Текст книги "Дома и люди. Из истории петербургских особняков"

Свидетель столетий минувших
(Дом № 22 по Миллионной улице)

Старинные дома всегда полны какого-то неизъяснимого очарования. Они, как праздники в череде монотонных будней, помогают отвлечься от повседневной действительности, вспомнить о том, что жизнь не исчерпывается сегодняшним днем, что кроме настоящего у нас есть и прошлое, а может быть – и будущее, что еще не все потеряно и, даст Бог, дела поправятся. Подобные мысли приходят в голову, когда смотришь на какой-нибудь старый особняк, мужественно перенесший все невзгоды и не потерявший лица. Таким его видели наши предки, таким, будем надеяться, увидят и потомки. Это маленькие островки вечности в море непостоянства. Сказанное в полной мере относится к дому № 22 на Миллионной улице.

Дом № 22 по Миллионной улице. Современное фото

Дом Ф.А. Апраксина.

Чертеж из коллекции Берхгольца. 1740-е гг.

О нем писали довольно часто, он всегда привлекал к себе внимание. Возникла даже легенда о его происхождении, пущенная в ход, если не ошибаюсь, с легкой руки М.И. Пыляева. Будто бы строителем его был академик Крафт, создатель знаменитого Ледяного дома, и что предназначался он для Густава Бирона, брата временщика. Автор «Старого Петербурга» сообщает также об интересе, какой вызвал новопостроенный дом, считавшийся якобы красивейшим в Петербурге, и что на него приезжали любоваться издалека. Может быть. Для возникновения легенды необходимы две предпосылки: наличие устойчивого интереса и отсутствие документальных данных. Обе они оказались налицо.

Благодаря усилиям замечательного специалиста, исследователя петербургской архитектуры А.Н. Петрова, сведения о доме из легендарных превратились в исторические. На них мы и будем опираться.

Итак, ныне существующий каменный дом построен неизвестным архитектором во второй половине 1730-х годов на месте сгоревших деревянных хором вице-адмирала М.П. Госслера. Композиционная схема здания решена в уже несколько архаичных для того периода формах петровского времени – с сильно выступающими боковыми ризалитами в два и центральной частью в три окна. Позднее левый ризалит расширили на две оси влево за счет некогда существовавших ворот. Аналогичную схему можно было встретить во многих зданиях начала XVIII века; из сохранившихся до наших дней к этому типу относятся хорошо известные Кикины палаты на Шпалерной улице.

Первоначальный облик дома запечатлен на публикуемом чертеже из коллекции Берхгольца. В 1770-х годах он перестраивался, предположительно по проекту А. Ринальди. Тогда же вместо высокого крыльца появился великолепный четырехколонный мраморный портик. Главной же внутренней достопримечательностью справедливо считается вестибюль с лестницей удивительной красоты.

Кто только не поднимался по ее ступеням! Помнят они гордых вельмож и смиренных просителей, великосветских красавиц и богомольных старушек. Среди владельцев дома были и государственные мужи, и блестящие аристократы, и временщики – близость к дворцу нередко означала также близость ко двору. Словом, ему, как и всякому старику, много повидавшему на своем веку, есть о чем порассказать.

Первый владелец дома – граф Федор Андреевич Апраксин (1703–1754), женатый на внучке первого русского фельдмаршала Александре Михайловне Шереметевой. В 1733 году императрица Анна Иоанновна пожаловала его в камергеры за поддержку, оказанную ей при вступлении на престол. Правда, незадолго перед тем Апраксин ревностно помогал «верховникам», однако, вовремя смекнув, куда ветер дует, примкнул к их противникам. Свою карьеру он закончил при государыне Елизавете Петровне в чине генерал-поручика.

В 1773 году сын покойного графа, отставной капитан гвардии Александр Федорович Апраксин, продал унаследованный от отца дом камер-юнкеру двора ее императорского величества Василию Семеновичу Васильчикову – брату находившегося в ту пору «в случае» Александра Васильчикова. Впрочем, фавор этот продолжался недолго, как и надобность во владении домом поблизости от дворца. В марте 1774 года отставной фаворит А.С. Васильчиков перебрался из покоев императрицы в дом брата, чтобы затем окончательно исчезнуть с глаз долой.

После окончания «случая» не только прежние любимцы, но и их родственники предпочитали удаляться восвояси, дабы не напоминать о себе своим преемникам. В начале 1778 года В.С. Васильчиков продал дом чуть ли не с уступкой против уплаченной им цены бывшей супруге герцога Петра Бирона – Евдокии Борисовне, урожденной княжне Юсуповой, поселившейся здесь после развода со своим скандальным мужем.

Е.Б. Бирон

Через два года герцогиня скончалась. Секретарь французского посольства в России шевалье де Корберон записал по этому поводу в своем дневнике 20 июля 1780 года: «Завтра мы поедем навестить Измайлову, сестру герцогини Бирон, скончавшейся в среду, в 10 часов вечера. Она была… молодая, приветливая; думают, что она умерла с горя. Герцог, год тому назад, развелся с нею, и эта женщина, хорошо поставленная при дворе, имея орден Святой Екатерины, 50 тысяч ежегодной пенсии, которую государыня заставила герцога выдавать ей, не была счастлива, страдая от непомерного, неудовлетворенного честолюбия. Ее вскрывали, чтобы узнать причину смерти».

Дом покойной герцогини перешел в собственность ее брата И.Б. Юсупова, а тот в 1783 году продал его со всей обстановкой за 45 тысяч рублей княгине Екатерине Петровне Барятинской. К тому времени дом уже перестроен и отделан в формах раннего классицизма.

Попутно отметим, что Екатерина II предлагала вернувшейся в 1782 году из-за границы княгине Е.Р. Дашковой купить для нее этот дом в подарок, но та, якобы по своей скромности, чтобы не вводить державную покровительницу в лишний расход, предпочла более дешевый.

Новая владелица, известная красавица екатерининского двора, была дочерью принца Петра Голыптейн-Бекско-го, приверженца свергнутого Петра III. Двенадцатилетней девочкой она вместе с родителями находилась на одной из галер, сопровождавших злополучного императора в день переворота, во время его бегства в Кронштадт. Выйдя в 1767 году замуж за князя И.С. Барятинского, она блистала в петербургском свете, где имела громадный успех и массу любовных похождений.

Ее роман с Андреем Разумовским привел в конце концов к разрыву с мужем. Тем не менее, она не отказала себе в удовольствии сопровождать обманутого супруга в Париж, куда он назначается посланником, присутствовала на коронации Людовика XVI, а затем вернулась в Петербург, где произвела фурор привезенными с собой парижскими модами и нарядами. Впрочем, последние не заслужили одобрения императрицы и многих светских дам: те нашли их смешными.

Поселившись отдельно от мужа в приобретенном ею доме на Миллионной, легкомысленная красавица вновь заняла высокое положение в свете, где продолжала иметь множество поклонников. Хотя она и подвергалась нареканиям со стороны «общества», тем не менее все стремились попасть к ней в дом; жила княгиня широко и пышно, а о ее приемах и театральных представлениях говорил весь город.

Один из современников оставил такой портрет Е.П. Барятинской: «Чрезвычайно грациозная, с удивительной талией, выразительными чертами лица, величавая и непринужденная в движениях, но вместе с тем немного манерная, она была очень любезна и даже свободна в обращении; выражаясь легко и красиво, она усвоила в разговоре тон парижских модниц своего времени, какую-то смесь философии с чувствительностью и неподдельным кокетством».

В 1789 году княгиня продала свой особняк сенатору А.И. Дивову. Супруга его, Елизавета Петровна, сестра известного библиофила Д.П. Бутурлина, также славилась легкостью нрава – качеством не особенно редким в то время, а кроме того, склонностью к авантюрным похождениям. Будучи фрейлиной Екатерины II, она в 1784 году вышла замуж за Дивова, бывшего намного старше ее. В том же году на нее пало подозрение в том, что она вместе с несколькими другими придворными принимала участие в изготовлении карикатурных пасквилей на многих царедворцев, в том числе и на саму государыню.

За это супруги Дивовы были на некоторое время удалены из столицы, а одна из фрейлин даже высечена! Вернувшись в Петербург, Елизавета Петровна широко открыла двери своего гостеприимного дома на Миллионной стекавшимся в столицу эмигрантам из Франции, так что ее гостиная даже получила прозвище «маленького Кобленца» (прусский город, где после Великой французской революции сформировался центр эмиграции. – А. И.).

Е.П. Дивова

Взбалмошная и сумасбродная, Дивова была до крайности эксцентрична и вспыльчива. Однажды, в припадке гнева, она бросила в лицо младшему сыну, которого ненавидела, упрек в его незаконнорожденности. Это так потрясло юношу, что он отказался от света и перешел в католичество. Находясь в Париже, супруги Дивовы, по слухам, взяли на откуп у полиции игорный дом, приносивший им огромные прибыли. Они привезли с собой в Россию все модные парижские привычки и принимали утренних посетителей, лежа на двуспальной кровати в высоких чепцах с розовыми лентами.

«Много денег, хорошее здоровье, холодный рассудок, сердце менее чувствительное, чем дано нам, бедным смертным, немного эгоизма и французского легкомыслия, при всем этом никогда не покидать Парижа – вот что нужно, по-моему, для полного счастья на земле», – записала Дивова в своем неизданном дневнике. Этим правилам она не без успеха старалась следовать до конца жизни, закончившейся трагически: она сошла с ума и вскоре умерла.

Личность и взгляды Елизаветы Петровны Дивовой весьма типичны для части русской аристократии екатерининской и последующих эпох. Сколько таких вот русских иностранцев, плохо владевших родным языком и связанных с Россией лишь денежными интересами, колесили по дорогам Европы, поражая и забавляя тамошних обитателей варварской роскошью и нелепыми чудачествами!

В январе 1795 года дом Дивовых купили в казну для фаворита императрицы князя Платона Зубова, но, по некоторым сведениям, в действительности он предназначался для его брата Валериана. Дело в том, что осенью 1794 года, участвуя в подавлении польского восстания под предводительством Тадеуша Костюшко, младший Зубов лишился ноги. Екатерина проявила к раненому большое участие: она написала ему собственноручное письмо, прося вернуться в Петербург. За ним послали дормез и дали 10 тысяч червонцев на дорогу. На каждой станции его ожидала подстава в сто десять (!) лошадей. По прибытии ему были пожалованы орден Святого Андрея Первозванного, чин генерал-поручика и 300 тысяч рублей на уплату долгов.

В.А. Зубов

Рассказывали, что Валериан Зубов представился государыне в кресле на колесах и что, увидев его, она не могла удержаться от слез и новыми подарками старалась доказать свое сочувствие. Среди этих подарков оказался и дом на Миллионной.

Спустя три года дом вновь меняет хозяина. На сей раз он перешел к княгине Марии Григорьевне Голицыной (о ней речь впереди), у той в 1802 году его приобрел новоиспеченный министр внутренних дел граф В.П. Кочубей, оповестивший об этом всех заинтересованных лиц через «Санкт-Петербургские ведомости» нижеследующим объявлением: «Министр внутренних дел Граф Кочубей имеет честь сим известить, что всех, имеющих до него по званию его нужду в личном с ним объяснении, будет он принимать… в доме его, состоящем в большой Миллионной под № 38».

И потекли сюда просители всех рангов – от почтенных сановников, прибывавших в собственных каретах, до всякой чиновной мелкоты, бившейся из-за куска хлеба и возлагавшей на визит к министру последнюю надежду.

Родной племянник покойного канцлера князя А.А. Безбородко – Виктор Павлович Кочубей (1768–1834) – вышел в люди необычайно рано: уже в двадцатичетырехлетнем возрасте он имел чин тайного советника и занимал должность посла в Константинополе. При Павле I он был вице-канцлером и среди прочих наград удостоился графского титула.

Сблизившись еще в екатерининские времена с великим князем Александром Павловичем, Кочубей сделался одним из его ближайших друзей и единомышленников. Вкрадчивый и гибкий, умевший, когда надо, быстро менять свои взгляды, притом высокообразованный, с прекрасной наружностью и манерами, он вскоре занял при дворе молодого императора Александра I высокое положение, получив министерский пост.

Имея помощником такого превосходного организатора, как М.М. Сперанский, Виктор Павлович управлял своим министерством весьма успешно, являясь в то же время членом негласного комитета из наиболее близких к царю лиц. Кроме него туда входили также граф П.А. Строганов и Н.Н. Новосильцев. Но миновало «дней Александровых прекрасное начало», эпоха либеральных реформ закончилась; в 1807 году комитет был распущен, члены его утратили всякое значение, и на смену им пришли другие.

В.П. Кочубей

Как правило, падению того или иного сановника предшествовало усиление к нему внешних знаков милости со стороны императора, которого Наполеон за лицемерие и скрытность окрестил «византийцем». Накануне отрешения Кочубея Александр лично привез его дочери фрейлинский шифр, после чего догадливый царедворец понял, что пора укладывать чемоданы.

Он тут же подал в отставку и продал особняк на Миллионной недавно вернувшемуся из-за границы князю В.В. Долгорукому. О нем и о его супруге я расскажу подробнее в другом месте, а пока что ограничусь лишь несколькими словами. Постаревшая, но все еще красивая княгиня Екатерина Федоровна Долгорукая вновь заняла в столичном свете подобающее ей место. Сын ее позднее вспоминал: «Дом наш сделался одним из самых любимых. Отборное общество собиралось у нас».

Таким же он оставался и при следующем владельце, князе Александре Борисовиче Куракине, купившем его в 1812 году после возвращения из Парижа, где он в течение нескольких лет занимал должность посла.

Князь представлял собой тип старинного вельможи с характерной манерой одеваться: он неизменно облачался в глазетовый или бархатный французский кафтан, где, как и на камзоле, все пуговицы были бриллиантовые, а орденские звезды, равно как и кресты на шее, – из крупных драгоценных камней. На правое плечо он надевал жемчужный или бриллиантовый эполет, пряжки на башмаках и рукоятка шпаги были алмазные, грудь и рукава украшали дорогие кружева. Таким и изобразил его на знаменитом портрете художник В.Л. Боровиковский.

А.Б. Куракин

А.Б. Куракин отличался большим педантизмом в одежде: каждое утро, когда он просыпался, камердинер подавал ему книгу вроде альбома, где находились образчики материй, из которых были сшиты его великолепные наряды, и образцы платья; к каждому из них полагались особенная шпага, пряжки, перстни, табакерка и т. д.

Однажды, играя в карты у императрицы Екатерины, князь внезапно сильно побледнел: открывая табакерку, он с ужасом обнаружил, что перстень, надетый у него на пальце, совсем не подходит к табакерке, а она, в свою очередь, не соответствовала остальному костюму. Волнение его в связи с этим открытием оказалось столь сильным, что он проиграл, имея на руках хорошие карты. По счастью, никто, кроме него, не заметил вопиющей оплошности камердинера.

Во времена Александра I, когда сам государь ездил в однолошадном экипаже и совсем исчезли богатые кареты и обложенные галунами ливреи, один Куракин остался верен прежнему екатерининскому обычаю ездить в вызолоченной карете о восьми стеклах, запряженной цугом, с форейтором, двумя лакеями на запятках, двумя верховыми спереди и двумя скороходами, бежавшими за каретой.

В 1810 году, когда он жил в Париже, с ним случилось несчастье: на празднике, устроенном австрийским послом в честь бракосочетания императора Наполеона с эрцгерцогиней Марией-Луизой, вспыхнул пожар. Все бросились к дверям, и князя Куракина, галантно пропускавшего дам вперед, толпа смяла и повалила на пол, так что он сильно обгорел и едва не погиб. Как ни странно, спасением своим он, пожалуй, обязан роскошному мундиру, буквально залитому золотом; правда, во время суматохи князь лишился бриллиантов, похищенных с его одежды, на сумму более 70 тысяч франков.

Последние годы жизни (он умер в 1818 году) А.Б. Куракин, состоявший членом Государственного совета, провел в Петербурге, в своем особняке на Миллионной, часто задавая роскошные пиры и блистательные балы, куда собиралось все высшее общество. В такие дни дом его горел огнями, огромный оркестр оглашал танцевальный зал звуками полонезов, толпы ливрейных слуг и официантов сновали по залам, а скороходы, расставленные у подъезда, встречали и провожали гостей.

После смерти Куракина его городской особняк приобрел А.М. Потемкин, впоследствии избранный губернским предводителем дворянства. Благодаря его супруге Татьяне Борисовне (1797–1869) их дом стал центром благотворительной деятельности, известным всей России, и оставался таковым в течение последующих сорока с лишним лет, до самой смерти его хозяйки.

Потемкины не сразу купили дом; поначалу они просто наняли его, прочитав весною 1817 года в «Санкт-Петербургских ведомостях» следующее объявление: «По случаю отъезда Его Сиятельства Князя Александра Борисовича Куракина на целебные воды за границу, отдается в наем на два и на три года собственный дом его, состоящий 1 Адмиралтейской части 1 квартала, в большой Миллионной, со всеми находящимися в оном украшениями, как то: шелковыми в двух покоях обоями, с окнами, украшенными драпериями, зеркалами, люстрами, картинами, столовыми часами, с вызолоченными из красного дерева с бронзою и без бронзы всякого рода мебелями… с конюшнею на 22 стойла, сараями на 8 карет, с разными погребами и особым для виноградных вин…»

Куракину не суждено было вернуться из-за границы, и в 1820 году А.М. Потемкин купил дом у наследников покойного князя.

В молодости Татьяна Борисовна Потемкина, урожденная княжна Голицына, считалась одной из первых красавиц, что подтверждает и публикуемый миниатюрный портрет. Есть в ней что-то от пушкинской Татьяны, какая-то углубленная сосредоточенность с налетом романтизма. Впрочем, судьба ее ничем не напоминает судьбу литературной героини, разве что браком не по любви.

Т.Б. Потемкина

Вот что сообщает о ее близком замужестве в 1815 году в письме к своему другу одна из знакомых княжны: «Татьяна выходит за Потемкина, сына от первого брака Юсуповой[8]8
  Т.В. Юсупова, урожденная Энгельгардт, племянница Г.А. Потемкина, в первом браке была за его троюродным братом М.С. Потемкиным, а во втором – за князем Н.Б. Юсуповым.


[Закрыть]. Жених не представляет из себя ничего особенного, но добрый малый. Он хорошо служит, скоро будет произведен в полковники и имеет десять тысяч крестьян… Кроме того, он влюблен и обещает быть прекрасным мужем. Девица прелестна… Она выходит замуж без особой любви, но охотно».

В 1827 году Татьяна Борисовна стала председательницей Санкт-Петербургского попечительного о тюрьмах комитета и исполняла эту обязанность в течение сорока двух лет. По ее инициативе и частично на ее средства организованы приют для детей заключенных и целый ряд других благотворительных учреждений, в том числе ланкастерская школа[9]9
  Школы, в которых применялся метод так называемого взаимного обучения; названы по имени английского педагога Д. Ланкастера.


[Закрыть] в принадлежавшем ей имении под Петербургом. Она много заботилась о церквях, покровительствовала духовенству, содействовала расширению и пропаганде христианства среди язычников.

В домовую церковь Потемкиных стекалась вся петербургская знать, а дом, к неудовольствию хозяина, всегда был полон странников, странниц, монахов и всякой духовной братии. Татьяна Борисовна усердно хлопотала за них, пользуясь своими связями и родством с князем А.Н. Голицыным, возглавлявшим Министерство духовных дел и народного просвещения. Николай I разрешил ей обращаться за помощью к нему лично, и она постоянно этим пользовалась.

Заботилась графиня и о своих крепостных, хотя иногда заботы эти имели неожиданные последствия. Купив имение Гостилицы, она добилась у императора разрешения вернуть из Сибири шестьдесят крепостных, сосланных прежним владельцем за бунт. Неожиданное возвращение мужей после долгого отсутствия породило, однако, множество комических, а порой и драматических недоразумений, так что нормальная жизнь в селе оказалась надолго нарушенной…

Несколько слов об А.М. Потемкине. По свидетельству его внучки Е.Ю. Хвощинской, Александр Михайлович «был страшный педант и, можно сказать, человек привычки; у него весь день был расписан не только по часам, но даже и минутам. Так, например, если время приходило кончить чтение, он даже и до точки не дочитывал и закрывал книгу…Говорили мне, что у А.М. Потемкина были часы в неделе, когда он никому не отказывал, если у него просили денег, и будто бы один из его племянников, узнав об этом, выпросил у него чуть не сто тысяч для покрытия долгов».

Самое курьезное состояло в том, что Александр Михайлович терпеть не мог монахов и с большим неодобрением смотрел на возню супруги с духовенством. Татьяна Борисовна знала об этом и старалась избегать нежелательных встреч. Однажды, к большому возмущению старика Потемкина, он чересчур стремительно вошел в спальню к жене и ударился лбом в спрятанного за занавеской афонского монаха!

Смерть Т.Б. Потемкиной ускорил несчастный случай, произошедший с ней в ноябре 1868 года, – обрывом тросов подъемной машины в Николаевском дворце (ныне Дворец труда). Кабина, где сидела Татьяна Борисовна, упала с высоты и ударилась о каменный пол с такой силой, что он треснул. В полубессознательном состоянии, с многочисленными ушибами старушку извлекли из-под обломков. Скончалась она весной следующего года, так и не оправившись полностью после этого происшествия. Муж пережил ее тремя годами. Супруги владели домом около полувека, прожив здесь большую часть жизни.

Сменив на протяжении последующих восьми лет двух владельцев, в 1880 году особняк стал собственностью графа Н.П. Игнатьева – известного дипломата, сыгравшего важную роль в проведении активной политики на Балканах и укреплении значения России как крупной европейской державы.

Несмотря на враждебное отношение многих высокопоставленных лиц, именно ему поручили подготовку Сан-Стефанского мирного договора с Турцией, заключенного в 1878 году. Условия договора оказались весьма выгодными для нашей стороны. Но через год Николая Павловича отправили в отставку. Его дипломатическая карьера рухнула, а все преимущества заключенного договора были сведены к нулю.

Н.П. Игнатьев

Отойдя от дел, граф Игнатьев с женой поселился в особняке на Миллионной. В начале царствования Александра III он на короткое время оказался на посту министра внутренних дел. Но, как видно, стены дома не благоприятствовали длительному пребыванию в сей должности: подобно Кочубею, через несколько месяцев граф Игнатьев оказался вынужден сложить свои полномочия. На этот раз его отправили в отставку уже навсегда.

Закончил он свою жизнь полунищим, разорившись на фантастических финансовых авантюрах. «Владея сорока имениями, разбросанными по всему лицу земли русской, заложенными и перезаложенными, он в то же время… был единственным членом Государственного совета, на жалованье которого наложили арест», – пишет в своих воспоминаниях его племянник. В 1904 году, за несколько лет до смерти, Н.П. Игнатьев продал дом князю С.С. Абамелек-Лазареву, завершившему длинный список его владельцев.

Необходимость покупки князем дома объяснялась тем, что именно в том году истекал срок, когда он должен был оставить дом своих предков на Невском, 40, переходивший по условиям завещания Ивана Лазарева во владение армянской общины.

Семен Семенович Абамелек-Лазарев, потомок и наследник двух славных родов, был известным ученым-археологом, исследователем древней Пальмиры. Он сумел оценить художественные достоинства старинного особняка на Миллионной, сохранившего следы отделки 1770-х годов и, очевидно, напоминавшего ему оставленный им родной дом. Корпус на Миллионной новый хозяин оставил в неприкосновенности, а часть здания, обращенную к Мойке, перестроил по проекту архитектора Е.С. Воротилова в 1907–1909 годах таким образом, что его фасад и некоторые интерьеры повторяли дом на Невском проспекте.

В одном из номеров журнала «Столица и усадьба» за 1915 год помещено примечательное описание внутренних помещений дома на Миллионной, еще сохранявшего в ту пору все свое великолепие. Привожу его полностью, так как, помимо исторического, оно имеет ныне еще и мемориальный интерес:

«Главную достопримечательность старого Бироновского дома представляет собой великолепный вестибюль и лестница. Смело и легко вьются кверху ступени, от последней площадки, украшенной громадным зеркалом, расходящиеся в разные стороны. Прекрасный, легкий потолок полукружием сообщает всей этой лестнице большую нарядность и стильность. На площадках стоят громадной величины белые с золотом торшеры, нарисованные Росси для Михайловского дворца. Прямо с лестницы вы попадаете в большую залу с красивой лепной работой нежных тонов. Здесь, как и во всем доме, превосходный паркет. Направо и налево от этой залы окнами на Миллионную лежит ряд гостиных, кончающихся с одной стороны угловой спальней и с другой – большой гостиной с великолепными фламандскими шпалерами по стенам. Во всех комнатах вы найдете превосходную старинную бронзу, мрамор, фарфор, семейные портреты кисти известных художников. В зале возвышаются с полу четыре, более чем в рост человека, бронзовые канделябры Томира. На стенах два громадных гобелена, представляющие историю Тамерлана и Баязета, исполненные в XVII веке в Брюсселе. Старый дом заканчивается длинной, светлой столовой».

Предоставляю читателям самим оценить разницу между прежним и нынешним состоянием дома. Последний его владелец скончался в 1916 году, дом же продолжает жить, с надеждой взирая в будущее.