Текст книги "Интендант третьего ранга"

– Держи, командир! – сказала она, кладя в ладонь Саломатина тупоносую автоматную пулю. – Детям будешь показывать!

Соня ушла, сделав еще один укол. Саломатин ощутил, как жар уходит из его тела, и ему внезапно до невозможности захотелось есть. Его словно услышали. Появившаяся неизвестно откуда женщина сунула ему в руки глиняную миску с вареной картошкой, поставила рядом кружку молока. Картошка была холодной, но невероятно вкусной. Как и молоко. Саломатин съел все в один миг, поставил на землю миску. Он хотел посмотреть, что происходит внизу с его бойцами, но не смог. Веки его заскользили вниз, он ощутил, как валится на спину. Но не упал. Чьи-то сильные руки подхватили его, и комбат уснул до того, как его отнесли к телеге.

6

– Передай салатик! – попросил Пищалов.

Крайнев взял чашку, стоявшую справа, поднес к глазам.

– Консервированный тунец. Не советую. Гадость!

– Это вам гадость! Нам в самый раз! – не согласился Пищалов, отбирая чашку.

В подтверждение своих слов он вывалил салат на тарелку и стал яростно поглощать. Крайнев только головой покачал:

– Инка не кормит?

– Она давно не кормит! – промычал Пищалов набитым ртом. – В прямом и переносном смысле. Третий месяц в прихожей сплю.

– Так плохо? – покачал головой Крайнев.

– Хуже не бывает! – подтвердил друг, отхлебывая из бокала. – На развод подала… – Пищалов вздохнул и потянулся к бутылке.

– Не налегай! – предостерег Крайнев. – Второй бокал. Заметят – кандидат на увольнение.

– Ну и пусть! – с бесшабашной бравадой сказал Пищалов. – На наш век банков хватит!

Крайнев вздохнул. Он потихоньку огляделся – никто не смотрел в их сторону, никто не прислушивался. Корпоратив был в разгаре. Стоя за десятком длинных столов в летнем театре, чокались, жевали и галдели сотни сотрудников центрального офиса и посланцы из отделений. Галдеж заглушала разбитная музыка: на сцене плясала в сарафане «а-ля рюс» самая популярная певица псевдонародного жанра – правление российской дочки угождало вкусам немецких хозяев. Певица разогревала публику – ожидалось выступление председателя правления материнского банка, прилетевшего из Германии по случаю праздника. Народ торопливо поглощал закуски. Начнется торжественная часть – не пожуешь.

Певица отплясала оговоренное в контракте время и стала кланяться, фальшиво изображая желание петь дальше. Публика умеренно хлопала, неохотно отрываясь от стола. Певица, уверив, что и впредь готова «дарить» свое искусство такой чудесной (читай – богатой!) публике, убежала. На сцену, встреченный куда более горячими аплодисментами, поднялся высокий человек в строгом костюме. Его сопровождал переводчик.

Немец заговорил, и в театре стихло, хотя речь пока лилась немецкая. Крайнев машинально воспринимал. Слова были стандартные, стертые. Председатель правления радовался десятилетию российской дочки, ее успехам на динамично развивающемся рынке, рисовал радужные перспективы…

«Взять в Германии деньги под ставку «либор», загнать в России в пять раз дороже… – сердито думал Крайнев. – Немцам такое предложи – затопчут! Нам можно. Раньше товары возили втридорога, теперь деньги… И в том, и в этом случае прибыль колониальная. Маркса на вас нет!»

Он не понимал своего раздражения. Банк кормил его – Крайнев зарабатывал больше генерала. Ему совсем не следовало сердиться на кого бы то ни было. Но он злился…

Председатель на сцене закончил радоваться, и к нему подошла разряженная девица с подносом. Следом подтянулись мужчины в строгих костюмах – российское правление. На подносе лежала стопка конвертов. Зал притих. Предстояла раздача бонусов.

– Что в конвертах? – подскочила к Пищалову невесть откуда явившаяся Маша.

– Чеки! – вздохнул Пищалов.

– Кому их дадут?

– Не нам. Тем, кто к начальству ближе…

Пищалов говорил громко, Крайнев шикнул на него. Друг сделал успокаивающий жест: «Все понял, молчу!» и при этом скорчил забавную рожу. Маша прыснула, но, натолкнувшись на строгий взгляд Крайнева, притихла. Тем временем председатель на сцене начал процедуру награждения. Пищалов оказался прав: первыми конверты получили российские члены правления. Затем пошли директора департаментов. Зал жидко хлопал очередному имени. Воздух густел от всеобщей зависти. Зарплата руководителей банка в разы превышала зарплату рядового сотрудника, при этом им еще выдавали бонусы. «На войне тоже так, – подумал Крайнев. – Больше всего орденов у начальства, солдату если дадут медальку, то потребуют подвиг. Ты уцелей после подвига…»

Занятый мыслями Крайнев упустил миг, когда назвали его фамилию.

– Иди! – толкнул его Пищалов.

Крайнев поднял голову: на него смотрели сотни глаз. В них читалась затаенная ненависть – его приглашали за бонусом. Крайнев торопливо застегнул пуговицы пиджака и быстрым шагом пошел к сцене. Он недоумевал: начальник отдела внутреннего аудита не входил в круг приближенных. Кто похлопотал?

На сцене Крайнев торопливо пожал немцу руку, получил от него конверт и казенные пожелания. Российские члены правления также пожали ему руку. Один из них, самый старый, ненадолго задержал ладонь награжденного, но Крайнев не обратил на это внимания. Дежурно улыбаясь и благодаря, он с облегчением завершил процедуру и вернулся к столу.

– Покажи! – попросил Пищалов, и Крайнев молча сунул ему конверт. Друг привычным жестом вскрыл и достал сложенный втрое лист бумаги. Прочел и свистнул.

– Что там? – влезла Маша.

Пищалов молча отдал бумагу Крайневу. Тот, не веря глазам, прочел раз, другой… Правление российской дочки с радостью сообщало, что им принято решение принять господина Крайнева в число акционеров, для чего выдать ему за счет банка две тысячи простых акций.

– Ты ждал? – спросил Пищалов.

Крайнев покачал головой:

– Странно…

– Мальчики, что там? – ныла Маша. Крайнев молча дал ей бумагу. – Что это означает? – спросила Маша, возвращая ее.

– Это означает, что господин Крайнев уже заработал себе пенсию, – пояснил Пищалов. – Дивиденды прошлого года составили 2,99 евро на одну простую акцию – вот и посчитай!

– Не много! – скривилась Маша, завершив вычисление.

– Другим и такого не будет! – рассердился Пищалов. – Дивиденды – ерунда. Наш банк – закрытое акционерное общество. Акционеров мало. Господин Крайнев отныне имеет право принимать участие в их собраниях, вносить предложения, замечания, истребовать любые документы по деятельности банка, включая конфиденциальные. Его могут избрать членом правления, и решать это будет не наш председатель, а общее собрание, где у немцев большинство голосов. Думаю, именно они дали акции.

– Здесь их нет! – сообщила Маша, заглядывая в конверт.

– Акции перечислены на счет в депозитарии, – сказал Крайнев, забирая конверт. – Они бездокументарные.

– С тебя причитается! – потер руки Пищалов.

Крайнев осмотрелся. Раздача бонусов закончилась, на сцене музыканты настраивали инструменты. Народ за столами торопливо жевал в предвкушении танцев. Можно уходить. Он согласно кивнул:

– В кабак?

– Ну его! – возразил Пищалов. – Наркота да гопота… Давай, как раньше, у тебя! Заедем в магазин, затаримся по-людски…

– Мальчики, я с вами! – подскочила Маша и насупилась, встретив суровые взгляды.

– Нельзя! – сказал Пищалов, делая страшное лицо. – Двое мужчин и девушка, плюс море водки… Знаешь, что могут сделать пьяные мужики?

– Что? – заинтересовалась Маша.

– Жениться! – подмигнул Пищалов и потащил Крайнева, пока Маша не опомнилась…

⁂

Уложив пьяного друга, Крайнев прошел в кухню и набил трубку. Покуривая, он задумчиво смотрел на следы холостяцкой пирушки. Разговора не получилось. Пищалов, ушибленный семейными обломками, слушал только себя. Крайнев знал его жену, красивую и хищную провинциалку, избравшую простодушного лейтенанта на роль паровоза в красивую жизнь. Офицеры не считались завидными женихами даже в том захолустье, где им выпало служить, но отношение Инны к Пищалову резко изменилось, как только она узнала, откуда лейтенант родом. Инна работала продавцом в магазинчике близ части – здесь постоянно толклись молодые офицеры, засыпавшую смазливую девицу комплиментами и сведениями о товарищах. Поначалу Инна строила глазки Крайневу – у него в столице в большой квартире жила только бабушка, а у друга – родители. На Крайнева чары не действовали – ему продавщица не нравилась. Инна переключилась на Пищалова. Алексей, никогда ранее не пользовавшийся популярностью у женщин, обезумел от радости и женился стремительно. На свадьбе Крайнев был свидетелем жениха, и на этом дружеские отношения с молодой женой друга кончились. Инна старательно отдаляла Крайнева, не без основания полагая, что тот понимает ее намерения. Крайнев не пытался мешать – глупо. Пищалов убил бы любого, кто осмелился бы сказать плохое об избраннице. Прозрение пришло слишком поздно: родители Пищалова разменяли квартиру на две, ребенок и жена зарегистрированы по месту проживания мужа, любой суд будет на стороне матери. Пищалову остается вернуться к родителям и ютиться со стариками в однокомнатной квартире. Снимать жилье в столице накладно даже для банковского служащего…

Крайнев хотел поговорить с Алексеем о своей второй жизни (больше было не с кем), но у Пищалова на уме был женский вопрос. Сначала друг клеймил неверную Инку, затем перешел к женщинам вообще. Вдрызг разругав их хищническую натуру, Пищалов долго предостерегал Крайнева против Маши и отстал, когда Крайнев поклялся избавиться от делопроизводителя как можно скорее. Затем возымела действие водка, и Крайнев отвел друга в спальню. Вечер не удался…

Бросив погасшую трубку в пепельницу, Крайнев взял с полки полученный на корпоративном празднике конверт и еще раз внимательно перечитал текст. Выглядело странно. В отличие от американцев, немцы не раздавали акции сотрудникам, даже самым успешным. Закрытое акционерное общество, дополнительной эмиссии акций не было… Кто-то поделился с ним своей долей. Зачем?

Ответа на эти вопросы не находилось, и Крайнев бросил ломать голову. Придет время – скажут. Он убрал со стола и перемыл посуду, затем отнес в спальню бутылку минералки – под утро Лешу замучит жажда. В зале Крайнев лег на диван и сложил руки на груди. Спать не хотелось. Он выпил не так много, но достаточно, чтоб алкоголь, проникший в кровь, заставлял сердце стучать сильней.

С женщинами Крайневу не везло. Не то, чтоб они не интересовались им – интересовались. Незамужние, разведенные, а некоторые даже при мужьях. Только это не радовало. В глазах этих женщин Крайнев читал жадное стремление к благополучию, безбедной жизни, ради которой они готовы были бросить своих мужей и возлюбленных, не оправдавших их надежд. И немедленно лечь в постель с подававшим надежды Крайневым, исполнить любые его похоти, даже если это им противно. Крайнев невольно думал, замечая такие взгляды, что при удобном случае его тоже бросят – ради более состоятельного и благополучного соперника. Мешало его общению с противоположным полом еще одно обстоятельство. Выросший на книгах, Крайнев в юности сочинил образ любимой и каждую встреченную женщину примерял к нему. Не совпадало. Ни в школе, ни в училище. Лейтенантские погоны он получал девственником, как многие однокурсники, что бы они там ни сочиняли, рисуясь перед друзьями. В гарнизоне, устав от ожидания, он завел связь с замужней дамой, много старше его. Муж дамы спился, и супруге, еще не старой и здоровой, хотелось ласки. Крайнев был молод и горяч. Подруга обучала его тонкостям секса, причем с таким старанием, что Крайневу скоро опротивело. Они расстались. По возвращении в Москву у Крайнева случилось две интрижки, о которых он не любил вспоминать. Более он ни с кем не сходился. Зов плоти в гарнизоне гасили изматывающие охоты, в Москве – тренажеры. Бабушка сердилась, что внук никак не женится, в последние годы все чаще заводила разговор о свадьбе. Крайнев отшучивался, потом бабушка умерла. После ее ухода образовалась пустота. И вот теперь появилось нечто, заполнившее ее.

Первое время Крайнев пытался трезво осмыслить происходящее. Как получается временной переход? Почему только у него? Ответов не было, и он перестал задавать вопросы. Если нельзя понять причину, следует изучить следствие. Он научился управлять перемещениями; теперь мог покидать свое время и попадать в прошлое, когда хотел. Возвращаться – тоже. Проще, чем слетать в Турцию. Но в 41-й его тянуло сильнее, чем к морю. Он не мог остановиться – затягивало. Первое время он одергивал себя, убеждая, что не вправе вмешиваться в ход исторических событий, но вмешаться хотелось… Ему приходилось читать романы, в которых изображались похожие истории. Герои этих книг обладали неслыханными способностями: походя изобретали невиданное в сороковые годы оружие, могли голыми руками придушить десяток фашистов, чем и занимались с большим удовольствием, в перерывах между подвигами учили Сталина и его маршалов жизни – словом, меняли ход истории и развлекались как могли. Окунувшись в сорок первый, Крайнев понял: один человек, даже с самыми невероятными способностями, изменить историю не в силах. В войну были вовлечены десятки миллионов людей, в небе гудели тысячи самолетов, по дорогам ползли тысячи танков… Рассуждать на тему, что может современное оружие против оружия тех лет, так же глупо, как спорить, кто сильнее: слон или кит? В жизни им никогда не встретиться…

Все хорошо в свое время. Современная «сушка» может сбить десяток «мессершмитов» в одном бою. Но «сушке» нужна бетонированная полоса аэродрома и несопоставимое с «мессершмитом» по сложности обслуживание. Самолеты сороковых взлетали с грунта, их моторы работали на низкооктановом бензине, металлический каркас самолета обшивали фанерой, а не дорогим титаном. Такой самолет стоил дешевле танка, в отличие от современной «сушки», которую вполне можно сбить из зенитного пулемета, а стоит она миллионы долларов. В Отечественную войну небогатые люди на сбережения покупали целые эскадрильи… Новейший танк Т-90 в бою уроет любой «тигр», но с несколькими не сдюжит. Не обязательно стрелять по неуязвимой броне Т-90 – можно ударить по гусеницам, трансмиссии – результат тот же. «Тридцатьчетверки» так и делали, когда стало ясно: их снаряд лобовую броню «тигра» не берет. Т-90 стоит миллион долларов, управлять им должен высокообразованный человек, а в сороковые в танк лезли парни с четырьмя классами. Самолеты и танки не появляются из воздуха – это деньги, много денег. Из всех занятий, придуманных человеком, самое дорогое – война. Представим, что ему удастся вырваться за линию фронта и предложить властям СССР что-нибудь простое – тот же гранатомет РПГ. Кто и где его сделает? Красной Армии не хватает обычных винтовок, на заводах практически перестали покрывать лаком деревянные части оружия и воронить ствол, используют забракованные при царском режиме части[1]1
  Реальный факт.


[Закрыть]. С немецкими танками борются расконсервированные «трехдюймовки» образца 1902 г., некоторые орудия забрали из музеев[2]2
  Реальный факт.


[Закрыть], а Крайнев явится с устройством, где используется еще не изобретенная взрывчатка и пороха с особыми характеристиками… Как воспримут его идеи? Во все времена хватает сдвинутых по фазе субъектов, уверенных, что изобрели чудо-оружие. Нет сомнений, что в сороковые эти изобретатели заваливали письмами Сталина. Вождь, конечно, эти письма внимательно читал. Других забот у него не было…

Сильной стороной человека, попавшего в прошлое, является знание истории. Крайнев поначалу так думал. Выяснилось, что знание это ничего не стоит в Городском районе, управляемым немецким комендантом Краузе и начальником СД Ланге. Подобные личности истории не интересны, сведений о них она не хранит. Зато напакостить отдельно взятым людям – в частности, тому же Крайневу, названные личности могут по полной программе. Была возможность убедиться. У Крайнева хватило ума не позволить разобрать пленных по хатам, хотя бабы чуть ли не с кулаками требовали. Бойцов Саломатина разместили в школе деревни Кривичи, в четырех верстах от Долгого Мха. Крайнев позволил бабам натащить в школу набитые сеном матрасы, самодельные одеяла, постирать и залатать бойцам одежду, снабдить их бельем. Не более. У школы поставили охрану из новоиспеченных полицаев, главной задачей которой было не столько стеречь пленных, сколько отгонять сердобольных баб. Получалось плохо: бабы и девки шастали через забор, пришлось Семену оплести его колючкой. Проволока нашлась в колхозных кладовых, на нее как-то никто не позарился. Едва в Кривичах закончили возводить лагерные атрибуты, как нежданно-негаданно пожаловали Краузе с Ланге.

Они приехали на легковом «опеле» без всякой охраны. Крайнев, на счастье, был в школе и вышел встречать гостей сам. Пленных с утра повели на работы, здание пустовало. Немцы осмотрели импровизированную казарму и остались довольны. Сержанты Саломатина поддерживали в классах армейский порядок (из чего Крайнев сделал вывод, что командир из старшего лейтенанта хороший). Сам Саломатин и двое раненых лежали в школьном сарае, переоборудованном под лазарет, – туда немцев не повели. Нежданные гости задержались у полевой кухни, которая дымила во дворе, но, к облегчению Крайнева, не попросили открыть котел: к обеду варились щи с мясом.

– Откуда? – спросил Краузе, тыча пальцем в кухню.

– Нашли на месте боев! – отрапортовал Крайнев. – Очень удобно: не нужно строить печь.

Краузе и Ланге захотели посмотреть на пленных. Поехали к полю. Немцы – на «Опеле», Крайнев – верхом. Шла уборка картошки: одни бойцы плугом разгоняли картофельные борозды, другие собирали клубни и ссыпали их в мешки. Работа шла споро – красноармейцы работали в охотку. Многие ходили в лаптях – с выдачей ботинок, подобранных на поле боя, Крайнев не спешил.

– Что это? – заинтересовался Краузе, тыча пальцем в лапти.

– Старинная крестьянская обувь, – пояснил Крайнев. – Ее плетут из коры дерева. Очень легкая и удобная.

– Из коры? Она же развалится!

– На месяц хватит. Но зато совсем ничего не стоит. Материал бесплатный.

– Дерево без коры погибает! – возразил Краузе. – Так можно лес потерять. Дикость!

– Где охрана? – встрял в разговор Ланге.

Крайнев указал на мужиков у телег. Они возили собранную картошку, но, увидев гостей, сообразили нацепить на рукава белые повязки и вскинуть на плечо винтовки.

– Всего двое? – удивился Ланге. – Вдруг пленные сбегут?

– Куда им бежать? – пожал плечами Крайнев. – Везде немецкие войска. Попадутся – хуже будет. Здесь они в тепле, сыты, одеты…

– Вы объяснили им это?

– Конечно! Но лучше меня уговорила красных немецкая армия.

– Вы неглупый человек! – улыбнулся Ланге. – Но здесь, вижу, не все пленные. Где остальные?

– Работают на ферме! – не моргнув глазом, соврал Крайнев. – Убирают навоз, доят коров…

– Коров доят мужчины? – удивился Краузе.

– У них хорошо получается – деревенские жители. От желающих отбоя нет – можно выпить кружку молока.

Краузе осуждающе покачал головой:

– Они соблюдают гигиену?

– Так точно! Доить назначаем здоровых людей, все обязательно моются, надевают чистые халаты – большевики оставили запас. Господин комендант, – Крайнев доверительно наклонился к уху Краузе, – я сам пью это молоко. Можете не сомневаться!

Краузе пожевал губами, но ничего не сказал. Крайневу показалось, что не убедил. «Заставит Клауса сливки кипятить! Ну и ладно! Его проблемы…»

На обратном пути при въезде в Кривичи их встретили хлебом-солью. Староста, бывший колхозный счетовод Бузыкин, наторевший в приеме делегаций из района, вовремя заметил гостей и расстарался. Немцы довольно расплылись в улыбке, после чего Бузыкин повел их в избу – кормить. Стол ломился от яств: пироги, печеная курица, яичница на сале, блины, сметана, масло, огурцы… Крайнев понял, что Бузыкин прошел по деревне, бесцеремонно вытаскивая из печей еду – у кого что было. Можно представить, что кричали ему вслед! Бесполезно. Бузыкина проклятиями не проймешь.

– Богато живут ваши крестьяне! – изумился Ланге.

– Собирали для дорогих гостей, – успокоил Крайнев, мысленно кляня чрезмерно услужливого старосту. Сейчас все сожрут, а потом увеличат поставки!

Немцы вальяжно сели, Краузе молча указал Крайневу на соседний стул. Это было знаком одобрения. Крайнев примостился на краешке, но почти не ел – распоряжался. То Краузе требовал особых блюд для язвенника, и Крайнев выбегал приказать, то следовало выбрать из доставленного самогона напиток помягче… Немцы не препятствовали хлопотам, считая, видимо, что именно так должен поступать услужливый русский. Или полунемец… В ходе очередной отлучки Крайнев застал во дворе забавную сцену. Денщик Клаус (его с водителем накормили в другой избе) приставал к жене Бузыкина: указывал на свой рот, произнося при этом что-то вроде «ням-ням».

– Кормили уже! – злилась хозяйка. – Шмат сала умолол. А яиц сколько! Отстань, мэрдал! Только бы жрать!

– Йа! Йа! – радостно кивал головой Клаус. – Жрать – гут!

Крайнев расхохотался. Клаус обернулся и радостно подбежал к нему.

– Господин Кернер! Объясните глупой русской: хочу взять в Город немного шпика. Готов заплатить.

– Не стоит, – остановил Крайнев. – Обязательно соберем вам гостинец.

– Это господам офицерам! – возразил Клаус. – А мне?

– Вам тоже! Не думаю, что Краузе и Ланге будут взвешивать шпик и пересчитывать яйца, – Крайнев подмигнул.

Клаус расплылся в улыбке:

– Строго между нами, господин Кернер?

– Могила! – заверил Крайнев.

Гости ели долго. Гауптман, в конце концов, наплевал на язву и мел со стола все подряд, обильно орошая угощение настоянной на клюковке самогонкой. Ланге не отставал. Из-за стола немцы выбрались порядком осоловевшими. Во двое они увидели, как Бузыкин (Крайнев специально попросил его дождаться момента) грузит в багажник «опеля» корзины с гостинцами.

Немцы заулыбались и двинулись к калитке. Внезапно взгляд Краузе упал на гнедого жеребца. Привязанный к забору конь Крайнева недовольно топтался и фыркал, требуя свободы. Гауптман подошел и внимательно потрогал клеймо, выжженное на ляжке. Крайнев похолодел.

– Чей конь?

– Мой, – выдавил Крайнев.

– Откуда?

– Нашел в лесу, когда скитался после побега. Спрашивал крестьян из близлежащих деревень – никто не признал лошадь своей.

– Это немецкий конь! – сердито сказал комендант. – Месяц тому я послал в разведку двух солдат, оба пропали бесследно. Лошадь принадлежала одному из них.

– Я говорил господину гауптману, что в лесах прячутся разбитые большевики, – заторопился Крайнев. – Наверное, убили немецких солдат, а конь убежал. Следует быть осторожным. Пускаясь в дорогу, я всегда беру полицейских. Вам тоже опасно без охраны.

Краузе задумался.

– Я немедленно верну коня! – заверил Крайнев.

– Его давно списали! – махнул рукой гауптман. – Оставьте!

Комендант оглянулся и, заметив в огороде сортир, направился к нему. Настала очередь Ланге.

– Вы серьезно насчет большевиков? – спросил он шепотом.

– Меня дважды обстреливали. Из леса. Когда ехал один. При охране боялись.

Ланге задумчиво пожевал губами.

– Где ваши евреи? – спросил внезапно. – Которых увезли из Города?

– Ездят по дальним деревням. Насчет заготовок.

– Вы доверяете им?

– Больше некому! – развел руками Крайнев. – Местные жители вороваты и не стремятся сполна рассчитаться с вермахтом. Они привыкли при Советах: не украдешь – умрешь с голоду. Требуется проверить на месте структуру посевных площадей, определить, сколько гектаров занято рожью, сколько картофелем, оговорить объем поставок, организовать их доставку в Город… Евреи образованны, старательны. Важно, что у них нет в деревнях родственников – не с кем сговориться.

– Пусть! – согласился Ланге. – Что собираетесь делать с пленными по завершении сельскохозяйственных работ?

– Распущу по домам. В деревнях много одиноких женщин.

– Хм!.. – нахмурился Ланге. – Вы уверены в лояльности русских солдат?

– Другого им не остается. Лучше лежать на теплой печи, чем воевать с победоносным вермахтом. Красные получили хороший урок и не рвутся проливать кровь. Нам понадобятся работники на будущий год. Наиболее лояльных завербую в полицию. Вы видели моих охранников – старики! Военная служба – удел молодых.

– Мне нравится, что у вас все продумано, Кернер! – похвалил Ланге. – Теперь вижу, что не ошибся, предлагая вам работу. Мы довольны!

Со стороны огорода, морщась, подошел Краузе.

– Здесь нет туалетной бумаги! – пожаловался он. – Дикари! Как вы живете здесь, Кернер?

Не дожидаясь ответа, гауптман полез в машину, следом в открытую Клаусом дверь скользнул Ланге. Крайне проводил взглядом удалявшийся «опель» и пошел в избу. На пороге ждал Бузыкин. Крайнев сунул ему ком денег.

– Заплати за еду!

– Стоит ли? – засомневался староста. – Подумаешь, курица или кус сала!

– Заплати! – рассердился Крайнев. – Не при старой власти! – а увидев, что Бузыкин насупился, ласково потрепал его по плечу: – Спасибо за все, что сделал, Иван Кузьмич! Выручил…

Довольный Бузыкин убежал исполнять поручение, а Крайнев прошел к столу, где сразу налил себе полный стакан. Его трясло. Сегодня он едва не сгорел. Стоило немцам поехать на ферму… Утром Семен увел двадцать пленных валить лес. Разумеется, не для нужд вермахта. Повезло… Трижды. Соне хватило ума спрятаться в фельдшерском пункте, не выбежать поглазеть на немцев, как сделали почти все кривичские бабы. Потом этот конь… Он же видел клеймо! Трудно было сообразить? Так вот сплетается цепочка, вернее, петля… Хорошо, Краузе был пьян. Не то поставил бы к забору, рядом с немецким конем, достал «парабеллум»… Вернее, поручил бы Ланге – тот, если верить рассказам, расстреливать любит…

Крайнев сознавал: подвело легкомыслие. Он наслаждался успехом. Организовать поставки продуктов вермахту оказалось совсем не трудно. Крайнев проехал по главным усадьбам колхозов, собирал людей и объявлял новость. Люди сходились охотно – хотелось знать, как жить дальше. Немецкая бумага о полномочиях, охрана из двух мужиков с винтовками, собственный карабин – все это будило уважение к гостю. Но более нравились колхозникам речи Крайнева. Сметливые крестьяне мгновенно подсчитывали, сколько урожая останется им, и радовались, как дети – при большевиках о таком не мечтали. Сход мгновенно выбирал старост. Нередко бывших председателей колхозов, которые были не от райкома, а из своих. Те дело знали… Крайнева вели в контору, показывали документы о засеянных площадях, тут же определяли объем поставок и сроки подвоза. Формирование полиции не входило в компетенцию Крайнева, но он занимался и этим – свезенное в амбары зерно следовало охранять. Полицейскими нередко становились бывшие участковые, которые не сбежали с большевиками, поскольку были местными и не сволочами. Участковые, как никто другой, знали, кому из селян можно дать в руки оружие.

Рвение Крайнева не было бескорыстным. Используя ситуацию, он наживался, как откупщик налогов. С крестьян брал не центнер зерна с гектара, а полтора, дополнительные пятьдесят килограммов наказывал везти не в Город, а в Кривичи, которые сделал своей штаб-квартирой. Центральная усадьба зажиточного колхоза располагала просторными зданиями правления, школы, фельдшерского пункта, амбарами, отсюда тянулась к Городу приличная грунтовка. Помещения Крайнев бессовестно реквизировал. Колхозное начальство, учителя, фельдшер – все эвакуировались, здания стояли пустые. В правлении он открыл контору, собрав в нее толковых счетоводов из окрестных деревень, здесь же квартировала полиция. В фельдшерском пункте поселили Соню: ФАП, неплохо оборудованный для приема больных, располагал квартирой для врача. Давид переквалифицировался в счетоводы. Крайнев, присвоив активы колхоза, принял на себя и пассивы – платил заплату персоналу, включая врача. Деньги были. Урожай сорок первого случился богатый, колхозные амбары на окраине деревни Кривичи скоро наполнились доверху, остальное зерно из личной квоты Крайнева везли в Город. Хлеб продавали по твердым расценкам, получая хорошую прибыль. Крайнев мгновенно погасил сумму, заимствованную из денег инкассатора на себя и начальное обустройство, и теперь получал доход. Постепенно образовался солидный капитал. На вырученные деньги закупалась соль (через год-два она будет на вес золота), спички, мыло, керосин… Товары шли в деревни, старосты их продавали, капитал рос. Часть денег перепадало Краузе. Крайнев, привыкший к российским откатам, рассматривал это, как неизбежное зло.

Разумеется, не все шло гладко. Некоторые старосты, видя в Крайневе городского выскочку, пытались плутовать, зажимать выручку. В таких ситуациях Крайнев спокойно перечислял, когда, где и сколько товара было им передано, какого цвета были мешки и бочки, кто в момент передачи присутствовал, какие слова говорил. После чего снимал карабин с плеча и проверял, легко ли ходит по ствольной коробке затвор. Плуты мгновенно сдавались и клялись впредь не шалить. Уважение их к уполномоченному возрастало до невиданного уровня. С немцами проблем не возникало. Во всем, что не касалось официальных поставок, они охотно шли на сделку, лишь бы приносила гешефт. Ситуация очень напоминала Россию девяностых годов.

Крайнев целенаправленно работал над насыщением района необходимым для жизни. Бумажные деньги рано или поздно потеряют стоимость, товары – нет. Хлеб и картошку можно вырастить, соль и мыло на полях не вызревают. Чем больше запас, тем легче пережить тяжелое время. Впереди три года оккупации. Крестьяне, привыкшие к советскому дефициту, облегчали ему задачу: покупали много. Деньгами почти никто не расплачивался (у людей их было мало), рассчитывались хлебом, мясом, яйцами. Продуктов хватало. Крайнев сбывал их немцам (с выгодой!) и снова закупал соль, керосин, мыло, спички… Товаров скапливалось больше, чем люди могли купить, и он стал создавать временные склады. Семен помогал ему с выбором укромных мест и надежных людей, дефицит туда завозили ночью и сгружали тихонько. Это был стратегический запас на крайний случай. Крайнев очень гордился своим бизнесом, и вот едва все не сорвалось. Краузе мог его шлепнуть. Нашел ты коня или убил его хозяина – кто на войне разбирается? Попался с поличным – к стенке! Самый главный вывод, какой можно сделать из случившегося: он здесь не король! Младенец в джунглях… В следующий раз комендант с эсесовцем свалятся на голову при других обстоятельствах, и тогда не отвертишься. Надо думать…

Крайнев встал и заглянул в спальню. Пищалов сопел, уткнувшись лицом в подушку. Одеяло сползло, и Крайнев поправил его. Затем закрыл дверь. Костюм из сорок первого и карабин Мосина, с которым он не расставался, висели в стенном в шкафу. Крайнев быстро переоделся, забросил ремень карабина на плечо и вытащил из шкафа большой узел. В нем позвякивало – Соня жаловалась на нехватку лекарств. Крайнев покрепче сжал края узла, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Его раздутые ноздри уловили знакомый запах прели…