Текст книги "Шах и мат"

6

Больше Максим не попадался мне на глаза, и даже на уроках его не было. Акула покружила в море, а затем, так и не найдя пищи, отправилась искать другую жертву вместе со своей стаей.

Оно и к лучшему. Я надеялась, что сегодня не будет второго столкновения. Не хотелось вновь испытывать сковывающий страх, особенно перед ним. Когда открываешь рот и есть что ответить, но слова проклятым комом застревают в горле. Когда тело не слушается, а ноги врастают в пол. Ощущение уязвимости и слабости.

Во время уроков иногда слышались негромкие шепотки одноклассников. Всем, особенно новеньким, было интересно, что же произошло. Звучали предложения, что «эту Настю» снова можно игнорировать, а можно загнобить. Самые умные слова я услышала от того рыжего мальчишки, который в детстве получил рыбкой в глаз. Он спросил, отчего бы просто не забить и не начать учиться, откуда столько внимания к какой-то левой девчонке. Было бы неплохо, если бы его послушали. Хотелось перед ним извиниться за случай с рыбкой.

Алёна с упоением рассказывала о том, что случилось за это время и в какие передряги успел вляпаться «А»-класс за десятый год обучения. Я заметила, что она часто повторяет слово «проблемки» и постоянно поправляет очки, а если ей скучно – теребит серебряные серьги-звездочки в ушах. Это было интересно – подмечать незаметные детали, наблюдать. Так можно много о чем узнать. Например, о том, что человек по-настоящему чувствует. Его лицо все расскажет за него.

На двух последних переменках к нам приходил Женя: становился у подоконника и неотрывно меня рассматривал, попутно болтая о всяких интересных моментах из своей жизни. Скользя взглядом по моим волосам, ушам и рукам, он сказал, что его семья распалась, родители развелись и теперь жить приходится с Максимом и его мамой. Что это не круто, что такая жизнь полна ссор и упреков. Раньше – братья и лучшие друзья. А сейчас – практически чужие. Но, кажется, Женю это не очень беспокоило.

Я видела, что у него чешется язык что-то сказать.

– Ты так изменилась. – Он закусил губу и кинул взгляд на Алену, которая непонимающе посмотрела уже на меня.

– Так прошло много времени. Это естественно. – Я тихо усмехнулась.

Постепенно напряжение между нами сходило на нет. Казалось, ему можно доверять чуть больше, чем другим.

– Твои… Волосы раньше были светло-русыми.

– У тебя хорошая память.

Удержаться от сарказма было крайне тяжело. Но настроение медленно ползло вверх. Все складывалось подозрительно неплохо. А если все складывается именно так, значит, где-то определенно есть подвох, которого нужно остерегаться. Я поморщилась от своих мыслей и задалась вопросом, почему нельзя просто расслабиться.

«Потому что это война. Затишье перед бурей. Партия», – будто прозвучало в моей голове.

– Да, даже очень. Ты же это знаешь. Я умный, – согласился Женя, а затем махнул рукой. Прозвенел звонок. – До встречи.

Он убежал, а мы с Аленой пошли на занятия. Она все говорила о том, что не может представить меня с русыми волосами.

– Н-да, вот это проблемки.

Когда занятия кончились, я быстро собрала вещи, натянула черное драповое пальто – свободное, похожее на небольшую палатку – и вышла из школы, бегло прощаясь с теми, кто со мной вообще говорил. Нужно было сходить в магазин и скорее добраться до дома. Не хотелось сталкиваться ни с кем, даже с Женей.

По дороге шли незнакомые ребята. Они весело переговаривались и смеялись. Я не вслушивалась и надеялась затеряться в потоке, чтобы потом свернуть на свою тропинку. Снег прекратился, дождя тоже не было. На улице царила удивительно теплая погода. Солнце светило так ярко, что порой приходилось закрываться рукой. Громко щебетали птицы. На деревьях набухали почки. Это располагало к хорошим мыслям.

Я отделилась от людей, свернула меж домами, выходя на знакомую с детства тропу, и на всякий случай обернулась. Никто не шел сзади, во дворе царила полнейшая тишина. Вздохнув, я пошла дальше. Оставалось совсем немного…

– Что она с собой сделала… – Отрывок какого-то разговора донесся до меня.

Голоса были знакомыми. По коже побежали неприятные мурашки.

– Не знаю, сам спроси.

Кто-то сзади усмехнулся. Их было двое? Трое? Или на этот раз все? Почему именно сейчас они пошли этой дорогой? Я крепко сжала губы и мысленно повторяла «Не оборачивайся! Не смей оборачиваться! Тебя это не касается!»

– Розовая… Грязно… Ты только посмотри!.. Не понимаю, может, ты поймешь… Пойдем на мелзавод сегодня… Ты смог купить?.. Наверное, дорого… Три спичечных коробка… Зеленый пакетик… Я куплю… четыре литра… С вас деньги, один не потяну…

Я ускорила шаг, только чтобы не слышать их и скорее добраться до дома. То, о чем говорил Максим с Ромой и Егором, осталось загадкой, которую не очень-то хотелось разгадывать. Наверное, сегодня они пойдут гулять на мелзавод. Может, поднимутся на крышу и усядутся на полуразрушенной бетонной трубе. Когда-то мы ходили туда все вместе, делали бумажные самолетики и запускали их, наблюдая, как они растворяются в темно-зеленых кронах деревьев. Кажется, больше такого не будет.

Послышался громкий смех. Смеялись они явно надо мной. С этим нужно было что-то делать: скрыться из поля зрения и прийти в себя. Глупо, наверное, что их разговор, не факт, что обо мне, уже так выбил меня из колеи. Но я ничего не могла с собой поделать, поэтому снова ускорила шаг, срываясь едва ли не на бег.

Ближе, еще ближе. Голоса громче и четче. Им не составило труда нагнать меня.

Второе столкновение. Пора присмотреться к противнику и узнать о его слабостях, чтобы начать контригру.

– Хэй, привет. – Широкая ладонь Ромы легла на плечо, заставляя дернуться. Справа шли Максим и Егор. Они приблизились слишком быстро.

– Привет. – Я старалась выглядеть как можно более спокойно. Сердце в груди предательски бухнуло.

– Что ты с собой сделала? Они такого странного цвета. Твои волосы.

Максим взял прядь моих волос и намотал на палец, после чего чуть потянул на себя и отпустил.

– Мальвина, – с легкой усмешкой добавил Егор, всматриваясь в меня с неподдельным интересом.

– Да-а-а… – протянул Максим и цокнул языком. – Знатно тебя время потрепало.

– Никто меня не трепал. – Я нахмурилась и резко скинула ладонь Ромы с плеча.

До дома оставалось совсем недолго. Быстро открою дверь и забегу вовнутрь. Они не посмеют пойти за мной.

– По тебе не скажешь. Дергаешься как паралитик.

– Я не дергаюсь! И чего вы вообще за мной увязались…

Казалось, они выбрали эту дорогу и появились настолько внезапно не просто так. Может, они специально шли за мной.

– Нам как бы тоже домой надо. Мы живем рядом, если у тебя еще не отшибло память, – произнес Егор, скривившись.

Он был прав. На секунду забылось, что мы все всё еще живем в одном дворе, совсем рядом. Показалось, что я на вершине какого-то параноидального айсберга.

– Не отшибло. Я уверен… – Максим как-то слишком слащаво улыбнулся. Меня аж передернуло. Он сделал паузу, будто обдумывая, что сказать. Неужели снова придется услышать ЭТО? – Что она помнит все.

Все. Я правда помню все. Как же он прав, черт возьми.

Мой дом показался из-за угла. Оставалось дойти немного, потерпеть совсем чуть-чуть и не реагировать. Я же выше этого, я должна справиться и найти выход из этой ситуации. А сейчас выход – молчать. Так будет лучше. Максим посмеивался и неотступно шел следом. Будто выследил добычу и готовится к нападению.

Я зажмурилась, стараясь шагать как можно шире. Уже видно было балкон из белого кирпича – там хлопотала бабушка, что-то вымывая и поливая цветы. Еще немного, и мне не нужно будет убегать. Дома спокойнее, дома можно расслабиться и попить чаю.

Два шага, и я у домофонной двери. Открыла, оглянулась и… пораженно замерла. Внутри все сжалось. Егор и Рома, продолжая переговариваться, прошли вперед, но это уже мало меня волновало.

Прямо под балконом стоял Максим, широко улыбался и стучал в окно. Бабушка, как только его увидела, сразу просияла и выглянула.

Нет, закрой окно. Иди на кухню. Пожалуйста.

– Здравствуйте! – Он даже не смотрел на меня, все улыбался и улыбался. Что-то задумал. Это не просто так. – Как ваши дела? С кухни так вкусно пахнет! Всё ваши пироги?

– Ой, Максик! – восхищенно охнула бабушка. Она всегда его любила. – Дела потихоньку… А твои? Со школы вернулся?

– Да тоже так же, вот только последний урок закончился. Возвращаюсь домой.

– Поздно-то как… Вы, наверное, так устаете. А у тебя же еще тренировка, да? А где Настенька? С тобой шла?

– Да, уже у подъезда стоит. – Он кивнул на меня. – Шустрая, даже я не заметил, как она от меня оторвалась.

– Ну что же вы! Эх! Заходи к нам, чайку попьешь! С моим вкусным вишневым пирогом. Только-только сделала.

Похолодев, я хмуро посмотрела на Максима. Понятно, что у него за план.

– Конечно.

Его улыбка сочилась ядом, в котором я просто захлебывалась. Смех бил по ушам. Он двинулся ко мне, а затем обогнул, заходя в подъезд.

– Спасибо, что придержала дверь.

Очередная усмешка. Как же захотелось макнуть его головой в чан с отходами. Я пошла следом.

Дверь гостеприимно распахнулась, бабушка пропустила Максима. Мы молча разулись, по настоянию помыли руки и прошли на кухню.

– Так давно ты к нам в гости не приходил… Ох, Настюш, а помните, как вы в детстве фильмы смотрели? А как ты водки случайно хлебнула? Ох весело тогда было!

– Безумно. – Я скривилась и села за стол.

Бабушка проворчала что-то о том, что я не помогаю ей – не нарезала пирог, не подала чаю. Пусть говорит что угодно. Его обслуживать я не стану.

– Особенно весело было промывать потом ее пылающее горло.

Максим улыбнулся бабушке, и та растаяла, отрезая кусок пирога побольше да посочнее. Вскоре на столе появились две большие ароматные чашки со сладким фруктовым чаем.

– Оставить вас поболтать? – Бабушка была слишком добра.

– Да ты нам не мешаешь… – негромко сказала я, желая ее ухода меньше всего.

– Я думаю, вам есть о чем поболтать!

– Да, есть, очень много о чем. – Максим мотнул головой, убирая с лица волосы и кусая пирог. – Очень вкусно.

– Вот и славненько, я побежала!

Бабушка вышла и плотно закрыла дверь. На кухне повисло угнетающее молчание. Мне было неуютно рядом с Максимом, но… Что он может сделать мне в моем доме, когда здесь есть старшие? Совершенно ничего. Так что нужно немного успокоиться.

Максим с наслаждением ел пирог, уже допивая чай и поглядывая в окно на чирикающих птичек. Кажется, он не испытывал никакого дискомфорта.

Отпал всякий аппетит. Хорошо бы…

– Так что ты с собой сделала? Тебе так не идет.

…он молчал. Но Максим не будет молчать, конечно же.

– Мне все равно, как ты думаешь. Я не должна подстраиваться под твои вкусы.

– Что ты такая злая? – Он цыкнул языком и кинул в меня вишенкой. – Я же по-хорошему.

– А я – по-плохому. Видишь? Может, домой пойдешь?

Его загадочная улыбка совершенно мне не нравилась, потому что она значила что-то определенно… нехорошее. Максим подсел поближе и взял крупную прядь волос справа от моего лица, накрутил ее на палец, а затем понюхал.

– Пахнет краской. Фиолетовые волосы… – Максим всматривался в меня долго и пристально. Подался немного вперед. Я ощущала его дыхание на щеке. – Такая же трусость во взгляде. Липовая смелость.

Время замерло. Максим был слишком близко и говорил тихо, вкрадчиво – чтобы я наверняка запомнила это. Каждое слово ударом кнута отражалось на лице.

– Как ресницы трепещут… От тебя пахнет страхом.

– Чувство не может пахнуть.

– Может. Поверь. Еще как. Страх можно учуять издалека. Вот так посмотришь… И заранее видишь, кто тебя боится. Заранее знаешь, на кого нападать.

Максим рассуждал как хищник, на чьем счету множество жертв. Я слегка повернулась к нему. Он пытался и этим меня испугать?

– А если я тебя не боюсь? Прошло много времени. Люди меняются.

– Боишься. Ты посмотри на себя. – Он резко схватил меня за запястье и проверил пульс, а затем победно усмехнулся. Хватило нескольких секунд, чтобы понять, как быстро бьется сердце. – Я же говорил.

– Это неважно. – Я поморщилась и чуть отодвинулась.

– Еще как важно. – Он отстранился и вальяжно откинулся на спинку стула, словно… король. – Это дает мне знать, что все становится на свои места, моя милая п…

– Не смей говорить мне этого. Понял? Не смей.

Максим засмеялся. Я моментально подорвалась с места и подошла к двери, открывая ее и указывая в коридор пальцем.

– Иди к черту отсюда, слышишь?

Не прошло и минуты, как он исчез из кухни, а затем из дома. Было бы неплохо, если бы он исчез еще и из моей жизни.

План сработал четко: Максим напросился в гости, а затем выбил меня из колеи. Спутал мысли, заставил думать о том, о чем не стоило. Сначала о том, что, может быть, он правда не хочет чего-то плохого. Потом о том, что чувствовать чье-то опаляющее дыхание на своей щеке довольно приятно. Следом, что все медленно возвращается на свои места. Последняя мысль стала заключением эпопеи в моей голове.

Дебют начался.

7

После того как Максим ушел, я села на диван и закрыла глаза, шумно выдыхая и кусая и без того припухшие от этого губы. Жгучая ненависть, похожая на необъятное пламя, сливалась воедино с острым, колющим, болезненным страхом. В груди щемило, сердце быстро билось, во рту пересохло, предательски дрожали колени.

Я поднялась и допила оставшийся фруктовый чай, крепко сжимая в руках чашку.

Максим… Словно взял краски, спросил самого себя: «А что мне ими сделать?» – и нашел один ответ: испортить чужую жизнь за проступок в далеком детстве. Максим рисовал, расписывал и портил мою жизнь, как только мог. Изощрялся, придумывая новые, особые техники. Я была для него холстом. Самым ненавистным в жизни.

Он никак не мог успокоиться и все мстил, мстил. Не поступил в спортивный колледж, не обзавелся подружкой, его избили, а еще поставили на учет. А сколько выговоров, наверное, получил. Но… неужели это настолько ужасно, чтобы без зазрения совести испортить жизнь человека? Близкого друга детства, каким, я надеялась, он меня считал. Уже выросшей девушки, которой хотелось убежать почти всю жизнь.

Максим не мог успокоиться, как и Саша с Ромкой, и Егор, и Аня, наверное… А я, дура, испытывала не просто ностальгию. Я скучала, самую малость, но скучала. По бескрайним закатам, по чистому-чистому небу с забавным силуэтом заброшенной больницы. По секретным кричалкам, несуществующим азбукам и кодам. По нашим играм, по посиделкам до поздней ночи, по тайному складу интересных вещей… Я тосковала по человеку, пропавшему без вести. По Максиму, который меня любил. Считал клевой и защищал. Который учил меня быть сильной и не ссылаться на то, что я девушка. Благодаря которому я действительно многое поняла в нашей детской жизни. Глупое, глупое сердце… Зачем ты тоскуешь по тому, что было когда-то давно?

Бабушка убрала вишневый пирог, недовольно причитая, что он, наверное, не понравился нам. Затем она вытерла стол и села на высокий стул на балконе, открыв окно, чтобы насладиться теплом и пением птиц. Дверь балкона громко бухнула. Вздрогнув, я встала и пошла в свою комнату – единственное место, где ничего не изменилось. Все осталось на своих местах, такое родное и одновременно невообразимо чужое.

Напротив кровати висело зеркало. Я остановилась и всмотрелась в отражение, в фиолетовые волосы, на которые многие так неоднозначно реагировали. Говорили, я испортила себя… Но цвет, чистый и красивый, символизировал для меня свободу и бегство от прошлого. Не просто так я решилась на изменения. И частично они мне помогли. Мое отражение будто было не совсем моим. В зеркале все кажется иным, таким холодным – словно там живет другой человек, а может, внутренний демон, скопище несбывшихся стремлений или скромный ангел. То, что видела в зеркале я, было сильнее меня, крепче, остроумнее. Я обещала себе, без конца клялась доказать всем, что изменилась. Наедине с собой клясться просто, но честно выполнять клятвы – не так легко.

В гостиной шумел телевизор: новости дня, затем тут же – новости вечера. Я даже не заметила, как прошло несколько часов. За делом время меняет течение. Бабушка давно спала, а мама до сих пор не пришла. Дядя Влад прислал эсэмэску, что скоро приедет.

Приятную тишину в доме нарушил звонок в домофон. Не успела я встать, как бабушка в комнате заворочалась и поднялась, а затем, зевая, медленно направляясь к двери. Она всегда спала чутко.

– Доброго вечера, извините, если вас разбудил.

Я не поверила своим ушам и выглянула из комнаты. Снова он? На кой черт я ему сдалась? Моя квартира медом намазана?

– Здравствуй, Максимочка… Зачем пришел? – Бабушка пропустила его в дом и вежливо улыбнулась.

– Я за Настей. Мы так давно не гуляли… – Максим осекся, оперся на косяк и, кинув на меня насмешливый взгляд, продолжил: – Вы же ее отпустите?

Мне казалось, что от моей злости сейчас взорвутся все лампочки.

– Конечно отпущу, золотой.

– Я не хочу, слишком устала в школе, – возразила я.

– Не отказывайся, не будь занудой, идем!

Он знал, что нужно сделать: тяжело вздохнул и закатил глаза, поворачиваясь к моей бабушке. Подстава.

– Настя! Ну что ты бедному мальчику отказываешь? Ничего ты не устала, всего десятый класс!

Я громко фыркнула.

– Не смей фырчать на меня. Иди развейся! Скоро жду домой. Все равно родители твои не вернулись. Вы же недолго, правда, Максик?

– Конечно, Антонина Федоровна.

– Просто Тоня. – Бабушка смущенно захихикала и, словно семнадцатилетняя девчонка, убежала на кухню, оставляя меня в абсолютно безвыходном положении.

– А ну, Вайолет. Беги, одевайся. А то твои пижамные шортики никто не оценит.

Я опустила глаза и буквально вспыхнула, но все же пошла в комнату, громко хлопнув дверью. Стоит Максиму улыбнуться – женщины падают к его ногам. Даже его подмышки, наверное, вызывают восхищение. И откуда в нем столько обаяния? Эта его фишка всегда чертовски бесила.

Одевшись в черные джинсы и свободную светлую футболку, я дополнила это массивными ботинками и своим любимым пальто. Последнее внезапно стало лишним – на улице ощутимо припекло. Увидев, что я готова, Максим ласково попрощался с моей бабушкой и бесцеремонно взял меня за запястье, уводя из квартиры.

Чтобы дома не видели нашей ссоры, я терпела, но на улице, в метрах пяти от подъезда, сильно дернула рукой и вырвалась.

– Максим, давай ты прекратишь это?

– Что прекратишь? – Он спокойно повернулся и окинул меня взглядом.

– Это… Это все! – Я всплеснула руками, повышая голос. – Сначала напросился ко мне домой, а теперь зовешь гулять, ты же меня ненавидишь, что ты задумал?

– Да с чего ты взяла, что я что-то задумал?! – Максим оскалился и сделал пару шагов вперед, наступая на меня. Я мигом замолчала. – Может, я хочу вернуть все как было! Может, я готов забыть наше детство! Ты об этом не подумала, Мальвина?!

– Я не Мальвина! И… Нет, не подумала. Но…

– Что – но? Что? – Максим скрестил на груди руки. – Я сделал тебе что-то плохое уже? Настолько плохое, чтобы ты не могла поверить в то, что я говорю? Да брось!

– У меня…

– У тебя одни догадки. Ты сама знаешь, я вспыльчив и могу наговорить лишнего.

Я задумалась. Может, я зря боялась? Напридумала лишнего, решила заранее, что все будет плохо. А он просто искал подход? Может, мы выросли из детских обид? Я скучала, а потому внутри меня шла ожесточенная борьба. Верить или… Так хотелось верить.

– Ну, допустим, ничего плохого ты не хочешь сделать. Тогда что?

– Всего лишь собраться старой компанией. Поделиться тем, что произошло за это время. Погулять по старым местам… – Максим вновь загадочно улыбнулся, но казалось, в этой улыбке сквозило нечто теплое, родное и по-настоящему живое. – Так что?

– Пошли… Попробуем. – Я неловко кивнула. Если бы я сказала, что согласилась неохотно, то соврала бы.

Все мысли испарились, даже те, которые заставляли сомневаться во всем и всех. Стало необыкновенно легко… К черту шахматы. К черту все дурацкие игры. Мы взрослые и свободные. Мы можем выбирать, как жить. Я не хочу бояться.

Разговор не клеился. Максим пытался говорить о футболе, прошедших годах, о том, как жила здесь его бабушка и вообще семья. А я пыталась хоть как-то разговор поддержать, но что-то совсем не выходило. Мы часто замолкали.

– Куда мы идем?

– На наш мелзавод. Помнишь его, да ведь?

Он усмехнулся и засунул руки в карманы. Я слегка поежилась. Снова возникли немного нехорошие мысли.

– Да… Помню. Полуразрушенная бетонная труба, лабиринты-подвалы, странные комнатки с неработающим оборудованием… И тот сказочный мостик.

– Я помню, как-то упал с него, – перебил Максим. – Почти три метра, небольшой ручей… Столько кровищи было, поцарапал себя тогда знатно. Но я счастливчик. Мог себе что-то сломать.

– Ты вообще как в рубашке родился… Всегда тебя легко проносит.

– Это верно… – Его голос звучал совсем как в детстве: такой мягкий и добрый. Да и выглядел он не… по-акульи. Не дико. Скорее как рыцарь в доспехах. В холодных доспехах, скрывающих его самого, настоящего, ото всех.

Вскоре асфальт сменился грунтом. Мы спускались в низину. Вокруг появлялись небольшие деревца и кусты, под ногами – мягкая трава и мелкие камушки. Впереди, сквозь редкие листья, виднелось что-то темно-коричневое, будто ржавое. Тот самый мост, узкий, длинный, над небольшим ручьем. Овитый листьями и побегами неизвестных растений. Мост будил теплые, приятные воспоминания… Я улыбнулась.

Мы прошли чуть дальше, и до меня донеслись смешки и веселые голоса. Кто-то болтал, ходя по мосту; мелькали силуэты. На секунду захотелось спасовать, развернуться, и уйти, но Максим будто знал: обнял меня за плечи, сильно стиснул и повел к ребятам.

Это же не ловушка, правда? Я просто пошла за ним.

На краю моста сидели Аня и Саша, они пили что-то слабоалкогольное со вкусом вишни – ядреный запах пропитал воздух. Егор забрался на перила и что-то записывал, усмехаясь и забавно кривясь. Ромка мирно посапывал рядом со своим рюкзаком, его никто не трогал.

– Хэй, ребят, мы пришли! – окликнул Максим, и все обернулись.

– Здра-асьте, – протянул Сашка и поднял свою банку, будто собирался сказать тост. – Рома уснул, пока вас ждал.

Его взгляд скользнул по мне, и стало неприятно. Максим отпустил меня и подтолкнул к ребятам, мол, вперед, пора развеяться. Аня косилась недовольно. Кажется, ей не нравилась эта затея – вернуть меня в «стаю». Я прошла вперед, но подошла не слишком близко, оперлась поясницей на перила и посмотрела на Егора.

– Привет. – Неловкая пауза. Все молчали. – Давно не виделись…

– Точно подмечено, – ухмыльнулась Аня и сделала большой глоток из банки. Видимо, ее уже немного развезло. Она потянулась к своей сумке в общей куче, достала оттуда пакетик, открыла его и что-то вынула.

Меня отвлек Максим, усевшийся напротив ребят и доставший из общей упаковки еще одну жестяную банку.

– Ну что ты, садись, как неродная. Бери, поделимся уж. Да?

– Поделимся, – кивнул Сашка, даже не глядя на нас.

Наверное, не будет ничего плохого, если я выпью блейзера? Оказалось, это он – великий напиток 2007 года, каким его многие считают. Я взяла банку и с характерным пшиком открыла ее, сделала пару глотков и вспомнила, как мы когда-то делили энергетик. Это считалось по-настоящему смелым, отвязным. А сейчас… Мы выросли, и для многих это дело обычное. Выросли, и многое стало неинтересным. Запретный плод сладок.

– Ну, что ты… делала там, в своем Питере? – Егор поднял голову, оторвавшись от своих неведомых записей.

– Жила. Училась. Ничего необычного. – Я пожала плечами, не углубляясь в детали. Похоже на попытку завести разговор, ее определенно надо поддержать. – А вы что тут делали?

– Воевали, – с усмешкой ответил Максим. – Тебе там разве Женька не рассказал?

– А, рассказал. С Лешей, да? Но теперь-то все хорошо, он же выпустился. И, кстати, чего вы с Женей больше не общаетесь? Поссорились?

Аня недовольно шикнула и отвернулась, поднялась с места и пошла к Егору. Они о чем-то тихо заговорили.

– Он выпустился. А толку? – Саша резко ко мне повернулся и скривился, выкидывая пустую банку в ручей. – До сих пор у нас из-за него неприятности. Воюем как дети, ей-богу. А Женя просто внезапно, как он сказал, вырос и осознал «всю неправомерность и аморальность» нашего поведения. Ну его к черту. Думали, один из нас. А… Не такой.

Он поправил олимпийку, а затем, не совладав пьяными руками с замком, с недовольным возгласом бросил ее на спящего Ромку. Аня тихо засмеялась, отвлекаясь от тетрадки Егора.

– Мы не воюем. А даже немного дружим.

Максим возмущенно хмыкнул и залпом допил блейзер. Его голос стал развязнее, а сама поза – какой-то подозрительно расслабленной.

– Дружим? Давно ли это стало называться дружбой?

Егор закрыл тетрадку, слегка оттолкнул Аню, спрыгнул и закинул все в потрепанный рюкзак.

– Ну подумаешь, мы друг друга периодически мутузим…

Я пораженно уставилась на Максима, облизывая сладковатые губы, и села на край пошатывающегося мостика.

– Зато он нам много чего дает.

– Что же вам может дать Леша? – Я нахмурилась, вспоминая, каким он был. – Лешка-кулак.

– Ну-у-у… – Аня упала рядом, поджимая тонкие губы. – Например, мы свободно проходим в некоторые… заведения нашего города.

Казалось, она выразилась чересчур прилично. Слова явно значили нечто посерьезнее. Их могли пускать в клубы, какие-нибудь притоны или на склады магазинов с недетской продукцией. Вряд ли их пускали на кухню детского кафе.

– Да уж… Все стало только хуже, – пробурчала я и нахмурилась, осторожно ставя рядом с собой пустую банку. Она неожиданно быстро кончилась.

– Что стало хуже? – Максим недовольно зафырчал, а я попыталась объяснить:

– В нашем общении раньше была дружба…

– Которую предали, – желчно перебил Саша. Говорить больше не хотелось.

– Никто ее не предавал. Ты знаешь, что тогда было…

– Все знают.

– Ой, вашу мать, ребят, заткнитесь уже! Бесит, все бесит… – Максим поднялся. Он стоял твердо, но как-то… косо, как Пизанская башня. – Голова от вас трещит.

– Не надо было напиваться, пьянь ты малолетняя. – Аня дала ему смачную оплеуху и окинула взглядом пустую жестянку рядом со мной, а затем и саму меня. – Еще и других подбиваешь.

– Никто никого не подбивает! Сами захотели… – Он охнул и схватился за живот. – Что-то меня развезло сильнее, чем я ожидал. Практически на голодный желудок…

– Сам виноват. – Я закрыла глаза, чувствуя, как мир буквально кружится: мост скручивается, звуки меняются, все… искажается. Я тоже здорово опьянела.

Я не чувствовала ни враждебности, ни дружелюбия к себе, но все потому, что толком не могла думать. Рой мыслей, обычно жужжащий хуже пчел, постепенно умолкал. Накатила сонливость. Тепло растекалось по телу и отдавалось легким покалыванием в пальцах. Я улыбнулась и закрыла глаза, улетая в какие-то глупые раздумья. Никто не хочет мне зла. Все возвращается на круги своя…

Ребята притихли, негромко обсуждая события минувших дней и скорый выпуск. Я слышала, как они философствуют насчет того, что может быть потом, и это невольно вызывало улыбку. Несмотря ни на что, каждый из них строил какие-то планы, желал стать в этой жизни кем-то, кого не забудут и кто, может быть, наследит во всемирной истории ну или хотя бы в истории города. Я же не знала, кем хочу стать. Даже кем могу стать. Мысли о будущем казались настолько тяжелыми, что чаще всего их приходилось откладывать в долгий ящик, ведь убегающая сквозь пальцы юность не должна быть непосильной ношей. Этих нош хватит во взрослой жизни с головой.

– Как ты? – осторожный голос эхом отдался в голове.

– В полном порядке, – рассеянно ответила я и повернулась на голос. Это оказалась Аня, такая же сонная и усталая. Почему-то мне казалось, что устала она скорее морально, чем физически. – А ты?

– Сказать честно или соврать? – Она тихо усмехнулась и закрыла глаза. – Ты вернулась… эх…

– Что значит твое «эх»?

– Мне кажется, это навело много… Ну… В общем, внимание привлекло. Может, не случится ничего хорошего…

– Многие об этом думают. Я тоже.

Мозг не хотел здраво мыслить, а потому смело выдавал необдуманные слова.

– Я не хочу в этом участвовать… Знаешь что? – Аня обратила на меня мутный, но достаточно твердый взгляд.

– Что? – удивленно отозвалась я.

– Я пас.

– О чем ты?

– Да ни о чем, просто говорю, – снова усмехнулась она и откинулась на мостик, – что в голову взбредет…

Я и не стала задумываться. Но короткий разговор прочно засел в подсознании, будя тревожные домыслы. Впрочем, все это потом. Сейчас так хочется спать… Я закрыла глаза.

Раздался громкий смех. Сколько времени прошло? Голубое небо окуталось непроглядной темнотой.

– Да ладно тебе! Неженка! – Саша разразился хохотом где-то сзади меня.

– Дава-а-а-ай, ссыкун! – Я расслышала голос Ромки.

Ничего не понимая, я обернулась, тут же получила ощутимый тычок в спину и потеряла равновесие. От ужаса я распахнула глаза и надрывно закричала, тщетно пытаясь в падении ухватиться руками за воздух. Плеснула вода. Я закричала снова. Волна боли захлестнула меня, из глаз брызнули слезы. Грязная холодная вода ручья била в лицо, заставляя кашлять и задыхаться. Глаза щипало. Невыносимое лютое нечто будто проткнуло иглой мои колени и локти; камни со дна разодрали в кровь кожу. В голове загудело, словно на оживленном рынке. Перед глазами поплыли белые пятна, все выпитое уже просилось наружу. Сил подняться не было, не было сил терпеть.

Наверху все так же смеялись, кто-то кого-то толкал. Я не могла этого разобрать, но ощутила, как на спину вылилось что-то холодное. Следом упала банка, ударяя меня в бедро. Звук рваной бумаги эхом разнесся в голове. А потом маленькие белые листочки начали медленно падать в холодную воду.

Ребята ушли. Секунда, минута, вечность. Сколько еще мне придется терпеть это?

Новый крик сорвался с моих губ. Я крепко зажмурилась и, опираясь разбитыми ладонями о камни, встала. Колени так и норовили подогнуться. Стоило немалых усилий подняться на ноги, а удержаться на них – еще больших. Вода сбивала, в голове царила неразбериха, мир кружился то танцующими искорками, то новыми вспышками боли.

Держась за тонкие стволы прибрежных деревьев, я выбралась из ручья и поднялась по склону, пачкая открытые раны и стесанную кожу мокрой грязью и листвой. Наверняка моя одежда порвалась и испачкалась, но меня это совершенно не волновало. Я чувствовала себя отвратительно. По влажным щекам катились слезы. Я дрожала от пронизывающего ночного ветра. Вокруг не осталось никого.

Не нужно верить тому, кто твое доверие уже потерял. Нельзя давать слабину и показывать свои уязвимые места. Нельзя расслабляться, никогда, и хватит надеяться, даже совсем чуть-чуть, что дружба из прошлого может вернуться.

Я пошатывалась, но кое-как шла вперед. Все ныло, неприятно тянуло. В колене что-то щелкало, отдаваясь жгучей болью. Грунт снова сменила асфальтная дорога. Началась финишная прямая до моего спасения. Под ногами валялись картонки, жестянки и окурки. Они. Они. Ненавижу. Умрите, пожалуйста.