Текст книги "Верка"

Затем был двадцатиминутный антракт. В буфете иностранцев обслуживала отдельная официантка, так что гости успели выпить шампанского и немного закусить. Антал предложил тост за удивительных русских женщин, которые умеют хорошо работать, воспитывать детей, с упоением слушать джазовую музыку и оставаться непревзойденными красавицами. Все, конечно, поняли, что тост этот навеян впечатлениями от Веры Павловны. Уловив момент, Антал тихо сказал: «Я люблю вас, Вера, и это так же естественно, как мое дыхание. Я – одинокий мужчина, у меня в Шиофоке есть домик, в Будапеште – квартира, давайте объединим наши судьбы!» Верка вдруг ясно осознала, что Виктор мертв и его больше нет на этом свете, на котором ей еще уготовано прожить свою судьбу. Потом почувствовала, что она тоже одинока, что у нее нет своего дома и что ей небезразличен черноглазый мадьяр. Но она ничего не смогла ему ответить, потому что не знала, как отвечать, ибо не знала, что делать в подобной ситуации. Вернее, она твердо знала, чего нельзя делать, – это было главным.

После антракта пела тонюсеньким голосочком дочь Утесова Эдит: «Прощались мы, светила из-за туч луна, расстались мы, и снова я одна…», ее сменил виртуозный барабанщик и долго рокотал какую-то забубенную мелодию. Его, казалось, специально прервал неожиданным выходом Леонид Осипович. Он объявил, что готов отвечать на вопросы и записки. Зал вдруг загудел, зашевелился, к сцене стали продвигаться ходоки с записочками. Спрашивали о серьезном, пустячном, личном, государственном и прочее, и артист отвечал на все вопросы легко и с юмором. Одна из записок показалась провокационной, потому что в ней интересовались доходом семьи Утесовых. Но артист не смутился и ответил все в том же духе: «Я получаю двадцать пять тысяч в месяц (Верка сразу подумала, что это больше, чем стоит новенькая «Победа»), дочь – треть этой суммы, а ее муж, бухгалтер, – четыреста рублей». Зал разразился смехом и аплодисментами, а когда умолк, Утесов объявил окончание концерта. Певца еще долго не отпускали его поклонники, но все же толпа медленно рассасывалась, вытекая через дверь, ведущую во двор.

Верка и ее гости следовали этим же путем, пробираясь гусиным шагом в тесном строю. Антал крепко держал Веру Павловну за локоть, стараясь как можно чаще прикасаться к ее плечу, но их тела и без того были плотно прижаты друг к другу – Верка ощущала трепетное биение сердца своего соседа и горячее пульсирование крови в его жилах…

Когда они вышли из тесного двора на Пушкинскую улицу, то увидели такую картину: на платформе большого грузовика с опущенными бортами стоит Утесов и обращается к толпе с просьбой успокоиться, так как он будет с этой сцены петь для тех, кто не смог попасть в театр. Теперь уже нельзя было пробиться сквозь гущу людей на соседнюю улицу, где стоял служебный автобус винного завода. В следующую минуту Верка вместе с иностранцами оказалась прижатой к грузовику, и таким образом они непроизвольно придвинулись вплотную к импровизированной сцене, откуда можно было дотронуться до башмаков певца. Он запел, и в теплом вечернем воздухе его песни зазвучали еще очаровательнее и прекраснее, чем в роскошном зале. Уличные слушатели получили в подарок почти весь репертуар, спетый в театре, и сверх того несколько песен по заказу. Кто-то крикнул: «Давайте, пожалуйста, «Гоп со Смыком»!» и Утесов спел почти сорок куплетов этой, как считалось, блатной песни. Антал попросил разъяснить некоторые строчки, Верка повернулась к нему и оказалась грудь в грудь, лицо в лицо с охмелевшим от такого прикосновения мадьяром. Она не отшатнулась, не оттолкнула его от себя, а прижалась еще крепче, почувствовав вдруг, что сама находится во власти необузданных чувств. Это безумие продолжалось несколько мгновений, но оно открыло им молчаливую правду: их влечет друг к другу первобытная страсть. Верка набралась мужества и, будто не замечая щекотливой ситуации, начала объяснять значение жаргонных словечек. Так прошло несколько минут. Положение становилось почти невыносимым, но вот машина медленно тронулась и поехала в направлении железнодорожного вокзала, за ней ринулась многотысячная толпа, иностранцев оттеснили от борта, однако они еще минут десять шли по запруженной людьми ночной улице, пока не достигли перекрестка.

Верка спросила у Антала, понравился ли ему концерт. Он ответил:

– В принципе, да. Я люблю эстрадные песни и эстрадную музыку. Певец этот необычный, поет так душевно и проникновенно, что, кажется, он исполняет песню только для тебя одного. А его выступление на улице превосходит всякие эпитеты. Я понимаю немного русский язык, но сегодня, мне кажется, я заглянул в какие-то неведомые, глубинные источники вашего языка, которые словно слезы радости омыли мою душу. Хотя, как истинный мадьяр, я больше всех музык и песен на свете люблю голос скрипки. Например, концерт Брамса для скрипки с оркестром приводит меня в немой трепет: тело мое цепенеет, а душа трепещет, я испытываю необъяснимое, неописуемое наслаждение. Даже когда перестаю слушать эту музыку наяву, она еще несколько дней звучит в моей душе. Года три назад мои друзья пригласили меня на выступление нашей скрипачки Элизабет Черфальви, она давала праздничный концерт в честь своей победы на конкурсе пианистов и скрипачей в Брюсселе (ей присудили 3-е место). Я с уверенностью могу сказать, что слушал тогда гениальное исполнение «Рондо-каприччиозо» Сен-Санса, и это стало моей новой сверхмелодией. Но слух мой радует и умиляет и концерт для скрипки с оркестром Чайковского, и опера «Князь Игорь»… Я вообще люблю музыку.

– И я обожаю музыку и даже слушала два раза подряд оперу «Запорожец за Дунаем»! Это было, когда в Симферополь приезжал Киевский театр оперы и балета. Меня приводят в трепет украинские песни. Например, если сказать любимой по-русски: «Я проложу к твоему сердцу мостик», то это будет звучать почти обыденно, но если сказать по-украински: «Я до твого сэрдца кладку прокладу», это сразу встрепенет душу грустной романтичной любовью и скажет о том, что она еще не любит того, кто найдет дорогу к ее сердцу, а он любит ее самозабвенно и, скорее всего, уже пережил однажды трагедию быть отвергнутым…

Последний день пребывания иностранцев на винном заводе отмечали большим пикником. Местом его проведения был выбран исток речки Биюк-Карасу, находящийся в Белогорском районе, в сорока километрах от Симферополя. В мероприятии участвовало двадцать пять человек, в основном руководство завода. Для обслуживания гостей были наняты две молоденькие поварихи и одна официантка из привокзального ресторана. Выехали автобусом в восемь часов утра. Погода стояла великолепная, настроение у всех было праздничное, веселое и озорное, тем более, что лишь тронулась машина, как тут же для бодрости начался прием горячительных напитков.

Распоряжался программой увеселительного мероприятия директор завода Александр Иванович. Вырос он в Белогорске, хорошо знал его окрестности и, разумеется, с его подачи было определено место отдыха. Но коренному белогорцу хотелось показать больше, чем свою детскую купель, которой долгие годы служила речка Биюк-Карасу. До войны Александр Иванович окончил исторический факультет Крымского педагогического института, и в двадцатидвухлетнем возрасте облазил с археологами большую часть Крыма. Став после войны виноделом, а потом директором крупного винного завода, в душе он оставался историком и юным натуралистом. Пользуясь правом распорядителя, директор сначала устроил небольшую экскурсию по родному городу и с упоением рассказал гостям о его историческом прошлом. Все узнали, что еще недавно Белогорск носил свое средневековое название: «Карасу-Базар», то есть «Базар на черной воде», на нем торговали невольниками. Дурная слава города продолжалась до середины восемнадцатого столетия, когда Крым был освобожден русскими от турецкого ига. В битве за Карасу-Базар участвовал молодой Суворов, и ему в городе установлен памятник. К нему подъехали в первую очередь. Сие сооружение не претендовало на монумент и представляло собой небольшой бюст, возвышавшийся на тонком, словно каменный столбик, постаменте. Несмотря на это, у его подножья была произнесена пламенная речь и сделано несколько групповых фотографий. Столь славное прошлое крошечного городка, запорошенного до черепичных крыш белой пылью, особенно тронуло сердца иностранцев. Посыпались вопросы о том, где стояли осадные орудия, в какой лощине укрывался запасной полк, решивший судьбу знаменитой баталии, куда складывали головы убитых врагов, в какой лес бежали остатки поверженных турок и татар, откуда был произведен роковой выстрел, лишивший глаза будущего освободителя России от наполеоновских орд (Верке хотелось исправить историческую неточность насчет будущего героя войны с Наполеоном и рокового выстрела, но она понимала, что ситуация вошла в такой вираж, вывести из которого ее может только сам экскурсовод). Александр Иванович действительно блестяще восстановил историческую справедливость, не обидев гостя, задавшего неточный вопрос, и продолжил свой патетический рассказ.

Каждый исторический очерк директора внимательно выслушивался и сопровождался тостом за героев-освободителей, отчего Карасу-Базар стал на глазах обрастать немеркнущими легендами, постепенно затмившими славу Севастополя и Перекопа. В пыльном селении с кривыми узкими улочками и дворами, обнесенными полуразрушенными заборами из желтого ракушечника, откуда иногда доносилось блеяние овец, со скудной растительностью и покосившимися магазинами, оказалось еще немало архитектурных и природных достопримечательностей, на посещение которых потребовались бы месяцы. Видимо, поэтому экскурсовод вовремя остановил осмотр центра родного городка и приказал шоферу автобуса взять курс на его северо-восточную окраину, – там открывался чарующий вид на белую стену, взметнувшуюся над холмистой равниной. По пути остановились еще раз у полуразрушенных крепостных стен, некогда окружавших Карасу-Базар, произнесли последний тост и продолжили путь.

Чем ближе подъезжали к Белой скале, тем выше и величественней становилось это нерукотворное сооружение. Издалека стена казалась гладкой, но скоро стали улавливаться «шрамы», оставленные на ней суровой работой времени: пещеры, промоины, осыпи, трещины и зубцы… Видение было настолько захватывающим, что на его фоне терялись соседние пригорки и все живое вокруг будто замирало под фантомным взглядом каменного исполина. Вдоль скалы протекала речка, на ее берегах примостилась маленькая деревушка. Около самой высокой части обрыва, представлявшей собой треугольный выступ, Александр Иванович остановил автобус и предложил всем выйти наружу. Указывая на стену, он сказал:

– Перед нами Белая скала, или Ак-Кая. Она имеет сбросовое происхождение: когда-то по меридиональному разлому часть равнины сдвинулась вниз, а на зависшем массиве обнажились белые пласты карбонатных пород. Затем под воздействием внешних сил началось формирование того рельефа, который мы видим сейчас. Если продолжить историю об освобождении Крыма, то именно здесь в позапрошлом веке завершилась эпопея присоединения Крымского полуострова к России: почти на этом месте татары дали Потемкину клятву быть нашими верноподданными. Но здесь берет начало куда более древняя история человеческой цивилизации! Видите у подножья скалы пещеры? В них жили те самые первобытные люди, чьи фигуры и физиономии изображены в учебниках всего мира! Пещеры служили надежным укрытием от непогоды и диких зверей, а их окрестности представляли идеальные места для загонной охоты, сбора лесных и степных даров, ловли рыбы, заготовки травы и хвороста, служивших топливом для обогрева жилищ. Пятьдесят тысяч лет назад в степном Крыму было куда холоднее, чем сейчас, поэтому в здешних местах обитали мамонты и шерстистые носороги, мохнатые бизоны и бурые медведи. А влажные ветры приносили сюда дождевые тучи, и они щедро поили водою степь. Равнина покрывалась необозримыми лугами, на них паслись табуны диких лошадей, бродили степные олени, благородные антилопы, сайгаки и несчетные виды иных травоядных. На копытных охотились хищные звери. Достаточно вспомнить саблезубого тигра или гигантского степного волка, чтобы представить, какую угрозу они представляли нашим предкам, не имевшим ни стальных мечей, ни огнестрельного оружия. Археологи обнаруживают в пещерах кости названных мною животных и фрагменты скелетов неандертальцев, орудия древних охотников, обломки примитивной утвари.

Таким образом, в мустьерский период здесь формировался Homo sapiens, то есть человек разумный. Позже подземные жилища облюбовали сарматы, оставившие на их стенах загадочные знаки – тамги. Мы не можем посетить пещеры – у нас просто нет времени, но можем заехать на вершину скалы. Как? – спросите вы. Очень просто: то плоскогорье за селом Вишенное, что венчает Белую скалу, сливается с равниной, и там по Красной балке проходит дорога сносной проходимости.

– Александр Иванович! – обратился к директору Антал, – вы не могли бы рассказать чуть подробнее о наскальных рисунках?

– Дорогой коллега! Это не рисунки, а знаки, что-то наподобие клейма, выжженного на каменных стенах. Ученые предполагают, что так сарматы метили свою недвижимость.

– Наверно, это представляет интерес для юристов, – попробовал вникнуть глубже в проблему Балаш.

– Ровно как и для нас, навсегда разрушивших частную собственность, – ответил Александр Иванович. Ответ показался ему сухим, и, чтобы исправить ситуацию, директор вновь заговорил о природе: – Сейчас мы находимся на границе леса и степи. Это строгая, четкая и понятная линия. Переведите взоры всего на пятьсот метров на юг, и вы увидите вначале одинокие кустарники, потом редкий лесок, которым покрывается самый северный холм волнистого хребта – его название «Бурундучий». А уже на следующей волне деревья уплотняются, превращаясь почти в сплошной зеленый ковер. И чем ближе к югу, тем гуще этот лес, – он, кстати, тянется непрерывно до самого моря. А слева, то есть на сто метров севернее нас, берет начало Таврическая степь. Она плавно переходит в Причерноморскую равнину. Когда-то через эту степь татары совершали набеги на южную Русь и по долинам здешних речек уводили в горы невольников. Крутые склоны хорошо укрывали караваны, но и одновременно служили удобными местами для засады врагов. Особенно интересен в этом отношении соседний каньон, он как бы проламывает горы и вырывается в степь. В честь столь характерного географического явления ближайшее к нам селение получило название «Пролом» – его мы увидим с плоской вершины Ак-Каи.

Автобус быстро промчался по пыльной дороге сквозь село Вишенное и свернул направо. Дорога сузилась и стала круто подниматься в гору. Мотор ревел, визжал и пыхтел, машина медленно продвигалась и сильно раскачивалась. На счастье, путь оказался недлинным: подъем неожиданно кончился, перед глазами разверзлась степь, слева и справа её пересекали глубокие овраги, заросшие терном и кизилом. Через полкилометра овраги исчезли, – степь как бы сбросила с себя последние оковы гористого рельефа, развернула широкие плечи и гордо распростерлась вдаль и вширь. Автобус тоже почувствовал свободу и бодро покатил по каменистой дороге к видневшемуся вдали карьеру. В нем добывали известняк. Породу распиливали на месте залегания, превращая замшелый каменный монолит в новенькие белые кубы, их тут же укладывали на грузовики и увозили куда-то за горизонт.

Комментарий Александра Ивановича был весьма оптимистическим: «В этом карьере берет начало будущая архитектура Крыма! Приезжайте к нам, друзья, скажем, лет через пять, и вы увидите на улицах городов и поселков полуострова прекрасные белые дома, – этот известняк подарит им праздничные покрывала!»

От карьера проехали с километр на юг и остановились неподалеку от самой высокой части Белой скалы. Все вышли на ровную площадку и направились к краю пропасти. Острая грань скалы, снизу казавшаяся аккуратно срезанной гигантским ножом, на самом деле была сильно испещрена глубокими руслами, которые проточила за многие тысячелетия атмосферная влага. На некоторых участках образовались ступеньки, ниши и удобные, почти огороженные площадки – по ним можно было спокойно подойти к краю стены и, держась за какой-нибудь выступ, заглянуть вниз. Это охотно и осторожно делали почти все участники экскурсии. У Верки захватило дух, когда она увидела под собой долину речки, ряды фруктовых деревьев, белые змейки дорог и паутину козьих тропинок. Она перевела взгляд вдаль – там, на юге пробивалась сквозь утреннюю дымку синеватая гряда Крымских гор. Неподалеку блеснул пруд, и это показалось ей счастливой приметой. Взор ее снова устремился к основанию скалы, где отчетливо вырисовывался серый конус осыпи, подпиравший стену, словно каменный контрфорс. Конус не порос травой, значит его «соорудили» недавно. Верка подумала о неведомых ваятелях пейзажа, – скорее всего, это были пришельцы из космоса. Ниже «свежего контрфорса» простирался более пологий склон, заросший травою и усыпанный черными, сорвавшимися сверху, обломками скалы. Их было очень много, и они напоминали примитивные продолговатые сарайчики или скирды позапрошлогодней соломы, поставленные хаотично и небрежно. Светлая лента дороги, тянувшаяся вдоль скалы, огибала эти обломки, и было видно, как вокруг них формировалось причудливое кружево тропинок, покрывавших зеленовато-серый склон. От зигзагов троп глаз вновь устремлялся вдаль и улавливал зеленую долину и две параллельные гряды, венчавшиеся пиками и плоскими вершинами. Над ними легкой кисеей нависали серебристые облака, а выше них синело чистое осеннее небо.

Верка посмотрела на камни, на которые опирались ее ноги, и увидела, что верхняя плоскость Белой скалы, словно кожа человека, была покрыта коричневатым загаром. Она догадалась: в этом месте скала не разрушалась в течение долгих веков, лишь меняла свой цвет под палящими лучами солнца, напористого ветра и воды, в то время как с крутизны постоянно срывались тяжелые куски и мелкий щебень, обнажая белое каменное тело. Теперь можно было рассмотреть и слоистую структуру на свежих изломах отдельных камней, которая, как годовые кольца древесины, свидетельствовала о каких-то периодах роста каждого слоя. От Веркиного зоркого глаза не ускользнули и отпечатки раковин, натолкнувшие ее на мысль, что по таким остаткам можно «читать» историю Земли. Александр Иванович, будто угадав мысли главного технолога, очарованного и завороженного каменным дивом, заговорил именно об этом, и очень просто и доходчиво рассказал про науку о древних организмах: палеонтологию, что верно служит геологам в определении относительного возраста горных пород. Через полчаса гостям было предложено закончить осмотр скалы и продолжить путешествие. Спустившись по уже известной дороге в долину Биюк-Карасу, автобус снова проехал через Белогорск, вышел на феодосийское шоссе и вскоре свернул на юг, туда, где над дорогой возвышались какие-то строения. Директор назвал их «Ласточкиным гнездом» и пояснил, что это больничный комплекс, распложенный на месте прекрасного дворца, построенного в позапрошлом веке специально для Екатерины II, в год ее первого посещения Крыма. Царица провела там несколько ночей и оставила городу великолепный памятник архитектуры. Иностранцы и некоторые симферопольцы намерились выходить, чтобы осмотреть архитектурный шедевр, но автобус помчался дальше, на юг, мимо пирамидальных тополей, а директор вынужден был пояснить, что от величественного дворца, увы, почти ничего не осталось, поэтому лучше скорее взглянуть на памятник природы.

Проехав километров шесть, автобус свернул на грунтовую дорогу, огибавшую село Карасевку, и стал круто завинчиваться вверх. Вскоре и эта дорога исчезла, – машина медленно поползла по каменистой поляне, обрамленной кустами орешника, потом спустилась в узкую лощину, вероятно, отрог большого оврага, и остановилась на ровной, уютной площадке, спрятанной между крутыми скалами и густыми зарослями. Посреди площадки возвышалась свежая поленница дров, рядом стояли ведра, сумки, ящики с бутылками и фруктами, мангал, столики, стульчики и прочие атрибуты лесного бивуака. Поодаль чернело большое кострище, вокруг которого лежали толстые бревна. На одном из них сидел пожилой мужчина и курил длинную трубку. Когда автобус остановился, он встал, не торопясь подошел к Александру Ивановичу, пожал ему руку, улыбнулся и, видимо, привычным жестом подставил ладонь под козырек. Директор тоже улыбнулся, подождал, когда выйдут из автобуса все пассажиры, и сказал:

– Сегодня мы отведаем шашлык, приготовленный по рецепту Терентия Митрофановича, бывшего партизана, а ныне главного водолея, то есть начальника здешних ирригационных сооружений, и егеря по совместительству. Прошу любить и жаловать! Сейчас давайте разомнем ноги, разбредемся по кустикам и через двадцать минут соберемся у стола. Немного подкрепимся и отправимся на пешую прогулку. Я провожу всех желающих в ущелье Карасу-Баши, к истоку речки Биюк-Карасу. По крымским меркам – это настоящая река, потому что она является самой полноводной артерией нашего края, и благодаря этой речушке в засушливые годы воды главной реки Крыма, Салгира, достигают Сиваша.

Выйдя из машины, Верка вдохнула полной грудью прохладный чистый воздух, и у нее слегка закружилась голова. Она впервые после смерти мужа ощутила прилив настоящей раскованной радости, которая приятно наплывала откуда-то изнутри и наполняла трепетной силой ее молодое, здоровое тело. Антал был рядом, и это тоже радовало ее, хотя она держалась с ним строго и не допускала ни вольных жестов, ни разговоров. Единственное, что было выше ее сил, так это игнорировать влюбленность его цыганских глаз. Внимательный наблюдатель заметил бы и в ее глазах нечто подобное и, конечно, растолковал бы это правильно. Не исключено, что таких наблюдателей был полный автобус, и их-то и побаивалась молодая вдова.

Между тем публика окружила низкие столики, плотно уставленные выпивкой и холодными закусками. Полились заздравные речи, стали опустошаться стаканы, ожили руки, застучали вилки, компания очень быстро рассыпалась на отдельные группки, за каждым столом заговорили о своем, лишь изредка подчиняясь общему тосту и почти не прислушиваясь к разговору соседей. Антал предлагал Вере Павловне пить за дружбу и любовь, хвалил крымские вина и русскую закуску, рассказывал короткие анекдоты, много шутил, но по-прежнему не сводил с нее глаз. Верка смачно пила, с удовольствием ела, но не пьянела и не меняла заданной манеры поведения.

На прогулку по ущелью Карасу-Баши отправились не все: кто-то изъявил желание помочь Терентию Митрофановичу готовить шашлык, кто-то решил полежать, кто-то захотел продолжить застолье. На счастье, среди них не оказалось иностранцев, – они еще не утратили интерес к природе и истории Крыма.

Уютная лощина действительно оказалась отрогом широкой балки, по ее тальвегу пролегала едва заметная извилистая тропинка, она вывела кавалькаду к прозрачному ручью, пробивающемуся сквозь поросшие мхом камни. Впереди, за густыми деревьями, слышался шум падающей воды. Неожиданно деревья расступились и глазам открылось узкое ущелье. Из противоположной стены каньона били тонкие струйки, которые дробились на мельчайшие капельки, опускающиеся на каменистое дно легким туманом. Присмотревшись внимательно, Верка увидела, что к отвесной стене примостился желоб, сложенный из хвороста и глины, сквозь который и пробивалась вода. Александр Иванович объяснил, что это старинный водоотводной канал, забирающий воду в верховьях речки. Таким способом обеспечивается плавный уклон, то есть менее крутой, чем речная долина, и это дает возможность подавать воду на поля и огороды, расположенные над речкой, и тем самым обходиться без насосов – их раньше не было и в помине.

Пройдя еще с полкилометра, группа вышла к пещере. Из нее вытекал слабенький поток, вовсе непохожий на исток полноводной реки. Стены обрыва, в котором зияло черное отверстие, были сложены мощными серо-зелеными пластами. Вероятно, подземная вода проточила в наиболее податливом из них глубокий канал и таким образом нашла выход на свободу.

Подождав, когда все подтянутся к пещере, Александр Иванович начал рассказ.

– На тюркском языке это место называется Су-Ухчан-Хоба, что дословно переводится как «Отверстие летящей воды». Сейчас осень, и расход источника достиг своего минимума. Но весной, когда наполнятся водой подземные лабиринты, она будет вырываться из этой пасти полным сечением, реветь как раненый зверь и клубиться словно сизый дым.

– А можно пройти вовнутрь отверстия? – спросил Антал.

– Да. И мы это сделаем. Но сначала я поясню, что и сейчас из этой пещеры поступает в речку Биюк-Карасу не менее десяти тысяч кубометров воды в сутки. Правда, вода рассредоточена по нижним, наиболее мелким каналам и выходит на поверхность неподалеку отсюда в виде изобильных родников. А теперь – выстроились гуськом и за мной!

– Может, надо разуться? – предложила Вера Павловна.

– Не стоит! Хотя в пещере действительно находится небольшое озерцо, но, как будто специально для туристов, по его краю промыт уступ, он сейчас приподнят на метр выше уровня воды. По нему-то мы и будем пробираться.

Александр Иванович проверил, горит ли шахтерская лампа, и осторожно вошел в пещеру. За ним последовали иностранцы, Вера Павловна и все остальные. От каменных сводов веяло сыростью и вековым холодом, который, видимо, никогда не поглощало даже жаркое крымское лето. В пещере стоял полумрак, привыкнув к нему, многие заметили тусклую подсветку с противоположной стороны от входа. В этом странном, полуфантастическом освещении, казалось, застыли чудовища, ими являлись выступы, ниши и глыбы скал, сорвавшиеся некогда со свода пещеры. Гид включил лампу – тени словно ожили, смешались с тенями двигающихся людей, свет отразился в зеркальной глади озерца и заиграл в застывших кристаллах. У кого-то сорвался из-под ноги камень, всколыхнул воду, по стенам побежали красочные блики, каменные чудища, казалось, пустились в пляску, и сразу повеселели лица, растерявшиеся было от первого впечатления подземного мрака. Шагов через двадцать впереди обозначилось большое отверстие.

– Видите, природа будто специально подготовила запасной выход на тот случай, если в пещере внезапно начнется подъем уровня воды, – пояснил Александр Иванович, – правда, выбежать успеют только выпившие, потому что трезвому человеку здешние глыбы ловко дают подножку!

– Давайте искупаемся! – раздался неуверенный женский голосок.

– Открою секрет, – ответил гид. – От этого озера тянутся подземные лабиринты к вершинам Крымских гор. Вот и боюсь, что кто-то захочет срочно оказаться на Четыр-Даге и уплывет туда, а мне надо возвратить всех в целости и сохранности в Симферополь. Но идея заслуживает внимания, и если жаждущей окунуться в ледяную воду привязать за пояс линь, чтоб не убежала, то почему бы и не попробовать?!

– А кто привяжет мне веревку, или этот линь? – спросил все тот же голосок.

– Неужели так не терпится? – спросил гид.

– У меня есть веская причина: мне тридцать лет, и я уже чувствую себя немолодой, а наш источник обладает волшебной силой: если в него окунуться, он возвратит молодость.

– Тогда я окажу услугу: искупаюсь вместе с вами, чтобы выплыть из воды юным пионером!

Раздался веселый громовой смех, казалось, от него вот-вот пошатнутся своды холодной пещеры. Все сразу оживились, посыпались веселые и острые шутки насчет омоложения и женской красоты, кто-то поддержал мысль искупаться, кто-то высказал пожелание скорее возвращаться к костру, чтобы согреться…

Александр Иванович еще рассказал гостям о плотине Тайганского водохранилища – ее заканчивала возводить ПМК «Тайганстрой» и о том, как гигантская чаша станет собирать разрозненную влагу крымских гор, чтоб потом орошать засушливые земли. Видимо, это были его любимые места, потому что, когда возвращались к костру, он не раз останавливался и заострял внимание гостей на фантастических видах ущелья Карасу-Баши и на ступенчатой плотине, перекрывавшей соседнюю долину.

От бивуака веяло ароматом шашлыка и пряностей. Когда подошли поближе, то увидели дымящийся мангал, Терентия Митрофановича с веером шампуров, унизанных аппетитными кубиками мяса, и обильно накрытые столы. На блюдах и тарелках красовались румяные тушки перепелов, пылали, словно жар, ярко-красные раки, золотился балык осетра и копченая скумбрия, блестели перламутром соленые грибочки, брызгали искрами малахита, рубина и янтаря горки винограда, зелени и фруктов. Над всем этим вздымались и парили, словно чудные птицы, разнокалиберные бутылки со спиртными напитками, простенькие бутылочки с крюшоном, вишневым соком и морсом, выше которых могли бы подняться только полосатые арбузы, однако для них уже не нашлось места, и гигантские глянцевые шары уложили в тень орешника, на видном месте. Опытная официантка и поварихи хорошо знали, что если какое-нибудь угощение не выставить на стол, то подвыпившие гости могут его уже не отведать, нарушив тем самым приказ хозяев: потчевать иностранцев досыта всеми яствами.

Вид, блеск, запах и изобилие еды вызывали первобытный аппетит, который усиливался путешествием по холодному подземному лабиринту, прогулкой по горам и лесу в струях чистейшего воздуха. После коротенькой передышки все дружно собрались за столом. Александр Иванович сделал краткое сообщение о том, как прошла встреча с иностранными коллегами и друзьями, какие удалось решить задачи по налаживанию сотрудничества между предприятиями наших стран, какие планы согласованы на ближайшую перспективу, и предложил, как и положено, первый тост за дружбу между венгерским и советским народами.

Ответную речь держал руководитель венгерской делегации Владимир. Он говорил на русском языке. Смысл произнесенного не слишком отличался от того, о чем говорил Александр Иванович, однако нетрудно было заметить у венгерского оратора акцент на дружбу наших партий и на сплочение наших народов в борьбе с империализмом и контрреволюционными силами.

Владимиру долго аплодировали, хотя вряд ли кто придавал серьезное значение этому акценту. Верка даже подумала о его старомодном понимании современного мира, в котором все шире ощущалось стремление многих государств занять свое достойное место в Мировой Социалистической Системе.

Казалось, изобильный стол никогда не опустеет. Конечно, его первоначальная красота была разрушена, и, хотя обслуживающий персонал старался поддерживать определенный порядок, сдержать нарастающий хаос было все труднее и труднее. Это немного смущало Веру Павловну: она знала, что следующее слово предоставлялось ей, и хотела «украсить» свою речь бутылками крымского токайского вина, расставленными на красивом столе. Когда Александр Иванович подал условный знак, Верка попросила официантку Машу быстро и незаметно разместить меж закусок двадцать бутылок, находившихся в ящике, так что изрядно распотрошенный стол обновился и засиял по-новому.