Текст книги "«Осторожно! Играет „Аквариум“!»"

– Уже прошло 20 лет твоей работы в «Аквариуме»…

– Да, это так. 18 октября исполнится 20 лет как я работаю с «Аквариумом».

– Теперь многие светорежиссеры имеют возможность работать с качественной аппаратурой, но для тебя, насколько я знаю, аппаратурная навороченность никогда не была самоцелью.

– Я привык к достаточно аскетичной манере своей деятельности, но другое дело, и я не могу не сказать об этом, – я строю работу таким макаром, чтобы был абсолютно живой «Аквариум»! То есть любое движение музыканта, любое шевеление его на сцене – оно абсолютно меняет картинку. Да, для этого мне вполне достаточно скромной аппаратуры. Ну а ежели приходится работать на навороченной сцене, то я использую навороченную аппаратуру, но опять же в том ключе, в той концепции, которую я для себя сформулировал, причем именно для «Аквариума», и которой я уже столько лет придерживаюсь. Вообще-то, что касается концертов с навороченной аппаратурой: к сожалению, большинство художников по свету видят свою работу в том, чтобы зритель видел его работу. А я свою работу вижу в том, чтобы зритель хорошо видел работу ансамбля. Я никоим образом не выпячиваю себя. Два раза за эти двадцать лет у меня были моменты, когда я вылезал «за рамки» и получал от зала аплодисменты… мне. И я потом извинялся перед Борькой.

– Но из-за этих вылезаний твои контакты с музыкантами не менялись, не ухудшались?

– Что касается контактов с музыкантами… Контакты за двадцать лет были всякие и разные. Были и серьезные разборки…

– Такое тоже бывало?

– Да, бывало. И бывало, что много лет назад один из музыкантов мне сказал: «Или я, или ты!» Вот так даже было, так сильно он не принимал то, что я делал. Но это все в первые десять лет моей работы происходило. Вторые же десять лет мы уже пришли с музыкантами к нормальному консенсусу. И те люди, те старые люди, как Лешка Зубарев, которые опять вливаются обратно в группу, они прекрасно знают и понимают отношения, которые уже существуют. Музыканты знают, что если Гонщик расставил их на это место, то я на это место делаю свет. И если тот или иной музыкант хочет, чтобы его было видно и чтобы его соло произошло красиво… а я это могу делать! Да! То, значит, он будет придерживаться тех указаний, которые я ему делаю. Не хочет? Пожалуйста, иди гуляй! Ты же свободен как птица! Я же никого не ограничиваю. Ну бывают какие-то моменты, там типа, что «вот этот фонарь мне светит в глаза!». Ну, конечно, я уберу. Вне зависимости от той картинки, которую я придумал.

– Вот ты мне рассказывал, а я прежде этого не знал, что тебе было радостно, когда в группу опять вернулся Леша Зубарев.

– Да у меня со всеми музыкантами из группы теплые отношения и дружеские, не только с Лешей. И с Суротдиновым, и с Гонщиком. Но это же и естественно, мы же давно знакомые люди… но какой-то конфронтации у меня нет ни с кем! Абсолютно! Был даже в группе музыкант, который искренне, честно не понимал, чего это я делаю. И зачем я в группе. Но тем не менее у меня со всеми хорошие, нормальные профессиональные отношения… И даже вот тот человек, который не понимал, для чего я в группе, он подходил потом ко мне и говорил: «Мне надо передвинуться, а?» При том что он искренне не понимал, для чего там вообще я нахожусь. Вот такое тоже было. Отношения хорошие у меня с музыкантами.

– Ты вот говорил недавно, что сейчас происходит такое не то чтобы обновление группы, но вот Боб – он вроде бы работал на некоем пределе, и что вот теперь этот предел как-то разрешился в позитивную сторону.

– Секундочку! Это мое сугубо личное мнение! Это мне так показалось.

– Ну я же именно с тобой говорю!

– Я никоим образом не претендую на какую-либо объективность.

– Прежде тебе очень нравилось работать в ДК Ленсовета. Именно как мастеру по свету.

– Да. Но теперь ДК Ленсовета-то нету… Там группы уже сколько лет не играют. В других клубах концерты проходят, в «Авроре», в «Космонавте».

– Группа обновилась, концерты проходят. Чего, по-твоему, можно ждать от «Аквариума» теперь?

– (Очень довольно хохочет.) А вот тут я тебе с совершенным наслаждением скажу, что не знаю!!! Не знаю! И это меня безумно радует! Что я не знаю, каким будет «Аквариум». Потому что «Аквариум» живой, и он растет, и во что он вырастет дальше, я без понятия, George!

– Cейчас мы живем в достаточно тяжелую во многих отношениях эпоху. И для культуры всяческой тяжелую в том числе. Многое деградирует, распадается, но «Аквариум» все же сохраняет свое достоинство, свой творческий потенциал и полон энергии, сил и готов двигаться дальше. Хотя большого количества концертов вроде пока не намечается

– Ну намечаются концерты, про большое количество не знаю, но есть… Да и что же, George? Если бы «Аквариум» перестал быть живым и стал бы памятником самому себе, как многие музыканты и группы, то я бы тогда просто ушел из «Аквариума». Потому что меня как раз это в «Аквариуме» и держит.

– А ведь ты до «Аквариума» вообще ни с какими другими группами не работал?

– Нет, ни с какими. Я театральный художник был. Конечно, за эти двадцать лет со многими группами приходилось поработать и пересекаться, но это так… это все так… В порядке развлекухи, что ли…

– В общем, «Аквариум» по-прежнему сохраняет свой потенциал, и он непредсказуем. Это по-прежнему приятная тайна…

– Да. Да.

– В группе остается непредсказуемость. Что самое ценное и самое редкое всегда, и особенно в русской рок-музыке.

– Да. И что радует.

Сентябрь, 2013

Борис Рубекин: «Мне больше нравится заниматься аранжировками…»

Борис Рубекин уже несколько лет играет на клавишных в «Аквариуме». С одной стороны, вроде бы и не слишком давно, однако группу невозможно уже без него представить.

– Сколько лет ты уже играешь в «Аквариуме»?

– С осени 1998-го.

– А что происходило до этого? Каким образом ты влился в аквариумные ряды?

– Произошло интересно. Я до этого занимался студийной работой – полукустарным способом, дома, – но, как ни странно, порой получались достаточно хорошие записи. Я играл тогда в одной группе, исполняющей кантри-музыку. А в ее составе есть уникальный человек по имени Дима Сергеев, играющий почти на всех инструментах, которые звучат в кантри-музыке, включая даже барабаны. Гитары, мандолины, банджо… И вот к нему подошел однажды Митя Шагин (видимо, они были давно знакомы) и говорит: «Как бы нам, Дима, с тобой альбомчик бы, дык, записать?»

– Очередной митьковский?

– Да, очередной митьковский. Дима и говорит: «Ну, чего ж, можно и записать…» А Митя у него спрашивает, не знает ли он студии какой-нибудь подходящей. Дима и говорит, что есть у него один знакомый парень, у которого можно все записать дома, да и что на клавишных он играет хорошо. Естественно, он меня имеет в виду. Тогда Митя задает Диме следующий вопрос: «А он браток?» Видно, оказалось, что браток… Раз Митя пришел, и мы с ним трудились, а потом он стал приглашать на запись других артистов. Помню, Наташа Пивоварова была, Бутусов, Чиж… Шагин выпустил этот альбом недавно, в прошлом году.

– Что же это за альбом митьковский? Не «Москва митьковская»?

– Да. Песни, которые поют Бутусов, Чиж, Пивоварова, – это все было записано у меня дома. И еще пришли однажды Дедушка с Сурушкой[2]2
  Дедушка, или Дед, – это Олег Сакмаров, а Сурушка – это скрипач «Аквариума» Андрей Суротдинов. – Прим. авт.


[Закрыть]. Они быстренько все записали, а потом так хитро между собою переглянулись и спрашивают у меня: «А как ты, Боря, к «Аквариуму» относишься?» – «Хорошо отношусь». – «А ты не хотел бы попробовать?» Оказалось, что «Аквариуму» нужен человек, который может играть на клавишных плюс на клавишном басу. Потом пришли сюда, на Пушкинскую, 10, я приехал с клавишными, что-то поиграли. Никаких разговоров серьезных, которые бывают при поступлении на работу, при этом не было. А потом мы пошли к Борису в гости…

– А до этого момента? Понятно, что ты про «Аквариум» знал, но как ты к нему относился? Группа-то ведь старая. Как ты ее воспринимал до того, как стал с ней сотрудничать?

– Первый раз я попробовал играть в группе, когда учился в школе, классе в восьмом. Помню, что тогда мне ужасно хотелось поиграть на электрическом органе, до этого я играл только на пианино. Тогда один мой приятель предложил мне сходить в подростковый клуб «Аврора» в Нейшлотском переулке, где был нужен человек, умеющий играть на клавишных, на пианино, и там обещали показать электроорган. Я тогда решил сходить. Пошел. Там был милый такой дядечка Юра, он всем там руководил, еще были два человека – гитарист и басист, постарше меня. Но электрооргана не оказалось, было только пианино. Но мне все равно понравилось: электрогитара, бас – все это так объемно звучало. Первая репетиция заключалась в том, что происходило прослушивание концертного варианта «Радио Африки», запись того фестиваля, когда впервые появилась группа «Мануфактура». Вот это и было вроде бы первое знакомство с «Аквариумом». А потом, еще в институте, у нас была девушка, староста группы, которая очень любила «Аквариум». Я к ней часто приезжал, помогал какие-то домашние задания делать, и уж тогда я много аквариумной музыки послушал, я знал все хиты и мог их играть, и даже… свят-свят-свят… петь.

– И на каких-то концертах тоже бывал, наверное?

– Всего один раз был, до знакомства с группой. Но помню, что концерт был замечательный. Это произошло так: наша классная руководительница купила мне билеты на концерт группы «Аквариум». Это вообще было что-то из ряда вон выходящее! Я пошел на концерт со своей девушкой, учительница пошла со своим мужем. У нас был замечательный класс, наша классная старалась нас как-то развивать и купила мне билеты. Меня это очень прикололо тогда. Это был акустический концерт с Гаккелем, с Дюшей, а было это… Я даже могу вспомнить… Я был, очевидно, в десятом классе тогда, а родом я шестьдесят девятого года…

Борис Рубекин.

– А когда ты внедрился в «Аквариум», то с какого времени ты стал осознавать, что играешь в этой группе? Когда ты осмыслил этот процесс?

– Не знаю… На концертах как-то получалось легко, как-то это было естественно, наверное, да и Боре вроде бы нравилось то, что я играю. А вот во время записи альбома «Пси» мы, конечно, намучились, тут началась такая притирка вкусов, а вкусы были совершенно разные, все-таки и разница такая в возрасте – лет шестнадцать. Если, например, Боря конкретно вышел из «Beatles», то я-то вообще свое знакомство с такого рода музыкой начал с «Deep Purple». А «Beatles»… Я ведь был совсем маленьким, когда они были. И поэтому у меня не было такого уж сильного пиетета по отношению к этой группе. А, кстати, тот еще дядечка, который нас воспитывал в подростковом клубе, он очень любил «Rainbow», Блэкмора. У «Rainbow» я знал все наизусть, я мог любую песню сыграть.

– То есть ты ориентировался на классику хард-рока? На тяжелую музыку тех лет?

– Да, да, да. «Led Zeppelin» мне казались тяжеловатыми тогда, «Deep Purple» были ближе. Нет, «Beatles» я тоже как-то слушал, но какие-то их легкие вещи, не психоделические.

– Ты ведь уже успел принять участие в записи многих альбомов «Аквариума». Причем ты не только играешь на клавишных, но еще занимаешься и аранжировками, и звукорежиссурой, и компьютерные дела все твои…

– Я все это на себя взял, мне это интересно. У Бориса есть способность глобально мыслить, я восхищаюсь такими людьми. Он может все это прикинуть в общем и сказать, куда надо двигать. Вот он говорит, например, что «вот здесь бы хорошо сделать что-нибудь вот такое…». И мне интересно это реализовывать.

– Иногда ведь какие-то вещи могут вызывать разногласия, будь то аранжировочные или концертные варианты. Или могут быть какие-то требования со стороны того же БГ, которые тебя не очень устраивают, и какие-то проблемы, с этим связанные?

– На самом деле первый мой аквариумный год прошел очень интересно. Когда в составе было три перкуссиониста, – Панама на гитаре играл, а Дедушка играл на флейте, – вот тогда нам было легче играть концерты втроем (например, я, Боря и Дедушка), чем со всей группой. Потому что тогда группа была какая-то очень полярная. Одну половину группы явно интересовало что-то одно в музыке, а другую – что-то другое. И мы играли концерты и вдвоем, и втроем с Дедушкой – тут никаких проблем не было вообще никогда. А потом, когда пришел Алик Потапкин, то вообще стало все замечательно. Бывает, Боря подойдет и скажет, что ему хотелось бы здесь не орган, а рояль. Или наоборот. Я сам по природе всегда сначала скептически отношусь к каким-то таким предложениям, а уж потом стараюсь найти в них что-то интересное для себя.

– Какие предложения ты имеешь в виду?

– Ну, например, сыграть соло не на органе, а на рояле. Ёлки-палки, так хорошо было с органом, зачем же играть здесь на рояле? А потом сядешь – и на рояле вроде как-то хорошо, а потом уже и это нравится. Не знаю, можно ли это проблемами назвать.

– Нет конечно, это же реальная практика частных аквариумных явлений. «Аквариум» ведь довольно много ездит и по России, и по заграницам. Тебе не надоели немножко эти постоянные вояжи?

– В среднем мы играем пять концертов в месяц, это, мне кажется, достаточно умеренно по сравнению с теми, кто дает по десять-пятнадцать концертов. Когда концерты хорошо организованы, то это одно удовольствие.

– Тебе что интереснее – студийная работа или концертная?

– Да все интересно. Как-то так получается, что мы сидим в студии без выходных, а когда выходной, то как-то не знаешь, что и делать. Но с другой стороны, вот так посидишь две недели и понимаешь, что мозги уже начинают плавиться, надо куда-то ехать. Потом поедешь на две недели, надоест по поездам и по самолетам. А вернешься, сядешь… О, как хорошо! И две недели опять в студии живешь.

– Тебе за эти годы приходилось в студии работать не только с «Аквариумом»?

– С Максом Леонидовым мы как-то за неделю записали пластинку «Давай, закурим» – это песни военных лет, некоторые из них, по-моему, очень хорошо получились.

– У тебя есть собственные сочинения, твои сольные, авторские композиции, или до этого дело пока еще не дошло?

– Мне больше нравится аранжировками заниматься. То есть, грубо говоря, додумывать то, что композитор не додумал. Тут есть очень большое поле для деятельности. И я еще сочиняю партии для клавишных, а вот что-то от начала до конца сгенерить – до этого пока еще дело не доходило. Да и времени нет.

– Что тебе больше всего запомнилось из многочисленных поездок? Расскажи о наиболее эффектных или о наиболее курьезных впечатлениях.

– Вообще все заграничные поездки, особенно американские, очень веселые. В Америке мы часто играем в клубах, Боря любит в клубах играть. Там ведь и народ достаточно отвязный, приходят русские эмигранты в основном, а у них все проблемы решены, и они могут порадоваться и вовсю повеселиться. Бывали случаи… И Боря мне как-то говорит: «Иди поиграй пока, а я пока покурю или пива бутылочку выпью». Ну, я выхожу, играю сольное вступление. А Боре обычно наш художник-сценограф Марк Брикман находил какой-то ящик, чтобы он мог сесть и начать концерт сидя. Но тогда, видимо, Марк задумался и ящика этого не нашел. А на сцене рядом со мной стоял ящик, из которого тянулись какие-то провода – как я потом понял, там были трансформаторы 220 вольт, которые питали всю нашу аппаратуру. Ну, я и играю, дохожу до кульминационной точки, народ уже ревет, сейчас уже должен появиться Боря. И Боря действительно появляется, я еще наворачиваю, и тут у меня как все рушится! Оказывается, Боря, не найдя обычного ящика, подошел вот к этому, стоящему на колесиках, с проводами и, естественно, мы были обесточены. Я почувствовал себя очень неловко. Такая ситуация, как будто у меня одним ножиком всю одежду срезали. Потом, конечно, все восстановилось.

– Ты уже рассказывал, что раньше любил хард-рок. А вот сейчас какого рода группы лично тебе интересны?

– Ух, ты… (Почему-то пораженный этим вопросом, отвечает не сразу.) Да я как-то все по песне собираю. Сильных впечатлений очень немного. Вот одно из последних сильных впечатлений – альбом Тома Уэйтса «Mule Variations». Но это уже давно было. И еще в Америке я услышал исполнителя на ирландской арфе, но забыл его имя. Как звукорежиссеру мне интересны группы американские, классно записанные. Вот «Train». Замечательно записано и замечательно звучит. Но, как справедливо говорит Боря, таких групп появилось миллион, и вроде все они такие хорошие, и в то же время это фон, «бэк-граунд».

– А что тебе интересно из российской музыки?

– Меня не очень трогает «Мумий Тролль», а вот Земфиру слушаю с удовольствием. И вот последнее яркое впечатление – это группа «5’nizza» – ребята из Харькова. Это даже не группа, а два человека, акустический такой вариант, но это очень серьезно и держит все семьдесят две минуты, когда звучит компакт-диск. Чувствуется, что людьми все хорошо пройдено от Боба Марли и далее. А еще… вообще-то все интересное связано с поездками в Америку, там часто попадаются какие-то пластинки, которые духу времени отвечают. Это такая своего рода прочистка ушей, когда ты попадаешь в страну, где вообще не звучит музыка на русском языке. И там слушаешь музыку в основном как фон. Редко, когда у тебя есть возможность сесть и включить музыку только для того, чтобы ее просто послушать. Но в Америке – там вот фон очень хороший.

– Как ты воспринимаешь чисто инструментальную музыку?

– Девяносто процентов инструментальной музыки, которую я прослушал, – это музыка джазового направления, хотя и не только джазового: вот Кейт Джаррет – это ведь не совсем джаз. Я очень люблю еще гитаристов «снимать» – но не на гитаре, а на клавишных.

– В «Аквариуме» много лет работал Олег «Дед» Сакмаров. Но так сложилась жизнь, что из группы он ушел. Появились творческие разногласия? Меня интересует именно это, а не человеческие отношения.

– Мне кажется, что каждому музыканту, и в особенности инструменталисту – а не автору, не генератору идей, как Борис, – нужно играть с разными коллективами, чтобы в свой родной коллектив привнести что-то новое и свежее. Это своего рода улучшение музыкального генофонда. Жизнь в «Аквариуме» достаточно плотная, и заниматься поиском новых идей просто некогда. И, видимо, Дедушка подумал, что все, что он на данный момент знает, он в «Аквариуме» уже сделал.

– Реализовался.

– Да. И поэтому нужно что-то еще почерпнуть на стороне.

– Но ведь он же иногда приходит. Я помню, например, как недавно, в феврале, он приходил на концерт «Аквариума» в клубе «Орландина» и играл в некоторых номерах.

– Ну да, тянет обратно, тянет, конечно. Но с другой стороны, Дедушка ушел – и Сур зазвучал полнее, потому что человека нового не появилось, зато стали больше на скрипку акценты делать.

– Что ты думаешь по поводу дальнейшего усовершенствования аквариумной системы? Я понимаю, что все зависит от идей Бориса, но все-таки в какую сторону все должно двигаться?

– Совершенно бесполезно это предполагать. Я думаю, что этого сейчас не знает точно даже сам Боря. И еще я замечал, что Боря все время преподносит, как капитан корабля, такие сюрпризы, что я даже не в силах их на пятьдесят процентов ожидать.

– А какой был последний сюрприз?

– Да вот хотя бы с Индией. С последним альбомом «Песни рыбака». Ездить в Индию, записывать там индийских музыкантов. Я знал, что «Сестра Хаос» получился достаточно сильным альбомом, сыгранным силами группы, и думал, что сейчас будет что-то еще, сделанное в таком же контексте. А тут раз, и…

– Ну, видимо, эта непредсказуемость и является во многом залогом успеха.

– Да, безусловно. Я восхищаюсь Бориной способностью так вот глобально повернуть куда-то. Спонтанно и не боясь никаких последствий. Я, например, так не могу, я начинаю осторожничать, чего-то там думать, бояться. А потом, когда уже корабль повернули – ну что же еще остается, как не идти по этому курсу дальше?

2.07.2003

Сергей Щураков: «Самые яркие впечатления у меня бывают на концертах»

В 1997 году, вскоре после появления группы «Оркестр Вермишель», я написал в одной своей статье: «Оркестр Вермишель» – это одно из самых удивительных и необычных явлений в музыкальной жизни северной столицы за последние годы. Да и за пределами Питера – тоже».

С тех пор прошло несколько лет. Мне неоднократно доводилось наблюдать группу под управлением Сергея Щуракова на концертах и слушать разные записи – хотя «Vermicelli Orchestra» выпустил пока еще не очень много пластинкок, – и теперь я могу с удовольствием заметить, что совсем не ошибся тогда. Не люблю цитировать собственные высказывания, но факт остается фактом; щураковско-«вермишельный» бэнд по-прежнему является одним из самых необычных музыкальных явлений, причем не только в российской рок-практике, и ощутимо прогрессировал за минувшие годы, а в очередной раз я имел возможность убедиться в этом во время июньского фестиваля «Музыка в новом формате», который прошел в начале лета в питерском «RedClub». В рамках фестиваля исполнялась программа «Стихи в новом формате» или «Совсем не в себе», во время нее, в соответствии с концептуальными фестивальными установками, можно было наблюдать сочетание музыкальных композиций с элементами театральной антрепризы. «Vermicelli Orchestra» играл очень cовершенно. Сильнее, слаженнее и гораздо выразительнее, чем прежде.

Вскоре после этого замечательного выступления состоялась моя очередная беседа с композитором и лидером группы Сергеем Щураковым. В которой принимал участие и директор группы – он же звукорежисер – Артем Тамазов.

– Сергей, группа «Vermicelli Orchestra» и не очень молодая, и не старая, средний, так сказать, возраст. А если совершенно точно – когда стала вариться «вермишель»? В 1996-м? Или немного раньше?

– В 1996 году мы родились. До этого мы рождались пару лет.

– То есть замыслы появились раньше 1996-го?

– Да, пораньше.

– Ты много где играл – «Трилистник», «Аквариум» и так далее, – но все же когда именно появилось у тебя непосредственное желание сделать свой сольный проект?

– Это произошло, когда я впервые расстался с «Аквариумом». И это было так: я нигде не играл, только поиграл немножко в группе «Кошкин дом», и потом меня очень часто стал приглашать Сережа Курехин на запись. Буквально одна за другой записи шли, к фильмам самым разным. И еще меня Сергей пригласил также на концерт в «Капеллу». Концерт этот был в ноябре, но он назывался «Новогодний бал Сергея Курехина». И играли мы вдвоем.

Он меня поставил в такое положение тогда, что мне пришлось много играть даже одному несколько сольных фрагментов и с ним импровизировать пришлось очень много. Что для меня было не совсем обычно. Знаешь, как бывает, когда человека кидают в воду, чтобы он научился плавать… Было чуть-чуть что-то похожее, потому что в принципе не было ни репетиций, мы с ним посидели полчасика до концерта – и все. И вот после этого концерта, на котором был Алик Кан (известный музыкальный критик, специализирующийся, в первую очередь, на «новом» джазе, постоянный ведущий фестиваля SRIF, в настоящее время Кан работает в русской службе Би-би-си и ведет регулярно музыкальные программы), он подошел ко мне и сказал, что мне надо обязательно делать собственный проект. И это меня подтолкнуло. А было это году в 92-м или в 93-м, так, наверное, и вот после этого я действительно понял, что да, что мне нужно этим заниматься. И вот тогда я и стал сочинять музыку.

– Ты ведь тогда уже не играл в «Аквариуме»?

– Да, это после «БГ-Бэнда» было, я тогда год или полтора с «Аквариумом» не играл.

– Несколько лет назад ты, помнится, говорил, что группе нужен менеджер. Сегодня эта проблема осталась?

– Да, осталась. Потому что одно время у нас эти функции выполнял продюсер, Артем, но сейчас мы с ним так сильно заняты вдвоем, заняты записью музыки к фильму, что у него нет времени заниматься нормальной менеджерской работой, он совмещает потихонечку все эти занятия, но сложно. Он продюсирует звук у нас и выполняет роль организационно-творческую, и она не позволяет заниматься чем-то еще, не оставляет времени на полноценное директорство.

– Скажи, а ты теперь продолжаешь, как это было у тебя прежде, принимать время от времени участие в других проектах?

– Да. Меня вот БГ приглашал играть на концертах в рамках его пятидесятилетия, я играл с «Аквариумом» два концерта в Москве и один в Питере. А совсем недавно он меня на запись приглашал. Когда он меня приглашает, то я с удовольствием принимаю участие в том, что он мне предлагает. А еще меня часто приглашает Слава Курашов, он пишет очень много музыки к фильмам, Леша Зубарев, который был когда-то гитаристом в «Аквариуме», также музыку к кино пишет, и он тоже меня приглашал несколько раз. Но это такие проекты, рассчитанные в основном на запись.

– Один известный музыкант, сейчас, пожалуй, даже неважно, кто именно, сказал мне как-то, что сегодня из искусства уходит магия. Из искусства вообще, не только из музыки. Что ты думаешь по этому поводу?

– Понимаешь, эту фразу можно говорить всегда, во все времена. Но ведь из какого-то искусства уходит магия, а в какое-то искусство приходит. Вот я недавно участвовал в проекте музыкально-театральном. Что-то, наверное, и не получилось, не знаю, но во всяком случае, сочетание стихов и музыки мне очень понравилось. Не знаю, магия это или нет. Иногда, конечно, и уходит магия, а иногда и приходит это волшебство.

– Помню, как несколько лет назад тебе самому не очень нравилось название твоей группы. А теперь?

– Вообще-то название хорошее.

– Никак не стану с тобой об этом спорить! Но теперь ты никакого неудовольствия в связи с названием не испытываешь?

– Понимаешь, у меня было такое ощущение, что… Ну ведь название получилось полурусским-полулатинским. Сначала я думал, что «Оrhestra» – это красиво, оригинально и так далее, а потом я подумал, без всякого, кстати, шовинизма или чего-то такого… Мы живем в русской стране, здесь говорят по-русски, так с какой стати должно быть слово «Оrhestra»?

– И поэтому теперь группа называется «Вермишель оркестр»?

– Да. Или вот как во втором альбоме было, «Оркестр Вермишель». Просто когда иногда говорю с некоторыми людьми на эту тему, они видят иногда в моих словах проявление какого-то национализма, но этого никогда не было, нет, да и быть не может… В общем, это старая моя тема, я считаю, что наша российская культура абсолютно самодостаточна, и в целом она очень интересная, и многогранная, и многоплановая. Да ты это знаешь не хуже меня!

– Ну раз пошел разговор про культуру, то давай все же мы сделаем сейчас акцент на рок-культуру. ОК? Что ты думаешь о состоянии рока сегодня в нашей стране?

– Честно говоря, если отвлечься от старинных наших групп, то, на мой взгляд, пока картина не самая лучшая. Я бы так сказал, что немножечко масштаб поменялся. В целом.

– Согласен. А ты слушаешь записи других групп?

– Можно сказать, что я пытаюсь, но когда какое-то время послушаю, то понимаю, что больше мне это слушать неинтересно. Непонятно, в чем дело. Может быть, в возрасте? Все-таки темы у молодых групп, например, да и у не очень молодых, они таковы, что в моем возрасте это уже немножко теряет актуальность.

– Были у тебя прежде симпатии к таким стилям, как арт-рок или симфо-рок, и сказалось ли это на создании той музыки, которую ты стал сочинять?

– Симпатии были. Но я не уверен, не уверен, что это каким-то образом повлияло. По форме, может быть, мы немножко похожи на арт-рок, да, это есть, но все-таки мы, мне кажется, чуть-чуть в стороночке от арт-рока находимся.

– Пан директор Артем Тамазов сказал недавно, что у группы два диска и что, по его мнению, совершенно необязательно часто выпускать альбомы. Было такое дело, Артем?

Т.: Если я так сказал, значит, так и есть.

– То есть ты не можешь опровергнуть собственное высказывание?

Т.: Могу. Но сейчас этого делать не буду.

Щ.: У нас вообще-то три диска. Записано.

– Да, но пока выпушено только два.

Щ.: Да, два. А материалов – на пять. К сожалению, вот так вот…

– Ну а почему к сожалению? Ведь это же хорошо, что есть много материалов…

Щ.: Ну вообще да, это хорошо.

Т.: К счастью, это так.

– Наверное, вы могли бы альбомы выпускать и чаще, и больше, но сие, к сожалению, не только от вас зависит. А зависит это от капризов лейблов, от пиратов звукозаписывающих и выпускающих.

Щ.: В данный момент это зависит просто от того, что у нас нет времени записать четвертый и пятый диски и свести их. Мы сейчас очень сильно загружены. К несчастью или к счастью.

– Но все же, когда именно третий номерной альбом в свет выйдет?

Т.: Над третьим альбомом осталось еще немножко поработать, а выйдет он, я надеюсь, осенью. От всей души, искренне на это надеюсь.

– Осенью этого, надеюсь, года?

Т.: Да.

– Считается, что музыка у «Оркестр Вермишель» полиэтническая. А какой же все-таки этнос в «вермишельных» звуках преобладает?

Щ.: Полиэтническая? По-моему, я все-таки такого определения нашей музыке не давал…

– Было, было что-то в этом духе… А еще ты называл свою музыку необарочной.

Щ.: В принципе, я не придаю терминам значения. В общем-то, я до сих пор не очень понимаю, как нужно классифицировать наш стиль. Ну да, у нас что-то такое этническое было когда-то, но сейчас, по-моему, этого нет.

– Много лет знаю «Vermicelli Orchestra», но всегда думаю и, соответственно, спрашиваю у тебя о том, что нет ли все-таки конкретных планов поводу появления в составе вокалиста или вокалистки?

Щ.: Да, у меня, вообще-то, были такие планы. Но еще была мечта на стихи такого абсурдисткого толка, с вокалом, сделать альбом.

– Стихи-то проще найти, а вот с вокалом не так легко, сам понимаешь. Непросто найти вокалиста, который впишется в музыку, которую исполняет «Vermicelli Orchestra».

Щ.: Да, пока не получается.

Т.: У меня есть идея, и я хочу сейчас впервые ее озвучить. Я считаю, что нам надо вводить в состав не вокалиста или вокалистку, а хор. И в хоре должны петь либо мужчины такие взрослые, либо мальчики.

– Планы грандиозные и роскошно безумные! Инструментальный «Оркестр Вермишель» плюс хор. И еще абсурдистские тексты. Чистая психоделия! Я недавно, во время фестиваля «Музыка в новом формате», который проходил в «RedClub», слушал, как теперь группа ваша играет, и не могу не заметить, что в сравнении с тем, что мне доводилось слышать на прежних ваших выступлениях, стала играть более собранно и, пожалуй, более мощно и эффектно, так что исполнительский прогресс явно налицо. Сергей, а ты говорил, что вы очень сильно загружены сейчас. Чем именно?

Щ.: Мы записываем музыку к фильму.

– Что за фильм?

Т.: Фильм документальный, про жизнь римского императора Марка Аврелия, который отличался от многих других. Чего, кстати, я не знал. Наверное, и не только я один. Замечательное кино, его снимает московская кинокомпания из культурного центра «Новый Акрополь».