Текст книги "Тайны Иллирии. Паук в янтаре"

– Да. Я знаю, что ты можешь это сделать. – Он скользнул рукой за отворот кителя, подцепил пальцами амулет с пауком, застывшим в янтаре, и вытащил из-под рубашки светящийся желтый камень, сжал в ладони. – Ты смогла приглушить силу моей страсти. Сможешь и создать иллюзию моей уязвимости.

Я замерла, не в силах даже дышать.

– Презрение, ненависть, борьба. Нестабильность. Слабость. – Артефакт ярко вспыхивал при каждом слове Паука. – Сделай меня чудовищем – отвратительным, жаждущим крови и одновременно боящимся пролить ее. Нуждающимся лишь в одном легком толчке, чтобы уничтожить ту, кого не смог убить Стефано Пацци. Перед таким искушением менталист не сможет удержаться – это идеальные чувства, чтобы привлечь Меньяри, заманить его в ловушку, дать завязнуть в густой смоле. Навсегда.

– Я…

– Пожалуйста… – В этот раз он сказал это слово вслух, четко и ясно. Ошибки быть не могло – он, главный дознаватель Веньятты, лорд-наследник Ниаретта, просил. Меня – северянку, менталистку, заключенную. Доверяя и доверяясь.

И это короткое слово – «пожалуйста» – изменило между нами все.

– Но это нарушит…

– Не бойся, я справлюсь с любыми навязанными чувствами. Я твердо знаю, кто я. И этого достаточно, чтобы не превратиться в… кого-то иного. Это останется лишь иллюзией, обманом для Меньяри. Представлением в театре уродливых теней.

– Но я почувствую…

– Я понимаю, – кивнул Паук. – Ты почувствуешь меня. Мое прошлое, мое настоящее, мою слабость, силу… саму мою суть. Я прекрасно это понимаю, Янитта. Это необходимо. И я хочу этого.

Он протянул руку, сжал мои пальцы, затянутые в плотные перчатки. Жаркая темная энергия потянулась ко мне, легко проскользнула под рукав черного платья заключенной. Коснулась кожи – лаская, уговаривая, почти умоляя.

И он, должно быть, заразил меня своим безумием, потому что, забыв про все разумные доводы против, все правила и всякую осторожность, я кивнула, соглашаясь. Принимая неизбежное.

– Мне нужно будет прикоснуться… К коже.

– Где?

– В любом месте. К руке, к пальцам…

Я медлила всего секунду, но Паук будто почувствовал, что я сказала не все. Потому что сильнее сжал мою ладонь и повторил:

– Где? Где будет эффективнее?

– У виска. Или… Или на груди, там… где сердце.

Он коротко усмехнулся. Поднялся на ноги одним быстрым текучим движением, встал передо мной.

Я молча смотрела, как он расстегивает рубашку. Неторопливо, без спешки, пуговицу за пуговицей, не отрывая от меня темного взгляда, как будто бы я могла передумать, если бы он отпустил меня.

Если бы высвободил из паутины.

И если бы я этого хотела.

Последняя пуговица поддалась. Паук потянул полы рубашки в стороны, обнажая грудь. Янтарный амулет на толстой серебряной цепочке чуть покачнулся.

– Снимай перчатки, – коротко и глухо приказал Паук. – Обе.

– Но достаточно…

– Обе, – оборвал он. – Обеими руками.

Пальцы дрожали. Разношенные мягкие перчатки, ставшие столь привычными за долгие годы в Бьянкини, вдруг показались тугими и неподатливым.

Паук смотрел прямо на меня – сумрачно, выжидающе – и я не могла избавиться от чувства, что шагаю прямо в пропасть. Что это прикосновение, запретное, недозволенное, нарушающее все правила, за послушное соблюдение которых мне сохранили жизнь, станет началом падения. Крушения. Того, чего нельзя будет забрать обратно.

Я не ощущала человеческой кожи под обнаженными пальцами уже целую вечность. И боялась – до дрожи, до панически прерывистого дыхания боялась. Наверное, настолько же сильно, насколько по-настоящему жаждала этого.

– Закрой глаза, – тихо попросила я. – Пожалуйста.

Паук подчинился. Без слов, молча. Только резко втянул воздух, будто вдыхая запах, мой запах, запоминая его, и опустил веки.

– Давай, – выдохнул он. – Сейчас.

И я коснулась.

* * *

Я вошла в его разум свободно, не встретив привычного ответного сопротивления, которое всегда бывало с другими. Скользнула, как вода в пустой сосуд, жаждущий, чтобы его наполнили. В первое мгновение эта кажущаяся легкость испугала: если у Паука нет даже простейшего рефлекторного отторжения ментального воздействия, как же получится обмануть Витторио? Но, когда видения его прошлого закружили меня цветастым калейдоскопом, пришло истинное понимание произошедшего – Паук раскрылся, пропустил в свой разум именно меня.

Ослепительно-белое южное солнце на глубокой синеве неба. Яркие цветы на колючих ветвях причудливых деревьев. Воздушный змей в жарком мареве полудня, его длинный хвост завернут алой спиралью. Перепачканная мальчишеская ладонь, крепко сжимающая тонкую, но прочную нить.

В воздухе – смех, высокий и звонкий. Маленький Доминико держит в руках вырывающегося змея, и торжество рвется наружу, не желая оставаться внутри. Получилось. Он смог.

В его детстве было много солнца и смеха. Вот соленые морские брызги оседают на коже. Песок золотыми искрами сыпется сквозь пальцы. На фоне лазурных волн вырастает замок с семью башнями – по одной на каждого брата. Они, мальчишки Эркьяни, всегда были по-настоящему дружны.

А вот теплая улыбка на родных губах. Объятия. Мама – всегда самая прекрасная, всегда самая добрая. Отец – пусть он и хмурится, но в глубине души Доминико точно знает: ему простят и разбитые колени, и порванную куртку, и рассеченную бровь. Он прав – он вступился за младшего брата.

Ему всегда хотелось защищать. Маму, братьев, Ниаретт, весь мир. Темный огонь в его крови разгорался особенно ярко, когда что-то было не так – неправильно, ложно. Доминико всегда был защитником – он родился им.

Воспоминания проносились мимо, ускоряя ход, и я касалась их легко и бережно, опасаясь повредить, точно под пальцами были тончайшие шелковые нити. Лица родителей и братьев, руки, ловко вращающие темный накопительный кристалл, выстраивая потоки энергии в камне, ощущение свободы, когда ветер треплет волосы и гриву разгоряченного от скачки коня. В это хотелось окунуться, раствориться – стать частью этого незамутненного, всеобъемлющего счастья, которое наполняло жизнь Доминико.

Хотелось стать частью его жизни.

И вот она – нить, казавшаяся крепче, ярче других. Момент, пропитанный множеством противоречивых эмоций, отправная точка того, что преобразило мальчика в мужчину.

Маскарад. Кружащиеся в танце пары. Золотистые блики свечей на вычурных фамильных драгоценностях и кристаллах, украшающих камзолы и платья разодетых гостей.

Веньятта. Холодный город лжецов в дорогих одеждах. Город, где среди пустоты светских разговоров и фальшивых улыбок, среди неприязни и откровенной ненависти он вдруг увидел ее.

И она изменила его жизнь.

Она показалась ему сотканной из света – ослепительно прекрасная в бело-золотом платье, расшитом сияющими кристаллами, окруженная физически осязаемым облаком чистейшей бело-серебряной силы. Он моргнул, зажмурился, но она осталась в его голове, будто выжженная под веками – желанная и недосягаемая.

– Янитта Астерио… не для тебя, – произнес кто-то. Он отбросил эти слова, отмел как что-то совершенно несущественное перед лицом вечности, рваными штрихами выстраивающейся в его фантазии.

Он потянулся к ней энергией – черными нитями горячей южной силы к сияющему серебристому кокону, оплетающему ее. Он не должен был – он знал это, – но противостоять зову магии было невозможно. Всего одно прикосновение – секунда на обладание мечтой, – чтобы убедиться, что она именно такая, как о ней говорили. Холодная, бесчувственная – совершенная наследница Астерио.

Но ее сила откликнулась. Серебристые нити потянулись навстречу черным, переплетаясь причудливой спиралью, и на ее лице на мгновение мелькнуло удивление, растерянность… и интерес.

Она тоже это почувствовала.

По его телу волной прокатился жар, в ушах зашумело. Это было лучше любой фантазии – реальнее и намного глубже. Чувственнее.

Она стояла на возвышении рядом с распорядителем и хозяином бала, прямая как натянутая струна, высокая и тонкая настолько, что ее талию можно было легко обхватить двумя ладонями. Волосы цвета золотого песка, светлая, словно бы никогда не знавшая солнца кожа, нежные бледно-розовые губы, чей изгиб так манил… С непередаваемой грацией и изяществом она чуть наклонилась, оправляя подол платья, и атласная лента на мгновение мелькнула под белоснежным подолом, заставляя мысли бежать вверх, вверх по оплетающему ножку кружеву до самого колена и выше, выше…

Кровь бешено стучала в ушах.

На краткое мгновение их взгляды встретились. Она искала его – полубессознательно, не совсем еще понимая, кого и зачем хочет найти, – и он ощутил это так же легко и остро, как, по рассказам отца, тот чувствовал энергию женщины, предназначенной ему самой магией… его супруги, матери его детей.

Тогда он решился – окончательно и бесповоротно.

Завоевать ее, должно быть, непросто… Нужно, нужно…

Водоворот мыслей, образов, вариаций возможного будущего настолько захватил его, что он упустил момент, когда она исчезла. Темная энергия беспокойно бурлила внутри, рвалась куда-то, и он не стал противиться ее порывам. Он пошел на зов, неслышимый в реальности, но оглушительно громкий в его голове, и тот привел его в безлюдный коридор в темном боковом крыле дворца. Жуткое предчувствие сдавило грудь, отозвалось в кончиках пальцев, до предела обостряя все чувства. Он был уверен: что-то должно было произойти.

Он должен был этому помешать.

– Помогите! Помогите, пожалуйста, кто-нибудь! – Крик, полный отчаяния, доказательство его провала, разрезал зловещую тишину.

Он не успел…

Вспышка бело-серебристой энергии, грохот распахнувшейся двери – и в следующий миг на отвороте его камзола сомкнулись окровавленные пальцы.

Ее пальцы.

Первым, что он увидел, была кровь. Бурые пятна на кружевах, на кристаллах, впитавших магический выплеск и сияющих сейчас болезненно ярко, на бледной коже. Огромные бездонно-голубые глаза, широко распахнутые, с черными точками зрачков, смотрели на него с невысказанной безумной мольбой. И упреком.

Он не успел…

Ее руки безвольно соскользнули, и он с трудом успел задержать ее пальцы в своей ладони.

– Помогите, – беззвучно шепнули дрожащие губы. – Я не виновата, пожалуйста, я не виновата…

Хрупкое тело рванулось из его объятий с неожиданной силой. Он не удержал – испугался причинить ей боль – и вот она уже скрылась за поворотом темного коридора. Каждый шаг приближал ее к неминуемой катастрофе: там, в зале, полном гостей, никто не поймет появления растрепанной, полубезумной наследницы древнего рода Астерио, кричащей, захлебываясь слезами, что она только что убила человека.

Сейчас Доминико знал это точно… а тогда лишь предчувствовал. Он дернулся вслед за ней, полностью поглощенный желанием предотвратить хотя бы эту ошибку, и прикосновение чьей-то руки к плечу застало его врасплох.

– Забудь о том, что видел, малыш Доминико, – раздался равнодушный голос. – Такие, как она, заслуживают наказания. Надменная холодная гордячка вообразила, что остальные ниже ее. Она преступница, достойная лишь презрения и ненависти.

Пальцы, холодные даже сквозь рубашку и шелк камзола, скользнули к обнаженной шее. Ментальный приказ острыми иглами толкнулся в разум…

И в этот момент я поняла. Вот она, основа для иллюзии. Вот она, слабость Паука.

Подцепив пальцами конец плотной темной нити, я потянула…

* * *

К третьей неделе карнавального месяца празднества достигли своего апогея – давались самые пышные приемы, проходили самые многочисленные гулянья, а вечерами с прогулочных лодок на Большом канале запускали фейерверки и знатные и богатые семейства соревновались друг с другом на радость горожанам в яркости и продолжительности салютов.

Чинторьерро подвез нас к мраморным ступеням дворцовой площади в самый разгар маскарада. Разряженные в пух и прах горожане, завидев главного дознавателя и его странную свиту, поспешно расступались, не желая попадаться ему на глаза, а уж затем, за его спиной, давали волю любопытству.

Площадь гудела, люди передавали друг другу слухи, один другого причудливее: «Дикие лорды Ниаретта». «Притащил на площадь преступницу… Совсем страх потерял». «Одно слово, южане. Варварский народ». «А девка-то его, девка… Как скотину ведет – где ж такое видано?» «И этот туда же. А еще законники…»

Бьерри сильнее сжал мой локоть. Я чувствовала, как под осуждающими взглядами толпы нарастает его внутреннее напряжение. Старому законнику было крайне неуютно принимать участие в подобном представлении, но главный дознаватель наотрез отказался оставлять меня на балу без присмотра, и Бьерри был лучшим, если не единственным человеком, кому можно было довериться. Надзиратель имел право сопровождать меня, знал, как обращаться с менталистами и избегать телесного контакта, и к тому же был с ног до головы увешан защитными амулетами. В отличие от нас – ни я, ни Паук согласно плану не могли иметь при себе лишних артефактов.

Паук вжился в роль пресыщенного и диковатого аристократа с пугающей легкостью. Он шел вперед с непоколебимой уверенностью, что все вокруг обязаны уступать ему дорогу, и люди отскакивали в стороны, подобострастно кланяясь. На главном дознавателе вместо привычной униформы законника красовался короткий камзол, расшитый темными кристаллами и драгоценными нитями гербовых цветов Ниаретта. Он обошелся без рубашки или платка, оставляя шею открытой для случайных касаний. Перчаток на нем также не было. Паук небрежно поигрывал коротким хлыстом, а правой рукой сжимал конец длинной цепи.

Цепи, крепившейся к плотному кожаному ошейнику, охватывавшему мою шею.

Темное платье заключенной сменило алое рубище, полностью закрытое, как того требовал закон, но лишенное плотного лифа, удобных юбок и хоть какого-то намека на женственность. Тяжелая ткань спадала до самого пола, узкие рукава закрывали пальцы. Так, должно быть, выглядели рабы или пленные в те времена, когда Иллирия расширяла свое влияние на море, устраивая бесконечные стычки с южными соседями.

У Паука и Бьерри были черные маски, мое же лицо на этот раз оставили открытым для жадных взглядов. Я немного жалела, что между мной и любопытствующими не было даже этой тонкой защиты. Все внутри буквально звенело от напряжения, натянутого словно струна, и мне пришлось вспомнить все строгие уроки отца, чтобы ни в коем случае не выдавать истинных эмоций, смотреть в пол и не поднимать головы.

Паук протянул старшему лакею тисненое приглашение на имя лорда Эркьяни и спутников. Мой неподобающий вид и цепь от ошейника в руках главного дознавателя привели слугу в откровенное замешательство. Но вступать в открытый конфликт с эксцентричным лордом из Ниаретта он не решился. Посторонившись, лакей пропустил нас внутрь, а после вполголоса отдал охранникам распоряжение не спускать с необычных гостей глаз.

Произвести нужное впечатление, кажется, удалось. Оставалось самое главное…

В этот раз Паук много ходил по залу. Разговаривал с другими гостями, то и дело останавливался у стола с закусками, поигрывал бокалом вина, скучающим взглядом скользя по собравшейся на маскараде публике. Я следовала за ним, как экзотическая зверушка на привязи, и Паук равнодушным голосом пояснял тем из своих собеседников, кто осмеливался задать вопрос, что заключенная наказана за попытку побега, а на маскараде она оказалась по его, лорда Эркьяни, прихоти. Маски не скрывали брезгливых взглядов аристократов, а слухи о моем положении распространялись по залу со скоростью несущегося к берегу шторма. Я отрешилась от этого, спряталась внутри собственного сознания и оттуда внимательно прощупывала магические образы гостей, выискивая Витторио Меньяри.

– Заключенная! – Хлыст со свистом рассек воздух в считаных сантиметрах от моего лица. Я вздрогнула, заученно не поднимая взгляда. – Остаешься здесь. И помни: еще хоть один шаг в сторону – и наказание не заставит себя ждать.

– Да, господин главный дознаватель, – послушно пролепетала я. – Конечно, мой господин.

Он нашел его. Я была уверена – он нашел его.

Паук перекинул конец цепи в руки Бьерри и знаком велел ему отвести меня в дальний конец зала, ближе к выходу. Законник хмуро кивнул.

– По… – Он вспомнил о моей просьбе и закончил грубо и сердито: – Пошевеливайся. И без фокусов.

– Да, господин законник.

Я не увидела – почувствовала, как скривился Бьерри, услышав мои слова. Он окинул меня недовольным взглядом и повел сквозь толпу, короткими резкими окриками расчищая нам дорогу. Длинная цепь позвякивала в такт моим шагам.

Мы заняли условленное место у стены. Хмурый и раздраженный Бьерри отпугивал от нас любопытных лордов и леди. Воспользовавшись передышкой, я попыталась почувствовать Паука, но ни его, ни Витторио ощутить не удалось.

– Яни! – услышала я испуганный родной голос.

Высокая прическа Дари, украшенная ромилийскими изумрудами, промелькнула среди разряженной толпы, и вскоре я наконец смогла увидеть сестру. Она шла мимо гостей, мило улыбалась, пожимала кому-то руки, посмеивалась чьим-то шуткам, но от моего взгляда не укрылось, что сестра была очень взволнованна. Ее светлая кожа казалась бледнее обычного, а тонкие пальцы нервно крутили брачный браслет.

При виде меня Дари застыла, не дойдя до нас пары шагов. Брови ее страдальчески изогнулись.

– Яни, – ее голос сорвался, – я пришла сразу, как услышала, что ты здесь. И… – Расширившимися от ужаса глазами она оглядела мое платье, ошейник и цепь. – Поверить не могу, что Доминико сделал с тобой такое. Это же настоящее варварство, Яни. Он… он воистину чудовищен!

Она повернулась к Бьерри, глаза ее гневно сверкнули.

– Я требую, чтобы с моей сестры сняли этот позорный ошейник. Немедленно.

Законник дернул плечом.

– Не положено, миледи, – отрезал он. – Это приказ господина главного дознавателя.

– Дари, – мягко одернула я сестру, мысленно уговаривая ее уйти, не вмешиваться, но она лишь упрямо мотнула головой.

– Выбор костюма для маскарада, конечно, не ограничен никакими правилами, но это… – Она недовольно всплеснула руками. – Это уже слишком даже для привычной ко всему Веньятты.

Сама Дарианна на сегодняшнем балу изображала циндрийскую принцессу: широкие шаровары из нескольких слоев зеленоватого воздушного шелка, укороченный лиф, плотно обтягивавший грудь и открывавший плоский живот с фальшивым колечком у пупка, мягкие туфельки без каблука. В ушах Дарианны покачивались массивные серьги, пальцы, запястья и лодыжки были унизаны золотыми браслетами, среди которых я узнала несколько родовых артефактов из сокровищницы Астерио. Именно так, по мнению большинства иллирийцев, никогда не покидавших пределы страны, и должны были выглядеть неприступные чужеземные красавицы – и, разумеется, это совершенно не соответствовало облику настоящих циндриек, какими мне описывал их мастер аль-Раид.

Девушки на его родине – от дочерей самого великого эрмира до беднейших погонщиц скота – одевались куда проще. На шумных базарах, в тени крытых галерей или в устланных дорогими коврами гостиных невозможно было отыскать ни полупрозрачных шелков, ни выставленных напоказ драгоценностей. И уж тем более ни одна циндрийка не стала бы носить на теле украшений с изображением змеи, извечного врага всех людей из древних легенд восточных народов.

Если бы Дарианна знала, насколько в действительности скромны дочери циндрийских эрмиров, она ни за что не выбрала бы такой наряд. Сестра с детства стремилась превосходить всех в красоте карнавального костюма, и сейчас ее экзотический наряд выделялся на фоне других одежд не меньше, чем мое алое платье.

Мы обе производили должный эффект: всемогущая принцесса рядом с бесправной рабыней. Вычурная роскошь шелков – и безыскусное рубище. Броские украшения – и позорный ошейник.

Вот только отчего-то казалось, что золотые браслеты сковывали сестру крепче иных кандалов, а полупрозрачная вуаль не скрывала ни грусти, затаившейся в глубине глаз, ни горького изгиба губ…

Поймав мой взволнованный взгляд, Дари поспешно отвернулась, сделав вид, что осматривает зал. В какой-то момент мне показалось, что она разглядела кого-то среди разодетой на все лады танцующей толпы – в противоположном конце зала мелькнули цветастые шаровары и сафьяновый жилет, и мне не составило труда догадаться, кто именно скрывался за парным наряду сестры костюмом восточного мужчины-наложника из столь любимых иллирийками дамских романов. Словно бы на мгновение потеряв самообладание, Дарианна ощутимо вздрогнула, крепче стиснув браслеты на тонком запястье. Но сестра, дочь нашего отца, быстро взяла себя в руки.

– Вашего хозяина здесь нет, – холодно сказала она Бьерри, – иначе я поговорила бы с ним напрямую. Снимите ошейник. Это приказ. Я леди Меньяри, я имею на это право.

– Отдел магического контроля Веньятты подчиняется только Короне и главному дознавателю этих земель. – Старый законник непоколебимо стоял на своем. – Простите, леди Меньяри, но вы не в родной Ромилии.

Сестра упрямо поджала губы. Я ожидала, что бессмысленный спор продолжится, но в Дари вдруг что-то переменилось. Она отвернулась, обхватив руками худенькие плечи. В голубых глазах заблестели слезы.

– Как вы не понимаете? – дрогнувшим голосом прошептала она. – Я ее сестра. Сестра, слышите? У меня в целом мире нет никого ближе ее. Но даже сейчас…

Сердце кольнуло. Видеть Дари, обычно такую жизнерадостную и открытую, раздавленной, почти плачущей, было невыносимо. Мне захотелось броситься к ней, обнять и утешить, совсем как в детстве, когда сестра была моим единственным другом, единственным близким человеком. Да, я не знала точно, что же случилось, но поведение Аурелио на прошлом балу и брошенные вскользь слова мачехи об изменах и невозможности зачать наследника и без того заставляли меня беспрестанно волноваться за благополучие Дарианны.

Бьерри не двинулся с места. Я чувствовала: слезы Дари поколебали и его. Мы не обсудили, что делать в подобных случаях, но я сейчас не могла дать старому законнику совет. Оставалось лишь беспомощно смотреть, как сестра переминается с ноги на ногу, не решаясь подойти ближе.

– Дари, – я мягко окликнула сестру, – Дари…

Услышав свое имя, она вздрогнула и вдруг, словно в одночасье решившись, подалась ко мне. Бьерри подпустил ее лишь на один шаг ближе, а после преградил ей путь, всем своим видом давая понять, что в отношении заключенных менталистов следует неукоснительно соблюдать предписанную законом дистанцию.

– Запрещено, миледи. Прошу прощения. – В его голосе послышалось искреннее сожаление.

Дари отстранилась и нервно сцепила пальцы в замок.

– Папе нездоровится уже неделю, а Берто и вовсе почти прикован к постели, – тихо проговорила она. Я почувствовала легкий, едва ощутимый на грани восприятия магический барьер, который оградил наш разговор от посторонних ушей. – Тиа все время с ними, а я вынуждена заниматься всем этим. – Поморщившись, Дари обвела рукой зал. – Я уже и не знаю, что делать. Да еще и… Ох, как бы я хотела, чтобы ты была сейчас рядом…

Она потянулась к моему лицу, но я покачала головой:

– Не надо, Дари.

Сестра вздохнула, соглашаясь, и убрала руку.

– Мне очень тебя не хватает, Яни.

В дальнем конце зала раздался приглушенный магическим барьером грохот: кажется, слуга уронил поднос, споткнувшись о длинный меховой шлейф гостьи, одетой лисицей, и теперь кланялся и бормотал сбивчивые извинения, пока леди и ее спутники на все лады ругали нерасторопного мужчину. Дари обернулась на звуки раздраженных голосов и недовольно нахмурилась. В отсутствие мачехи долг хозяйки обязывал ее разобраться с ситуацией, но я всем своим существом чувствовала, как не хотелось ей покидать меня.

Я чуть улыбнулась Дарианне, в немом отчаянии переводившей взгляд с меня на пострадавшую леди и обратно.

– Иди, – сказала я. – Пока они совсем не заклевали этого беднягу.

– Но, Яни, – вяло запротестовала сестра, – я бы хотела дождаться Доминико и высказать ему все, что думаю о его поведении, неприемлемом для цивилизованных земель.

– Иди. Я понимаю, что ты должна.

– Спасибо, Яни.

Растянув губы в заученной обаятельной улыбке, Дари упорхнула, моментально растворившись в толпе гостей. Бьерри заметно расслабился. Мне показалось, он хотел что-то сказать, но из-за категорического запрета главного дознавателя на любое общение со мной на балу, пока мы будем разыгрывать ниареттского аристократа и провинившуюся заключенную под конвоем, он молчал, стискивая зубы.

Паук все не возвращался. После ухода Дари я вдруг осознала, что его нет уже очень долго – достаточно долго для того, чтобы начать подозревать, что наш план пошел иначе, чем было задумано. Что, если Витторио все-таки сумел не попасться в ловушку? Что, если он напал на главного дознавателя, раскусив его притворство? Воображение, яркое и живое, рисовало картины ран от тонкого стилета и полуразложившегося тела Стефано Пацци…

От этих мыслей становилось только хуже.

Я ощутила нарастающее внутри гнетущее беспокойство раньше, чем почувствовала приближение Паука. Он подошел почти бесшумно, вынырнув из примыкавшей к парадному залу боковой галереи. Одного мельком брошенного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: что-то было не так. Паук был бледен почти до серости, под глазами залегли темные круги, на лбу выступили капли пота. Казалось, будто в один момент он поддался смертельной болезни и сейчас недуг пожирал его изнутри, отнимая последние силы.

– Янитта… – только и произнес он.

Стиснув мой локоть, он медленно потянул меня к выходу. Я едва успела выхватить из рук опешившего Бьерри конец собственной цепи и вложить в ладонь главного дознавателя, хотя понимала, что в маскараде уже не было никакого смысла. На мгновение наши руки соприкоснулись, и я почувствовала, что пальцы Паука подрагивали от напряжения.

Что-то в нем было совершенно неправильно.

* * *

– Что с вами?

Главный дознаватель не ответил.

Лабиринт коридоров вывел нас во внутренний дворик с отдельным спуском к каналу. На воде покачивалась одинокая узконосая лодочка. Из кустов, подернутых молодой светло-зеленой листвой, слышалось чириканье птиц. Вдали от дворцовой суеты было так безмятежно-спокойно… и это спокойствие совершенно не сочеталось с тем бешеным водоворотом магии, что закручивался вокруг главного дознавателя в смертельную воронку.

«Энергетический дисбаланс», – осознала я с пугающей ясностью.

Случалось, что магия выходила из-под контроля. Подобное часто происходило с артефакторами, особенно в детстве или юности под влиянием сильных эмоций. Именно поэтому рядом с молодыми магами всегда находились старшие родственники или специально нанятый наставник, способный сдержать выплеск непокорной силы, впитать его в себя, не позволив нанести серьезные повреждения окружению и окружающим.

Мне не раз приходилось становиться щитом для Дари, пока та не научилась сдерживать регулярные истерики. Мы скрывали их от отца и наставников, и мое тело до сих пор помнило, как чужая непокорная магия впивалась в него острыми иглами боли. Но Дарианна тогда была ребенком, и ребенком не самым сильным. Паук же…

Судя по виду главного дознавателя, он был на пределе. Еще немного – и грянет взрыв, а с учетом того, какой невероятной мощью обладал наследник рода Эркьяни и как разрушительна была его южная магия… пострадать мог не только дворец, но и несколько прилегающих кварталов.

– Надо позвать кого-нибудь на помощь. – Я обернулась в поисках Бьерри, но, похоже, законник сильно отстал и потерял нас из виду в переплетении дворцовых ходов. – Надо привести кого-нибудь. Сильного мага.

Паук поднял на меня больной, затуманенный взгляд.

– Кого?

– Отца, – предложила я, но тут же одернула себя: – Нет, он болен… Дарианну? Старшего лорда Меньяри?

Я лихорадочно перебирала в памяти лордов и леди, которых успела увидеть сегодня на балу, сравнивая по уровню силы, но приходилось отбрасывать всех одного за другим. Не то, все не то…

Никому нельзя было довериться – связанные общим секретом, скованные общей целью, мы не могли позволить случайному человеку разрушить все. Отчаяние подступило к горлу. Я чувствовала: времени оставалось все меньше.

– Мы энергетически совместимы, – раздался над ухом тихий хриплый голос Паука. – Моя магия не причинит тебе вреда.

Я посмотрела на него, ошеломленная этими словами. Слишком непредсказуемо, слишком рискованно было полагаться на одну только совместимость. Долгих восемь лет я практически не имела дела с артефакторами, равными мне по силе. Я почти не помнила, как…

– Я заключенная, господин главный дознаватель. Мне запрещено использовать магию вне Бьянкини. Я…

И наша связь… Смешав энергии, мы рисковали многократно усилить ее. Превратить из слабого, легко сдерживаемого влечения в непреодолимую силу, с которой наши магии потянутся друг к другу, презрев все условности и преграды, разделявшие нас.

Резко развернувшись, Паук прижал меня к холодной каменной стене дворца, навалился всем телом. Казалось, он побелел еще сильнее, дрожь, сотрясавшая его тело, стала сильнее, дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы.

Он сдерживался из последних сил.

– Янитта, – выдохнул он, обрывая мои сбивчивые оправдания.

Было что-то в том, как Паук произнес мое имя. За пеленой боли, туманящей его сознание, сейчас уже физически ощутимой, я чувствовала нечто большее. Безграничное доверие, как и тогда, когда он попросил меня прикоснуться к нему, чтобы создать иллюзию слабости и порочности для убийцы. Вторгшись в его разум, исказив его мысли, я, должно быть, нарушила тонкий внутренний баланс, лишив Паука привычных механизмов контроля, а столкновение с Витторио усугубило это. Но он все равно продолжал верить, что я сумею помочь ему. Продолжал верить мне.

Наверное, именно в этот момент я решилась: я смогу. Удержу его магию, чего бы это ни стоило.

Глубоко вдохнув, как перед прыжком в холодный омут, я подняла взгляд, вспоминая все то, чему меня учил наставник, все то, что я привыкла делать для Дари. Схему, простую и бритвенно острую в своей простоте. Установить контакт, успокоить, удержать.

– Смотрите на меня, – раздельно, почти по слогам произнесла я. – Сосредоточьтесь.

Мне никак не удавалось поймать его блуждающий, невидящий взгляд. Потянувшись к нему, я заключила его лицо в свои ладони.

Пустота. Казалось, Паук был бесконечно далеко – искорка сознания едва тлела в охватившем его океане боли. Разрушительная магия рвалась наружу, сметая выстраиваемые на ее пути преграды, движимая лишь одной жаждой – свободы. Свободы от тела, ограничивающего ее, загоняющего в тесную клетку самоконтроля.

Но где-то там еще был он. Доминико Эркьяни.

– Господин главный дознаватель, сосредоточьтесь, – с нажимом повторила я. – Слушайте мой голос. Тянитесь ко мне. Я помогу. Слышите? Я помогу.

Темный смерч закручивался в тугую спираль в яростном стремлении вырваться наружу. Паук не слышал меня. Мир вне безумства магии в его теле перестал для него существовать.