Текст книги "О чем молчит Биг-Бен"

Как бы я объяснила это своей бабушке?

Скажем, есть крупная компания, внутри которой творится беспорядок. У нее огромное количество сотрудников. Они ездят в командировки. В короткие и длинные. Им надо платить командировочные, подъемные, премии, надбавки за разный уровень жизни, компенсации, льготы и другие поощрительные выплаты. И нет никакой системы учета всех этих выплат, никто не держит ситуацию под контролем, офисы между собой не разговаривают, в одном считают так, в другом иначе, деньги утекают не пойми куда, учета нет. И однажды в эту компанию приходит проверка, наблюдает весь этот хаос и говорит, что или они все исправят и сделают процесс прозрачным, или будут большие проблемы. Им дают год на все про все.

Никто в большой компании не знает, что со всем этим делать, да и не до того им. И тогда появляемся мы. Мы классные, говорим мы. Мы все уладим. И если мы достаточно убедительны, то компания заключает с нами договор, и рождается проект, а вместе с ним возникает наш мини-мир.

Я думаю, что где-то на этих словах бабушка начнет терять нить разговора.

Кто за пределами нашего мини-мира вообще в состоянии понять, что такое инфофайл 14 и 15? А демографический отчет, а зарплатный отчет, а сверочный отчет? Или вот наш внутренний системный отчет. Это же совсем другой отчет, не такой, как все остальные. Прекрасный документ! Гордость Тома. С ним он проводит практически каждый день.

А наши инструменты, системы, таблицы, эти файлы на тысячи строк, миллионы сопоставлений стран, валют, офисов, компаний, коды… Сотни разных кодов!

В этом месте бабушка точно спросит, не проголодалась ли я и не слышала ли, какую обещали погоду на завтра.

И мне уже не поведать ей о том, что у клиента и без нашего проекта происходят изменения внутри компании. Он отказывается от услуг одного поставщика и нанимает другого, берет новую компанию считать зарплату, параллельно сливается с еще одной большой компанией, открывает новые офисы, берет на работу и увольняет сотрудников. Все это идет одновременно, и мы пытаемся взять под контроль то, что еще толком не существует, находится в процессе, в движении. Что-то текучее и бесформенное. Это похоже на попытки ухватить руками ползущую, живую лаву.

Воображаемая бабушка давно не слушает, а я понимаю, что говорить о проекте можно бесконечно.

* * *

Смущает количество ежедневных встреч. Почти все рабочее время проходит от одного заседания к другому. Я путаюсь в электронных приглашениях, заменах, переносах, отменах. На одну и ту же встречу мне приходит по пять приглашений. Не успеваю читать почту. В первую же неделю ящик забивается ста пятьюдесятью новыми сообщениями. Я не успеваю даже их стирать. Из них половина – от Терезы.

У нас по три-четыре встречи каждый день, но половина вопросов решается в письмах. Копируют всех, и все начинают отвечать на одно и то же сообщение. Потом им отвечают на их сообщения по отдельности, потом тот, кто затеял переписку, вспоминает что-то важное и встревает с новыми данными. Люди параллельно отвечают на пять линий сообщений по одной и той же теме. Письма множатся, падают одновременно, задваиваются, затраиваются…

«Вы распределили между собой, кто будет готовить документы для следующей клиентской встречи?» – спрашивает Тереза.

«Да», – пишет Том.

«Нет», – пишу я.

«Это делает Палома», – пишет Рика.

«На этой неделе этим занимается Рика», – пишет Палома.

Потом мы начинаем переписываться крест-накрест, по диагонали, по вертикали. И все мы сидим за соседними столами, не более чем в пяти метрах друг от друга. Временами это отдает каким-то тихим безумием.

«У нас разве нет графика и ответственных лиц? – вклинивается Тереза. – Надо срочно создать описание процесса со всеми деталями. Должны быть ссылки на все, и везде нужно приложить скриншот».

Нас тем временем все больше. Из расформированного отдела, занимавшегося сопровождением длительных командировок, к нам переходит американка Кейтлин, ассистентом берут на работу поляка Лешека. Из соседних групп переводят итальянца, южноафриканку, перуанку.

Теперь в нашем отделе представлены все регионы мира. Разнообразие стран растет. Чем дальше, тем больше мы напоминаем мини-модель мира. И как модель мира мы совершенно дисфункциональны, чем только усиливаем аналогию.

Сначала я уверена, что достаточно разобраться в процессе, договориться, кто что делает, а потом следить, что все идет как надо. Делов-то. Но жизнь выходит на новый уровень сложности, и ты не можешь попасть в яблочко, когда оно все время передвигается с места на место и периодически вместо него появляется апельсин. Этот мини-мир вовсе не собирается подстраиваться под мое представление о том, каким он должен быть. До меня долго не доходит, что соответствовать невозможно, угадать нельзя.

Мы постоянно пьем кофе.

– Моя третья чашка за сегодня! – говорит Тереза. На часах еще нет двенадцати.

– Пойду тоже себе налью, – сообщает Палома и направляется на кухню.

Кофе есть везде и в любых количествах. На нашей кухне – несколько видов из кофемашины. По общему мнению, машинный кофе совершенно невкусный, но его можно сделать плотным и сладким, добавив молока и двойную порцию сахара. Тогда уже неважно, какой он на самом деле. На этаж выше, на кухне для партнеров, – продвинутая кофемашина. Там можно заварить себе свежий кофе из специальной таблетки. Туда периодически наведываются Рика с Паломой и наша новенькая южноафриканка, имени которой я не могу запомнить. Это всегда целое мероприятие: «Пойдемте на партнерскую кухню?», «Мы за кофе на партнерской кухне!» Я замечаю, что порой эти походы длятся по полчаса.

В кафе на последнем этаже есть вообще все виды, с сиропами, на обезжиренном и кокосовом молоке, со взбитыми сливками, корицей, шоколадом и еще масса каких-то вариантов, все из которых выписаны на доске над стойкой. Мы стоим нашей небольшой группкой и ждем заказанный кофе.

– У кого какие дела на сегодня? – интересуется Тереза.

Все начинают перечислять.

– Марк прислал мне файл без объяснений, – говорю я. – Я ему написала, но он не отвечает, что нужно и когда. В заголовке письма указано «к завтрашнему вечеру», но это пересланное сообщение, и я не понимаю, это к нам относится или нет и что нужно делать. Еще сегодня нужно успеть подготовиться к обучающему звонку для других офисов, а у нас три встречи…

– Ксения, не ной! – бодро перебивает Тереза и подмигивает.

Я сбиваюсь с мысли. Она же сама спросила… Я ною? Разве я ною? В каком смысле, я не понимаю. Я же просто отвечала на ее вопрос.

– Посмотрите на нее! Ты что зависла? – Тереза кивает всем на меня. – Вот твой кофе! – протягивает мне мой стакан и тут же направляется назад к лифтам. Через десять минут у нас опять встреча.

Если не в офисе, то повсюду в пределах досягаемости обязательно есть «Старбакс», «Коста Кофе» или «Кафе Неро» и другие подобные заведения. Да что уж там, по городу и двести метров нельзя пройти без того, чтобы не упереться в какую-нибудь кофейню. Наркотики официально запрещены. Кофе и сахар – нет. И кофе, и сахара повсюду полно. Молочные берега и кофейные реки, по которым мы плывем с утра до вечера.

С кофе я решаю завязать, когда замечаю, что пью по три-четыре чашки. Завязать – значит пить по чашке в день. Тереза выпивает по пять-шесть.

На встречах, чтобы не скучать, я представляю, что мы на международной конференции, решаем судьбы мира. И каждый из нас – вроде как собирательный образ своей нации. Я за русских. Тереза за чехов. Марк и Том вещают от имени англичан. Ксавье, понятно, француз. Рика, хотя и давно в Англии, выступает у меня от лица Индии. Ну и остальные – стран у нас предостаточно

На сегодняшней встрече появляется Марк. Нечастый гость.

Американцы задают издалека повестку. Англичане развивают ее.

– Мы запустили пять основных стран, первый месяц прошел успешно. Итон передавал, что Джулия довольна, – сообщает Марк. – Скоро второй месяц. У нас все готово?

«Кто такая Джулия?» – пишу я Тому на клочке бумаги.

«Главная у клиента. Начальница Итона, а до этого была начальницей Марка на прошлой работе», – быстро печатает Том на экране своего компьютера, который видим только я и он.

– Ксавье? – англичане смотрят на французов.

– Да, все готово, я передал большую часть знаний команде. Рика теперь в курсе, как работают системы, разбирается в тонкостях отчета.

Англичане удовлетворены. Русские пока наблюдают.

По идее, это и меня должно касаться, поэтому я внимательно вслушиваюсь. Мне предстоит в какой-то момент забрать эту часть работы у Ксавье. Я с готовностью оглядываюсь на Марка, но он не смотрит на меня, и разговор идет дальше.

– В мае запускаем остальные сто стран. К этому времени у нас должен быть отлажен процесс, мы должны четко понимать, что и когда делаем, все должно работать, шаблоны на месте, таблицы состояния, отчеты по ошибкам… Но ошибок, разумеется, быть не должно! Тереза, Ксения?

– Всё на месте, Марк, – чехи поддерживают английскую риторику.

– Шаблоны давно готовы, – сообщают русские, – к маю мы несколько раз прогоним процесс, и если есть какие-то недочеты, то будем знать и сможем их исправить.

Русские стараются предвосхитить возможные проблемы, англичане недовольны тем, что упоминается сам факт возможных проблем.

– Отлично, но недочетов быть не должно, все должно функционировать идеально, – говорит Марк.

– Я понимаю, но мы же не можем заранее предугадать, будут ошибки или нет, это же новый процесс, к тому же мы постоянно вносим изменения в наши системы… – Я не понимаю, как можно ожидать, что все пройдет без единой ошибки. Так разве бывает? Главное вовремя их засечь. Я чувствую, что я говорю что-то лишнее, но не понимаю, что именно.

– Послушайте, это очень важно, – англичане искусно возражают русским, не упоминая их напрямую, – у нас не может быть ошибок! Все ошибки должны быть устранены на этапе тестирования. Мы делаем тестирование?

Тестированием я не занимаюсь и растерянно замолкаю.

В разговор снова вступают французы:

– Все системы были проверены мной еще в декабре. Все работает. Дальнейшее тестирование перешло к Тому. Том?

Французы самодовольно рапортуют и параллельно перекидывают ответственность на англичан.

Том смотрит на всех из-за очков.

– На прошлой неделе я протестировал системы. Все результаты с комментариями занесены в специальный файл. Необходимо, чтобы клиент присылал нам данные в установленном формате, иначе мы не можем их использовать. Марк, я тебе писал об этом, – одна группировка англичан отчитывается и параллельно кидает камень в огород другой группировки англичан. Это их внутренние разборки, которые другим не очень понятны. Тут же ловким ударом англичане отбивают французскую подачу обратно и заодно забивают индийцам, чтобы уж наверняка. – Что касается самих отчетов, то этим занимались Ксавье и Рика.

– Непосредственно проверкой отчетов занималась Рика, как я уже сказал, – быстро парируют французы, демонстрируя, что контролируют самые разные направления, – под моим руководством, конечно.

Марк переводит взгляд с одного на другого, и теперь его пристальное внимание фиксируется на Рике.

– Да-да, все работает, – неопределенно сообщает представитель Индии, поднимая глаза от компьютера и сохраняя благодушное выражение лица.

– А что у нас с описанием процессов? – интересуются англичане, заглянув в повестку дня.

Все смотрят на Рику. В повестке дня значится, что она закончила свой продолжительный труд и сегодня презентует его. Она кивает и передает по кругу огромные листы с описанием. На каждого по экземпляру. Они распечатаны на цветном принтере. Мы внимательно изучаем их. На схеме нарисованы стрелочки, квадратики, кружочки, овальчики. Все линии разных цветов и форм – прямые, волнистые, жирные, пунктирные… Рика тоже изучает их так, как будто видит впервые.

Я не могу поверить. Законченное описание процессов представляет собой бред сумасшедшего. Стрелочки, квадратики, кружочки – и все вместе это лишено какого-либо смысла. От схемы веет хаосом.

Лицо Марка вытягивается. Том окаменел. Тереза и Ксавье молчат, как будто вообще не имеют к никакого отношения к тому, что делала Рика. Та улыбается и неопределенно смотрит в пространство перед собой.

Я наблюдаю и жду. Сейчас кто-то что-то скажет. Марк или Ксавье. Скажут, что это бред.

Но все молчат.

Сколько проходит времени? Марк смотрит на листы перед собой. Обычно подвижный, сейчас он застыл, как памятник. Лицо – как маска.

– Молодец! Отличная работа! Нужны лишь небольшие правки, – англичане удовлетворенно кивают и обращаются уже ко всем собравшимся: – Надеюсь, мы все понимаем, как важно держать процесс под контролем и не допускать сбоев. У нас сейчас ключевой этап. Джулия постоянно находится в контакте со Стивом. Клиент прекрасно к нам относится, и мы должны показать, что это доверие совершенно обоснованно. Все должно быть на высшем уровне! Прежде чем мы перейдем к следующей теме, какие-то еще вопросы?

Я не верю своим ушам. У меня из-под ног словно выбивают пол. Серьезно? Почему-то больше не хочется ни о чем спрашивать и лишний раз не отсвечивать. Кажется, лучше не попадаться Марку и вообще исчезнуть с глаз долой, но я понимаю, что если сейчас не спрошу, то после встречи он куда-нибудь убежит, и снова я ничего не выясню, а потом окажется, что я что-то пропустила.

Русские между тем хотят определенности…

– Марк, хотела уточнить…

…Они как проблемный зуб, постоянно напоминающий о себе.

– Да, что-то еще?

– Ты прислал мне сегодня файл. Там про социальные выплаты. Я что-то должна с ним делать?

– Я же все написал!

– Ты просто переслал файл, без комментариев…

– Социальными выплатами занимается Палома. Она должна была внести данные в таблицу.

– Я внесла, – отзываются испанцы, до этого мало следившие за происходящим.

– А мне что делать? – не успокаиваюсь я. Русским нужна полная ясность.

– Я прислал его тебе для ознакомления. Палома должна переслать потом этот файл Ксавье.

– Я переслала, – говорит Палома.

– Замечательно. Вопросов больше нет? Тогда идем дальше.

На протяжении всего разговора итальянцы изредка порываются что-то сказать, но сдерживаются, ограничившись пару раз какими-то экспрессивными звуками. Поляки, южноафриканцы, перуанцы сидят молча, ничем лишний раз не выдавая своего присутствия.

Мне все равно не понятно, с чем именно я должна ознакомиться. Я решаю больше ничего не уточнять.

Вечером у кофейного автомата Рика говорит мне:

– По-моему, Марку не понравились мои описания…

– Но он же сказал, что ты молодец.

– Кажется, он не имел этого в виду… – И она смотрит на меня пристально, а я отмечаю, что у нее очень большие черные глаза в обрамлении пушистых ресниц.

От ее слов и взгляда я почему-то ощущаю легкое волнение. Словно небольшой сквозняк проносится по этажу, вороша бумаги на столах, покачивая жалюзи на окнах, обдавая меня холодом по щеке. Где-то далеко трескается невидимая целостность нашего дивного мини-мира, и в образовавшуюся крохотную трещину проникает хаос.

* * *

Тереза подставляет меня как-то уж очень буднично.

Несколько раз Ксавье говорит мне, что надо отправить клиенту напоминание. Завтра дедлайн.

– Но мы еще не запустили процесс, – говорю.

– Надо, чтобы они привыкали. Скоро они будут получать такие напоминания каждый месяц.

– Ладно.

Я месяц сижу на встречах, общаюсь с коллегами в попытках разобраться, что происходит, и вот наступает момент, когда я могу перейти от слов к делу. Пишу мейл. А внутри екает. Зачем я слушаю Ксавье? Он мне не начальник и не может давать указания, с другой стороны, он много общается с клиентом и в курсе всего. Ходит и всем рассказывает, что и когда надо делать. И все его слушают. Даже Марк.

Правила мне знакомы. Кажется, если смогу соблюсти все формальности, покажу перед отправкой черновик Марку или Терезе, то никаких проблем.

Терезы нет. Я иду к Марку.

– Не посмотришь короткий мейл?

В компании есть правило «четырех глаз». Кто бы что ни написал, за ним обязательно должен проверить еще один человек. Это позволяет избежать глупых ошибок, опечаток и откровенно неверной информации. Я действую строго по правилам. Это придает мне уверенность.

– А? Что? – Марку вообще не до меня. Кажется, он даже не привык еще ко мне и каждый раз, оказываясь в офисе (что бывает нечасто), смотрит на меня недоуменно. Мол, Господи Боже, Пресвятая Мария и все ангелы и архангелы, а эта еще что тут делает?! Откуда она вообще взялась на мою голову? Ну, или что-то вроде того.

– Мы должны завтра отправить напоминание. Это чтобы клиент привыкал к процессу.

– А, да-да, конечно…

Несколько секунд он смотрит на короткий абзац, исправляет запятую и вставляет пропущенную букву во фразе «не позднее 15 числа».

– Отлично, – улыбается так лучезарно, что я испытываю необъяснимые сомнения.

Я решаю на всякий случай показать письмо Ксавье. Он в Швейцарии у клиента, и если есть какие-то свежие данные или изменились обстоятельства, то он точно будет знать об этом.

Пишу ему. Он не отвечает. Потом звоню. Трубку не берет. «Все в порядке, – получаю от него спустя пять минут. – Вот только так по-английски не очень хорошо звучит». И он правит мне фразу про «не позднее 15 числа».

* * *

Утром не хочется вылезать из-под одеяла. Я чувствую, что где-то на фоне, на периферии моей жизни что-то происходит, нечто неуловимое, и оно единственное, что имеет значение, но я не знаю, что это. Мне нужна тишина, покой и одиночество, чтобы разобраться. Мне нужно много гулять, делать только то, что я хочу, наблюдать мир вокруг и не участвовать ни в какой суете.

Вместо этого надо вставать, собираться, идти на работу. За дверью спешно топает босыми пятками Арун. Он встает раньше меня. Я вздыхаю: даже дома я не бываю одна. В пространстве вокруг меня всегда кто-то есть.

А потом – дорога: МИ-6, госпиталь Святого Томаса, Биг-Бен, офис. Я ненадолго цепляюсь взглядом за Темзу, которая спешит рядом по своим делам. Желтая вода бурно переливается. В лицо дует ветер с мелкими капельками висящей в воздухе влаги. Чайки кружатся над водой, подпирая крыльями бесцветное небо.

Пока иду, прокручиваю в голове предстоящие сегодня дела, пытаясь предусмотреть, спрогнозировать, понять, кто и что должен делать, как мы всё успеем, какие нужны шаблоны клиентских писем. Часть отдела занята организацией клиентской встречи: Палома с помощью Рики и под руководством Терезы печатает и проверяет таблицы, красивые графики, разноцветные календари, план проведения встречи и прочие документы. Все это печатается, исправляется, перепечатывается. Невольно задумаешься, сколько бумаги мы изводим на то, чтобы провести всего одну встречу, результаты которой заранее известны.

В офис я опаздываю.

– Слушай, по поводу вчерашнего мейла… – Тереза морщит лоб, словно силясь что-то вспомнить.

Голова ее занята другим, и я радуюсь, что она не заметила моего опоздания.

– Какого мейла? А, ну да, это тест. Ксавье сказал, надо отправить клиенту – я отправила.

– Да-да… вот не надо было отправлять. Марк недоволен.

– Он же сам проверил его.

– Надо было спросить меня. Теперь проблемы с клиентом.

– Не понимаю… – настроение уже не такое бодрое.

– Поговорим позже, – говорит Тереза сухо.

Марка нет. Тереза хмурится и что-то печатает. Я проверяю почту, но там никаких сообщений, которые бы пролили свет на проблему. Ничего не ясно, кроме того, что что-то я там накосячила с этими письмами: Тереза недовольна, а главное – недоволен клиент. Неожиданно чувствую себя виноватой, но не знаю, за что, и маюсь в неведении. Потом в почту падает сообщение, которое Тереза только что отправила Итону, а меня поставила в скрытую копию: «Итон, я прошу прощения за то, что так получилось. Ксения не должна была отправлять вам письмо. Это огромная ошибка нашего сотрудника. Все произошло без моего ведома, я постараюсь уладить. Пожалуйста, игнорируй то письмо!»

Час от часу не легче. Все так серьезно? Мне она ничего больше не говорит.

После обеда она назначает совещание. Похоже, дело плохо. Наш отдел собрался, и мы ждем только Марка – он вот-вот должен подъехать. Я волнуюсь и надеюсь, что хоть что-то еще можно поправить.

Огромный квадратный стол в переговорной занимает почти все пространство, а мы сидим по периметру. В окна бьются ветви деревьев, словно пытаясь достучаться до нас, но их не слышно. В офисе отличная звукоизоляция. Тереза что-то говорит. В голосе – тревога, лицо напряжено. Я не могу сфокусироваться на смысле ее слов и только смотрю на подвижные морщины на лбу, их ровно четыре: три больших и еще одна маленькая. Остальные сосредоточенно кивают в такт ее слов. Никто не слушает, и всем, похоже, безразлично. Я слушаю, потому что волнуюсь. Потом приходит Марк и садится с краю. Тереза долго говорит. Когда она заканчивает, он осторожно спрашивает:

– Может, они просто хотят знать, что это за письма и зачем мы их отправили?

– Именно, зачем! Столько путаницы, и пока непонятно, что нам теперь делать.

– Так давайте им позвоним и обсудим. Мы же для этого собрались? – И он быстро набирает номер: – Итон, привет, это Марк, как вы там? По поводу писем…

– Привет, Марк! Да, я что-то не понял, о чем речь.

– Это просто тест.

– Я так и подумал.

– Какие-то есть вопросы по ним?

– Нет.

– Отлично, тогда до встречи – завтра буду у вас.

И отключает связь.

«И это все?» – недоумеваю я.

– Марк, ты просто мастер улаживать конфликты! – Тереза неожиданно весело смеется. Проблема решена, а на меня она даже не смотрит.

Кажется, тогда все и сбивается. Я вдруг чувствую себя в вакууме. Совсем одна, и никого на моей стороне.

* * *

Марк – мой ментор. Именно к нему я иду, потому что не понимаю.

Вообще, странно, что именно его назначили моим ментором. Ментор – это что-то вроде советника по работе, но не по клиентской, а вообще по любым вопросам, которые возникают у сотрудника: он должен вести душеспасительные беседы, объяснять правила игры, помогать выстраивать планы по карьерному росту, доносить до человека, когда им недовольны, представлять его интересы на круглом столе, а в сущности, помогать. Обычно ментором делают человека, который напрямую с тобой не работает, чтобы избежать субъективизма и личной вовлеченности, но в нашем отделе почему-то все наоборот: ментор – человек, с которым и на которого ты непосредственно работаешь. Получается, что если у тебя неразрешимые противоречия с начальством, то ты вроде как должен с ним самим их и разрешать, но они же неразрешимые? Нужен же объективный сторонний наблюдатель, посредник…

Между мной и Марком сразу существует напряжение, недоговоренность.

Когда мы пересекаемся в первый раз, еще нет никаких ожиданий и представлений друг о друге, мы даже не обменялись ни одной содержательной фразой, и пока между нами всего лишь «Hello! How are you?», а напряжение и недосказанность уже есть.

Эти ощущения никуда не деваются на протяжении долгих месяцев. Может, он считает, что мне лучше помалкивать и что я своими вопросами и комментариями мешаю процессу, что я должна быть просто винтиком и делать, что мне сказали? Или ему все равно, и я придумываю, а на самом деле его голова занята совсем другими делами – отношениями с бойфрендом, менеджерскими интригами, лавированием вокруг клиента. Может, ему и вовсе нет до меня дела и, скорее, он удивляется самому факту моего существования, когда я являюсь к нему с каким-то вопросом. Я не очень понимаю Марка. Мне кажется, что он говорит не то, что думает. Что именно он думает, я не знаю, но почему-то кажется, что ничего хорошего.

И еще, его почти никогда нет. Неделями я вижу Марка только мельком.

Однажды мне приходит от него приглашение на встречу. По правилам компании менторские встречи должны проходить регулярно: надо соблюсти формальности. Он не в офисе, так что нашу беседу мы проведем по телефону. В назначенный час я набираю номер и вишу на телефоне. Марка нет. Заглядываю в чат и пишу ему: «Привет, ты подключаешься? Я уже набрала номер». Ответа нет.

Спустя двадцать минут нашей получасовой встречи я вешаю трубку. Вечером получаю от него короткую заметку: «Извини, пропустил звонок, был на важной встрече с клиентом». С учетом того, что он уже два дня сидит в офисе клиента и вообще проводит там времени больше, чем у нас, я, похоже, делаю правильный вывод о том, как расставлены его приоритеты. Проект определенно интересует его больше, чем я. Я его вообще не интересую, дана ему в нагрузку, и он меня на себе тянет, правда, особо не утруждаясь.

– Марк, по поводу того письма…

– Видишь, все в порядке. Да и вообще не было никакой проблемы, – он хмыкает, и на секунду прорывается что-то настоящее, за что мне хочется ухватиться.

– Слушай, ты мой ментор, я не знаю, что делать. Может, я что-то не понимаю про то, как тут все работает? Почему Тереза написала Итону, что мы все неправильно сделали? Никого не поставила в копию… Получается, себя выгородила, а всех остальных подставила. Из ее письма выходит, что мы тут друг с другом не общаемся и у нас бардак полный, а я так вообще с потолка пишу какие-то письма. Чего стоило сначала узнать, в чем суть ситуации, прежде чем отвечать что попало.

Марк смотрит на меня внимательно и тут же отводит глаза.

– Да, конечно, нельзя отвечать, ни с кем не поговорив, никого не копируя. А ты с ней разговаривала?

– Я не успела. Она все утро на взводе, и меня завела, но разве это я должна ей объяснять такие вещи? Я же не ее начальница. Как-то странно, если ее будет поучать подчиненная, не находишь?

– Тебе надо было уточнить у Ксавье и ничего не отправлять без уточнения с ним! – выворачивается Марк.

– Но я уточнила. Дважды. Он мне, собственно, и сказал отправить это письмо.

«Вообще-то, он мне не начальник, и я тоже не обязана его слушать», – думаю я про себя.

– Вам надо поговорить. Мы не можем вот так шептаться по углам, обсуждая друг друга. Выясни с ним, что не так. Извини, у меня сейчас другая встреча.

И Марк ускользает. Он всегда ускользает, как я понимаю потом. Никто здесь не хочет ни с чем возиться – разберитесь сами. Ментор должен поддерживать, помогать в конфликтных ситуациях, но главная конфликтная ситуация в том, что человек, который должен быть ко мне объективен, является по совместительству руководителем проекта и совершенно субъективен.

* * *

Мы с Ксавье договариваемся на одиннадцать утра. Как взрослые люди и ответственные сотрудники, собираемся конструктивно побеседовать, обсудить недоразумение, дать друг другу обратную связь и договориться о способах дальнейшего взаимодействия. Я сама предложила. Никому нет дела, и разбираться придется самой, а просто так это оставлять – неправильно.

В маленькой стеклянной переговорной работает кондиционер.

Он начинает первый. Всегда так. Ведет себя как начальник. Поделать я с этим ничего не могу. Потом уже замечаю, что он так себя ведет со всеми – с Терезой, Марком, Стивом. Даже с Итоном – а он все-таки клиент! Но Ксавье все равно, он берет руководство в свои руки. Он уже лидер и продолжает расти как лидер. Все партнеры в восторге от того, что ему не надо ничего объяснять. Он сам кого угодно направит, объяснит. Деловой. А партнерам-то и лучше, и Терезе, и Марку – не надо беспокоиться. Человек-решение – все сделает, утрясет все проблемы.

– Тебе надо быть гибче, – говорит Ксавье приветливо, – тут все иначе, не так, как было в Москве. Надо уметь приспосабливаться к новым условиям. А ты пытаешься действовать по правилам, которые у вас были раньше.

В сущности, он прав. Я знаю. Но не во всем.

– У компании одни и те же правила по всему миру. Так сделано специально. Если мы будем в одном месте их соблюдать, а в другом в такой же ситуации пренебрегать, то будет бардак. И нельзя же быть гибким во всем! Иногда нужно проявить твердость. Все же наша забота – создать новый процесс, а не болтаться как лист на ветру. Разве нет?

Возможно, я слишком жесткая. Но он – слишком гибкий. Возможно, смысл в том, чтобы идти навстречу друг другу. Мне – быть гибче, ему – в чем-то более структурированным и системным.

– Я понимаю тебя и полностью согласен, – улыбается он. – Мы все обсудили? Или что-то еще?

Он ставит галочку в невидимый список и тут же точку. Говорить больше не о чем.

Ну и ладно.

Все знакомое и родное осталось далеко. Растворилось, как в дымке, и я держу себя только одной мыслью. Первое время надо просто пережить. Это адаптация. Дальше будет видно.

* * *

Мне с Аруном повезло. Ему со мной – нет.

Арун – самый настоящий индиец. Он вырос в Мумбае, который продолжает называть Бомбеем, учился на МБА в Оксфорде и теперь работает в банке в Сити. Успешная карьера. Впрочем, и в Бомбее-Мумбае у него все шло удачно: до Лондона он трудился в такой же конторе, как моя. Мы это выясняем в самом начале и обмениваемся понимающими взглядами, как единомышленники.

Он очень общительный. Ему хочется разговаривать, проводить время вместе, приглашать домой друзей, ходить в кино, ужинать за одним столом, а по вечерам вдвоем смотреть телевизор.

Я тихо радуюсь тому, что телевизор не работает и никто не сидит часами в гостиной. Бесконечное, вынужденное общение в офисе совершенно изматывает меня. Я с трудом досиживаю до вечера, когда можно закрыть компьютер и уйти. Хочется отключиться от мыслей, но люди с работы словно поселились в моей голове, и я думаю о них постоянно. Кто что сказал, как я кому ответила, а может, надо было так, а может, иначе.

Мне кажется, Арун все время пытается влезть в мое личное пространство. Оказывает мелкие знаки внимания. То оставит конфеты на столе, то помоет мою посуду, а потом ждет. Приходит домой и ждет ответного внимания. Но я не могу. Зачем он это делает? Его просили? Хочется убежать. Оставьте же меня в покое! Чем больше он ждет, тем больше я прячусь. Наше общение держится на одних лишь нормах вежливости.

Придя с работы, я скрываюсь в комнату и дожидаюсь, пока он закончит с ужином и уйдет к себе. Только потом выбираюсь на кухню. Если мы все-таки сталкиваемся, я разговариваю вежливо, но спешу скорее вернуться в комнату, отгородившись от мира, пусть даже и в лице одного Аруна.

Все, что мне нужно, – это территория, свободная от чужих людей, но такой территории у меня нет. Мое личное пространство сужается до размеров кровати, на которой я лежу не двигаясь. Где-то там, в паре метров от меня, пусть за дверью, пусть за стеной, находится Арун, и поэтому я почти все время провожу в комнате – лишь бы никого не видеть. Но даже здесь люди из моей головы не оставляют меня в покое.

Это не его вина. Он-то нормальный. Например, он, как никто другой, знает про всевозможные скидки по всему городу и наиболее выгодные варианты приобрести что-нибудь. Он смеется, когда я покупаю в ближайшем магазине сок за два с половиной фунта, в то время как в таком же магазине через несколько улиц можно купить две бутылки этого сока за три фунта. Он может порекомендовать мне приобрести упаковки четыре мороженого, потому что сегодня на них хороший сейл. Меня постепенно возмущают его попытки нахваливать свою экономию. Со временем я начинаю по-добрососедски рекомендовать ему делать деньги, сбывая мне излишки дешевого мороженого или приобретая два сока по три фунта и получая за одну бутылку с меня привычные два пятьдесят. Целый же фунт навара!