Текст книги "Малахольный экстрасенс"

5

– Вы кого привезли, а?

Мой палец указывает на скрюченное существо в инвалидной коляске. Человеком назвать его нельзя, и дело не в искореженных конечностях. Такое мы худо-бедно лечим. На круглом, перекошенном лице ребенка отсутствуют признаки разума. Бессмысленный взгляд, вытекающая изо рта струйка слюны.

– Я вас спрашиваю?

Молчат. Мужчина и женщина лет тридцати, одеты не богато. У женщины на голове платочек, несмотря на жару – наверняка, верующая. У родителей детей-инвалидов это через одного. «Як плоха, так до пана Бога!» – говорят католики. Мать вот-вот заплачет.

– Диагноз? – спрашиваю у мужчины. – Быстро! Только не врать!

– Идиотия, – бормочет он.

– Вам говорили, что не исцеляю олигофренов?

– Говорила! – включается Маша. – Я всем говорю.

– Ну, и? – смотрю на мужчину.

– Может, глянете? – вздыхает он. – Мы заплатим.

– Что я вам, Чумак? Или Кашпировский? Это они исцеляют от всего и всех – только плати. У меня узкая специализация: ДЦП без признаков олигофрении. Зато с гарантией. Остальное – нет. Увозите! Живо!

Клиенты выкатывают коляску с идиотом из офиса. Женщина всхлипывает. Насрать! Идиоты, как и их ребенок.

Срываю с головы докторскую шапочку и бросаю на стол.

– Маша, у нас форточка. Есть замена?

– Сейчас! – она утыкается в монитор компьютера и начинает стучать по клавиатуре. – Вот. Украинцы, неделю как в гостинице живут. Приехали сами, предварительно не звонили, им еще неделю ждать. Девочке одиннадцать лет, не ходит. Остальное в норме.

– Телефон у них есть? Звони!

Секретарь придвигает аппарат и начинает накручивать диск. Достаю из кармана пачку «Мальборо», зажигалку и прикуриваю. Маша даже ухом не ведет. В нашем офисе не дымят – сам такое установил, но сейчас босс зол, поэтому лучше промолчать. Умница…

– Будут через полчаса, – сообщает Маша, положив трубку. – Они на машине. Обрадовались.

– Замечательно! – я выкидываю окурок в открытое окно. – Завари чай, пожалуйста…

Полтора месяца пролетели в хлопотах. Сарафанное радио работало: слух о том, что в Минске появился экстрасенс, который лечит ДЦП, разлетелся по республике и проник за ее пределы. Появились пациенты из России и Украины, но пока преобладают белорусы. Телефон офиса разрывается. Маша принимает звонки, расспрашивает клиентов и записывает их в очередь. Та возникла и растет. Практика показала: более троих детей в день исцелить не получается – силы не хватает. После сложных случаев вовсе ощущаю себя выжатым лимоном, требуется несколько часов, чтобы прийти в норму. Да еще придурки с олигофренами… Не всегда удается их отсечь. Скрывают умственную отсталость у детей, надеясь, что проскочит, хотя Минздрав в лице Маши строго-настрого предупреждает. Надеются на халяву. Дескать, экстрасенс исцелит – куда он денется? Ага! Я вам не Господь Бог. Как-то обследовал олигофрена: не голова, а очаг с горящими углями. Чтобы погасить такой жар, нужен айсберг, не меньше того, что Титаник потопил. Потому хитропопых заворачиваю, иногда матом. «Как же так? – скажете вы. – У людей беда. К ним нужно относиться мягше, а на вещи смотреть ширше». Я, что ли, виноват в их беде? Сказано: за такие случаи не берусь, чего претесь? Да еще отодвигая в сторону детей, которым можно помочь.

Нежданно-негаданно у нас появился офис, где я принимаю пациентов. Вышло случайно. В июне на дверях моего подъезда появилось объявление: ЖСК собирал членов кооператива. На собрании огласили неприятную новость: вводятся членские взносы, которые раньше не платили. Дело в том, что в одном из трех домов нашего ЖСК есть служебное помещение, изначально заложенное в проект по просьбе ЖЭСа. Там размещалась одна из контор коммунальников. Первый этаж, две комнаты: большая и маленькая, туалет. Ванной нет, но зато отдельный вход с крыльцом. Сказка, а не офис. ЖЭС оттуда съехал: для него построили отдельное здание, где коммунальники собрали все службы. ЖСК остался без арендной платы, из которой финансировал расходы, и руководство кооператива не придумало ничего лучшего, как ввести членские взносы. Желавших занять пустое помещение не нашлось.

Дичь, конечно. Через пару лет такие офисы в обжитых районах будут расхватывать как горячие пирожки. Магазинчик, парикмахерская, массажный салон… Только на дворе 1990 год, легального частного бизнеса не существует. Предложение председателя вызвало недовольство – никто не любит платить. Понеслись крики: «А какие у вас зарплаты? Что вы там вообще делаете?» и прочее. Председатель пытался оправдаться и тем самым вызвал еще большее возмущение. Воцарился балаган. Прекратил его я. Взобрался на сцену (собрание шло в актовом зале школы) и шепнул председателю пару слов. Тот заулыбался и дал знак собранию притихнуть.

– Товарищи! – объявил радостно. – Член нашего ЖСК Михаил Иванович Мурашко предлагает отдать пустующие площади ему в аренду. Платить обещает аккуратно. Если согласны, взносы не понадобятся. Кто за это предложение – голосуем!

Вверх взметнулся лес рук. Так я получил офис в трехстах метрах от дома. Пришлось, правда, побегать. Для начала выяснилось, что официально сдать нежилое помещение частному лицу нельзя – это не квартира. СССР, тудыть его в качель! В результате на свет появился кооператив «Биоэнергетика», чьей специализацией стало оказание помощи гражданам, подвергшимся негативному воздействию со стороны энергетических вампиров, ведьм, колдунов, шаманов и прочей нечисти. Почему не лечение ДЦП? Оказывать медицинские услуги не имеем права в силу отсутствия нужного образования. А вот колдунов гонять – пожалуйста, диплом не нужен. Я, признаться, хохотал, сочиняя эту дичь. Прикололся. Думал: выгонят. К моему изумлению, в исполкоме даже не поморщились – схавали на раз. «Био» получил путевку в жизнь. Чиновники рьяно выполняли установку партии по развитию кооперативного движения. Еще одна галочка в отчет – это же замечательно! А кого там кооператоры гоняют – без разницы.

Мы открыли счет в банке, получили печать и чековую книжку. Кто мы? Я, Тамара и Маша, жену решил не привлекать. Галя, впрочем, не рвалась – работать нужно! Тома стала бухгалтером, Маша – секретарем-референтом (мы ей даже трудовую книжку завели – большое дело, если кто понимает), председателем избрали меня. Единогласно, между прочим. (Смех в зале.) Теперь часть клиентов оплачивает лечение через банк. Из этих денег погашаем счета за аренду и коммуналку, выдаем зарплаты работникам. Томе – 150 рублей, Маше – 100, мне – 300. Ну, так я босс… Все официально, с уплатой подоходного налога. Налог на доходы кооператива? Тоже платим – целых три процента с оборота, такую ставку установило государство. Еще не смешно? Как вам право в любой момент снять со счета в банке наличные без всяких ограничений? Идиоты! Хочешь угробить государство – создай такие условия бизнесу.

Тома и Маша рады. Ушли времена, когда они считали каждую копейку. 250 рублей в семью (чуть меньше – налоги все же) дополнительно к зарплате и пенсии делают их состоятельными. Кроме денег, перепадают подарки. В июле Маше исполнилось семнадцать. Я вручил ей джинсовое платье-сарафан и импортные босоножки, приобретенные у Клары. Сказать, что девочка пришла в восторг… В той жизни моя вторая жена Инна как-то рассказала: студенткой она мечтала о джинсовом платье-клеш, в каком ходила ее преподаватель. Полжизни бы не пожалела. Маша даже всплакнула. По утрам, косолапя и опираясь на трость, она идет на работу. Двигательные функции ног у нее восстановились, но мышцы и суставы пока слабо держат тело. Несмотря на это, Маша вышагивает как принцесса. Подумаешь, трость! Зато такого прикида нет ни у кого из сверстниц по соседству.

Девочки стараются. Тома, к примеру, занялась приведением офиса в порядок. От коммунальников нам достался вытертый линолеум на полу, отклеившиеся от стен обои и почерневшие потолки – в комнатах курили. Тома нашла материалы и людей, и они за три дня привели офис в порядок. Она же позаботилась о мебели и телефоне. Линия для него в офисе имелась, но аппарат и номер забрал ЖЭС. Небольшой донат руководству АТС – и вопрос решен. Причем мы сделали рокировку: номер Томы получил телефон офиса, ей же выдали новый. Думаю, понятно, почему. Обошлось на удивление дешево – менее тысячи рублей за все.

Мой счет в сберкассе пухнет. Денег хватает на машину, причем, по ценам вторичного рынка, которые в разы выше государственных. Но, прежде чем купить, следовало позаботиться о правах. Я сходил в школу ДОСААФ, поговорил с директором. Беседа вышла задушевной, чему в немалой степени способствовали бутылка импортного виски и двести рублей в красивом пакете. Директор посадил меня за руль учебных «жигулей», и мы прокатились по Минску. Рассекать по пустынным улицам было удовольствием: трафик никакой, нет ни пробок, ни идиотов в крутых тачках. Ясень пень, что замечаний у директора не возникло – ну, так столько лет за рулем. Мне выписали свидетельство об окончании школы, экзамен в ГАИ сдал сходу. Осталось купить авто…

Обзавелись мы и компьютером. ЕС-1841 белорусского производства – последний писк советских персоналок. Стоит дорого, но и такие в дефиците – частнику не купить. Но тут Тома постаралась. Один из ее знакомых предложил вариант. В их конторе случился пожар, в огне пострадала оргтехника. Ее списали и сдали в утиль, что подтверждали безупречно составленные документы. На деле компьютер уцелел, его требовалось сбыть за наличные – человеку, который не станет болтать. Мы поторговались, я заплатил и получил почти новый девайс. Мощный аппарат! Целый мегабайт оперативной памяти и 10 мегабайт на жестком накопителе типа «винчестер». Манипулятор «колобок» – мышка, проще говоря, пять с четвертью дюймовый накопитель для гибких дисков. Монитор, правда, черно-белый. Плюс принтер – матричный, естественно. Я сам установил и настроил машинку, научил работать Машу. Она освоила вмиг – что значит юность! – и лихо стучала по клавиатуре, вызывая уважительные взгляды посетителей. Это я в сорок лет мучился, купив первую персоналку, и глядел на нее, как баран на новые ворота. Нашел специалиста – мальчика четырнадцати лет, который объяснял тупому дяденьке, как и куда тыкать пальчиком, и что за этим последует. Маша просто лучилась удовольствием: отныне она не какой-то там секретарь, а цельный оператор ЭВМ! Редкая и уважаемая профессия в СССР. Базу пациентов мы храним на жестком диске и дублируем на гибких «флоппиках». Шаблоны документов, заготовки текстов – все в памяти ЕС. Можно обойтись без нее, но я просто не представляю себе жизни без компьютера, пусть даже убогого. И клиентов безумно впечатляет – это вам не у бабки Федоры…

Ценное имущество могут спереть, потому кооператив в моем лице заключил договор с милицией. На окна и двери поставили датчики. Маша приходит офис и, открыв дверь, первым делом звонит в отделение охраны, называя номер и пароль. Чтобы сдать офис под охрану, звоним из дома или из телефона-автомата. А что делать – ключей-таблеток пока не придумали.

Кооператив работает без выходных. Разве что в воскресенье принимает пару пациентов вместо трех. Процесс отлажен до мелочей. Прибывающих детей и их родителей встречает улыбчивая секретарь-референт за компьютером. Усаживает за стол, предлагает чай. Затем из глубины офиса появляется экстрасенс в белом халате и такой же шапочке. Тома предлагала пошить мантию, я отказался – в мантиях ходят жулики, а у нас солидное учреждение. На глазах родителей экстрасенс обследует ребенка и выносит вердикт, родители дают согласие на процедуру, подписав соответствующий бланк. Маша распечатывает их на принтере. Пока работаю, заносит в компьютер информацию о пациенте. Хай-тек по нынешним временам. Заодно помогает пациентам расставаться с деньгами без переживаний. Я не стал менять тариф – более того, снижаю его для бедных. Ху их ху из клиентов, видно сразу: по одежде, обуви, украшениям. Богатые платят больше, если хотят быстрее – для них и работаем по выходным. Любой каприз за ваши деньги – это правило из будущего пока не знакомо в СССР. Воспринимают «на ура». Деньги в СССР значат мало, в цене – связи или «блат» по-местному. Персонал на сверхурочные не жалуется, потому как получает 50 рублей за рабочий выходной. А теперь посчитайте, сколько тех дней в месяце? И умножьте…

Даже Галя присмирела. Дома меня ждет вкусный обед, ночью – секс. Я свел жену с Кларой, оплачиваю выбранное тряпье. Даю денег. Каждую неделю жена приходит в свой гастроном в обновке. «Вот, купила, – говорит, демонстрируя очередную блузку или босоножки. – Двести рублей отдала. Миша говорит: «Пустяк! Я тебе еще куплю». Торговля писает кипятком и плюется ядом. Галя, рассказывая, хохочет. Она обрела то, о чем долго мечтала: без ума, таланта, образования и великого труда взлетела на недосягаемую для товарок высоту. А всего-то удачно вышла замуж. В моем времени это станет трендом, здесь пока не распространено. В СССР пока верят в любовь…

Беда подкралась там, где ее не ждали. Как-то вечером в моей квартире зазвонил телефон. Я как раз курил на кухне: Галя на работе, могу себе позволить. Я загасил окурок и прошел в прихожую. Снял трубку.

– Алло?

– Миша?

– Я, о свет моих очей. Здравствуй, Люся!

– Добрый вечер! – хмыкнули на другом конце провода. – Только я не твой свет.

Ну, да, как мужчина я Люсю не интересую – женат.

– Как скажешь, златокудрая пери.

– Мурашко! Прекрати!

Поясню. Мне звонит бывшая коллега Люся Гусейнова. Познакомились мы в редакции «Советской Белоруссии», где Люся работала еще до моего прихода в газету. Несмотря на фамилию, Люся – белоруска. Училась в МГУ, где познакомилась с горячим азербайджанцем. Вышла замуж и укатила с супругом в Баку. Но семейная жизнь не задалась: Люся развелась и вернулась в Минск. Что там у них произошло, не в курсе, Люся не рассказывала, но догадаться несложно. Это только КПСС считает, что в СССР появилась новая общность людей – «советский народ». На деле сломать вековые обычаи и привычки за короткий срок сложно. Мой знакомый таджик говорил по этому поводу: «Советской власти – 70 лет, а Корану – полторы тысячи…» С Люсей мы сдружились на почве страсти к чаю. Ей удавалось где-то доставать хороший, на мою долю выпадала покупка выпечки и прочих вкусностей. Отношения сложились приятельские. Я подначивал Люсю, расточая комплименты на восточный манер, она делано сердилась, но принимала благосклонно. Женщины любят, когда ими восхищаются, пусть даже неискренне.

– Что заставило быстроногую лань с глазами, как два озера, вспомнить о ничтожнейшим из ничтожнейших?

На лань Люся похожа, как бульдозер на мотоцикл. Скорее, на дойную корову с выменем до земли. На Востоке такие женщины в цене.

– Мурашко, прекрати! – рявкнула Люся. – У меня серьезный разговор. Я сердита на тебя.

– Почему, о мой сладкоголосый соловей?

– А по лбу? – поинтересовалась Люся. – Больно и с размаху?

– Молчу! – поспешил я. Когда Люся злится, лучше не возражать. Огребешь.

– До меня дошла весть, что в Минске появился сильный экстрасенс, который лечит детский церебральный паралич, причем весьма успешно. В Минздраве на ушах стоят, собираются создавать комиссию по изучению феномена.

Ну, да, специализация Люси в журналистике – медицина. У нее серьезные подвязки среди врачей и в Минздраве. В последние годы подруга сдвинулась на эзотерике. Это она откопала бабку Федору, написав о ней цикл статей. В результате деревенскую целительницу стали осаждать толпы больных. Никому из них Федора не помогла, но ведь это не важно, правда? Бабка рубит бабло – позже она купит детям квартиры в Минске, – Люся получила славу. Но ведь как быстро пронюхала! Не ожидал. Думал: у меня есть время.

– Я стала наводить справки и с изумлением узнала, что этот экстрасенс – мой друг Миша. Бывший друг, – уточнила она. – Потому что то, что он творит чудеса, мне не сказал. Узнала от посторонних людей.

– Да какие там чудеса? – попытался соскочить я. – Так, опыты.

– Три десятка исцеленных детей – это опыты?! – возмутилась Люся. – В то время как за официальной медициной нет ни одного такого случая? Кто может похвастаться таким результатом?

Не бабка Федора – точно. Кстати, три десятка – устаревшая информация. Счет приблизился к двум сотням.

– И чего ты хочешь, ясноликая, от бывшего друга?

Слово «бывший» я выделил интонацией.

– Написать о тебе статью.

– Нежелательно, – вздохнул я.

– Почему? – удивилась она.

– Потому что после публикации возле моего дома и офиса встанут толпы людей. У меня узкая специализация – детский церебральный паралич, причем в легкой стадии, без олигофрении. Но народ прочтет и решит: это же экстрасенс! Чумак и Кашпировский в одном флаконе. Ему все по силам. Повезут ко мне раковых больных и прочих безнадежных. Вспомни бабку Федору! Не хочу, чтобы мой адрес и телефон продавали за пятьдесят рублей. И без того очередь на исцеление на три недели вперед.

– Я могу написать так, что не поедут, – хмыкнула Люся. – Только ДЦП в легкой стадии и ничего больше. В Белорусии о тебе и без того знают.

– В Минске работают собкоры центральных изданий – той же «Комсомолки», например, – возразил я. – Они захотят осветить сенсацию. И что далее? Ко мне ломанется весь Советский Союз. Без того работаю без выходных, принимаю по три человека в день – больше исцелить не получается. Нет, Люся, не хочу.

– Ну, как знаешь, Мурашко, – зловеще протянула она. – Могу и без согласия написать. Возьму данные в Минздраве, побеседую с родителями исцеленных – и готово. А в статье задам вопрос: если экстрасенс легко справляется с ДЦП, то, возможно, и рак ему по силам? Так что жди гостей.

Блядь! А ведь сделает. Люся – настоящая акула. В том смысле, что, почуяв кровь, добычу не упустит. Обещала – сделает, ну, и что тогда? Жопа, толстая и волосатая. Мой адрес и телефон станут продавать, возле дома и в подъезде встанут толпы. АД!

– Ладно, – скрепя сердце, согласился я. – Приезжай. Только дай слово, что согласуешь текст со мной. Обещаешь?

– Да! – обрадовалась она. – Я захвачу Сашу.

То есть фотокора.

– Нежелательно. Не хочу, чтоб меня узнавали на улицах.

– Не пойдет. Юзик без фотографий не пропустит.

Юзик – это прозвище, разговорная форма от имени Иосиф. Он не еврей – поляк, в противном случае был бы Ёсей. Заместитель главного редактора, второй человек в «Советской Белоруссии». Постоянно требует от журналистов сенсаций и всячески поощряет их поиск, выписывая за статьи огромные гонорары. А ведь выпускник партийной школы при ЦК КПСС! Там, что ли, научили? Через три месяца Юзик возглавит созданную с нуля «Народную газету», переманит в нее лучших журналистов и на несколько лет станет королем газетного рынка Беларуси. «Народная» будет выходить тиражом 800 тысяч экземпляров. Это в Беларуси! А потом придет лесник и покажет много возомнившему о себе главреду, кто хозяин в Беловежской Пуще…

– Не волнуйся, Миша! – заверила Люся. – Саша снимет так, что не узнают: со спины или в профиль. А вот пациентов и родителей – в фас.

– Хорошо, – согласился я. – Завтра в полдень в офисе. Записывай адрес…

Положив трубку, я надел тапочки и спустился к Томе, где проинструктировал Машу.

– Мое фото напечатают в газете? – восхитилась она.

– Если пожелаешь, – кивнул я.

– Хочу, дядя Миша! – воскликнула Маша. – Очень!

– Минута славы? – улыбнулся я.

– Вы не понимаете! – покачала она головой. – У меня есть одноклассницы и одноклассники. Училась я заочно – учителя на дом приходили, но экзамены сдавала с остальными. Мать одалживала коляску и привозила меня в школу. До сих пор не могу забыть, как они на меня смотрели! Словно на собачку какую.

Маша всхлипнула.

– Не плачь, подруга! – я стер пальцами слезинку с ее щеки. – Мы им всем покажем! В будущем году окончишь школу, наймем тебе репетиторов, и поступишь в лучший институт. Уже выбрала, в какой?

– Да, – кивнула она. – В театрально-художественный.

И почему я не удивлен?

– Какая из нее артистка? – вздохнула присутствовавшая при разговоре Тамара. – Там же танцевать нужно, а она ходит с палочкой.

– Всякое бывает, – не согласился я. – Артист Луспекаев в фильме «Белое солнце пустыни» – помните таможенника Верещагина? – снимался с ампутированными пальцами ступни. И ведь как сыграл!

– Он к тому времени знаменит был, – возразила Тома.

– Хватает и других амплуа, – пожал я плечами. – Например, диктор телевидения. Им танцевать не нужно. Вступительный экзамен по актерскому мастерству Маша вряд ли сдаст – тут ты права. Только есть такая профессия – режиссер. К ним требования другие, да и конкурс в разы меньше. Режиссеру, захотевшему сыграть в фильме, помешать трудно. Сколько у нас таких! Тот же Бондарчук, к примеру, или Рязанов.

– Может, к тому времени и танцевать стану, – подключилась Маша. – Ходить у меня получается все лучше. Укреплю мышцы и связки – и вуаля! – она изящным жестом вскинула руки над головой.

Артистка, что скажешь?

– Завтра твой дебют, принцесса, – улыбнулся я. – Отыграй его так, чтоб заплакали…

* * *

Люся с Сашей прикатили ровно в полдень. В открытое окно я видел, как во двор зарулил синий «Трабант» и замер у подъезда. Приехали на машине Саши. У него теща трудится на моторном заводе, тот заключил договор с пока еще существующей ГДР и купил у них сотню машин для своих работников. Один из «Трабантов» достался Сашиной теще, а она уступила его дочке, то есть зятю. Друг доволен: ездит на иномарке. Ерунда, что на деле «запорожец», но зато немецкий…

Люся с Сашей вышли из «Трабанта» и завертели головами. Фотокор обвешан камерами. У него два «Никона» – пленочных, естественно.

– Сюда! – помахал я из окна рукой. – Крыльцо рядом с подъездом.

Спустя минуту я уже обнимался с Люсей и ручкался с Сашей. Тот улыбнулся, показав два ряда зубов. Через двадцать лет от них останутся пеньки, и жена друга, уже другая, будет гнать мужа к стоматологу. Саша не пойдет – до обморока боится бор-машины. А на вид – здоровенный мужик. Выше меня и в плечах широк. Гости поздоровались с Машей, и я повел их показывать офис.

– Хорошо устроился, – заключила Люся, оглядев комнаты. – Чье помещение?

– Жилищного кооператива. Арендую.

– Сколько платишь?

– Триста рублей в месяц, коммуналка отдельно.

– Больше, чем моя зарплата, – погрустнела Люся. – Но не буду спрашивать, откуда деньги. Без того ясно. С чего начнем?

– С нее, – я указал на секретаря. – Машенька, угости нас чаем.

Девушка улыбнулась и встала из-за стола. Чуть вихляя и косолапя, прошла к стоящей на тумбочке электрической плитке с водруженным поверх нее чайником и воткнула вилку в розетку. Затем двинулась к холодильнику. У нас он имеется, купили. Родители больных детей в порыве благодарности часто дарят деликатесы: «сухую» колбасу, красную и черную икру, печень трески, красную рыбу… Недавно исцелил сына зубного врача с Камчатки. Кроме денег, он презентовал трехлитровую банку красной икры и балыки кижуча – все домашнего изготовления. До сих пор едим. Гостинцев много. Часть отдаю Томе с Машей, другую отношу домой, но холодильник в офисе не пустует. Вот и сегодня здесь угощение для гостей – Маша приготовила.

Спустя пять минут на столе исходили парком чашки с чаем, лежала открытая коробка конфет и стояло блюдо с бутербродами. Красная икра, кижуч, копченая колбаса. Гости набросились на еду. Ну, так журналисты вечно голодные. Поесть успевают не всегда, часто бегают с пустыми желудками. А потом гастрит, язва…

– Черт бы тебя побрал, Миша! – сказала Люся, прожевав очередной бутерброд. – Так вкусно! Я диету соблюдаю, а тут удержаться не могу.

В подтверждение своих слов она цапнула конфету из коробки и забросила ее в рот. Саша ничего не сказал, молча взяв с тарелки бутерброд с кижучем. Не первый, к слову. Похоже, оценил рыбку.

– Ну, так сколько не виделись! – сказал я. – Как не угостить?

– Только не мечтай, что отделаешься чаем! – хмыкнула Люся. – Я сюда не есть приехала, а за материалом. Ну, и где он?

– Вот! – указал я на Машу. – Знакомьтесь, моя первая пациентка. Мария Синицкая, семнадцать лет. Два месяца назад не ходила. Теперь работает у меня: отвечает на звонки клиентов, записывает их в очередь, ведет базу больных. Освоила работу на компьютере.

– Правда, что ли?

Люся недоверчиво посмотрела на девушку.

– Маша, солнышко, – попросил я. – Покажи тете свои ножки.

Девушка встала и потянула вверх подол платья. Оно у нее ниже колена. Когда идет, видны икры – тонкие, как палки. Это не беда, но, когда видишь такие же бедра… Люся громко выдохнула, у Саши изо рта выпал не дожеванный кусок.

– Мышцы пока не наросли, – объяснил я. – Но это дело времени. Машенька, опусти подол, сядь и расскажи тете свою историю.

Люся не обиделась на «тетю». Подхватив с пола сумочку, выхватила из нее диктофон и включила запись. Этот ее личный «Панасоник» дурных денег стоил. Газета журналистов диктофонами не обеспечивает. Саша, вскочив, сбегал к оставленным на тумбочке камерам. Закинув ремешок одной из них на шею, расстегнул футляр и прикрепил к фотоаппарату вспышку. Затем приник глазом к видоискателю. Профи.

Беседа длилась с полчаса. Люся, выключив диктофон, посмотрела меня.

– Во! – показала большой палец.

– Это не все, – улыбнулся и бросил взгляд на свои «сейко» – купил у Клары. Мы целители или кто? – Через пять минут привезут больного ребенка. Вы сможете наблюдать за процессом исцеления, оценить результат, поговорить с родителями пациента и с ним самим.

– Миша, я тебя люблю! – взвизгнула Люся…

Спустя два часа я проводил бывших коллег, одарив на прощание каждого увесистым пластиковым пакетом. Стандартный для моего времени набор: бутылка коньяка (у Люси – марочного вина), палка сухой колбасы, баночка с икрой, коробка конфет. Все – жуткий дефицит. Прощаясь, Люся расцеловала меня и Машу, Саша крепко пожал руку.

– Юзик прыгнет до потолка, – пообещала Люся.

– Лучше б из штанов, – уточнил я.

Гости рассмеялись и откланялись. На следующий день позвонила Люся и продиктовала по телефону текст статьи. Я попросил внести несколько поправок, которые она безропотно приняла.

– В гранках внесу, – пообещала. – Юзик уже отдал статью в набор. Я просила не спешить, он только руками замахал. Это будет бомба, Миша! Не забудь купить завтра газету, не то не успеешь. Тираж мгновенно разметут! Наборный цех уже гудит, гранки ходят по рукам. Завтра проснешься знаменитым!

Ага! Всю жизнь мечтал…

Газету покупать я не стал, за меня это сделала Маша.

– Вот! – вручила мне, едва переступил порог офиса. – Напечатали.

Я присел в кресло и развернул газету. Статья занимала всю вторую страницу. Заголовок: «Счастье Маши». Неплохо, хотя могли б и подумать. Посреди текста красовался большой снимок моей секретарши: Маша улыбалась в объектив и, действительно, выглядела счастливой. Были и другие фото: я склонился над больным ребенком, положив ему руку на затылок. Снято сбоку, по лицу не опознаешь. Отлично! Ошеломленные лица родителей, обнимающих исцеленного сына… Камера точно передала обуревавшие их эмоции. Саша молодец, фоторепортер от Бога. Я углубился в текст. Люся сдержала слово и внесла поправки. Восприятие глазами отличается от диктовки, так что читал я с интересом. Подруга, конечно, акула, но писать умеет: все акценты в нужных местах. Глаз выхватывал отдельные фрагменты…

«Кто он – человек, подаривший счастье Маше Синицкой и еще двум сотням ранее больных детей? Зовут его Михаил Мурашко. До недавнего времени преподавал на факультете журналистики, где учил студентов писать на экономические темы. Михаила хорошо знают в редакциях минских газет – еще недавно был нашим коллегой. Трудился и в «Советской Белоруссии» – в отделе науки. Талантливый журналист, хороший товарищ. Но мы не могли даже предположить, что Михаил наделен даром исцелять, да он и сам о таком не подозревал. Способности проявились недавно…»

Пересказ мульки про молнию – не интересно. Читаем дальше.

«Исцелив первых пациентов, Михаил решил, что негоже зарывать талант в землю, и стал помогать больным детям. Вместе с единомышленниками организовал кооператив, арендовал для него помещение у ЖСК. Там и сделал снимки наш фотокор. Мы увидели, как работает целитель. Скажем прямо, впечатлило. Михаил не надувает щек, не шевелит губами и не призывает пациентов вертеть головами…»

Камешек в огород Чумака с Кашпировским. Ну, да, их же раскопала не Люся.

«…Он кладет руку на пораженное место пациента и вливает в него, как говорит сам, биоэнергетический поток. При этом видит, где у пациента непорядок с организмом. Нам, признаться, рассмотреть не удалось, но зато наблюдали, как идет процесс лечения. Прямо скажем: впечатляет. На наших глазах у ребенка восстановились двигательные функции конечностей. Его родители, хотя и ожидали подобного, были поражены…»

Так, описание восторгов, слова родителей…

«Видно, что лечение дается Михаилу непросто. Лицо его бледнеет, выступают бисеринки пота, после сеанса экстрасенс чувствует себя обессиленным. Как говорит сам: будто мешки с картошкой таскал. Поэтому принимает в день только троих пациентов – на большее не хватает сил».

Замечательно! Пусть клиенты знают, за что платят и чего мне этого стоит. Так, а это откуда?

«– Какая твоя самая заветная мечта? – спросили мы на прощание у Маши.

– Хочу станцевать на выпускном вечере, – ответила девушка. – Прежде даже думать не могла. Какие танцы, когда меня возят в инвалидной коляске? А теперь смогу. Представляете: школа, выпускной вечер, объявляют вальс. Ко мне подходит кавалер и приглашает на танец. Я подаю ему руку, мы выходим в центр зала и начинаем кружиться под музыку…»

Этого абзаца в исходном тексте не было, Люся дописала в последний момент. Наверное, потребовалось закрыть «дырку», что при нынешней верстке случается сплошь и рядом. Клише фото заказывают отдельно, указывая его размер – после не растянешь. Если текста много, и он не влезает в отведенное место, статью сокращают. Если мало, дописывают. Делает это автор. Ну, Люся, ну оторва! И ведь нашла слова! На слезу пробивает. Блин, теперь не отобьемся. Читатели поймут: есть экстрасенс, который дарит людям счастье. Про трех пациентов в день и усилия целителя забудут. Писец! И ведь чувствовал… Складываю газету.

– Вам понравилось, дядя Миша? – спрашивает Маша.

– Сильно написано, – киваю. – А тебе как?

– В восторге! – улыбается Маша. – Все газеты в киоске скупила. Мама пошлет дедушке с бабушкой и другим родственникам. А еще вырежу статью, вставлю в рамочку и повешу на стене.

– Это замечательно, конечно, – вздыхаю. – Только нас ждет дурдом.

– Вы не рады? – удивляется она.

– Озабочен. Ты не знаешь, где тут можно прикупить пулемет?

– Для чего?!

Глаза у Маши по пятаку.

– Отбиваться от пациентов.