Текст книги "Дом со шпилем"

*

– Да, вот так, – вмешалась Алиса. – Папа часто вспоминал, что его повышение стоило карьеры другу, и решил исправить ошибку мамы…

– А вы… – Наташа замялась.

– Мы не Лэтти, – слегка надменно ответила Алиса, – и предпочитаем деньги зарабатывать самостоятельно, а не получать за красивые глаза, и мы не обделены: я получила еще один бутик, а Гена – площадку для старта нового уровня своей кофейной империи.

– "Роял-Эспрессо", – пояснил Гена, – видели вывески по городу? Мои кофейни, а теперь я еще открываю комплекс в Южной бухте: ресторан, кофейный бутик, клуб любителей кофе. Я давно зарился на этот дворец, раньше там было что-то пионерское, до 1991 года…

– А потом чего там только не было! – воскликнула Алиса. – Фирмы, конторы, офисы, редакция детской газеты, которая прогорела в прошлый кризис… Ее хозяин несколько лет пытался реанимировать свое издание и категорически отказывался продавать дворец. Не представляю, как папа его переубедил… Ну, а я занимаюсь модой и косметикой. Магазины "Элис" – это моя торговая сеть.

– Королева моды, – пояснил Гена. – Папа никогда не воспитывал нас "мажорами", приучал к самостоятельности… Спсибо ему за это.

*

В своей комнате Наташа достала телефон и попыталась связаться с мамой.

В трубке снова занудил механический голос, извещая о том, что на счету недостаточно денег для осуществления звонка…

– Блин, – пробурчала Наташа и нажала на кнопку звонка для прислуги. Ровно через минуту в дверь постучал Игнатий Петрович и почтительно замер на пороге.

– Скажите, пожалуйста, – спросила Наташа, – как пройти к ближайшему терминалу? Нужно сделать пару звонков, а телефон блокирован за неуплату.

– Назовите ваш номер телефона, Наталья Викторовна, и через 10 минут ваша проблема будет решена.

*

Наташа не успела даже возразить, что и саам может сходить к терминалу; дворецкий исчез так же мгновенно, как и появился.

Оставшись одна, девушка осторожно села на край массивного дубового кресла, снова опасаясь, что сейчас завоет сигнализация. Потом разулась и перебралась к компьютеру в глубине комнаты. Вбив в строку поиска имя дяди Вилибалда, Наташа стала изучать заголовки на первой странице поиска. Открыв одну из статей, Наташа пробежала ее взглядом. И озадаченно наморщила лоб. "Что же с ним случилось?".

В дверь постучали, и Игнатий Петрович сообщил, что деньги переведены на счет ее телефона. "Потом дочитаю статью", – подумала Наташа и, поблагодарив дворецкого, взяла телефон.

– Мама, а почему ты никогда не рассказывала нам о тете Марине и дяде Вилибалде? – спросила она, поздоровавшись с матерью и рассказав, как добралась до Севастополя.

– Я не хотела больше знаться с ними, и вам незачем было общаться с этими людьми, – ответила Татьяна Ивановна. – Однажды они раздавили вашего отца, и с вами могли поступить так же…

– Мама, Винтерштерн давно развелся с Мариной Ашотовной…

– Да, знаю. И женился на девочке-артистке из театра танца… Она была на сорок лет моложе его! – в голосе мамы слышалось неодобрение.

Наташа уже успела прочесть о том, как познакомились Вилибалд Яковлевич и Виолетта Сорокина. Винтерштерн увидел ее в спектакле "Нотр-Дам", где она играла Флер-де-Лис. Лэтти было тогда 19 лет, Вилибалду – 59. Через год он развелся с Мариной, которая с возрастом из статной черноволосой красавицы превратилась в развалистую как квашня горластую бабу, похожую на Сарагину из фильма "8 и 1/2" Федерико Феллини, одетую дорого и безвкусно, любительницу обильной и калорийной пищи, "мыльных опер" и комедийных шоу вроде "Дома-2" и "Камеди-клаба".

При разводе Марина безобразно скандалила, била посуду, материла бракоразводного адвоката, угрожала мужу навести порчу и отомстить "этой б… малолетней" и распускала по городу гнусные сплетни… Когда Гена и Алиса не захотели поддержать мать в борьбе с соперницей, Марина чуть не рассорилась с ними. "Мама, мне не 10 лет, чтобы кататься по полу и рыдать "Папочка, не бросай нас", – сказала Алиса. – Он ведь остается нашим отцом, и мы его не теряем!". "Зачем пытаться сохранить разбитую тарелку? – поддержал сестру Геннадий, – может, порознь вам обоим будет лучше". От разрыва отношений с детьми Марину удержало то, что в магазинах Алисы она имела неограниченный кредит на дорогие наряды и элитную косметику, а сын оплачивал все ее немалые счета.

Лэтти выходила замуж за Винтерштерна еще через год, уже беременной. После рождения Жанны Вилибалд был готов осыпать обеих золотом. Жанна росла очень похожей на его мать, красавицу-латышку Ванду, а это значило, что Виола, как он звал молодую жену, родила ребенка именно от него.

Но уже через несколько лет эйфория прошла и Лэтти показала свое настоящее лицо – капризной и заносчивой девицы, транжирки и невнимательной матери. Год назад Лэтти со скандалом вытребовала у Вилибалда пентхаус в новом районе элитной застройки и перебралась туда, периодически отправляя Жанну в отцовский дом то на выходные, то на каникулы. Практически не таясь, молодая женщина встречалась с молодым городским поэтом Дмитрием Севериным…

– Мама, он объявил главными наследниками нас, – сообщила Наташа, – его сын объяснил, что Винтерштерн всю жизнь чувствовал себя виноватым перед папой…

– Да он вроде и ни при чем, – вздохнула мать, – все Маринин язык без костей. Твоего отца перевели в Балаклаву с понижением, а Вилибалд в рост пошел, потом в бизнесе высоко взлетел…

– А вы приедете сюда? Дом ведь теперь наш…

– Катя и Лена на работе заняты, костюмы и декорации к премьере готовят, а у меня годы уже не те, чтобы с визитами разъезжать. Лучше ты приезжай. Ты ведь еще не забыла Черноречье?..

Наташа мигом вспомнила автобус, ходивший в Черноречье. Натужно пыхтящий "Эталон" с выцветшей рекламой "Колдрекса" на боках усиленно газовал, вползая на горки а съезжая с них, сердито дребезжал всеми внутренностями и трясся так, что пассажиры чуть не падали с сидений. Летом в салоне было жарко, зимой – холодно, а в дождь с окон текло на плечи пассажирам. Водитель, пышноусый весельчак Василий Иванович или дядя Вася, как его называли постоянные пассажиры, добродушно шутил насчет своего "ветерана просёлочных дорог", как он шутя называл автобус, и относился к старому "Эталону", как к вечно болеющему родственнику. Благодаря его заботе и умелым рукам, автобус регулярно выходил в рейс и никогда не ломался в дороге.

– Приеду, – ответила Наташа. – А как там дядя Вася и его "ветеран"?

– Ездит, как всегда. "Ветеран" у него получше городских новоделов будет. Я по телевизору в городских новостях видела эти новые автобусы: такие красивые, сияют, на тихом ходу… А уже через полгода барахлить начали, не для наших дорог построены. Не хочу я в этот дом ехать, Наточка, в нехорошем месте он построен, Вилибалд всю жизнь был бесшабашный, атеист, все ему нипочем…

– Да, кое-где вид из окон готичный… Но я тут уже одну ночь провела и вроде ничего страшного не видела…

– Дай-то Бог, чтобы и не увидела, – тихо сказала мать.

*

Из окна комнаты Наташа увидела, как в патио выходит розоволосая Жанна. Девочка бросила яркий мячик, и следом выбежал голенастый молодой ротвейлер. Смешно взбрыкивая задними лапами по гравию, он побежал за мячиком. Жанна отошла к нагромождению камней у ограды и села на круглый серый валун, повыше застегнув теплую синюю жилетку, надетую поверх розового свитера и рваных джинсов.

Набросив куртку, Наташа вышла из комнаты. В патио был отдельный выход по изгибистой дубовой лестнице через галерею, выложенную все тем же диким камнем.

Ветер тут же рванул капюшон с головы и растрепал короткие волосы Наташи.

Жанна обернулась:

– Извините, вам, наверное, помешал Рики? Он не лает, просто играет. И не будет гадить во дворе.

– Совершенно не мешает. Просто вышла осмотреться… Его зовут Рики? Забавный пес.

– Он еще маленький, ему год. Очень любит играть в мяч…

– Вижу, – улыбнулась Наташа, глядя, как Рики гоняется за мячиком и ловит его зубами и лапами.

– Гена мне его подарил на прошлый день рождения, – Жанна подняла мяч и бросила в дальний угол патио. Ротвейлер мотнул лобастой головой и погнался следом. – Лэтти его не любит…

– Гену?

– Рики. Да она вообще никого не любит. Только этого дебила Димочку.

Наташа промолчала.

– Она так орет сейчас по телефону, – через пару минут сказала Жанна, не оборачиваясь. – Говорит: "Нищей оставил, все уголовнице отвалилось"… Ой! Извините.

– Да ничего. Я и раньше слышала такое о себе.

– Тоже мне нищая, 200 тысяч в месяц, и бриллиантов столько, что на двести лет хватит, – не по-детски серьезно сказала Жанна. – Папа ей столько украшений подарил! Лэтти сегодня весь день орет. Сначала на меня, потом на Игната, потом чуть не подралась с Алиской, а теперь с Димочкой по телефону болтает. В ушах звенит!

"Да, похоже, ее нокаутировало завещание дяди Вилибалда!".

– Жалко папу, – вздохнула Жанна. – Она его даже сейчас обзывает… Слушать противно!

Она еще немного помолчала, рассматривая носки ярко-голубых кроссовок со стразами, потом обернулась:

– Вот бы устроиться в школу с пансионом. С Лэтти скрейзиться можно, да еще Димочка теперь к ней переселится, стихи будет читать… Жесть!

– Ты не любишь его стихи?

– Хорошие стихи люблю, а он пишет дерьмо, – произнеся это слово, девочка исподлобья посмотрела на собеседницу, готовая к обороне, но молодая женщина не повела бровью. Она поняла, что Жанна просто проверяет ее реакцию и не выказала удивления или возмущения.

– Я уже давно здесь не была и не знаю новых поэтов, – сказала Наташа.

– Ты много не потеряла… Упс! Ничего, что я вам сказала "ты"?

– Я не против, можешь так ко мне и обращаться.

– А ты вроде нормальная, – наконец улыбнулась Жанна. – Генка с Алиской тоже ничего, хоть и пожилые уже. Гена меня всегда угощает мороженым в "Рояле" после школы, а Алиска разрешает делать экспозиции в "Элис Косметик".

– Ты любишь делать экспозиции?

– Да, это интересно. А ты рисуешь мангу?

– Нет, просто рисую, а мангу не умею.

– А я рисую, у меня уже два альбома. Хочешь, покажу?

– С удовольствием посмотрю.

– Я тебя могу научить делать мангу, это несложно.

– Думаю, что смогу научиться.

*

Ефим Коган сразу узнал флегматичного молодого брюнета, вошедшего в гостиную. Именно этот следователь начинал кейс Наты в Севастополе. Игорь Малышев сменил капитанские погоны на майорские, еще больше погрузнел, на макушке наметилась лысина.

При виде Когана Малышев невольно дернулся и скривил рот. "Ага, – злорадно подумал адвокат, – помнишь, гаденыш, как я тебе в начале проср…ся дал?".

– Игнатий Петрович, мне нужно еще раз опросить вас и с вашего позволения повторно обследовать апартаменты потерпевшего, – сказал Малышев дворецкому.

– На это вам нужно спрашивать разрешения у хозяйки дома, – не скрывая сарказма, сказал Коган.

– Лэтти уже куда-то упорхнула, – обернулся стоявший у бара Гена, – или вы говорите не о ней, Ефим Захарович?

– Да, Геннадий Вилибалдович, я говорю о нынешней хозяйке дома, – Коган вальяжно расположился с чашкой кофе в глубоком кресле и пустил в Малышева прицельную стрелу:

– У Натальи Викторовны Навицкой… Она, кстати, немного знакома с Игорем Степановичем… – "Ну, что, майор, стоишь, как чмо понурое? Наташа ведь хорошо помнит, как ты ее арестовывал и липовое обвинение предъявлял! Она запросто может сейчас запузырить тебя с крыльца пинком под толстый зад!"

– Я справлюсь у Натальи Викторовны, разрешает ли она вас принять. Подождите в гостиной, – Игнатий Петрович указал гостю на кресло и удалился.

Малышев под взглядом Когана чувствовал себя так, словно сидел не в удобном кресле с ортопедическими подушками, а на горячей плите.

– Если Наталья Викторовна разрешит вам пройти в комнату Вилибалда Яковлевича и побеседовать с дворецким, я пойду с вами и беседовать с Игнатом Петровичем вы тоже будете в моем присутствии, – сказал Коган. – А то с вас станется припаять обвинение дворецкому, чтобы поскорее в прокуратуру сбагрить и "подпола" получить…

– Оскорбляете при исполнении, господин Коган! – залился краской Малышев. – ДА еще при свидетелях!

– А вы докажете, что я вас оскорблял, а не пошутил?!

В гостиную спустились Наташа и Жанна, смотревшие наверху альбомы.

– О-о! – протянула Наташа. – Вот так встреча, Игорек! Ну здравствуй. Как твои ничего?

– Ничего, – в тон ей ответил следователь. – Привет, Ната.

– Тебе нужно посмотреть комнату Вилибалда Яковлевича? – спросила Наташа. – Ну надо, так проходи. Я тоже посмотрю…

– Жанна, – окликнула сестренку Алиса, – помоги-ка мне выбрать тему экспозиции в "Элис Шуз". Все уже как будто недавно было, ничего нового придумать не могу, а повторяться не хочется…

Гена одобрительно посмотрел на нее: "правильно, незачем девочке лишний раз туда заходить. Она и так сама не своя, да еще Лэтти ее совсем затюкала…".

– Вижу, ты подружилась с Наташей, – сказал он.

– Да, она как бы нормальная, – Жанна стала листать альбом с эскизами. – Гена, а почему следак опять пришел? Он что, думает, что папу убили?..

– Я не знаю, – пожал плечами Гена, – но и сам думаю, что тут дело неладно.

– Может, это Димочка? – спросила Жанна. – Он все время говорил, как ему надоели преграды и как он хотел бы никогда не расставаться с Лэтти…

Гена и Алиса переглянулись.

– Северин, – задумчиво сказала Алиса, – я бы не сбрасывала его со счетов. Хотя… Как бы он это сделал? Да и он скорее похож на жиголо из "Плаща Казановы", а не на убийцу…

– Если бы убийцы были похожи сами на себя, их уже быстро выловили бы, и майор Малышев остался бы без работы, – парировал Гена, – а он все работает и вон какую ряшку себе отрастил. И потом, Алиса… Зачем ты рассуждаешь про жиголо при Жанне?

– Гена, я уже не маленькая и знаю, откуда дети берутся, – фыркнула Жанна.

– Это нам этику и психологию семейной жизни только в старших классах преподавали, – поддержала сестренку Алиса, – а у нынешних школьников программа гораздо полнее, и они уже к восьмому классу знают то, о чем мы не подозревали даже в десятом…

– Вот так в свои 45 лет чувствуешь себя динозавром, – буркнул Гена.

– Ну, это твои проблемы, а я в свои 38 лет так не считаю!

*

Комната Вилибалда Яковлевича оказалась на вершине той самой башни, увенчанной флюгером-драконом. Это была студия с четырьмя окнами – по количеству сторон света. Ширмы и арки делили огромное, как танцкласс, помещение на спальню, библиотеку, кабинет и гостиную. Винтерштерн предпочитал мебель в немецком и готическом стиле – основательную, тяжеловесную, с множеством острых углов и стрельчатых очертаний. Черное дерево, темно-синий бархат. На стенах – жемчужно-серые обои с черной отделкой. Окна прикрыты сине-черными портьерами.

На башню можно было подняться в лифте, но Коган "забыл" об этом и сейчас со злорадной усмешкой посматривал на упитанного Малышева, который долго переводил дыхание, преодолевая длинную винтовую лестницу.

Наташа с интересом осмотрелась. В дядиной комнате она была впервые. Одно из окон – в библиотеке – имело балкон. Судя по следам печатей на двери, именно там что-то случилось с Винтерштерном…

Игнатий молча включил свет во всей студии. Поднявшаяся за ним Белла посмотрела сначала на красного потного следователя, потом на улыбчивого Когана, и украдкой наступила начальнику на кончик сверкающего ботинка:

– Опять хулиганишь?

– Ничего, пусть жир растрясет, ж…драл, – мстительно шепнул Ефим. – С него не убудет.

– Ты неисправим.

– Какой есть, мэм!

Наташа прошла за следователем в библиотеку. Две стены занимали книжные шкафы, заполненные до отказа. Три столика под бархатными скатертями, удобные кресла, настольные лампы – все для тихого отдыха с любимой книгой. На свободной стене висели две картины: штормовое море и замок на вершине горы. Камин в немецком стиле и мини-бар.

– Что же случилось с дядей? – спросила Наташа у Малышева.

Он прошелся по библиотеке, полистал книгу на одном из столиков, откашлялся и рассказал Наташе то, что уже было известно.

Окно библиотеки выходит на православное кладбище… Рано утром во дворе под балконом дворник Винтерштернов нашел тело хозяина. Балконная дверь оказалась открытой, на одном из столов горела лампа и лежали раскрытая книга и очки, а рядом стоял бокал "Бордо". На балконе валялась золотая зажигалка Вилибалда Яковлевича, а в руке упавшего была зажата пачка "Трисурер".

– Вроде все ясно, – заключил майор, – сидел с книгой перед сном, выпил немного вина, пошел покурить на балкон, из натопленной комнаты, закружилась голова… Возраст солидный, все ясно, вроде можно дело закрывать. Но я тут покопал… Он в свои 74 года мне мог фору дать, хоть я и вдвое моложе. Его врач говорит: здоровье у хозяина было, как у сорокалетнего, все зубы на месте, давление – хоть в космос… Ходил в спортзал, в походы, купался до Крещения, метил в долгожители. Ты сама "морж", Ната, и знаешь, что у закаленного человека от перепада температур ТАК сильно голова не закружится.

– Думаешь, его столкнули? – понизила голос Наташа.

– В том-то и дело, что до утра в башню никто не заходил, это уже установлено экспертизой…

– А, так ты научился правильно делать экспертизы?

– Нат, не напоминай. Тогда я тоже сразу понял, что ты не прикасалась к сумке. Но как только начал доискиваться до правды, как получил по фуражке, и дело забрали в Москву, а мне велели: "Цыц!".

– Ясно. Вальтера тогда уже "вели" ребята из другого ведомства, а ты со своей грацией медведя на коньках мог его спугнуть.

– Ну и язычок у тебя, Навицкая! "Медведь на коньках", надо же! Да, абсолютно точно: накануне вечером Винтерштерн поднялся на башню, взял книгу… И никто за ним не шел и не использовал лифт, пока утром дворник не поднял тревогу.

Они вышли на балкон, закурили.

– Брр, я бы не смог наслаждаться любимой книгой и вином с таким видом из окон! – передернуло Малышева. – Что за фантазия была у потерпевшего, строить дом именно здесь!

– Да-а, мне тоже не по себе, – кивнула Наташа, – нервным тут жить противопоказано.

– Я тут уже две недели работаю, наслушался всяких историй. Конечно, некоторые из младшего техперсонала фирмы после работы квасят не просыхая, и с пьяных глаз могут что угодно увидеть, – уточнил Игорь, – некоторые старушки, служительницы в часовнях и кирхе – уже заговариваются в силу преклонного возраста, а дурачки-попрошайки у ворот наболтают чего угодно, только уши подставляй, но, но, м-м-м…

– Говори уже, не тяни кота за я…а! – не выдержала Наташа. – Чего мямлишь?

– Говорят, тут иногда необъяснимые вещи происходят, – не сразу ответил следователь, – какая-то мистика. Я думаю, что это местный фольклор, но сам факт: Винтерштерн не мог упасть от недомогания, и в его апартаментах до утра больше никого не было. Но он упал, и на лице у него осталось выражение сильного испуга. Домочадцы Вилибалда Яковлевича рассказывают, что он был человеком со стальными нервами, и я в этом не сомневаюсь, читая его биографию: после войны, человек из семьи обрусевших немцев – выбился в обком! После 1991 не схватил удар, не спился, не застрелился, а занялся бизнесом и превратил маленькую лавчонку в процветающий холдинг. Все дефолты и кризисы переносил с минимальными потерями. И чем его можно было напугать, если он в башне с ТАКИМ обзором преспокойно читал рассказы Тэффи и смаковал "Бордо"? Сам спрыгнул? С чего? И где ты видела самоубийцу, который перед решающим шагом наслаждается юмористической прозой и потягивает вино?

– Резонно, – согласилась Наташа, – ты меня пугаешь, Игорь, буду теперь на ночь плотнее окна зашторивать…

– Тебя напугаешь, как же. Ты и "четвертного" не побоялась, не сдала Вальтера, как я тебя ни пытался разговорить…

– Тогда я еще верила ему и не хотела подставлять…

– И чуть не загремела в Сибирь… И уж точно не испугаешься местных басен, придуманных спьяну. Я когда разговаривал с рабочими, сам чуть не окосел от перегара. Им тут бабайка мерещится? Как они еще только Пикачу без смартфона не узрели, пьянчуги?

– Ну, положим, иной раз вы косеете и не от чужого перегара, – на балкон вышел Коган и тоже закурил. – Премию тогда дали, а? Даже на ужин в "Эльдорадо" хватило? Как же вас тогда "штормило", чуть меня со стула не снесли!

– Фима, а ты туда только за чашечкой кофе забежал? – поддела юриста Наташа. – Или тоже ужинал?

– Так я и не скрываю своих гонораров, я частный юрист. А на зарплату следователя особо в дорогих ресторанах не посидишь…

Увидев в окно, что Малышев уже наливается краской, и не ровен час майора хватит удар, или он просто заорет благим матом и кинется на Ефима с кулаками, Белла решила действовать. Тряхнув черными кудрями, она вышла на балкон и подбоченилась:

– Так, а вот об этом подробнее: когда это ты в "Эльдорадо" ужинал?! И с кем?!!

– Белла, потом, – поморщился Ефим.

– Нет уж, сейчас! Не хочешь при всех рассказывать? Пошли тогда, поговорим наедине!

– Пойду! – рыкнул адвокат, выбрасывая окурок за перила. – Выведу тебя на свежий воздух, чтобы прекратить истерику на почве умственного перенапряжения!!!

– Знаешь, где тебе надо напряжение понизить?! – рявкнула Белла на лестнице так, чтобы ее услышали Малышев и Наташа с балкона.

– И что за балаган ты устроила?! – набросился на помощницу Ефим, когда они вышли в сад. – Я же тебе говорил, что беседовал там с Магомедовым, юристом фирмы…

– Да знаю, – отмахнулась Белла, – это ты псих. Ну чего ты все время достаешь этого следака? Если бы не я, вы бы уже подрались…

– Да противно слушать его вранье! Как же, спасал он Наташу! Понимал, что сумка – не ее! Уговаривал "сдать" Вальтера! Как же! Ври больше! Просто понял, что теперь она важная фигура в Севастополе, и выслуживается, чтобы она не припомнила ему прошлое! Зло берет слушать! А жаль, что не подрались. Я бы позволил ему ударить первым… И уж в ответ так бы ему отвесил по лживой морде…

– Успокойся, скажи лучше, что ты узнал?

Коган пересказал то, что услышал от Малышева, и заключил:

– В общем, если он не напутал с экспертизами, я ничего не понимаю.

– Мистика, хоть батюшку зови, – покачала головой Белла.

– Это ты веришь во всякую мистику-ерундистику, – погладил ее по черным кудрям Ефим, – а я реалист и прагматик и понимаю, что кто-то ухитрился, не входя в комнату, напугать Винтерштерна так, что этот здоровяк-походник, финансист со стальными нервами упал в обморок и, как назло, с балкона. И кто же это тут такой хитроумный?! Я думаю: или Барби, или "кофейник".

– Геннадия ты приплел в отместку за то, что он мне пару комплиментов сделал, – возразила Белла, – ему не с чего убивать отца.

– А я почем знаю? – поджал губы Коган, снова начиная закипать.

– "Барби"… Ты имеешь в виду Виолетту? Вполне может быть; типичная охотница за богатыми мужьями. Да еще и молодой любовник, на которого, по словам Гены и Алисы, уходят немалые деньги. Вот только хватило бы у нее мозгов придумать такую хитрую комбинацию, "идеальное преступление"? Она стервозная, но умом не блещет и не стратег.

– А может она косит под куклу Барби, – Ефим закурил, но через минуту выбросил сигарету. – Блин, я тут скоро в паровоз превращусь! Курю и курю, никогда столько не дымил!

– Немудрено, иначе тут чокнуться можно. "Чем дальше, тем страньше". И еще, Фима, как сказал Шекспир: "Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось вашим мудрецам". Это я о твоем скептицизме говорю.

– Вечно ты споришь.

– Просто выражаю свое мнение.

– Ты поверила в эти страшилки для лохов?

– А у тебя есть логическое объяснение, Фима?

– Пока нет. Но будет. Я постараюсь!

*

Наташа ждала чернореченский автобус и с интересом осматривалась. Насколько же тут все изменилось и в то же время знакомо до слез! Большой экран – а раньше его тут не было! Аптеку потеснили пекарня "Дольче" и магазин марочных вин. Этот отель с лепниной под античность – был ли он тогда? А ее любимое интернет-кафе закрыто, и, похоже, давно и надолго. "Тогда многие прогорели… А кое-кто уцелел", – Наташа увидела знакомую автокофейню с выцветшими аппликациями на бортах. Знакомый продавец не узнал свою прежде постоянную клиентку, но эспрессо приготовил как всегда очень хороший – крепкий, вкусный, с ароматным облачком корицы над стаканчиком.

Наташа уже допивала кофе, когда на площадь вкатился и кое-как развернулся, лавируя среди изобилия припаркованных машин, чихающий "ветеран" и открыл дверцы.

Дядя Вася, совершенно не изменившийся, откинул цепочку с места рядом с собой:

– Ну-ка, пожалуй на место для почетных гостей, Таша! Рассказывай дяде Васе, как живется-пишется! И пусть мне все завидуют: со мной рядом красавица-писательница сидит! Книжки-то моей жене подпишешь?

– Подпишу, – улыбнулась Наташа, пробираясь к креслу.

Другие пассажиры тоже узнали ее, потянулись с книгами, журналами, блокнотами за автографами.

Когда автобус проезжал мимо ее прежнего дома, Наташе сразу бросились в глаза чужие занавески в окне спальни – розовые, кружевные, как в домике куклы Барби. А куда же делись ее строгие голубые портьеры? "Ясно: выписали меня в связи с арестом и тут же продали или сдали квартиру. Думали, я лет через 20 только вернусь. А я вернулась намного раньше… Ну и хрен с вами. У меня уже есть жилье, еще получше. Продали, и пофиг!".

*

Дядя Вася наотрез отказался взять с Наташи деньги за проезд, только притащил из дома все ее пять книг и попросил оставить автографы.

У калитки маминого дома Наташа постояла немного, прежде чем позвонить в калитку. На нее нахлынули воспоминания. Дом, знакомый с детства – раньше он принадлежал бабушке, потом – тете, а теперь – маме. Беленый, С красной крышей и наличниками, чистенький и ухоженный; в сверкающих окнах топорщится крахмальная тюль и видны яркие цветы ухоженных гераней и фиалок в красивых керамических горшках. Грядки и парники заботливо укрыты брезентом и рогожкой. В палисаде пестреют осенние цветы.

Наташа позвонила. Занавеска на одном из окон дрогнула. Через минуту на крыльцо вышла мама, застегивая пальто – невысокая, уже совершенно седая, но все такая же энергичная, быстрая в движениях. Она открыла калитку и обняла дочь:

– Наточка, приехала! Ты бы заранее позвонила, я бы тебе пирожков яблочных напекла…

– Я купила пирожные к чаю, – Наташа достала роскошный набор, за которым Игнатий утром сгонял в "Симолл" кого-то из челяди.

Мама поблагодарила, взяла гостинец, но на ее лице читалось: "Разве может фабричное тесто сравниться с домашним, а крем – с джемом из собственных яблок?". Пять яблонь во дворе Татьяны Ивановны, благодаря ее умелому уходу, давали два урожая в год и ветки едва не ломались под тяжестью яблок. А сладкие пирожки Татьяны Ивановны славились на все Черноречье, и Наташа обожала их с детства…

*

– Твой отец продолжал общаться с Вилибалдом, все-таки давняя дружба, – рассказывала Татьяна Ивановна, когда они сидели в просторной светлой кухне и пили чай за столом, покрытым новенькой цветастой скатертью, – не смог разорвать с ним связь…

Наташа помешивала ложечкой чай и внимательно слушала мать. История не была оригинальной, в "лихие 90-е" это происходило сплошь и рядом. Вокруг набирающего силу предприятия Вилибалда тут же закружились криминальные личности… Какое-то время казалось, что трагедии не миновать. Но потом ситуация неожиданно выправилась, и небольшая фирма Винтерштерна стала расти, как на дрожжах и крепнуть, как великаны в "Пище богов" Уэллса.

– Как он договорился с ними, что они его не тронули? – Татьяна Ивановна подвинула к дочери вазочку с клубничным вареньем. – Может, заплатил им, а может… Может и помогал им…

– Прятать концы в воду? – догадалась Наташа.

– Ходили такие слухи. Вот мне и не нравится этот дом. На нехорошие деньги он построен.

– Белла с Фимой думают, что дядю кто-то специально напугал, – возразила Наташа.

– Твой Фима ни во что не верит, – неодобрительно поджала губы мать.

– Он не мой, а Беллы. Эх, жаль, Витя занят на процессе в Воронеже! Был бы здесь, уже разобрался бы с этой загадкой!

Наташа вышла замуж за Виктора Уланова из КУН в прошлом году. И сейчас запоздало вспомнила, что через несколько дней – первая годовщина их свадьбы. "Вот так, совсем из головы вон. Надо будет хоть по скайпу Витьку поздравить!".

Кроме адвокатуры, Виктор участвовал в интеллектуальных шоу и по части познаний мог заткнуть за пояс даже героя "Лифт: Три минуты", брался за самые сложные дела и выигрывал так же часто, как его шеф и наставник Коган. Несмотря на молодость, у Уланова была репутация адвоката, для которого "невозможного мало". Ефим ценил сообразительного и находчивого компаньона, но иногда ревниво относился к его популярности: "Ишь, яйца курицу учат! У себя в студии звездить будешь, а здесь мы работаем! Звезда эфира!"

– А ведь у вас на днях годовщина, – сказала Татьяна Ивановна, – а ты, я вижу, совсем об этом забыла. Что же вы такие рассеянные в своих больших городах?

– Дел много, мама… И у Вити тоже. Все в памяти не удержишь.

Плохо, что вы за своими делами о главном забываете, – мать встала, чтобы налить себе и дочери еще по одной чашке чая, – мы с твоим отцом тоже работали, но друг о друге всегда помнили.

Наташа промолчала, глядя на алеющую на подоконнике герань…

*

Пообещав маме, что в следующий раз непременно останется ночевать, Наташа поспешила на последний рейс "ветерана".

В ноябре темнело уже рано, и уезжали в кромешной темноте. Дядя Вася придержал автобус, увидев бегущую Наташу, открыл дверцу и проворчал:

– Экие же вы, "звезды", полуночники, время не считаете, а Василий Иваныч, значит, жди вас до полночи!

Поздним вечером проселочная дорога выглядела не так, как днем. Обочины терялись в мутной дымке, луна светила через пелену тумана тусклым зеленоватым светом. И, когда впереди заблестела вывеска заправочной станции и фонари улицы Крестовского, Наташа перевела дыхание. Она не знала, что на нее нашло. С юности девушка была не из пугливых, фильмы ужасов смотрела со смехом, могла на спор перейти ночью через лес и в армии ввязывалась во всевозможные рискованные мероприятия, чтобы дать выход адреналину. А сейчас почему-то стало не по себе от пустынной "проселки" и тусклого света луны…

В ее прежней квартире горел свет, и на балконе стояли две молодые женщины, при виде которых Наташа сразу вспомнила клип о лабутенах. "Наверное, моду обсуждают… Или своих парней", – неприязненно подумала она о девицах, оккупировавших квартиру, где она сама сделала ремонт и подобрала декор по своему вкусу. Сейчас, наверное, от него и следа не осталось. Наверное, квартиру превратили в домик для Барби… А сколько раз она курила и размышляла на этом балконе с видом на горы… "Наверное, все мои вещи выкинули… Овцы завитые!".

На площади у набережной Наташа пересела на "девятку" и добралась до 5 километра. И только тут поняла, какую совершила глупость, не вызвав заранее такси. Автобусы в нужном ей направлении осенью и зимой заканчивали ходить с 20.00, а было уже около девять часов вечера. Огромная площадь, где днем шумело несколько рынков и несметное множество магазинов, а также проходила посадка на автобусы всех городских и пригородных маршрутов, сейчас пустовала. Стихли все звуки. В зеленоватом свете луны площадь выглядела даже инфернально.