Текст книги "На крючке"

ГЛАВА ПЯТАЯ

Она вернулась в дом, убрала грязную посуду в раковину и, оставив ее там до утра, устроилась в гостиной с чашкой кофе и сигаретой. Поискав глазами пульт дистанционного управления, включила телевизор и стала переключать каналы. Праздничная программа отличалась от будничной лишь молодящейся Аллой Пугачевой на главной телевизионной кнопке и ее супругом – на второй. На НТВ последнее время крутили одну развлекаловку, а новостные программы ничем не отличались от программ ОРТ и РТР. «Это чтобы у народа голова не болела, какую кнопку нажать», – подвела итог Милославская и выключила телевизор. Ну, не смотреть же в конце концов пафосные американские боевики десяти-пятнадцатилетней давности со Шварцем, Ван Даммом и Дудикоффым в главных ролях, которые крутили по всем восьми каналам, принимавшимся в городе. Все эти ленты прямо-таки выдавливали слезы умиления, когда правда в лице отважного пуле-гранатонепробиваемого героя побеждала ложь в лице грязного, зажравшегося мафиози или все на своем пути крушащего монстра с далекой планеты.

Правда, нет-нет, да и по нашему телевидению проскальзывали неплохие французские фильмы типа «Последнего танго в Париже», анонсированного как эротика, или «Салон красоты „Венера“ с Натали Бей, название которого почему-то перевели как „Красота Венеры“. Короче, по ящику смотреть было нечего. Пришлось подняться и найти в книжном шкафу томик Генри Миллера. Но и замечательная, грубовато-сочная проза Миллера почему-то не усваивалась. Отложив книгу в сторону, Милославская потянулась всем телом и посмотрела на часы. Половина первого. „Нужно принять ванну и ложиться спать“, – сказала она себе и собралась уже встать, чтобы выполнить намеченное дело, как ее остановил телефонный звонок.

«Наверное, Семеныч добрался домой и решил меня успокоить», – подумала она, снимая трубку, но оттуда прозвучал довольно приятный, но вовсе ей не знакомый голос, который принадлежал немолодому уже мужчине. Во всяком случае, так показалось Яне.

– Прошу прощения за поздний звонок, – сказал мужчина. – Яна Борисовна, если не ошибаюсь?

– Да, это я, – ответила Милославская, – но…

– Засурский, Яков Григорьевич, – перебил ее абонент, – еще раз прошу прощения, если разбудил вас, но я боялся, что могу не застать вас завтра утром, а мне бы хотелось встретиться с вами как можно быстрее.

– Это как-то связано со смертью Жени Галкиной? – поинтересовалась Милославская.

– Думаю, мы сможем поговорить об этом завтра у меня, – не ответил на вопрос Засурский. – В десять вас устроит?

– Вообще-то, завтра у меня выходной, – соврала Милославская, но Якова Григорьевича не так-то просто было смутить.

– Можете не сомневаться, ваш труд будет щедро вознагражден, – твердо произнес он.

– Хорошо, в одиннадцать, – согласилась Яна, – если вы так настаиваете.

– Спасибо. Я буду ждать вас у себя в кабинете. До свидания, – сказал Засурский и положил трубку.

«Какого черта нужно от меня этому толстосуму? – подумала Яна. – Наверно, ему доложили, что я интересовалась его отпрыском». Больше она ни о чем не стала сегодня думать. Она приняла душ, смывая с себя заботы и хлопоты сегодняшнего дня, растерлась большим махровым полотенцем и легла спать.

* * *

Утром она вымыла посуду, выпила кофе, закусила холодной курицей и салатами, оставшимися от вчерашнего праздничного ужина и отправилась в казино. Джемму, которая видя, как она собирается, крутилась под ногами, норовя ухватить за лодыжку, она решила оставить дома.

– Охраняй, – приказала она собаке, выйдя за калитку.

Казино «Большая игра» было еще закрыто, но, видимо, Яну ждали, потому что охранник, увидев ее, открыл стеклянную дверь и, поинтересовавшись, не Милославская ли она, любезно пригласил пройти.

Яна не стала выпяливаться, но не могла отказать себе в удовольствии одеться элегантно и модно. На ней был деловой костюм из серого твида, состоявший из стильного однобортного пиджака со слегка округленным лацканами и узких брюк. И теперь ступая по светлым, в тон стенам, коврам, она чувствовала себя вполне комфортно и свободно. У нее было такое ощущение, что она представляет некую проверяющую организацию – так безупречно сидел на ней английский костюм, и такой отстраненной от окружающего блеска и хищных амбиций она себе казалась. Чувствуя, с какой мягкой и настойчивой нежностью льнет к ее плечам, талии и коленям шерстяная ткань, Яна все же не могла подавить лукавую усмешку – этот костюм, несмотря на деловой стиль и некую таящуюся в нем холодность, все же был слишком тонок, мягок, чувственен, чтобы иллюзия лица проверяющей организации, поселившаяся в ее сознании, могла существовать отдельно от насмешливой поправки на юмор.

Эта мысль развлекала Яну и отвлекла ее от того беспокойства, которое вызвало в ней приглашение Засурского. Она была заинтригована и все-таки на душе у нее было неспокойно, как если бы она ожидала какого-то подвоха. Значит, Засурский заинтересован в том, чтобы Яна расследовала это дело. Почему? Потому что это касается его сына? Или потому что предмет, из-за которого убили Женю, имеет в его глазах ценность. Возможно, он захочет, чтобы Яна нашла это таинственное нечто и вручила ему за кругленькую сумму. Руденко будет расстроен, – Яна улыбнулась кончиками губ, как бы стыдясь этой улыбки, считая ее чересчур инквизиторской. Когда ее рука легла на ручку двери, ведущей в кабинет владельца казино, она была так далека от окружающих ее реалий, переключившись мысленно на Руденко и на массу мелких приятных вещей, о которых стала думать исключительно из психотерапевтических целей, чтобы побороть волнение, и которыми незаметно для себя увлеклась, что кабинет Засурского показался ей четвертым измерением.

Сам Засурский сидел в кожаном кресле, вальяжно откинувшись на спинку и глядя на вошедшую Яну из-под тяжелых полуопущенных век. Полноватый, с большими руками, чем-то похожий на медведя, Засурский выглядел лет на сорок пять. Его открытое, красивое лицо было несколько анемичным, но живые карие глаза под почти сросшимися черными бровями излучали бездну лукавства. Тонкие, почти невидимые губы и огромные глаза делали его похожим на те изображения поздней античности и византийской поры, в которых именно таким контрастом было подчеркнуто возрастание духовности и угасание чувственности. Вот только чудовищно узкий рот Засурского, который был к тому же плотно сжат, будил скорее впечатление чего-то порочного и мстительно-плотоядного. Правильный нос ничего не добавлял этому примечательному лицу, он стал, выражаясь метафорически, невидимкой и в виду этого контраст между большими глазами с ленивым прищуром и нитеобразным ртом достигал своей потрясающей силы.

Засурский напустил на себя меланхолично-разочарованный вид, который приобрел с появлением Яны флер равнодушно-оценочного пренебрежения. Это действительно был толстосум, по крайней мере, его гримаса, его поза красноречиво говорили об этом.

– Доброе утро, – ровным голосом сказала Яна.

– Доброе, – слабо улыбнулся Засурский и тихонько крутнулся в кресле. – Про-ошу.

Последнее слово он произнес с интонацией обкомовского работника. В нем, этом коротком слове, проявилось все его презрение к простым смертным, смягченное толикой снисходительной иронии. Он указал глазами на стоявшее перед овальным столом кресло. Одной этой фразы хватило, чтобы Яна поняла, что ее ждет что-то непредвиденное, что-то, что ее разочарует, если не рассердит. Она опустилась в кресло со смешанным чувством потерянности и недовольства.

– А я вас не так себе представлял, – иронично улыбнулся он.

– Этакой бабой-ягой? – усмехнулась Яна.

– Не то чтобы бабой-ягой, – шире улыбнулся Засурский, демонстрируя мелкие острые зубы, – скорее пожилой женщиной, вроде тех народных целительниц, о которых пишут в газетах и показывают по телевизору в рекламе.

– Это комплимент? – хитро улыбнулась Яна.

– Да, – Засурский еще раз крутнулся, перенес центр тяжести вперед и, облокотившись на стол, пронизал Яну долгим пристальным взглядом. – У меня к вам деловое предложение.

– Слушаю вас. У вас курить можно? – Яна покосилась на бронзовую пепельницу, стоявшую справа от Засурского на столе.

Это была раритетная вещица, выполненная, без сомнения, талантливым мастером отгремевшей эпохи. Она изображала разметавшуюся на ложе, напоминавшем створку ракушки, девушку, может быть, богиню.

– Конечно, – он пододвинул пепельницу Яне, – чувствуйте себя как дома.

Эта безобидно-гостеприимная фраза прозвучала вполне лицемерно – Засурский и разговаривал, и вел себя так, чтобы не дай Бог, посетитель, в данном случае Яна, не забыли, что он, Засурский, здесь хозяин, если не повелитель.

– Я слышал, вы взялись за это дело, – он выделил голосом «это» и замолчал, очевидно, ожидая подтверждения.

– Да, – Яна глубоко затянулась, ее удовольствие, вызванное игрой ума в те несколько минут, которые предшествовали визиту в этот холодный, заставленный громоздкой, «под старину» мебелью кабинет, улетучилось, подобно запаху нестойких духов, – меня к этому обязывает долг.

На губах Засурского заиграла язвительная усмешка.

– Долг? – насмешливо переспросил он. – Вы оперируете такими старомодными понятиями?

– В старомодных понятиях, также, как и в старомодной мебели, Яна обвела кабинет красноречивым взглядом, – есть свое особенное обаяние, – парировала она.

– Да-да, безусловно, – торопливо, с неохотой согласился Засурский. – Итак, я предлагаю вам неплохой гонорар.

– И что вы хотите мне поручить?

– Бросить все к чертям собачьим, – судорожно рассмеялся Засурский, словно показать себя таким вот беззаботно-веселым и фамильярным для него было знаком особой милости, дарованной собеседнику, – ну как вам идея?

Он наставил на Яну любопытный взгляд. Она молчала, сбитая с толку.

– Три тысячи – и никаких проблем! – полупрезрительно улыбнулся он.

– Я вас не понимаю, – отрезала Яна.

– Разве вы родились не в этой несчастной и по-своему счастливой стране, где население привыкло получать деньги ни за что? Не утруждая себя никакой работой? А? – теперь его взор был игриво-испытующим, он скользил по Яне, подобно ручной змее, которая тем не менее в любое мгновение могла ужалить.

– Допустим, – выжидательно смотрела на него Яна, словно хотела до конца исчерпать свое терпение.

– Ну так как? – тут Засурский заставил себя улыбнуться вполне благосклонно.

– А если я не приму вашего предложения? – капризным тоном спросила Яна, – если скажу, что у меня другие планы?

– Бросьте, – издал он издевательский смешок, – кто в наше хлопотное время отказывается от денег?

– Я отказываюсь, вернее, вы опоздали, я уже получила аванс и намерена его отработать, – спокойно сказала Яна, глядя в лицо Засурскому.

– И кто же вас нанял? – с наигранно равнодушным видом поинтересовался он.

– А вам какое дело? – Яну все больше раздражал этот слишком высоко себя ставящий богач.

– Я даю вам три тысячи, – сделал он упор на «три», отчего это числительное получилось у него по-французски раскатистым и каким-то гневным, – а вы мне здесь ваньку валяете!

Засурский, видно, тоже начал терять терпение.

– Я не хочу огласки, понимаете? – грозно блеснули его темные глаза, – Галкина работала в моем казино, информация может просочиться в газеты, на телевидение.

– Она и так просочится, – меланхолично улыбнулась Яна.

– Смотря как ее подадут, – надменно взглянул на нее Засурский, – вы своими неадекватными действиями можете все испортить.

– Ваш сын и Женя Галкина…

– Замолчите! – неожиданно закричал Засурский. – Это вас не касается!

– Касается, коль скоро я расследую смерть девушки, – горячо возразила Яна.

Возразила, а про себя подумала: нет, так дело не пойдет, этак мы ни о чем не договоримся. Показания Засурского ей были бы как никогда кстати, ведь он знал Галкину, его сын был ее бой-френдом. Если он сейчас вконец на нее обозлится, она навсегда потеряет его в качестве лица, способного снабдить ее нужной информацией. Яна незаметно, пока Засурский смотрел в окно, достала из сумочки карты, выбрала «Внушение» и, накрыв ее ладонью, влажной от волнения и горячей, сосредоточилась на на эмоции, которую хотела заставить испытать Засурского.

Он сейчас уязвим, – нашептывал ей внутренний голос, ибо впал в гнев и ярость, ибо говорит о вещах, в которых кровно заинтересован.

– Может, ваш сын…

– Я не хочу, чтобы мое грязное белье полоскала желтая пресса, понятно вам? Чтобы мусолили имя моего сына! Я изначально был против этого союза. Это была блажь, блажь, блажь, – с неистовым ожесточением повторял он, – и ничего больше! А мне теперь расхлебывать!

– Я вас понимаю, но пойти у вас на поводу не могу, – с горечью сказала Яна, – и потом, в том, с какой готовностью вы мне предлагаете деньги ни за что, есть что-то подозрительное.

– Чушь! – закричал Засурский, – вы сами не понимаете что говорите. Если бы вы имели мое положение, мой статус, вы бы знали что такое подобная огласка! Пять тысяч, – свирепо глянув на Яну, выдавил он.

– Нет, – Яна вздохнула и прикрыла веки, по-прежнему манипулируя с картой.

Что ему внушить? Успокоение, приветливость, податливость? Нет, это слишком сложно, – ее мозг работал как барометр, – надо сосредоточиться на каком-то простом движении, жесте, действии. А если вызвать до ужаса, до банальности простое желание немедленно сделать что-то? Она достала карту «Да. Нет.»

Надо же ее внедрять! С внушением сложных чувств ничего не получается, так почему бы не внушить эмоцию попроще?

– Чем вы занимаетесь? – с раздражением спросил Засурский.

– Ничем особенным, – рассеянно улыбнулась Яна, шепча про себя: «Если я прикажу ему захотеть пить или открыть окно, он сделает это?»

Ее ладонь, лежавшая на карте «Да. Нет.», потеплела.

– Выпить не хотите? – облизал сухие губы Засурский, и Яна поняла, что карта «сработала».

– Не откажусь, – сдержанно улыбнулась, радуясь, что новая карта не подвела ее.

Засурский встал, подошел к шкафу, выполненному в стиле «ретро» и, открыв бар, достал оттуда изящную, расширяющую книзу, с вытянутым горлышком бутылку и пару объемных коньячных рюмок.

И тут Яну пронизало ощущение deja vu. Конечно, этот затылок, эти каштановые с проседью волосы, мощная, в складках шея… Это же он занимался любовью с Галкиной! Мужчина из видения, посетившего Яну в квартире убитой. Может, он напрямую связан с этим убийством, поэтому и предлагает деньги? Яна побледнела, но собрала все силы, чтобы унять дрожь, пробегавшую по телу.

– Вы любите коньяк? – с лицемерно-дружеской улыбкой спросил Засурский. – Это отличный коньяк, «Отар», настоящая Франция.

– Простите за замечание, но вы не кажетесь шокированным или удивленным случившимся, – усмехнулась Яна.

– А почему я должен быть шокирован? – поставил на стол бутылку и рюмки Засурский. – Потому что Галкина была любовницей моего сына и работала в моем казино?

Он изобразил недоумение, смешанное с изрядной долей скепсиса и презрения.

– Хотя бы поэтому, – Яна снова закурила. – Но есть и еще причина, в виду которой эта смерть должна бы вас затронуть.

– Какая же? – с надменной гримасой приподнял брови Засурский.

– Вы ведь тоже были любовником Галкиной, – ровным голосом проговорила Яна.

– Что-о?! – возмущению Засурского не было предела.

– Вы спали с ней, – твердо сказала Яна, – может быть, поэтому и были против ее союза с вашим сыном.

Яна пристально, но спокойно смотрела на Якова Григорьевича. Засурский слегка смутился, но, быстро справившись с растерянностью, перешел в атаку.

– Кто вам дал право так разговаривать со мной? И откуда вы вообще взяли, что я, как вы выразились, спал с Галкиной? Или вы считаете, что она была пупом Земли?

Теперь в его глаза горела откровенная ненависть. Углы Яниных губ тронула ироническая усмешка. Она не могла удержаться от этой несмелой, но выразительной улыбки, которая должна была показаться так дорожащему своим престижем Засурскому верхом оскорбительной непочтительности.

– Что вы смеетесь? – грубо одернул он Яну, приходя в бешенство. – Я сказал что-то смешное?

– Нет, ваша реакция вполне адекватна, с учетом вашего характера, – процедила Яна, гася сигарету в пепельнице.

Она уже поняла, что мирного, конструктивного разговора не получится, и более того, она сомневалась, что такой разговор мог вообще состояться. Априори, так сказать. То обстоятельство, что Засурский спал с Женей, хотела Яна того или нет, бросало на него тень подозрения. Мотивов было хоть отбавляй. Ревность, например. А если принять во внимание тот факт, что в квартире было все перерыто, то можно предположить другой вариант. Возможно, Галкина завладела чем-то ценным, принадлежащим Засурскому, помимо его воли и он, желая отобрать это таинственное нечто и будучи человеком темпераментным, саданул ее сковородой по голове. Как ни была бы мрачна и трагична эта картина, нарисованная перед Яной ее подвижным воображением, она вызвала у Яны тонкую ироническую усмешку. Зрелище хватающегося за сковородку Засурского было до того комичным и нелепым, что она рассмеялась бы, если бы была одна. У нее защекотало переносицу, как в детстве. Это было знаком того, что она может допустить что-то запретное, неприличное, но в то же время неплохо контролирует себя, чтобы упредить этот порыв.

– Что вы хотите этим сказать? – чуть более спокойно, но все с таким же презрительным апломбом спросил Засурский.

– Только то, что вы человек взрывчатый, самолюбивый, легко ранимый. Удивляюсь, как вы могли преуспеть в бизнесе! – воскликнула Яна.

– Ну уж это не вам судить! – снова взъерепенился Засурский.

– Вы спали с ней, Яков Григорьевич, – с наигранной жалостью вздохнула Яна, – вы лежали на ней, у нее было отсутствующее выражение на лице, простыни были голубые, в розовато-сиреневый цветочек, помните такие?

Засурский приоткрыл рот.

– Вы копались в белье? – с брезгливым отвращением наконец процедил он.

– Нет, я вас видела, – равнодушно сказала Яна, – у вас крупная родинка под правой лопаткой. Вы же знаете, что я – экстрасенс.

– Знаю, – угрюмо согласился Засурский, видимо, упустивший из виду Янин дар, который ему, привыкшему все контролировать и всем повелевать, был как кость в горле.

Лицо его приняло суровое выражение. Глаза бегали, мыщцы застыли от напряжения.

– Шесть тысяч, – прошипел он, поднимая угрожающе-нетерпеливый взгляд на Яну.

– Я же сказала, что нет, – снисходительно улыбнулась Яна, – дело не в деньгах, а в принципах. Яков Григорьевич, где вы были в воскресенье вечером, между шестью и десятью часами? Это длинный промежуток, но попробйте все-таки вспомнить.

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, – презрительно поджал он губы, которые в силу этого движения едва не исчезли – таким на удивление тонким был его рот, – вы не из милиции. Если меня спросят, я отвечу. Но не вам.

– И вы скажете милиции, что предлагали мне деньги, чтобы бы я прекратила расследование? – Яна бросила на Засурского хитрый провоцирующий взгляд.

– Вы ничего не можете доказать, – нахальная усмешка тронула его поджатые губы, – и не смотрите на меня так!

– Я не обвиняю вас ни в чем, – непринужденно улыбнулась Яна, – я лишь хочу разобраться в этой истории. Вы хотели бы, выражаясь словами Жени, входить в жизнь других людей, как испанский гранд входит в собор. И потому малейшее несогласие с вами или настойчивость рассматриваете как покушениие на свое достоинство. Но ведь могут быть обстоятельства…

– Довольно! – поднял в протестующем жесте руку Засурский, – знать ничего не желаю! Нечего мне читать проповедь! У меня больше нет повода вас задерживать.

Он отвернулся, полный негодования и досады. Яна медленно поднялась с кресла.

– Жаль, – сказала она, – вы могли бы помочь расследованию, но не хотите, тем самым заставляя меня подозревать вас. В квартире у Жени все было перевернуто вверх дном. Возможно, она украла у вас что-то, и вы…

– Хватит! – взревел Засурский, сделав резкий жест рукой.

Яна была уже у двери. И практически столкнулась с высоким худощавым брюнетом, входящим в кабинет.

– Простите, – инстинктивно отшатнулся он, придержав Яну за локти, – вы не ударились?

– Нет, спасибо, – Яна приветливо улыбнулась.

Брюнет, чьи густые волнистые волосы у висков были уже основательно прихвачены сединой, придававшей им пепельно-мглистый оттенок, хитро улыбнулся в ответ. У него были внимательные глаза-буравы серого цвета, изломанные, красивого рисунка брови, правильный длинноватый нос и тонкие губы. Острый, приподнято-закругленный подбородок напоминал восточную туфлю.

– До свидания, – усмешкой Дож Жуана проводил он Яну.

Она ограничилась слабым кивком.

– Что еще? – недовольно буркнул вошедшему Засурский – Яна услышала эту реплику из неприкрытой двери.