Текст книги "Бабка Горошина и другие неофициальные лица"

Бабка Горошина и другие неофициальные лица
Ироническая повесть
Анатолий Ехалов

© Анатолий Ехалов, 2015

© Ирина Сергеева, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава 1.
Бабка Саня читает Мишке Новоселову лекцию по истории ВКПб и происхождению человека

Бабка Саня Титова, прозываемая в деревне Горошиной, в длинном до колен пиджаке, красных шароварах, заправленных в большущие резиновые сапоги, держась за стожар, уминала в недометанном стогу сено. Стоговала она одна с помощью приставной лестницы, поэтому, увидев Мишку Новоселова, вышедшего с топором из леса, обрадовалась.

– Ну-ко, ты, Мишка, окидай мне сюды две остатние копешки, – сказала она воодушевляясь.

Мишка не стал возражать. Играючи молодой силой, он в два приема перекидал наверх сено, и бабка быстро завершила стог.

– Ну, ты и стриптизерша, бабка Саня! – одобрительно сказал Мишка.

Но бабка не отреагировала.

Почти сразу же темная туча накрыла пожню, и на землю обрушился веселый летний ливень с далекими раскатами грома.

– Ой, Мишка, вот спасибо тебе, а то не успеть бы. Сгноила бы сено, – радовалась бабка Саня, увлекая Мишку в шалаш, устроенный под старой разлапистой елкой.

В шалаше было сухо, пахло сеном и еловой смолой. Здесь бабка Саня отдыхала от трудов и залоговала. На охапке сена лежала белая наволочка, из которой Санька Горошина извлекла две присоленные скипы хлеба и остатчик водки в заткнутой газетой «Красный Север» бутылке.

– Ты, как Ленин в разливе, – похвалил ее Мишка, устраиваясь на сене.

– Топере я правик, – отвечала довольно бабка Саня. – Топеря я с сеном. На-ко, Мишка, похмелись, – добавила она угодливо, подавая Новоселову остатчик.

Мишка опять не стал возражать, опрокинул остатчик из горла в горло и понюхал протянутый бабкой хлеб.

Дождь уже стеною нависал над входом в шалаш. После выпивки мир для Мишки стал уютным и многообещающим. Обоих потянуло на разговор.

– Так чего ты там, Михайло Ворфоломеевич, говорил-то на пожне? – Вспомнила бабка Саня, жуя с аппетитом хлебную скипу.

– А говорил: мол, на стриптизершу похожа.

– Это как, Мишка?

– Да это в городе по ресторанам девки такие вокруг шеста крутятся на потеху…

– Танцуют что ли?

– Радеваются.

– Разоболокаются? А на что?

– На что, на что? Старая ты, бабка. Ни к чему тебе это…

– Нет, уж ты скажи…

– Да вот говорят, есть по городам такие места, где девки голые вокруг шестов крутятся, а мужики им за это деньги кидают…

Бабка Саня примолкла, видимо, пытаясь поставить себя на место этих девок, которые зарабатывают деньги не работая, а только раздеваясь у шеста…

Но Мишка уже сменил тему.

– Голосовала на выборах нынче за кого, спрашиваю?

Бабка Саня насторожилась и отвечала уклончиво.

– Да какие нынче, Мишенька, выбора? Вот раньше были выбора, так выбора. Как навезут в магазин товару всякого. Пойдем мы с бабами голосовать, да накупим пряников глазурованных да резиновых сапогов… А топеря уж и магазина нет. Вот бы то время вернуть, хоть на недельку, – вздохнула бабка Саня.

– Я бы тоже не отказался денек – другой в вашем времени погостить. Пару фуфаек купил бы по старой цене…

– Что говорить, прежде товар был – не чета нонешнему. Вон у меня клеенка на столе еще при товарище Сталине брата, а все, как новая.

Мишка посмотрел на бабку Саню с сомнением.

– Так ведь Сталин-то, сказывают, тиран был… Да и в отношении Ленина большие сомнения, – сказал Мишка. – Ты – то больше знаешь. Пожила…

– Верно, Мишка, знаю. Все на моих глазах проходило, – согласилась Санька Горошина. – Тятя мой тоже на партейного учился, правда, на большое правление не попал, до сельсовета только и дослужился: мироедов кулачил. Вот от него я политграмоту и знаю.

Самой главной, Мишка, у них тамо Карс Марс был. Бородища экая густущая, чернущая. У него две дочки, сказывали, были. Одну Женей звали, а вторую не помню… Уж не Танька ли?

– Я, бабка Саня, в истории не силен, – отвечал Мишка.

– Вот я тебе и говорю, слушай, коли так. У этого Карса Марса и обучались за граничой Владимер Ильич Ленин с Осипом Виссарионовичем. Вот они оба два и вышли на большое правление. Уж не про одного ничего плохого не скажу.

Мишка лежа на сене, прислушиваясь к выпитому и рассказываемому одновременно, млел.

– Ленин, скажу тебе, Мишка, тот болел шибко, дак последние два года страной руководил с койки.

– Как это так, с койки? – Снова больше для поддержания разговора усомнился Мишка.

– А вот так. Лежа.

– А Сталин чего?

– А Осип Виссарионович, представительный был мужщина. С усами…

Он умственно правил безо всяких там министров и секлетарей… Единолично. Ему только Каганович помогал да Ворошилов… И всю то жизнь он с врагами да шпионами боролся. И Берий был шпион. Окружил, слышишь, Кремль. Хотел Сталина изничтожить. А Сталин вышел на крыльцо и говорит солдатам: «А взять, этого врага народа!» Вот Берию и взяли…

– Это я видал по телику, – согласился Мишка.

– А Сталин был друг, учитель и вожжь народа. А топеря вожжей нет, вот и нету управления…

Бабка Саня замолчала. Молчал и Мишка, думая о чем-то своем.

Наконец, Мишка очнулся.

– Так ты за кого нонче-то голосовала?

– За кого, за кого, – отвечала раздраженно бабка Саня. – За его лешего, сотону. Знала ведь, что омманет. Вот и омманул.

Опять помолчали.

– Автобус не ходит уж который месяц, магазин закрыли. Куда жаловаться идти, Миша?

– Бесполезняк! —Махнул Мишка рукой.

– Нет, в райком надо идти. Это не порядок, – не согласилась бабка Саня.

– Нету, бабка Саня, теперь райкома, ликвидировали давно.

– Тогда в райисполком, – не сдавалась она.

– И райисполкома нету. Тоже ликвидировали.

– Тогда в леспромхоз пойдем. Автобус-то леспромхозовский был.

– Ну, ты даешь, баушка. Про Сталина все знаешь, а что леспромхоза нет, не знаешь. Продали леспромхоз в Швецию вместе с нашим автобусом. И вместе с тобой.

– Как это со мной? – возмутилась бабка Саня.

– А так. И с тобой, и со мной. Не ты ли в клубе голосовала?

– Дак, все голосовали, как сказано было.

– Ну, я и говорю. И ты, и я теперь акционеры общества

«Викинг хворост лимитет…»

– Пионеры?

– Тьфу, ты, глухая тетеря, – заругался Мишка.

– А ты, Михаил Ворфоломеевич, не слыхал в районе: думают ли там наверху совецку власть восстановлять, либо не стоит и дожидаться. При демократии будем помирать?

– А ты что, за совецкую власть? – Удивился Мишка. – А чего голосовала супротив?

– А словно, Миша, омморок какой напал. Вот и проголосовала. А по-хорошему – то, гнать надо всех этих политиков поганой метлой. И идти по пути, который завещали наши учителя и вожжи: Карс Марс и Финдрих Энгельс, – подытожила бабка.

Мишка посмотрел на нее уважительно.

– А вот ты мне скажи, Ивановна. – Заговорил доверительно Мишка. – Ты про теорию Дарвина слыхала: что человек от обизьяны произошел… А теперь под сомнение и Дарвина поставили. Ты то, как думаешь?

Мишкин вопрос нисколько не смутил бабку Саню. Она строго глянула на Мишку единственным уцелевшим на лесоповале глазом.

– А я так думаю, Михайло Варфоломеевич. Это дело надо было еще нашим совецким ученым решить. Вот, скажем, Сахарову. Какой большой ученой был: водородну бомбу сладил. А здесь недоглядел. Вот ему Сахарову и надо было взять простого совецкого целовека и осеменить облизьяну…

– Ну, ты экспериментатор! – Захохотал Мишка. —Эко, куда загнула. Обизьяну осеменить… Это ж кто согласится?

– Дурак. Осеменить искусственно, я говорю, Мишка. Взять симя и осеменить.

– Ну, ежели только симя, – согласился Мишка.

– И посмотреть: получиться чего, либо ничего не получится. А ужели получиться, то посмотреть, какое у него будет обличье. То ли облизьянье, то ли человечье? Тогда может и откроется загадка…

– А ты-то сама как думаешь? Откуда произошли все мы, человеки? Если не от обизьяны? – Спросил Мишка, напряженно морща лоб.

– Я вот чего кумекаю, Михаил Варфоломеевич. Вот скажем, мы, труженики. Мы произошли из земли. Из земного праха. А вот поэты всякие, генералы, начальство большое – эти, может, произошли от Адамы и Ева… – А вот Васька Гусаков, хермер-то наш. Этот от кого

А вот брокеты, письдесмены и хермеры разные, воры да жулье – эти точно от облизьяны… – Бабка Саня подумала. – И еще эти самые… Как ты сказал?

– Стриптизерши…

– И стриптизерши, Мишка, твои, тоже от облизьяны…

Бабкина теория настолько поразила Мишку, что у него отвалилась челюсть. И бабка Саня, довольная произведенным эффектом, мелконько засмеялась. Но Мишка, увлеченный столь стройной теорией происхождения человека, не унимался.

– Этот-то? Мало, что от облизьяны, так он еще, я смекаю, шпион.

– Шпион? – Дернулся Мишка. – Ну, ты и загибать, бабка Саня. Чего тут у нас шпионам делать? Да и какой разведки?

– Шпион, Мишка, шпион. Ты про пришельцев-то слыхал? – Бабка Саня перешла на шепот. – Только я косить на пожни соберусь, так он тут же корзинку на руку повесит и за мной в лес. Там, всяко, у него рация. Вот он информачию передаст пришельцам, те хренакнут на нас водородну бомбу… Вот она и льет и льет… Эвон дождина опять какой хлещет. Так у нас все сено и погниет…

– Так ведь он и сам без сена сидит, – покачал Мишка головой, усомнившись в бабкином открытии.

– Так ему что! Ежели он у пришельцев на содержании. Видел, какие штаны ему из-за границы прислали? Все в медных заклепках. Гаманитарная помощь, сказывал. Тебе вон не пошлют, Мишка… И мне не пошлют.

– Не пошлют, – задумчиво согласился Мишка.

– То-то и оно.

…Дождь также неожиданно, как и начался, кончился. Промытый небесной водой мир, сиял на солнце мириадами живых алмазов.

Мишка с Санькой Горошиной вылезли на волю и остановились, зачарованые.

– Ты, Мишка, куда это с топором направился? – Спросила деловито бабка Саня, вдыхая с наслаждением ароматы речной долины.

– Жерди фермеру рубить, – отвечал Мишка. – Да чего-то вот расхотелось. Может завтра пойду, а может и не пойду.

– Верно Мишка, нечего на мироеда горбатится.

Они еще постояли немножко.

– Ну, пошли коли так домой, – скомандовала бабка.

Они вышли на дорогу. Хороша, однако, была эта парочка. Мишка – с топором высокий и тощий, и рядом крохотная бабка Саня в пиджаке до колен с вилами и граблями на плече.

– Чего, Мишка, молчишь? Запевай, давай!

– Нашла Киркорова, – недовольно буркнул Мишка. – Тебе охота, так, пой.

Бабку Саню не надо было упрашивать. Она выровняла шаг и бодро затянула:

 
«Дан приказ ему на Запад,
Ей в другую сторону.
Уходили добровольцы
На гражданскую войну…»
 

…Речная долина парила. Ласточки, устроившие в береговой осыпи колонию, носились в лазурной вышине с веселым гомоном, вылавливая в поднебесьи насекомых, поднятых от земли восходящими потоками.

И в это время в стороне Медвежьего болота родилось среди ясного неба какое-то необыкновенное зеленоватое свечение, а вслед за этим до слуха наших героев долетел протяжный глухой гул, будто где-то там, на болоте грузили гигантские камни.

– Свят, свят, – испуганно перекрестилась бабка Саня. – Гли-ко ты, Мишка, чего над Медвежьм болотом деется! Не дай Бог, светопереставленье! Придется помирать не дождавшись пензии. А мне сулили сотенку набавить…

Мишка снисходительно остановил Бабку Горошину.

– Молчи, знай, не каркай! Это опять какнебутную уразину в космос шарахнули. На кажной их чих не наздравствуешься.

– Верно, Мишенька, верно. Уж больно все пугают планетянами-то.

– Инопланетянами, – поправил Мишка.

– Сказывали, что видели их, будто бы в Харовском районе. Села этакая толи тарелка, толи блюдо. Будто бы вышли из нее длиннорукие мужики. Будто бы оне одну бабу словили, она сказывают из магазина шла, да будто бы робеночка ей ищо сделали. Дак топерь и бабу ту и робеночка в институт забрали, где ученые за ними приглядывают…

– Не боись, бабка Саня, всяко ни я и ты не нужны им. Ты старая, я безработный. Меня поймай, так меня кормить, поить надобно…

Бабка Саня успокоилась.

Когда-то здесь по реке были обширные монастырские огороды. От реки к искусственным озерам были устроены перекопи, по которым рыба заходила весной в озера на нерест. Отнерестившуюся рыбу монахи ловили у запоров в большом количестве и отвозили на ледники. Теперь нечищеные перекопи заросли. Огороды стали деревенскими сенокосами.

На заливных лугах поднималось медовое буйство трав, от запаха которых кружилась голова, и радостно билось сердце. Долина гудела от пчел и земляных шмелей, тяжело нагруженных сладкими взятками.

А над всем этим счастливым миром, промытом дождем, высоко в небе кружил ворон, похожий на маленький черный крестик. Ему, наверное, оттуда далеко и широко видна была наша грешная, измученная неустройством и небрежением и все же прекрасная земля. С медоносными лугами, шатровыми борами, багряными от клюквы и брусники болотами, звонкими харьюзовыми реками.

…Говорят, что вороны живут до трехсот лет. Какие события проходили здесь под приглядом этой вещей черной птицы? Может быть, видела она со своей высоты царя Петра, обедающего со свитой на речном берегу стерляжьей ухой, может, видела деревянные кочи русских мореходов, отправляющихся в рисковый путь по студеным морям к загадочным берегам страны Аляски. Или видела этапы раскулаченных крестьян, гонимых в тайгу в наспех сколоченные бараки.

– Кру-ук, – отмечает в поднебесье быстротечное время ворон. Внизу под крутым берегом перебирает замшелые камни река. Нет-нет, протаранит льдина весной береговую кручу и падут на дно, отбелятся рекой и песком то бивни мамонта или шерстистого носорога, то еще чьи-то горемычные кости. А то выплеснет на берег волна диковинный камешек с дырочкой посредине – амулет древнего человека, некогда обитавшего в этих краях и в этих лесах, где нынче аукаются отпускники-грибники, на этих лугах, где ставят сенокос из последних сил последние деревенские старики.

Глава 2.
«Шпион» Гусаков закупает лыжные ботинки и находит почти новый сундук

Деревня Конец прилепилась к крутому обрывистому берегу, отбившись огородами от наступающего леса: несколько покосившихся бараков, наследие пролетарских пятидесятых годов, несколько крестьянских изб, да новостройка по оврагу, вытянувшаяся в длину: дом без дверей и без окон с прирубом, омшаником и незавершенным двором.

Это строит будущую крестьянскую вольную жизнь военный пенсионер, бывший спортсмен, потомок раскулаченных крестьян «хермер» Василий Гусаков. А на другой стороне деревни строит свою вольную крестьянскую жизнь его родной брат тоже военный пенсионер и тоже бывший спортсмен Федор Гусаков. Но он строит дом не в длину, а в высоту и уже достроился до третьего этажа.

Строят они, не спеша, со вкусом, и строят уже лет этак по пятнадцать. По поводу этого долгостроя бабка Саня – Горошина не раз говаривала: «Другие уж построились, нажились да и померли, а эти еще и в домах не живали…»

Да и мать братьев Гусаковых бабка Нюра по прозванья «Пароход» высказывалась еще круче: «У меня робята не пьют, не курят, а иное хуже, чем пьяные…»

Так, что пока «непьющим и некурящим робятам» приходится жить в полуразвалившемся бараке вместе с бабушкой Нюрой «Пароходом», прозванной во время войны так, за большую команду ребятишек, которую она вынуждена была принять на свой борт…

Еще проживает в том бараке Санька Горошина, бывший сучкоруб, а ныне акционер акционерного общества «Викинг форест лимитет», Мишка Новоселов, безработный, да Ванька Деянов, бывший лесник.

И только Леха Культиватор, последний деревенский тракторист, Толя Парашют да Андрей Кукуй живут отдельными крестьянскими домами на Том Угоре. Но про них рассказ отдельный.

В начале нынешнего лета «хермер» Василий Гусаков, вчерашний военнослужащий, а теперь новоиспеченный крестьянин, следуя известному капиталистическому лозунгу: «Обогащайся!», пытался обогатиться в районном центре.

После утомительного и непродуктивного шопинга по магазинам, он наткнулся в «Уцененных товарах» на потрясающе дешевые лыжные ботинки сорок шестого размера. Цена пары, в это трудно было поверить, была меньше стоимости коробка спичек…

Василий помаялся у прилавка, да и забрал всю партию – пятьдесят пар, решив, что за такие деньги пусть эти ботинки лежат у него на чердаке. А может они еще и как обутка сгодятся. Кто знает, куда кривая выведет?

Он погрузил товар в два мешка и, перекинув их через плечо, в приподнятом настроении покинул магазин, направляясь на автобусную станцию, где рассчитывал поймать попутку до деревни.

Однако, его остановило зрелище брошенного дома. Окна и двери избы были распахнуты, а рядом с домом валялся огромный пустой сундук с железными углами и обитой железными же полосами крышкой.

Василий обошел сундук, попинал его слегка, на что сундук отозвался веселым гулом.

– Эк, поперло сегодня, – сказал Василий сам себе. – Есть в чем довезти до дома покупки. А потом я в нем клюкву буду хранить.

Василий сложил мешки в сундук, крышка плотно легла на место, и Василий взвалил находку на плечо, которая приятной тяжестью поприжала его к земле.

– Пожалуй, для клюквы будет много чести, – подумал Василий. – Буду-ка я в нем хранить плотницкие инструменты. Одних топоров у меня десятка полтора…

Василий бодро шагал по улицам райцентра, радуясь обретению.

– Да, наверное, инструмент тоже не стоит складывать в сундук, – снова подумал Василий. – Мало ли, какая железяка в масле попадет, замажет стенки. Давай-ка стану я в нем держать домашние вещи. Постельное белье, рубахи, штаны… Банные принадлежности, чтобы запах хороший был от мыла.

Мимо проходили редкие машины. Василий пытался голосовать, но никто не останавливался. Так он прошел до конца села, вышел на околицу, сел на сундук. Машин почти не было. Один УАЗик все же притормозил.

Василий, было обрадовался, но водитель, поглядев на сундук, покрутил пальцем у виска.

– И куда я тебя с таким приданым посажу.

Василий решил тащить приобретения на себе. Всего-то двадцать пять километров. Как раз для разминки.

– Своя ноша не тянет, – сказал он сам себе, взвалил сундук на плечо и зашагал лесной дорогой в сторону родного дома.

…К полуночи Василий был дома. От усталости его шатало. Но радостное чувство выгодного приобретения не покинуло его. Он сгрузил сундук в углу комнаты, где они проживали с бабкой Анной, и завалился спать.

Между тем сундук был не прост. Кроме лыжных ботинок сорок шестого размера Василий притащил домой на своих плечах огромное количество обитателей щелей и трещин: клопов и тараканов, уже не рассчитывавших на новое обретение человеческого жилища, тепла и бесконечного обилия пищи…

Первыми отправились обследовать жилище доброго человека тараканы, потом очнулись от летаргического забвения клопы и медленно двинулись на запах человеческих тел.

Бабка Анна на их пути была первой. Под утро они добрались и до Василия, но он этого не заметил, потому что спал беспробудным сном, намаявшись в дороге.

А тараканы уже шустрили в соседних квартирах, обследуя съестные припасы. Бабка Саня так же не заметила нашествия, потому что уж которую ночь спала на сеновале.

Глава 3.
Как бабка Саня олигархом была

Вообще-то бабка Саня Горошина была самой обыкновенной одинокой старушкой, каких у нас на Севере, слава Богу, пока еще, что волнушек по березнякам.

Как и весь деревенский люд носила она резиновые сапоги летами, зимами катаниками с калошами и круглый год «ватну куфайку» – «полушубок стеганой», спала на печи, питалась скудно. Что бы зимой не голодомориться, садила она пластину картошки, пластушину капусты, пару гряд моркови и лука. Что ни лето страдала в комарином и оводовом аду на сенокосе, несла повинность на пастьбе: корова с теленком, стадо овец, коза Маля с козликом Яшкой… Надо поробить, чтобы этакую артель содержать…

Тащит она бывало из последних сил с подгорья на коромысле воду и революционные песни распевает:

 
«Помнят польские паны,
Помнят псы атаманы
Конармейские наши штыки…»
 

Правда, росточком Александра Титова не вышла, а вот характер Бог дал боевой и упорный. Вот и упирается всю жизнь без выходных и проходных, без отпусков и праздников…

До того, как на пенсию выйти работала бабка Саня сучкорубом в лесу. Должность тяжелая, но и денежная. Хватило бы ей одинокой на хлеб с маслом. Но как без скотины-то? Без бычка да коровки и дом сирота, тем более барак казенный. Скособоченный дворик за бараком и делал бабку Саня человеком с положением, и даже со сберкнижкой, на которой нашли прописку более сорока быков, не считая мелкой скотинки, сданных Александрой Титовой государству. Не бабка Саня-Горошина, а настоящий олигарх советских времен… Бабкиных денег хватило бы купить не какую-нибудь «Волгу», предел мечтаний восьмидесятых, а целый таксопарк…

А уж про быков, каких откармливала бабка Саня, всей округе известно. Как-то один мужик в магазине хвалил.

Пока, говорил, папиросу раскуривал Санькин бык ведро пойла опистонил, пока докуривал, второе опорожнил… Кому не лестно такие похвальные речи слушать. Однако не каждый такую похвальную речь от чистого сердца скажет. Другой и черную зависть под рубахой затаит. Комбедовские настроения в деревне и по сю пору сильны. Да и Владимир Ильич Ленин, видимо, прав был, опасаясь, что мелкобуржуазная стихия крестьянства будет ежечасно, ежедневно рождать капитализм.

Хотя, на первый взгляд, капитализмом, в деревне Конец пока и не пахло. Сучкоруб Титова наемной силой не пользовалась, а горбатилась самолично. И все же некоторые сельчане этот самый загиб в действиях гражданки Титовой, природной беднячки, усмотрели.

Помните с чего начинал Михаил Сергеевич Горбачев? Ага! С борьбы с нетрудовыми доходами.

К тому времени приспела Александре Титовой пора выходить на пенсию. А без работы ей день чернее ночи. Устроилась она на легкую – ассенизатором в своей же деревне от леспромхоза. Дали ей полставки жалованья, бочку с черпаком сивого мерина в подчиненье да все выгребные ямы в введенье.

И стала она трудиться на этот поприще истово, как умела.

Черпает «ночное золото» да ближайшие покосы возит. Бочку соседям да две себе – как русскому человеку положеньем не попользоваться? Своя рубаха-то она ближе к телу.

И поперла по всей округе на покосах трава, а у самой Титовой не трава, а травища. Раз косой махнешь и копна. А сено такое, что не надышишься – чистый мед.

Вот и стало завидно некоторым гражданам. Сочинили заявление насчет нетрудовых доходов, пошла бумага в район, там ей ход дали, комиссия с разбирательством приехала. Проверила досконально и сивого мерина и бочку с черпаком, наличие «ночного золота» в выгребных ямах, покосы…

Факты были налицо: трава на титовских покосах стояла стенной и прочую траву в окрестностях превосходила.

Так Александру Титову, носительницу революционной памяти, раскулачили первый раз. На самой заре перестройки. Мерина угнали на колбасу, содержание сняли. С той поры выгребные ямы в деревне не чистились, а окрестные сенокосы стали год от года хиреть.

Года не прошло, как подкатила к квартире бабки Сани новая волна раскулачивания. Приехала из района опять же выездная сессия районного суда разбирать дело гражданки Титовой, «допускавшей факты кормления продуктами хлебопечения крупно-рогатого скота.»

Народу набилось в старый, давно уже не работавший клуб видимо-невидимо. Гражданка Титова топталась перед судейским столом в новых, еще необмятых катаниках с калошами, почти не ношеной плюшевой жакетке, доставшейся ей еще от матери.

– Так вы признаете изложенные выше факты? – Грозно спрашивал ее прокурор.

Бабка растерянно стояла перед судейством, еще не понимая до конца, что судят здесь не кого-нибудь, а именно ее, гражданку Титову.

– Скотину хлебом, спрашивают, кормила, – весело подсказали из зала.

– Так как же, чудак-человек, – обращаясь к прокурору, удивилась бабка Саня. – Ты сам-то разве к бычку без корочки пойдешь?

Учитывая чистосердечное признание, дали гражданке Титовой пятьсот рублей штрафу, который впрочем, финансового положения подсудимой не пошатнул.

А деревня? А что деревня. Как кормила скотину хлебом, так и продолжала кормить. А чем же еще скотину кормить? Не пирогами же?

Но скоро уж и демократически е перемены подкатили. По деревням заговорили, что за дело в стране взялись тимуровцы. А раз так, то жди, что старухам старым и дров навозят, и расколют, и в поленницы уложат.

И верно, приезжают из районного собеса специально к бабкам в деревню пенсию вручать. Прибрели бабки в старый клуб, а там … радость великая. За все труды их тяжкие доброе правительство такие пенсии отвалило, что и не высказать. Получали какие-то рубли жалкие, а теперь даже не сотни, а тысячи!

Загудели радостно. Кто дом собрался подрубать, кто двор ставить, кто баню… С такими деньгами как теперь не жить! Понесли тысячи свои жалованные по домам – кто в чулок прятать, кто в матрас, кто за божницу…

Через три дня приехала в деревню автолавка… Кинулись наши богатейки за продуктами и ничего в толк взять не могут. Цены то такие, что глаза на лоб лезут. Пошли назад по домам, может быть, по радио чего скажут, может ошибка какая вышла…

Включили приемники, а там и слова по-русски не услышишь: приватизация, ваучеризация, инфляция да консенсус…

Короче говоря, одномоментно раскулачили всех бабок деревни Конец. И нашу ударницу Александру Титову по прозванию Санька-Горошина.

Она одна дольше всех упирается. Скот растит, государству сдает, хотя и государства того давно уже нет, а бычков, что на ее сберкнижке паслись, давно уже пасет кто-то другой, кто оказался проворнее Саньки-Горошины.