятно познакомиться, мистер Браун, – главное не придавать значения его заиканию. Кошатницы – это настоящие леди. По крайне мере должны ими казаться. Приглашаю журналиста в дом, предлагая чай и кофе. Когда я представляю его Хелен, Джон смущается и увлекается своим блокнотом, не сводя с него глаз до конца интервью. Не уж-то он интересней, чем две очаровательные дамы?

– Ч-что з-заставило в-вас вступить в клуб? – первый вопрос и сразу в яблочко! Мы с сестрой переглядываемся, и, вспомнив вечер знакомств, я коротко отвечаю:

– Личные проблемы.

– Которые мы вместе решаем, мы как семья, – с воодушевлением подхватывает Хелен. Я стараюсь делать вид, будто все так и есть, и это не она несколько минут назад намекала на предательство девочек.

– В-вы очень мн-много уча-уча-участвуете в культурной ж-жизни города. К-как вы не устаете от б-большого количества обществен-н-ных дел?

– Разделяем обязанности, – я, наверно, не создана отвечать на вопросы прессы. Наверно, читать мои ответы было бы крайне скучно, если бы не Хелен. Она моментально включалась в тему и говорила то, что нужно.

– Мы обычные люди, конечно, мы устаем, но каждая из нас всегда готова поддержать других. Прекрасное чувство, когда ты приходишь с работы или с очередной встречи с городскими жителями, а тебя ждет вкусный ужин и легкий разговор.

Что Хелен несет? Никто никого не заменяет. У нас всегда жаркие споры, и если домашние обязанности худо-бедно распределены, то вот с общественными – беда. Уже на второй день плотного графика я задавалась вопросом: зачем мадам на все подписывается, если мы исполняем это без особого желания? Почему нельзя сказать корреспонденту так, как есть? Это же не ужасающая правда про умалишенных девушек, пытающих детей в подвале, а повседневность, то, из чего и состоит жизнь в клубе. По-своему классная и зажигательная, чего только стоит выяснение отношений между Марли и Тарой, блеск! Скорее всего, мое негодование отразилось на лице, потому что мистер Браун задал следующий вопрос исключительно мне:

– В-вы х-хотите что-то д-добавить?

Я взглянула на Хелен, ее глаза словно говорили: «Только попробуй сказать лишнего, мало потом не покажется!». Она слишком защищает свою семью. Нашу семью, Викки, нашу, не забывай. Ладно. Хочет образ благополучия и любви? Легко!

– Что вы, Джон, моя сестра очень точно описала наши взаимоотношения в клубе. Нам невероятно повезло друг с другом! Я числюсь в рядах кошатниц недавно, но все больше осознаю, что не представляю себя без них.

– И все такое в этом духе.

– Дорогие зрители, я хочу заверить вас, что наше интервью будет более профессиональным, – Дина Ро улыбается в камеру. Она сидит с идеально ровной спиной, закинув ногу на ногу и придерживая ее сцепленными в замок пальцами рук. Да уж, ее самоуверенности можно лишь позавидовать.

– Считаешь работу своего коллеги некомпетентной? – стараюсь говорить ровно и спокойно. Джон Браун был первым человеком, который навел меня на мысли о другой стороне клуба, за что я ему до сих пор благодарна, и не хочу слушать, какой он плохой. – Я думаю, если бы не неприкрытая ложь Хелен, получился бы конструктивный разговор, а так нам пришлось восхвалять и боготворить кошатниц.

– Будь я на его месте, я бы вывела вас на откровенность. Знаю я несколько вопросов, от которых никак не отвертеться, – да, не спорю, журналистка из нее получилась неплохая, но добрый застенчивый Джон навсегда в сердце.

Молодой человек медленно пил чай. Очень медленно. Хелен сначала невзначай бросала взгляд на часы, но потом демонстративно следила за минутной стрелкой. Видимо решила таким образом намекнуть гостю на его скорый уход. Все бы получилось, если бы вместо нее сверлила взглядом я, потому что Джон за время интервью попривык ко мне и не боялся смотреть хотя бы пару секунд, а вот Хелен вызывала у него острое желание заглянуть в блокнот, проверить диктофон, посчитать пуговицы на рубашке. В общем, обычное поведение влюбленного мальчика. Я не верю в большое сильное чувство при знакомстве, но наблюдать за этими двумя довольно забавно. Наконец ему пришла в голову мысль, что пора покинуть клуб. Он поставил кружку на стол со словами:

– П-пожалуй, я пойду, на-на-наверняка в редакции заждались, – Хелен облегченно вздохнула. – У м-меня есть маленькая п-просьба напоследок. Я могу с-с-сфотографировать вас, скажем, на ф-фоне достижений вашего клуба? Я в-в-видел красиво оф-оформленную полку над к-камином, отлично войдете в кадр.

– Нет! – крикнула Хелен, прежде чем я открыла рот. Я недоуменно уставилась на нее, а Джон чуть камеру не выронил из рук. – Фотосъемка в особняке запрещена, – закончила она деловито, будто Браун собрался заснять особо секретный объект, вынудив охрану вежливо отказать.

Журналист обреченно повел плечами, кивнул и молча двинулся к выходу. У меня вновь проснулось чувство жалости. Да что ж вы со мной делаете, люди?! Сегодня в мои планы не входило успокаивать всех подряд. Однако я все-таки последовала за парнем, чтобы проводить его со всей благодарностью, которую смогу выразить при прощании.

– Извините ее за это, – произнесла я, сидя на обувной полке и натягивая кеды. – Я не подозревала даже о запрете.

– В-вы ни в чем не в-вин-виноваты, – Джон ответил почти шепотом и пробормотал еще что-то невнятное. Он перекинул сумку через плечо, предварительно сложив туда все свои вещи. – С-спасибо вам, В-вик-виктория. Д-до свидания.

– О, мистер Браун, не спешите убегать, думаю, нам по пути.

Корреспондент был не самым хорошим собеседником: он быстро шел, почти не сгибая ног, и молчал. Не знаю, что бы еще лучше подчеркнуло его одиночество, чем это. Можно, конечно, наплести про характер, привычки и т.д., и вообще, чего я докопалась до человека, но здесь нельзя было промахнуться.

– Как вам наш дом? – пробую разрядить обстановку.

– О-очень кр-красивый. Б-большой.

– Вы работаете с информацией, со словами, текстами, а запас эпитетов скудненький, – он с возмущением повернулся ко мне, чем вызвал тихий смех. – Знаете, Джон, я уже на первых минутах интервью поняла, что вас притягивает не работа, даже не наш клуб, а одна обаятельная участница.

Парень заметно смутился и решил перевести тему:

– В-вам не ж-ж-жарко? Об-обещали дожди.

Погода, и вправду, стояла солнечная. Народу было немного, что показалось мне странным. Вообще, у нас оживленная улица: утром фанатичные спортсмены, днем, как сейчас, пожилые парочки и энергичные мужчинки и тетечки с портфельчиками, спешащие на обед или уже с обеда, а вечером выползает вся окрестная молодежь. Сказать честно, если бы мы не двигались так стремительно, то могла получиться легкая приятная прогулка.

– Нет, мне хорошо, ветер чуть обдувает, – я вздохнула полной грудью. Он кивнул, и мы вновь замолчали. Ох, не могу! Распирает желание поговорить о ней!

Широкими шагами мы добрались до перекрестка, когда я заявила:

– Вам понравилась Хелен.

Будь у него сумка в руках, он бы точно ее выронил. Удивило, что Браун не стал спорить, просто опустил глаза и покраснел. В городской суете мы выглядели какими-то чужими, нездешними. Я щурилась от света, пытаясь разглядеть светофор на другой стороне дороги, а журналист следил за проезжающими машинами.

– Я-я не д-думал, чт-что это видно.

Загорелся зеленый, все рядом стоящие двинулись по пешеходу. Тут же со всех сторон полетели незнакомые голоса, телефонные звонки, нервные смешки, обсуждения чего-либо. Почему-то, когда стоишь в ожидании сигнала, все затихают, словно ничего другого, кроме красного человечка на той стороне, не существует, а как только делаешь первый шаг по зебре, сразу вспоминаешь о разговорах и проблемах.

– Вы не представляете, насколько, – мягко улыбнулась и притянула Джона за локоть.

Белые полосы кончились, и молодой человек остановился.

– М-мне н-н-налево, – сказал он.

– Эх, грустно, мне прямо. Джон, я бы хотела узнать, вы собираетесь ухаживать за Хелен?

Бедняга стал хватать ртом воздух, ища, куда бы упасть.

– Я д-думал, у нее е-есть п-парень, – Браун совсем растерялся.

А этот юноша поражает меня все больше и больше!

– Прошу меня простить за возможную бестактность, но с чего вы взяли, что у нее парень?

– Я-я б-был на акции во вт-вторник, видел к-как она р-ру-ругалась с…

– А! – я схватила его за руку, облегченно выдыхая. – Чудак Барни! Не обращайте внимания! Хелен совершенно свободна, это я вам как ее сестра говорю.

Клятва на семейной связи временно усыпила его неуверенность. Джон расправил плечи и полез в карман брюк:

– Д-держите м-м-мою визитку.

Я осыпала его благодарностями, уже собиралась попрощаться, но он опередил.

– Х-хочу в-вам при-признаться, чт-что я б-боялся идти в клуб.

– Мы вроде бы не кусаемся, хотя вы с Хелен можете попробовать, – улыбка невольно растянулась на лице. Да, Викки, попробуют они: он слова сказать не может, а она еще не вылечилась. Ничего, ничего, все впереди.

Браун не оценил шутку и серьезно продолжил:

– На р-работе ходят сл-слухи, будто в кл-клубе мн-много лет назад произошло уб-убийство ж-ж-журналистки. К-когда речь идет об ин-интервью с кош-кошатницами, ник-никто не горит ж-желанием.

Я опешила. Я не знала, как отреагировать. Шутка тут не прокатит. Ну, слухи и слухи. Вот только червячок сомнения засел в голове. После предательства одной из девчонок и вранья Хелен почему-бы не поверить и в такой исход? Джон Браун, наверно, понял, что сказал лишнего, и поспешил удалиться.

– Ты не выяснила ничего по приходу домой? – спрашивает Дина.

– Я не торопилась. Я еще не решила вопрос с художествами мадам. Вопросы об искусстве вызывали у нее уж очень бурные эмоции. За пару месяцев я так вымоталась, находясь в клубе, что после прощания с Джоном я не вернулась домой, а отправилась к своему близкому другу.

Гарс владел маленьким вагончиком, где готовил самый вкусный кофе в мире и подавал всегда свежую ароматную выпечку. Я познакомилась с ним года два или три назад. В первый раз он меня поразил: я опаздывала на собеседование, ждала такси как раз около его коробки (как потом выяснилось, коробка – это прозвище вагончика). Вдруг выглянул из нее дедуля, уставился на меня и молчал. Обычный пенсионер, полненький, с тремя подбородками, седой с залысинами, в огромном фартуке поверх рубашки с закатанными рукавами, на котором поселились жирные пятна, глазки маленькие, сощуренные, стоял и смотрел на меня, потирая руки полотенцем.

– Что вам, мужчина?

– Спешишь куда, ага? – голос отдавал грубым басом.

– Очень спешу, – в руке вибрировал телефон. Такси в пробке встало! – Черт!

– А чего ты тут ноги напрягаешь, заходи, посидим, я тебя бесплатно кофеем угощу.

– Если бесплатно, то можно, – грустно вздохнула я и забралась в фургон.

Мы с ним разговорились. Оказалось, что его зовут Гарс, он всю жизнь проработал на какого-то мутного дядьку, получал гроши, а на старости лет рискнул осуществить свою мечту. Все оформить и обустроить ему помог старший сын, кстати, Гарс слыл примерным семьянином: обожал жену-старушку, с гордостью отзывался о детях и с такой же любовью говорил о внуках. Постепенно у меня появилась привычка заскакивать к дедушке за чашечкой кофе, пока бегу на работу, или покупать булочки, пока возвращаюсь в квартиру вечером. Наладив прекрасные отношения, мы стали друзьями, и теперь я могла наведывать Гарса просто так. Милый пожилой дедуля буквально вытащил меня из депрессии после расставания с одним человеком. Я тогда вечерами пропадала в коробке, помогала мыть посуду, следила за духовкой, принимала заказы. Гарс был несказанно счастлив новоиспеченной сотруднице, но через пару недель заявил, что отныне хочет видеть меня только в качестве старой подруги. Он боялся, что на двух работах я окончательно выгорю и посоветовал после трудового дня расслабляться. Потому я и начала ходить по библиотекам и кинотеатрам.

– Привет, Гарс! – радостно закричала я, бегом направляясь к вагончику. Друг откликнулся и помахал рукой. У него была целая очередь, а как же, день в самом разгаре. Привычно огибаю фургон с другой стороны, нежели посетители, и открываю дверь:

– Дело – труба?

– Выходные, – кратко бросает через плечо Гарс, быстро наливая напиток одной рукой, а другой отбивая кнопки на кассе.

– Ни слова больше, – храбро отзываюсь я. Мой дорогой друг – единственный человек, с которым мне хорошо молчать. В рабочей тишине принимаемся обслуживать клиентов.

– Ну, как жизнь? – спрашивает Гарс, когда выпадает свободная минутка.

Он подозрительно тихо выслушал мой рассказ о клубе, кошатницах и странных выходках.

– Что там с картинками этой твоей мадам? Если она такая великая художница, может, я прикуплю экземпляр для жены.

– Я попробовала поговорить. Ни в какую. Сказала: «Это никоим образом не касается тебя. Давайте лучше обсудим воскресный обед с представителем приюта». Угадай, что я на утро обнаружила?

– М, даже не представляю, – усмехнулся дед. – Предлагаю полакомиться булочками с корицей и горячим капучино.

– Снова на подоконнике лежала оса, мертвая, естественно. Боже, Гарс, ты как всегда восхитителен! Это шикарные булки!

– Каждый раз хвалишь, – он зарделся и спрятал глаза.

Ближе к вечеру я вернулась в особняк. Определенно, беседа с Гарсом – это лучший отдых за последнее время. Широко улыбаясь и напевая что-то под нос, я плюхнулась в кресло и сняла кеды.

– Где ты была, Виктория? – холодно задала вопрос мадам Лима, стоящая в проеме. Выглядела она не очень добренькой. Что могло произойти всего за несколько часов?

– Гуляла, – кошатницы, конечно, семья, но я не собираюсь подпускать их к Гарсу.

– Хелен рассказала мне про интервью. Вы большие молодцы! – губ коснулась дежурная улыбка.

– Благодарю, мадам.

Лима пригласила на кухню, время ужинать. За столом сидели все трое. Хелен поджимала губы и безучастно смотрела на еду, а Тара и Марли не скрывали своего негодования, глядя на меня. Лима заняла место во главе, предложила начать, пожелала всем приятного аппетита, но к блюдам не притронулась.

– Вы чем-то огорчены, мадам? – осторожно спросила я.

– Хелен, зайка моя, подай мне, пожалуйста, соль, – сладко пропела хозяйка. Кошатница покорно передала ей солонку.

– Марли, у нас во вторник вечеринка в саду, надо бы позвонить Райдеру, договориться насчет фуршета, – будничным тоном сказала Тара, вовсю уплетая теплый салат с креветками.

– Вот кто с ним целовался, пусть тот и звонит, – Марли хищно улыбнулась, принимаясь за бутерброды.

Они погримасничали еще пару минут, прежде чем Тара согласилась поговорить с каким-то Райдером сама. Хелен слегка оживилась и тоже принялась обсуждать будущий прием, в отличие от нас с мадам. Ни мне, ни ей кусок в горло не лез. Все бы ничего, но Лима-то знает, что приключилось, а я не знаю, это злит.

– Тара, я могу подготовить место вечеринки. В офисе, когда грядет корпоратив, мне всегда доверяют оформление зала.

Она даже бровью не повела, только более заинтересованный взгляд сделала, повернувшись к Хелен:

– А что там с концепцией? Ты вроде про бабочек мне что-то показывала.

– Перестаньте делать вид, будто меня нет! – закричала я, резко встав со стула. Тот упал позади, не найдя опоры. Неужели здесь так принято обходиться с новичками? Да, я не первый день тут, но можно же делать поправку на незнание каких-нибудь тонкостей.

– А ты перестань трепаться о нас с посторонними! – не менее громко завопила Тара, тоже вскочив с места.

На мое недоумение она сказала:

– Мы в курсе, что это ты рассказала Барни про Хелен.

Челюсть отвисла сама собой. Я ошарашенно взглянула на виновницу проблемы, но Хелен и не думала вступаться. Хорошо, что объяснение на себя взяла мадам.

– Барни подтвердил, что из всех кошатниц больше всего он общался с тобой, Виктория. Я не могу позволить разлада среди моих девочек. Мы решили, что если подобное повторится еще раз, то мы будем исключать тебя.

Я бросила салфетку на стол и покинула кухню. Вот тебе и поддержка, Викки. Вот тебе и помощь, вот и жалей их потом, Викки. Будучи в душе, глубоко вздыхаю и стараюсь не придавать важности произошедшему. Не думаю, что выгон из клуба станет для меня ударом. У меня есть Гарс, еще смешной Джон Браун. Есть работа, любимые булочки с корицей, мой стол в читальном зале подальше от всех, кресло в кинотеатре. Я снова вернусь к началу – привычка имеется. Одна беда – я останусь на улице, лишних денег на съем квартиры нет. Ложусь в постель в полной темноте. Побыстрей усну, а завтра навещу своего «дорогого» друга. Может, я уже мысленно попрощалась с клубом, но вот со справедливостью – это большой вопрос.

– Викки, – жалобный голосочек раздается у двери. Хелен – безошибочно. Нет, нет, нет, Хелен, иди-ка ты к черту! Накрываюсь одеялом по самую макушку и закрываю глаза.