Текст книги "Плата за успех: откровенная автобиография"

Змеиное царство

 
«Клубок целующихся змей
В конце концов себя изжалит.
На адском медленном огне
Себя когда-нибудь изжарит»
 

В 1998 году проходили «обменные» гастроли Большого и Мариинского театров. Артисты Большого приехали в Санкт-Петербург, а наша труппа отправилась в Москву. Так как Вазиев все еще был у руля Маринки, естественно, меня на эти гастроли не взяли. Но так как меня всегда волнует вопрос поддержания физической формы, я попросила артистов Большого позволить мне заниматься вместе с ними.

Они разрешили. И я вспоминаю тот период с огромным удовольствием. Это был бесценный опыт, да и артисты Большого театра относились ко мне очень хорошо, сочувствуя, что так со мною обошлись – не взяли на гастроли. Но когда впоследствии я приехала к ним уже в качестве примы Большого, отношение, к сожалению, резко поменялось.

А тогда я занималась наравне со всеми, и однажды на занятия пришел Владимир Васильев, руководящий в то время Большим театром. Он был крайне удивлен тем, что я не уехала в Москву вместе со своей труппой. И мне волей-неволей пришлось рассказать ему всю свою историю с Махаром Вазиевым. И выслушав ее, Васильев сделал мне неожиданное предложение. Он рассказал, что недавно в Большом поставил «Лебединое озеро», но в новой интерпретации. Там во втором акте вместо черного лебедя русская принцесса, и предложил мне станцевать там главную партию! Да, до премьеры времени оставалось всего ничего, а нужно еще выучить порядок движений, запомнить их, отрепетировать… Но Васильев, как и Олег Михайлович Виноградов в свое время, поверил в меня. И от такого предложения тоже нельзя было отказываться. Так что буквально за ночь мне по видеокассете пришлось выучить роль, и я приступила к репетициям.

Конечно, Вазиев был в бешенстве! Он-то рассчитывал, что постепенно загубит мою карьеру, и выбросит на помойку, как отработанный материал, а тут Большой театр! И у него оставалась единственная возможность меня «утопить» – сделать так, чтобы я с треском провалилась на премьере «Лебединого озера» в Большом. И он прямо из Москвы срочно организовал каким-то образом мне гастроли в Америку, чтобы я не успела подготовиться к премьере. Причем даже не полноценные гастроли, так как танцевать мне предстояло не в театре. А просто в какой-то балетной школе, не мог же он дать мне блеснуть за рубежом.

И вследствие этих козней у меня оставалось всего два дня на репетицию, и нужно было улетать в Америку. А по возвращении в тот же день танцевать балет, который я буду исполнять впервые, в совершенно незнакомой мне постановке. Делать нечего, на эти два дня полетела в Москву, и Екатерина Сергеевна Максимова, и лично Васильев за эти два дня отрепетировали со мной всю партию. И даже удивлялись, как она мне легко дается. А сразу после этих двух дней я улетела в Америку.

Друзья, не подумайте, что мне и эта роль, и первое мое выступление в «Мариинке» дались легко. А то все впопыхах, быстро, за пару дней… Это титанический труд, огромная самоотдача и борьба. Просто иногда ты не можешь иначе, иначе ничего не получится. Если ты стремишься к успеху в своей профессии, хочешь стать лучшей, то отдаешь этому всю себя! И тогда можно успеть за два дня то, на что уходит обычно два месяца.

В последний день гастролей я попыталась, конечно, вернуться хотя бы на один день пораньше, чтобы успеть еще хоть немного порепетировать перед премьерой. Попросила Ульяну Лопаткину поменяться – у нее был утренний спектакль, а у меня вечерний. Но я не учла, что она была протеже Махара Вазиева, и, видимо, разделяла ко мне его «теплые» чувства. И она, конечно же, отговорилась. Сослалась на головную боль или еще что-то… В общем, отказала.

Так что, прилетев в Москву прямо в день премьеры утром первого апреля, совершенно без сил после гастролей и перелета поехала в Большой театр. И все, что я успела, – это один раз отрепетировать всю партию – надо сказать, все партнеры поддерживали меня как могли – и вечером уже выйти с премьерой на сцену. А спектакль очень тяжелый, там даже не 32 фуэте, как обычно, а все 48.

Но я справилась! И снова триумф! Я блестяще станцевала этот балет, зал долго не отпускал меня овацией. А я стояла на сцене и благодарила Николая Чудотворца за то, что он дал мне сил. А после сказала себе: «Настя, ты реально герой!» К слову, номер из этого балета я по сей день танцую на своих концертах, он называется «Русская», и настолько прекрасен, что на него даже снят отдельный клип на Красной площади. И его можно посмотреть в YouTube.

После этой успешной премьеры Владимир Васильев предложил продолжить сотрудничество. До этого я была на гостевом контракте, «приглашенная звезда», а теперь уже шла речь о переходе в Большой театр на постоянной основе. Нужно было выбирать. Поговорила с Колей Цискаридзе, он дал мне несколько дельных советов, и я решилась. И вскоре была зачислена в труппу Большого театра. Кстати, первым моим балетом после заключения постоянного контракта с Большим стал «Раймонда», которую Юрий Григорович поставил как раз для нас с Колей.

Приняли меня в театре, конечно, не с распростертыми объятьями. Прохладно. Помню, как Екатерина Максимова привела меня в гримерную, где сидели девочки из кордебалета, и предложила занять там место – ее собственный столик. Я удивилась – она же звезда мирового уровня, почему она сидит с кордебалетом? А не на третьем этаже, где традиционно сидят все солистки. А она просто сказала: солистки – это такой клубок змей, что лучше тебе с ними поменьше общаться. Захлебнешься ядом. И надо заметить, она была права… А с теми девочками из кордебалета я дружу до сих пор, у одной из них даже стала крестной ее дочки.

А Большой театр в те времена был совсем не похож на тот театр, которым является сейчас. Таким – более патриархальным, консервативным. Там не было особой охраны, возможно и вовсе никакой не было. Не было турникетов, на всех этажах просто сидели бабушки, которые за всем присматривали и поили нас водичкой в перерывах между репетициями. Мариинка в этом смысле была более современной – в Большом театре все еще оставались старые деревянные полы в пыли и занозах, не было профессионального линолеума, артисты ходили на репетиции в чем попало, в каких-то старых сланцах и заношенных халатах.

Я же следовала своим старым, устоявшимся традициям, хоть на меня и смотрели как на белую ворону. Носила яркий спортивный костюм и кроссовки, всегда приходила на репетицию заранее, приносила с собой резиновый коврик, чтобы не разогреваться на пыльном полу… Иногда я думаю, что с этого и началась моя тяга к яркой и красивой одежде в повседневной жизни. Женщина всегда должна оставаться красивой, в любых обстоятельствах. А артисты балета слишком много времени проводят на репетициях, чтобы в свободное время позволять себе выглядеть блекло. Надо всегда быть на высоте. Мы – артисты! И мне уже тогда было скучно смотреть на себя в трико, и я предпочитала приходить в зал в ярком купальнике, шортиках или обтягивающих брючках. И за это меня осуждали.

Очень скоро мне за эту тягу к оригинальности и красоте влетело. После моего прихода в Большой, спустя некоторое время, там поменялся директор балета. Им стал Алексей Фадеечев. Он вызвал меня к себе и стал распинать за то, что прихожу раньше всех, ношу яркую желтую спортивную куртку, привлекаю к себе всеобщее внимание, таскаю с собой массажный мячик и вообще слишком броско выгляжу на сцене. Я была ошарашена таким заявлением! И, естественно, спросила – а разве не так должна выглядеть солистка балета, прима Большого театра на сцене? Как же мне себя вести – как артистке кордебалета?

Не везло мне с заменой руководителей. Конечно, все это были просто придирки, скрывающие основную претензию. Фадеечев был бывшим партнером грузинской балерины Нины Ананишвили, которая в то время царствовала и властвовала в Большом театре. И назначили его на эту должность по протекции богатого мужа Нины. И, конечно, я всем не нравилась. Во-первых, Нине было уже около сорока лет, ей молодые конкурентки не могли нравиться просто по определению. А во-вторых, я приехала в Москву уже известной балериной с именем, многие зрители покупали билеты именно на меня. И я многих затмевала своей зарождающейся славой.

В итоге меня отодвинули ото всех ролей, чтобы я не составляла конкуренции Нине Ананишвили. Оставили только «Лебединое озеро» Васильева потому, что Нина там не танцевала. Я с ужасом понимала, что начинаю деградировать, балерина должна быть постоянно востребована, постоянно развиваться, невозможно все время танцевать только один спектакль. А через некоторое время уже и Васильев сказал, что ситуация накаляется и скоро кого-нибудь из нас «сожрут» – или меня или его. К несчастью, Фадеечев к тому времени набрал уже такой вес, что в воплощении своих черных интересов не останавливался ни перед чем. И запросто мог продиктовать свою волю Васильеву, сказав, что иначе «к нему придут и снимут его с должности». Поэтому он предложил в качестве извинения за сложившуюся ситуацию поехать на гастроли в Лондон, которые, как он думал, будут для меня последними, как для балерины Большого театра.

Я согласилась, и благодаря этим гастролям в моей жизни случился очередной счастливый поворот. Я на этих гастролях танцевала «Лебединое озеро» и «Раймонду». Рецензии критиков были восторженные, гастроли проходили блестяще. Но когда эти рецензии прочитали Нина и Фадеечев, они были в ярости. Говорят, что они бегали по всему театру «Колизеум» и кричали, что Волочкову надо гнать в шею из Большого театра. И снова, снова на помощь мне пришел Его Величество Случай. Один из спектаклей посетил Дерек Дин – директор Английского национального балета. После представления он, как и Васильев ранее, пришел за кулисы и предложил мне участвовать в его проекте: новой версии балета «Спящая красавица» в Альберт-Холле. Главной героиней в этом балете должна была стать не принцесса Аврора, а Фея Карабос.

Бог все-таки был на моей стороне. Как только со мной начинала происходить очередная несправедливость, Он вмешивался и восстанавливал равновесие. Ведь это было крайне заманчивое предложение. И тоже из тех, от которых, по идее, не отказываются. Если одна дверь закрывается – сразу открывается другая. И чем более несправедливо и мерзко со мной поступали, тем интереснее оказывалось то, что открывалось мне за очередной дверью. И я решила, что, пожалуй, хоть у меня и бессрочный контракт с Большим театром, но в сложившейся ситуации незачем туда возвращаться, надо закрывать эту дверь. Раз уж передо мной открылись двери в Лондоне. И я осталась в Англии. А в Большом театре Нина и ее муж рвали и метали.

* * *

В Лондоне я прожила в результате полтора года. И за это время стала в России еще известнее и знаменитее. Недаром говорят в творческих кругах, что для того, чтобы стать по-настоящему известным в России, нужно уехать на Запад. Пресса уже тогда начала поливать меня грязью, но, как это часто бывает, «черный пиар» только еще больше привлекал ко мне внимание, плохой рекламы не бывает. И когда я в 2000 году вернулась, меня тут же начали приглашать все телеканалы подряд.

А вернулась я потому, что в один прекрасный день мне позвонил Юрий Николаевич Григорович и предложил вернуться в Большой театр. Вернуться и танцевать главную партию в его балете «Лебединое озеро», который он восстановил. Я честно объяснила ему, что в театре у меня сложились не самые лучшие отношения с некоторыми артистами и директором балета, но он успокоил меня. Уверил, что Нины там давно уже нет и вообще все в корне поменялось. К тому времени меня в Лондоне уже ничего особенно не держало, поэтому я согласилась и уже на следующий день вылетела в Москву.

В этот раз я вернулась в Большой театр уже признанной звездой. Мне предоставляли номера в отеле, давали новые интересные роли – в общем, все шло как будто прекрасно. Несмотря на то, что, как выяснилось, из моих доброжелателей покинула театр только Нина, весь остальной клубок змей остался и активно «шипел» по этому поводу. И чем больше сильных и интересных ролей я получала, тем больше у меня становилось недоброжелателей, и тем громче изо всех углов неслось змеиное шипение.

Усугублял ситуацию и увеличивал всеобщую зависть тот факт, что у меня к тому времени уже была своя концертная программа, свой независимый проект. И финансово от театра я совершенно не зависела. Этот проект был полностью моим собственным детищем, на которое я потратила немалое время. Ведь мне уже тогда казалось, что танцевать всю жизнь только классические балеты скучно, тривиально. Мне хотелось явить миру что-то свое, необычное, создать не только свое имя, но и свой особенный стиль в искусстве. Не зря у меня два кумира. Первый из них – великая и неподражаемая Майя Плисецкая, которая впоследствии стала моим наставником и передала мне Кармен. Она для меня эталон не только того, как надо танцевать, но и того, как надо стойко переносить все несправедливости и травли, оставаясь сильной и верной себе. А второй – возможно, не менее великая, но раскрывшая себя совсем в другой области – это Мадонна. Моя путеводная звезда уже в шоу-бизнесе. Она образец того, как надо делать яркие, неповторимые, запоминающиеся шоу. К тому же мне всегда казалось несправедливым, что у оперных артистов есть сольные проекты, у эстрадных артистов есть, а у артистов балета нет. Несправедливо. Значит, нужно такой проект сделать. А если хочешь что-то сделать – сделай это сам!

Фактически моя концертная программа, из которой впоследствии и выросла «Симфония добра» родилась в Лондоне. Когда мой контракт с Английским национальным балетом закончился, мой друг Энтони Керми арендовал для меня студию, где я и начала к ней готовиться. Сначала у меня в голове были мысли о концерте классической формы. Я размышляла, что выберу несколько вариаций из балетов, которые можно станцевать отдельно, а также несколько классических па-де-де. Я понимала, что если у меня появится хоть один партнер, программа будет куда обширнее и красочнее. И я смогу станцевать несколько парных композиций и пять-шесть сольных номеров. А потом Энтони мне в помощь пригласил и других хореографов, которые ко всему этому поставили мне еще и несколько современных композиций. И программа родилась.

В Большом театре моя концертная программа всех очень бесила. Мои афиши по всей Москве, да и вообще, я, как и Коля Басков, смогла монетизировать классику и «продать» свой талант, свой труд. Что позволило мне быть финансово независимой. В отличие от многих и многих. Но тем, кто негодовал, что я «своими афишами завесила всю Москву», и «выехала на имени Большого театра», я всегда могла ответить, что на этих афишах только мое имя, никогда я не думала и даже не пыталась увеличить свою популярность за счет театров, в которых работала. Мне очень часто и тогда и впоследствии хочется сказать таким людям – прежде чем осуждать, хаять меня, попробуйте пройти мой путь. Сделайте что-то сами. Вы ругаете меня стоя внизу, задрав голову вверх, чтобы до меня докричаться со своими словами осуждения. Скажите мне это с соседней вершины. Тогда я прислушаюсь. Ведь зрители шли и идут ко мне не на громкое имя театра, а на по-настоящему интересный и красивый проект, который я сама создала. И я всегда чувствую их отдачу – ведь столько людей мне рукоплещут после концерта, и дарят такие огромные букеты цветов. И все это от души.

Козней против меня строили, конечно, много. Но я до последнего не верила, что мне могут сделать что-то реально плохое. Я вообще стараюсь верить людям. И не раз за это поплатилась. В Большом театре существовала традиция: на каждом этаже была служащая, которая всегда следила за порядком. Ждала допоздна, пока последняя балерина не помоется в душе, не отдохнет в своей гримерной и не покинет театр. Меня они всегда любили, как, в общем-то, и все остальные сотрудники театральных служб: гримеры, костюмеры, рабочие сцены… И одна из таких мудрых тетушек не раз останавливала меня, чтобы сказать: «Анастасия, когда вы выходите танцевать на сцену, закрывайте свою гримерную на ключ». Я искренне не понимала, зачем, помню, даже смеялась. Украсть-то у меня толком нечего, разве что косметику! А служащая говорит: «Анастасия, что вы! Какая косметика? Другого опасайтесь! Что вам стеклышко в пуантики положат или ленточки подрежут, иголочку в костюм воткнут…» Конечно, я не верила этим словам. Не придавала значения. Мало ли какие страшные байки в театре ходят. И оказалось, предупреждали меня не зря.

Однажды во время «Лебединого озера» после «белого» акта в антракте, вернувшись в гримерную переодеться, я увидела, что вместо моего костюма черного лебедя принесли похожий, но без украшений и камней. Простой черный костюм артистки кордебалета. Потом присмотрелась – на лифе с обратной стороны написана вроде моя фамилия… Как же так? И тогда поняла, что пока я танцевала, кто-то срезал с костюма все камни, стразы и блестки. Конечно, это была чья-то завистливая пакость. Стало вдруг так омерзительно на душе…, словно прикасаешься к чему-то противному, липкому. Все-таки я коренная петербурженка, чувство брезгливости к любой душевной мерзости у нас в крови.

Я попробовала попросить пачку у кого-нибудь из солисток, но все отказали. Что лишний раз подчеркивает всю ту зависть ко мне. Но в тот раз мне очень помогла мама. Она всегда на моих спектаклях приходила в гримерку в антракте. Когда я в расстройстве бросилась к ней с истерическим криком: «Что делать?», она очень спокойно сказала: «Как что делать? Танцевать конечно! Выйдешь на сцену и докажешь всем своим завистникам, что не блестки украшают балерину, а мастерство и талант! Это не стразы – их никакой злопыхатель не отрежет втихомолку, такое украсть у тебя нельзя!» Я собралась с духом, надела свою корону и перо, свой счастливый талисман от Майи Плисецкой (я о нем рассказывала выше), и, помню, очень хорошо выступила. В очередной раз сама себе доказала, что любую неудачу можно превратить в удачу, а тех, кто по-настоящему любит свое искусство, сломить невозможно!

И ведь это был не единичный случай, когда Бог от меня отводил беду. Помню, однажды выходила на сцену на 32 фуэте, и во время черного па-де-де в кулисе прямо передо мной уронили софит. И только Бог спас от неминуемой травмы или гибели – буквально софит скользнул только по ресницам! Стресс был немыслимый!

Да и противодействие всем моим добрым и хорошим начинаниям было серьезное. К примеру, за то время, пока я жила в Лондоне, полы в Большом театре нисколько не изменились. Все такие же деревянные, жесткие, все в занозах. Репетировать на них в пуантах очень тяжело. И я решила подарить Большому театру профессиональный балетный линолеум – как раз в новом здании пустовало два зала, которые прекрасно можно было использовать для репетиций. Заказала этот линолеум в Лондоне, им застелили большой четырехсотметровый зал. Но вместо радости и благодарности у артистов Большого театра это вызвало волну негодования. Неожиданно они наотрез отказались там репетировать. Я была поначалу расстроена, но прошло совсем немного времени, и я туда даже сама попасть не могла – время тренировок было расписано буквально по минутам с утра и до вечера. Все встало на свои места.

Я мысленно посмеялась и заказала линолеум во второй зал поменьше – надо же было и мне где-то репетировать. И что же? История повторилась в точности как с первым залом. Хотя и в этом был свой приятный момент: уже много позже, когда меня восстановили в Большом театре через суд, я приходила туда по делам. И рабочие, которые когда-то стелили подаренный мной линолеум, очень тепло со мной здоровались и рассказывали, что многие из тех, кто в этих залах репетирует, вспоминает меня до сих пор добрыми словами. Вот это по-настоящему важно.

О том, как закончилось мое сотрудничество с Большим театром, я еще расскажу. Хоть я и вынуждена была оттуда уйти, у меня там осталось немало хороших знакомых и даже друзей, которые впоследствии рассказывали мне, во что этот театр превратился.

Было создано некое общество «Друзья Большого театра», куда вошли очень крупные бизнесмены, которые являлись спонсорами театра. На постановках спектаклей отмывались фантастические, нереальные деньги, миллионы и миллионы. Еще в то время, когда я там танцевала, уже ходили шутки о валенках деда Мороза за тысячу долларов. Но это были цветочки, капля в море по сравнению с тем, что началось потом.

Часть уважающих себя бизнесменов через некоторое время покинуло это «общество», поняв, что все зашло слишком далеко. И они уже балансируют на грани – от мошенничества руководство театра перешло фактически к прямому воровству и сутенерству. Да-да, вы не ослышались. Этим сообществом организовывались некие вечера, для которых снимались целые дворцы в Европе, и там устраивались банкеты, на которые приглашали балерин как развлечение для гостей. Сначала танцами, а потом и… потом и всем остальным. Вплоть до постели. А тем, кто пытался возражать, говорили прямо – тогда это твои последние гастроли, и тебе как балерине конец.

Некоторые девочки обращались ко мне за помощью, но как я могла им помочь? Предложила вместе со мной и с моей поддержкой выступить против того беспредела в открытую, поднять шум, предать огласке – но они боялись.

Может быть, именно этим я в первую очередь отличалась всегда от остальных? Тем, что никогда не боялась? Не готова была смириться? Мне часто говорили, что моей смелости могут позавидовать многие мужчины. Поэтому я многих раздражаю. В этой жизни не прощают успех, не прощают независимости, красоты, умения оставаться самим собой при любых обстоятельствах, не опускать рук, быть смелой и в своей человеческой позиции, и в своих высказываниях, и в поведении.

А в Большом театре с каждым годом ситуация становилась все хуже и хуже. Те, кто остался, фактически превратились в балерин легкого поведения. В проституток. Так всегда происходит, когда в высокое искусство вмешиваются деньги. В том числе и в репертуарную политику. Любой «денежный мешок» мог сказать: «Эта будет танцевать, потому что мне дала, а эта мне отказала, поэтому гоните ее в шею».

Эта ситуация ужасна еще и потому, что российская балетная школа так скоро останется без педагогов. Когда я училась в высшей школе экономики, я провела исследования и поняла, что у нас осталось очень мало хороших балетных трупп, а уж хороших педагогов так вообще можно по пальцам пересчитать. И новым на сегодняшний момент взяться попросту неоткуда, потому что главной «кузницей кадров» всегда были Большой и Мариинский театры, а там сейчас все ведущие балерины – это те, которые заняли свои позиции не на волне славы и успеха, а на волне денег. За кого заплатили. Кого и чему они смогут научить, когда придет их время покинуть сцену и заняться педагогикой?

Причем насчет денег я нисколько не преувеличиваю. Сейчас запросто можно заплатить кругленькую сумму с четырьмя нулями в долларах, чтобы выпускница балетного училища попала в кордебалет Большого театра. И она попадет, если первая цифра у суммы будет совсем не единичка. А если еще больше увеличить, то можно стать сразу и солисткой, вне зависимости от таланта и призвания. Если же девочка плохо танцует – пусть это станет проблемой не театра, а зрителей.

И ведь все это знают и видят! Видят, что уровень исполнения падает, что мастерство и самоотдача уходят в небытие. При Григоровиче в Большом театре танцевала целая плеяда известных и великих артистов: Майя Плисецкая, Владимир Васильев, Екатерина Максимова, Наталья Бессмертнова, Михаил Лавровский, Людмила Семеняко, Марина Кондратьева, Александр Ветров. И этот список далеко не полон! Нина Семизорова, Марис Лиепа, Надежда Павлова, Гедеминас Таранда, все эти легендарные личности стали впоследствии моими наставниками и педагогами. Но главное – их имена были известны не только завзятым балетоманам, но и широкой публике. А сейчас, если выйти на улицу и попросить назвать обывателя имена хотя бы пяти артистов балета, которые сейчас, в настоящий момент танцуют на сценах России, кого они назовут? Думаю, этот вопрос многих поставит в тупик. Но верю, что имена Волочковой и Цискаридзе все же прозвучат.

С билетами в театр творится что-то невообразимое. Раньше как было – Большой театр продавал билеты по доступной цене, при желании их можно было купить, несмотря на то, что часть билетов, конечно, скупали спекулянты для последующей перепродажи. Но Иксанов, бывший тогда генеральным директором Большого театра, расстроившись от того, что ему во время реконструкции не дали в подвалах театра сделать казино, благо в России это к тому времени запретили, решил отыграться на реализации билетов. И поймать свою выгоду на них. Он сумел таким образом организовать продажу билетов, что теперь на сайте Большого театра билеты стоят и тридцать, и пятьдесят тысяч рублей. Даже есть официальное ООО «Черный билет». И кого в итоге мы видим нашим зрителем?

Ведь это какой-то беспредел! Многие талантливые артисты при такой постановке вопроса с ценообразованием на билеты лишаются своего зрителя. Настоящего зрителя, ценителя. Раньше в театр приходили люди, которые любили балет, любили оперу, а сейчас это просто модное место, тусовка. Здесь не смотрят постановки, сюда выгуливают платья и бриллианты. Оттого и можно теперь встретить в первом ряду солидных мужчин, которые в самые трагические и напряженные моменты постановок сидят с видом вельмож, но считающих нужным поаплодировать артистам… Или пишущих в телефонах. Эти люди идут в Большой театр просто ради пафоса. А раньше зритель шел в театр как в храм. Очиститься от суеты и всего того, что льется на него с экранов телевизора. Зато Большой театр зарабатывает на этом много денег.

Святого в театре почти ничего не осталось. У меня были знакомые, которые хотели делать в Большом театре благотворительный спектакль для детей, балет «Щелкунчик». И пригласить всех детишек бесплатно. Но театр не дал площади, не дал ни на один день, сказав – мы потеряем на этом пять миллионов.

Коррупция в Большом театре достигла каких-то фантастических высот. Все уже знают, как много денег было украдено на реконструкции театра. Первым об этом стал говорить Николай Цискаридзе. О том, в каком состоянии вернулся театр после реконструкции. Он начал открыто интересоваться, куда делись прекрасные бронзовые ручки с дверей, почему золотую лепнину заменили на дешевый пластик, что случилось с великолепной роскошной люстрой… А бархат, из которого был сшит занавес? Ведь это не шутки и не придирки – от качества бархата занавеса и на зрительских креслах зависит проводимость звука и, следовательно, звучание оркестра.

Да и за кулисы без слез не взглянешь. Гримерные – комнатушка на комнатушке. Соты в улье, без окон, без дверей. Балетные залы ужасные! Я не знаю, какому гению инженерной мысли это пришло в голову, но потолки там стали такие низкие, что когда партнер поднимает балерину на вытянутые руки, она головой упирается в потолок.

Когда Коля поднял эту тему, началась большая шумиха. Его же и так недолюбливали, еще с тех пор, как он отказался подписать грязный, неправдоподобный пасквиль, что он, якобы, не может со мной танцевать. На самом деле Николай очень самоотверженный и честный человек. Тогда под него стали быстренько копать, уже по проверенной схеме. Стали уже на него составлять грязные письма, не имеющие под собой никаких объективных оснований, и заставляли его коллег их подписать. К примеру, о том, что у Коли напрочь отсутствует педагогический талант, что он не профессионал (Это Коля-то!) и ничего в принципе не может передать молодым артистам. Это было мерзко и цинично, тем более что Коля не только отличный преподаватель, он в то время сам еще блистал как танцор, и танцевал совершенно гениально! Он очень и очень многому мог научить уже просто на собственном примере. И хотя его тогда многие поддержали, не все захотели прикасаться к этой грязи, и даже было создано письмо с требованием убрать Исканова с должности руководителя Большого театра и назначить вместо него Колю, все равно справиться с этой клоакой ему не удалось. И его тоже выгнали из театра.

Этому поспособствовала шумиха вокруг того ужасного случая, когда в художественного руководителя балета Большого театра Сергея Филина плеснули серной кислотой. Очень много было разных инсинуаций вокруг всего этого, заодно и Колю туда приплели, ну как же без этого. Дескать, у них плохие отношения были. Как будто из-за плохих отношений можно выплеснуть серную кислоту в лицо. Воистину они судили по себе. Обвиняли тогда много кого, уж больно удобный случай был для сведения мелких счетов. И отличный шанс подпортить репутацию неугодным. А в итоге сел за это преступление ни в чем не повинный талантливый артист Павел Дмитриченко, которого просто подставили…

Вообще, конечно, дыма без огня не бывает, и многое в Большом театре связано с так называемой гей-тусовкой. И для мальчиков, которые не обладают огромным мешком денег, всегда открыт второй способ попасть в театр… через постель. Звучит гадко – но это тоже правда. С этим было связано и немало забавных случаев, как ни странно. Чтобы не заканчивать главу на такой скорбной ноте, расскажу один из них. Произошедшую с моим партнером Женей Иванченко. Когда он работал в Большом театре, у нас с ним была общая массажистка, Люда из Донецка. Такая крепкая мускулистая женщина. И стриглась всегда коротко, «под горшок». И вот она как-то сидит в гримерной, спину ему массажирует, а сама находится спиной к входной шторке. Вдруг эта шторка открывается, заглядывает Сережа Филин и говорит: «Ой мальчики, извините, я совсем не вовремя…» И исчезает. После этого Женя полушутя-полусерьезно говорил: «Настя, я теперь боюсь после спектакля ходить с ними в общий душ. Меня же уже „застукали“». А вообще это в Большом театре почти нормой было.

Ну а я… а что я? Я перестала танцевать балеты в Большом театре, положила балетные пачки на диван в своем доме, и нет у меня никакой ностальгии по «былым временам». Мне ведь некогда особенно расслабляться. Хотя я знаю, как заканчивают танцевать многие балерины. Большинство из них просто не знают, чем теперь заняться. Хорошо если кому-то удается стать педагогом, продолжить свой творческий путь уже на этой стезе. А сколько бывших балерин вообще закончили свою жизнь в нищете и забвении? Нет, мне грех жаловаться. Я всегда была слишком разносторонней, чтобы зацикливаться на чем-то одном, чтобы уход из театра стал для меня крахом всех надежд. И о Большом театре стараюсь вспоминать только хорошее. Работу с Владимиром Васильевым, Екатериной Максимовой и моим ангелом-хранителем, гениальным Юрием Григоровичем… Постановка Борисом Эйфманом спектакля «Русский Гамлет» – это, наверное, самый любимый мой балет из тех, которые я станцевала в своей жизни. И Эйфман, несмотря на все препоны, добился того, чтобы премьеру танцевала именно я. Репетиции с великой Майей Плисецкой, а еще больше душевные разговоры с ней в гримерной… Балеты «Конек-Горбунок», «Кармен» на музыку Родиона Щедрина, ее мужа, которые я танцевала на их юбилейных вечерах… И огромной радостью для меня стало то, что абсолютно все эти люди поддержали меня в трудную минуту, когда на меня началась травля.