Текст книги "Время было такое. Повесть и рассказы"

Прибывший в посёлок небольшой караван вначале разгрузили в конторе, где комсомольцы отобрали нужные вещи. Один из комсомольцев сбегал за Марфой Агафоновой. Прибежавшая Марфа принялась причитать и во весь голос подвывать. Стенания Марфы оборвал уполномоченный. Подойдя к телеге, он прижал женщину к груди и заверил, что сейчас Якова отправят в больницу и врачи быстро его поставят на ноги. Сидящий на соседней подводе Пётр Ваганов непостижимым образом вытолкнул изо рта кляп и издевательски крикнул: «Яшка! Ни на этом свете, так на том встретимся! Думаю, недолго осталось!» За что получил удар прикладом по голове от стоявшего рядом красноармейца. Второй красноармеец поднял с земли грязную тряпку и, несмотря на сопротивление Петра, затолкал тому в рот. А Мезис вытащил три типографских бланка и принялся составлять описи. Потея от натуги, он заполнил первый:

АКТ-ОПИСЬ ИМУЩЕСТВА

1929 августа месяца 6 дня в селе Кубовая составлен настоящий Акт

в том, что изъято имущество кулацкого хозяйства Терентьева Игната Кузьмича.

Таким образом были составлены ещё два акта. Мезис подозвал красноармейцев, и те поставили подписи на всех бланках, затем позвал Клемешева:

– Пётр Панфилович, я описи составил. Сельхозинвентарь и часть имущества я оставляю. Позже привезу квитанцию из отдела финансов, оформишь по закону. Пока пиши расписку.

Красноармейцы уложили оставшееся добро на телеги. К вечеру уполномоченный вместе с высылаемыми семьями кулаков выехал на станцию Заводская. Якова Ширинкина отправили в больницу села Барлак.

Через неделю Тарас Сизов объявился в окрестностях Покровки. Местные жители стали поговаривать о какой-то повстанческой армии, выступающей против коммунистов и комсомольцев. И командиром там – Тарас Сизов. Власти насторожились, но пока меры не принимали. И раньше замечались грабежи и убийства, поэтому исчезновение двоих активистов села списали на залётных бандитов, действующих в одиночку.

«Повстанческая армия» Сизова

Конный разъезд Сизова остановился переночевать на Ломовской даче, ныне кордоне Барлакского лесничества. Дом лесничего выделялся отдельным строением, и с него просматривалась вся округа: большое, заросшее бурьяном поле, через которое шла дорога в город, окраина леса и часть обрыва берега реки. На краю поля стояло три дома, принадлежащих лесничеству, поодаль от дороги виднелись остатки полузасыпанных землёй и заросших травой не то складов, не то амбаров.

Разъезд возвращался из разведки, проверив ближайшую железнодорожную станцию Заводская, на которую прибыл пригородный поезд. С поезда сошли местные жители и разбрелись по своим домам. Лишь один пассажир моложавого вида, с рыжей бородой, вскинув на плечи небольшую котомку, решительно зашагал по пыльному просёлку в сторону села Кубовая. Просёлок проходил мимо кордона, вот там и решили разведчики подождать прохожего. Заодно можно было и переночевать у сочувствующего повстанцам лесничего.

Мужики спрятали лошадей в лесу, за домом, и сели за стол, выставив наблюдателя. Через час показался мужчина. Он шёл неторопливо, помахивая хворостиной. Поравнявшись с времянками бывших складов, он остановился, удивлённо огляделся и направился к дому лесничего.

Повстанцы приготовились к встрече. Трое спрятались за занавеской, отделяющей полати от кухни. Старший, рябой мужик, остался сидеть за столом, делая вид, что пришёл в гости к хозяину и пьёт с ним чай. На столе стоял блестящий медный самовар. Хозяин держал одной рукой кружку, от которой шёл ароматный пар, другой вытирал платком обильный пот, выступающий на лбу. А рябой наливал чай в блюдце прямо из самовара, брал тремя пальцами и со смаком прихлёбывал. На колени он положил обрез, прикрыв его полотенцем. Владелец котомки подошёл к крыльцу, тщательно вытер ноги о лежавший у порога коврик и постучал в дверь.

– Не заперто! – крикнул лесничий. Обладатель рыжей бороды переступил порог и поздоровался:

– Доброго здоровьица.

– И тебе не хворать. С чем пожаловал, куда путь держишь? – с усмешкой ответил рябой. Молодой человек вытащил из внутреннего кармана сложенную вчетверо бумагу:

– Вот демобилизовался. Прослышал, что близ Новосибирска разворачивается сельское строительство, попросился добровольцем. А тут вижу: селение. Может, есть для меня дело?

– Дел много. Но надо бы разобраться получше: кто ты есть, – рябой развернул бумагу. Делая вид, что внимательно читает предписание, он незаметно дал знак спрятавшимся соратникам. В ту же секунду на мужчину навалились укрвавшиеся за занавеской разведчики. В мгновение всунув в рот кляп, все трое деловито запыхтели, пеленая пленника по рукам и ногам. Пеньковая верёвка цепко впилась в загорелую кожу, отчего неподвижно лежавший человек громко замычал.

– Не нравится, – рябой ухмыльнулся. – Ничего, это ещё цветочки.

Связав пришельца, мужики принялись изучать документы.

– Ты смотри – комсомол? Суков Михаил Агафонович. Слышь, Рябой, что с этим парубком делать будем? Может, разрежем на куски и закопаем? Никто не хватится, – один из разведчиков вытащил из-за пояса топор.

– Охолонь, Макар. Мы его к Тарасу свезём. Пусть он и решает, что с ним делать. Может, это засланный. Неплохо бы узнать, зачем на самом деле шёл. А закопать всегда успеем, – Рябой остановил нападавшего.

– Как скажешь. Ты командир, – разведчик нехотя спрятал топор. – Живи пока, Михаил Агафонович. Ночку полежи тут спокойненько, а завтрева доставим к Тарасу. У него разговор быстрый.

Разведчики кинули связанного на пол, сами попадали на полати и попытались заснуть. Ночью громыхало. Сначала по небу гоняло небольшие тучки. Ветер дул со всех сторон. Повстанцы с вечера посматривали на небо, ожидая ливня. Поэтому, когда стемнело, на всякий случай перевели лошадей под навес. Дождь начался внезапно. Ветер поднял пыль на дороге, и небо сразу затянулось чёрными низкими тучами. Тяжёлые капли дождя вначале нехотя упали на землю. Через минуту хлынул ливень, загрохотал по крыше, и в низинах заблестели лужи. Ветер усилился. Он поднимал тучи брызг и с силой кидал в окна. Дом стонал и скрипел, но стоял крепко. Под шум дождя и грохот ветра разведчики заснули коротким сном. Только Рябой несколько раз вскакивал, очумело осматривался по сторонам и снова укладывался рядом с товарищами.

Утро выдалось солнечным, как будто и не было ураганного ветра и ливня. Только большие лужи напоминали о ночном ненастье. Повстанцы встали с первыми лучами, вынесли перемотанное верёвкой тело и взвалили на одну из лошадей, затем вскочили в сёдла и направились к месту базирования «армии» Сизова. Через некоторое время показалась мельница, которая казалась заброшенной. Поравнявшись с домом, Рябой огляделся и, убедившись, что поблизости никого нет, протяжно свистнул. Услышав ответный свист часового, направил лошадь к мельнице и въехал под навес, когда-то предназначавшийся для сбора зерна.

Часовой бросил взгляд на странную поклажу, но ничего не сказал, только посторонился, пропуская всадников. Разведчики сняли ношу и внесли её в довольно просторное помещение. В полумраке комнаты сквозь забитые досками окна слабо проступали лучи солнечного света. Возле двери стояли два стула, на которых сидели молодые «повстанцы» с обрезами на коленях. По углам, на соломе, спали бородатые, мрачного вида мужики. Посреди, за когда-то богато инкрустированным витиеватыми завитушками столом, в ободранном кожаном кресле сидел молодой мужчина и чистил наган. Мужики бросили ношу возле стола и отошли в сторону. Старший протянул документы:

– Тарас, вот смотри. Сам попался. Не знаем, зачем направлялся в нашу сторону. Комсомолец.

– Комсомолец?! Поглядим, какой он комсомолец. Я думаю: для начала мы нарежем ремней с его кожи, заодно узнаем, куда и зачем шёл. Вытащите у него кляп. Послушаем, что он будет петь. Дай-ка мне палаш, – Тарас попробовал протянутый палаш на остроту. В это время лежавший на полу человек, выплюнув изо рта остатки кляпа, заорал:

– Тарас, ты что, охренел! Это же я! Васька!

– Какой такой Васька? – задумчиво переспросил Сизов, потом встрепенулся и, вглядевшись в лицо связанного, воскликнул:

– Васька!? Ломов!? А ну, быстро развяжите!

Мужики споро освободили пленника от пут и усадили на стул. Ломов присел, разминая затёкшие руки:

– Здоровы же, Тарас, твои соратники. Чем ты их кормишь?

– Какой там, «кормишь»! Полуголодные ходим. Всё подчистили комсомольцы. Чтоб им поперёк горла встал наш хлеб. Видал мельницу? Раньше очередь из подвод стояла. Теперь вот травой зарастает, нет у мужиков хлеба. Всё по налогам подчистили. А мужики от злости такие шустрые. Шибко досадили местные комсомольцы. Активисты, чтоб им. Да ладно, ты-то каким образом здесь? Вы же с Лебедевыми вроде в девятнадцатом на восток мотанули?

– Мотанули, да так, что в Китае оказались. Слушай, Тарас, я, пока твои орлы меня тащили, всё-таки изголодался. Мне бы хоть корочку хлеба.

– Найдём тебе корочку, и что-нибудь для сугрева души. Ну-ка, мужики, тащите, что там для разведчиков оставили. Заодно друга моего накормим, – обратился Сизов к обступившим командира повстанцам. Здоровенный дядька в зелёной рубахе, подпоясанной широким ремнём, внёс котелок густого кулеша и неполный штоф самогона:

– Не погнушайтесь. Чем богаты.

Вокруг стола расселись разведчики, остальные разошлись и занялись своими делами. Сизов разлил самогон по кружкам, и все выпили за встречу. Закусывая кулешом, Ломов обратился к другу:

– А ты что не спрашиваешь, почему я здесь?

– Зачем спешить? Сам расскажешь. Мне торопиться некуда.

– И то правда. Да и рассказывать особо нечего. Ты-то как дошёл до жизни такой? Вроде, отец шибко богатым не был и за Советскую власть агитировал. А ты круто повернул в обратную сторону.

– Что с того, что агитировал? Большевики обещали всю власть передать трудящимся. Он и клюнул на эту приманку. Ты же помнишь: мы и до них нормально жили, потому что дело делали. Отец, пусть земля ему будет пухом, уважаемым человеком был. Пять водяных мельниц держал, заезжий двор, восемнадцать человек у нас работало. Может, и не шибко богато, но зажиточно жили. Как большевики пришли, четыре мельницы им отдал. А что они с ними сделали? Всё порушили. Одна наша работала, да и та на ладан дышала, пока совсем налогами не задавили. Вот всё, что осталось. Сейчас вон меня в кулаки записали. Последнюю корову хотели отнять. Вначале пятикратку объявили, а потом и вовсе комсомольцы в село явились, арестовать хотели. Хорошо, не с меня начали. Еле ноги унёс.

– А жена как? Ты ведь, наверняка, женат.

– Жена у дальних родственников. Слава Богу, у неё другая фамилия. Мы сначала к ним подались. Я её там оставил, а сам сюда вернулся. За всё они мне ответят.

– Как же ты теперь?

– Думаю, меня совсем во враги народа записали. Это уж точно – расстрел. Ничего, попорчу я им кровушки. Пожалеют большевики, что сразу не схватили. Вовремя я ушёл. А те, кто не сумел уйти… Я тебе кое-что покажу.

Тарас встал, чуть прихрамывая, подошёл к висевшей в простенке между окнами полке с немногочисленной посудой, пошарил сбоку и вытащил грязный клочок бумаги:

– Вот письмо мне передали от свояченицы. Слушай, где это? – он беззвучно пошевелил губами, отыскивая нужную строчку.

– А-а, вот: «Выселяли нас так: мужей забирали в тюрьмы, а семьи выгоняли с детьми на улицу, запрещая пускать в дома даже детей… Ночью приказали в один час собраться в дорогу… До Красноярска мы везли муку, а в Красноярске ее отобрали всю, и теперь мы питаемся подаяниями по домам. Кулаков среди нас мало, больше бедноты… Насилие, грубость и хамство терпим особенно от милиции и уполномоченного…». Что творят большевики! Трудовому человеку продыха не дают. Отец горбатился, я дни и ночи работал, и всё – прахом. Давай выпьем за наших отцов. Счастье, что они не увидели такое.

Тарас разлил остатки самогона, друзья, как по команде, одновременно встали и молча выпили.

Ещё немного помолчав, Ломов заговорил:

– Тарас, я полстраны проехал, увидел, что большевики прочно власть взяли. На что ты надеешься?

Сизов как-то весь обмяк и задумался, опустив голову. Затем поднял, надвинулся к самому лицу собеседника, зло посмотрел в глаза и, сжав кулаки, прохрипел:

– Пока жив, я их давить буду.

Отвернувшись к стене, он смахнул нечаянно набежавшую слезу и внезапно спросил:

– Всё-таки ты-то зачем приехал?

Ломов усмехнулся:

– У меня дела кое-какие на отцовской даче. Нет ли среди твоих бойцов людей оттуда?

– Зачем тебе? – удивился Тарас.

– Понимаешь, мне одну вещь надо найти.

– Ага, за добром отцовским прибыл? – расхохотался Сизов.

– Да каким там добром! Так, по мелочи.

– За мелочью жизнью ты бы рисковать не стал. Найти не можешь?

– За десять лет всё так изменилось. Да и мальцом я был, многое подзабыл.

– Изменилось, ещё как. Помню, у твоего отца склады напротив дома стояли. Со всей округи муку свозили. Подводы чуть не от самой Заводской выстраивались. Нет больше складов, и муки нет, и зерна, чёрт возьми, нет. Ни хрена нет. Всё растащили и пожгли. А зачем? У нас что? Леса на дрова не хватает? Нет, давай рушить! Зачем порушили? Зато вспахали! Ну и что? Всё равно травой заросло. Берёза в три обхвата стояла! Спилили красавицу! И пня не оставили! – Сизов не на шутку распалился, снова вскочил, опрокинув кресло и со стоном заломил руки.

– Слушай, Тарас. А ты не помнишь, где она стояла? – перебил Ломов.

– Кто? – вскинулся Тарас.

Ломов рассмеялся:

– Не кто, а что. Ты только что о берёзе говорил.

– А-а, берёза? Да кто ж теперь вспомнит, где она стояла. Вроде, напротив амбаров, – спокойным голосом, как ни в чём не бывало, ответил Сизов.

– А амбары где стояли?

– Что ты прицепился со своей берёзой! Понимаю. Где-то рядом добро. Но там всё перепахали! Иди сам, ищи это место.

– Придётся. А из стариков на даче никто не остался?

– Как же, живёт там божий одуванчик. Да ты его хорошо знаешь: бывший ваш дворецкий, – фыркнул Сизов, но Василию было не до смеха, он продолжал гнуть своё:

– Мне бы с ним встретиться.

– Встретишься. Лесник – наш человек. Может, тебе к нему в помощники пойти?

Василий обрадовался:

– Мне это и надо.

Тарас поманил Рябого и распорядился, чтобы тот свёл Ломова с лесником.

Через два дня в лесхозе появился новый работник. Рыжий парень с лицом, густо усыпанным веснушками, ходил по территории хозяйства и, измеряя шагами некоторые участки, что-то заносил в тетрадь. Лесник объяснил жителям лесхоза, что помощник прибыл из города и здорово облегчил его деятельность на благо укрепления власти. Лесничество берёт на строгий учёт каждое дерево и не позволит разбазаривать народное имущество. Сельчане постепенно успокоились.

Собрание

Между тем над Василием Бугаевым стали сгущаться тучи. Частые походы в соседнее село привлекли внимание комсомольцев. Выселение кулаков и прямое покушение на осодмиловца взбудоражило молодёжь. Вражда между соседними поселениями привела к всеобщей подозрительности. Бугаеву приходилось тайком встречаться с Полиной. Опасность подстерегала со всех сторон. Свои комсомольцы не отходили далеко от селения, опасаясь бандитских налётов, а кубовинские парни запросто могли покалечить, а то и совсем лишить жизни. Поводов для этого было предостаточно. Последние акты раскулачивания окончательно настроили соседнее село против комсомольцев. Поэтому Василий, тайком пробираясь к любимой, следил и за своими ребятами, и за кубовинскими. Но нет такой тайны, которую можно скрыть от бдительных соседей.

Однажды, возвращаясь домой после тайного свидания, Бугаев наскочил на одного из осодмиловцев, который периодически обходил посёлок. Парень в темноте не узнал его и с перепугу выстрелил в воздух. Поднялся переполох. На выстрел сбежалось всё население. Василия обвинили в попытке создания паники и всеобщего страха. Как только он ни оправдывался, но товарищи как будто не слышали. Тут же кто-то предложил вынести персональное дело Бугаева на всеобщее собрание. Так как очередное собрание было намечено на субботу, то здесь же поставили вопрос «персоналки».

На следующий день на стене конторы появилось объявление о комсомольском собрании. Первым стоял вопрос:

«Об очередных задачах комсомольской работы, в свете решений пленума ЦК ВКП (б)».

и вторым:

«Персональное дело Бугаева Василия».

Так как субботний день был так же загружен, как и все дни недели, приняли решение собраться в конторе после рабочего дня. Поздним вечером в помещении конторы собралась вся комсомольская ячейка. На собрании присутствовал Клемешев, как руководитель вверенного хозяйства и единственный коммунист. Он скромно присел позади, и как ни уговаривали комсомольцы занять место в президиуме, наотрез отказался. Собрание в обычном порядке выбрало председателя и секретаря. Затем слово предоставили Клемешеву. Пётр Панфилович вышел к столу, солидно откашлявшись, зачитал решение пленума ЦК партии и прокомментировал в свете необходимых задач хозяйства. Затем снова сел на свой стул. В прениях выступали штатные ораторы с казёнными фразами о долге, о свершениях. В конце зачитали резолюцию: «взятая партией линия правильная, и комсомольцы принимают задачи к исполнению».

Вторым вопросом стояло персональное дело Василия Бугаева. И вот тут начался шум. Часть комсомольцев была за Василия, часть против. Противники настаивали на исключении, аргументируя тем, что Бугаев связался с кулацкими элементами и поэтому является врагом. Другая часть, стараясь перекричать товарищей, доказывала невиновность Василия. Председатель попытался унять тарарам, но у него ничего не получилось. Тогда он умоляюще посмотрел на Стадникову. Маруся вскочила на табурет и оглушительно свистнула. Шум мгновенно затих. Все ошарашено уставились на секретаря, явно не скрывая удивления. Клемешев, до сих пор молча наблюдавший за перепалкой, невольно рассмеялся.

Комсомольцы расселись по местам, и в установившейся тишине председатель предоставил слово Ивану Грачёву. Соседи задвигали стульями, пропуская Ивана к столу. Грачёв встал возле секретаря, разинул было рот, но место почему-то ему не понравилось, и он перешёл на другую сторону. В зале кто-то хихикнул. Председатель постучал по стакану, призывая к серьёзности, и обратился к выступавшему:

– Грачёв, не тяни резину. Говори и уходи.

– Я сейчас. Я вот что хочу сказать! – громко заговорил Иван. – Вчера я был в больнице у Якова Ширинкина. Рана, товарищи, затягивается плохо. Задето лёгкое, идёт воспаление.

– Давай по существу! – раздались голоса. – Это мы и без тебя знаем!

– Тише, товарищи! Я по существу! Пострадал наш товарищ в борьбе с кулацким отребьем! А в это время Василий Бугаев связался с подкулачниками и преспокойно встречается с Полиной! А фамилия у неё, как вы помните, Ваганова! Не родственница ли она мироеда Петра Ваганова, который чуть не убил Якова?!

При этих словах снова поднялся невообразимый шум. Грачёв поднял руку, успокаивая не на шутку разошедшихся комсомольцев. Дождавшись тишины, он продолжал:

– Я считаю, что это самое натуральное делячество и проявление правого уклона, и прошу поставить вопрос принципиально. Вредителей, которые тащат страну в мрачное прошлое, вон из наших рядов!

Снова все зашумели. Раздались крики:

– Что ты предлагаешь?! Говори конкретно!

Грачёв взмахнул кулаком:

– Я и говорю конкретно! Исключить Василия Бугаева из комсомола, и пусть катится на все четыре стороны!

Тотчас установилась тишина. Многие не ожидали такого поворота и невольно стали примерять на себя неожиданное предложение. В тишине послышался громкий скрип отодвигаемого стула. Присутствующие как по команде обернулись на звук. Это встал со своего места Клемешев:

– Вот что, друзья мои, – начал он, проходя к столу. – Наш вождь товарищ Сталин сказал, что уже произошёл коренной перелом в развитии страны от отсталого хозяйствования к передовому. Построение социализма – дело времени. Наша с вами задача – ускорить этот процесс. На пути много недругов, но не надо перегибать, причисляя к врагам всех по подозрению. Кто такой Василий Бугаев? Он разве враг? Это ваш товарищ, который вместе с вами работает, вместе с вами живёт, дышит одним с вами воздухом. Ты, Иван, призываешь исключить его из комсомола. А за что?

– Я как все! Что ячейка решит! – подал голос Грачёв.

– Погоди, Иван. Предложение твоё мы уже выслушали. А почему исключить? Только потому, что он встречается с Полиной? А фамилия Поли – Ваганова. Ну и что? Ежели я полгода гонялся за атаманом Семёновым, мне теперь что, нашего уважаемого полевода Ивана Лукича Семёнова к стенке ставить?

Поднялся смех. Некоторые комсомольцы зааплодировали.

– Подождите смеяться, – Клемешев ударил кулаком по столу. – Кто-нибудь из вас поинтересовался, кто такая Полина?!

– А что интересоваться? Мы всех девок в Кубовой знаем! – раздались весёлые голоса.

– Знаете? Что же вы на неё клеймо навешиваете! Семья у Полины наибеднейшая, многодетная. Сама Полина работает в коммуне, а то, что фамилия у неё Ваганова, так полсела носит эту фамилию. А ваши рассуждения пахнут политической неграмотностью и близорукостью. Вы самого Василия спросили? Может, он жениться хочет!

Клемешев безнадёжно махнул рукой и прошёл на своё место, а комсомольцы зашумели, обмениваясь мнениями.

Председатель собрания постучал по стакану и, дождавшись тишины, обратился к Бугаеву:

– Василий, вот и скажи. Может, ты жениться хочешь?

Василий Бугаев встал, вытер пот, обильно струившийся со лба, и хрипло произнёс:

– Ну да, хочу.

Снова поднялся шум, раздались голоса:

– Даёшь резолюцию: Бугаеву жениться!

Девушка, писавшая протокол, толкнула локтем председателя собрания:

– Мне что? Писать это?

– Погоди писать, – председатель обратился к собранию:

– Резолюцию можно вписать, а может, сама Полина не согласна!

– Я согласна! – послышался голос от входа. Шум прекратился, и все взгляды устремились к двери. В дверном проёме стояла Полина Ваганова. Она плакала.