Книга: Белка - Анатолий Ким

Я любила, когда застольные разговоры взрослой компании сворачивали на книжные темы, в Советском Союзе быть в курсе новинок литературы престижно, в каком-то смысле мы тогдашние литературоцентристская страна. И кто-то говорит: "Ким, "Белка", а кто-то другой горячо соглашается и они начинают объяснять остальным, что это про человека, который мог превращаться в белку. И у меня, насторожившей уши по соседству, не возникает из этих объяснений впечатления, что герой был оборотнем, а как-то само собой складывается, что это душа, сознание, интеллект, разделенные на двоих и что человек иногда может смотреть на мир глазами белки, допускает в свою голову ее суетливые мысли о заготовке на зиму грибов-орехов; может физически ощутить радость мгновенного взлета на сосну, прыжка-полета на страшной верхотуре с ветки на ветку. Какой счастливец, хотя и непросто ему должно быть среди нормальных людей. И я хочу почитать эту сказочную книгу, и... Наше знакомство происходит через тридцать лет и три года.

Не с Кимом, нет, "Поселок кентавров" я прочту лет через десять и ничего для себя не найду в нем: жестоко, грубо, переполнено сюжетно неоправданными сценами сексуального насилия и просто насилия. Не мой автор, решила тогда и попыток ближе познакомиться не предпринимала, пока не получила игрового задания прочесть "Белку". Вспомнила с нежностью, прошедшие годы стерли недоумение от "Кентавров", а рыжий хвост пушистого зверька, напротив, проступил сквозь время ярче. И было страшновато: как воспримется мною сегодняшней, со многих прекрасных цветов на литературных лугах нектар собиравшей, доморощенный постмодерн третьвековой давности? Мир ведь не просто не стоит на месте, он несется вперед на страшной скорости, сегодняшние остроактуальные стилистические находки безнадежно устаревают и замыливаются назавтра. И я поразилась, начав, как спокойна, органична и созвучна дню сегодняшнему эта книга.

Даже не так. Она не о "тогда" и "теперь", она о "всегда". А тому, что обращено в вечность, нет нужды сильно беспокоиться о дне сегодняшнем. Внешняя канва - история четырех друзей, разными жизненными путями пришедших в столичное художественное училище. Все четверо талантливы, но один среди них гений, детдомовец Митя Акутин, которому по всему никак бы не попасть сюда из тьмутараканского детдома, где рос, если бы не молодая преподавательница родом из подмосковья, случайно увидавшая рисунки мальчика. Лилиана увозит парня в столицу, поселяет у своих родителей, с энтузиазмом оббивает академические пороги, и все-таки достигает цели - Митя зачислен студентом. Он проживет недолго, хотя на своем коротком веку сделает-переживет-прочувствует много такого, чего иному в десятки лет бессмысленного существования не успеть.

Трое друзей: армянин Жорик Азнаурян, желающий одарить бледный Север жаркими сочными красками своей Армении (он женится потом на австралийской миллиардерше); крепкий плечистый моряк балтийского флота, а прежде деревенский парень Кеша Лупетин (а после деревенский же конюх-бобыль, прикованный каторжными цепями к сумасшедшей матери, которую в богадельню сдать не может; и от невыносимого одиночества, от "словом-не-с-кем-перемолвиться" вырастет у него из бедра как гриб-опенок, отпочкуется от него гадкий близнец-недотыкомка; тоже мне Зевс и Афина, рожденная из головы, скажете, каков зевс, такова и афина - отвечу). Четвертый - рассказчик, И, Белка (самая обыденная внешняя канва: работа в издательстве плакатов, женитьба. рождение ребенка, постепенный скромный карьерный рост).

Это внешнее. А внутри многие приключения, связанные со зверями, живущими в каждом из нас. И в вас. И во мне. Я много пчела, отчасти лисица, но главное - собака: служу, охраняю периметр, иной раз брешу попусту, но верный друг. и всякий в себе внутренних зверей найдет, если даст себе труд подумать. Да, большей частью неказисты и неприглядны - не боги, но ведь и жизнь - не сцена, на которой разыгрываются героические представления. Когда-то и естественные надобности отправляем, и кушать хочется всегда, и сексом занимаемся не только пылая божественным пламенем Высокой Любви, да и работа наша не вся творчество.

Вот, сказалось. Это роман еще о творчестве. О талантах, которые в каждого изначально положены, да не каждый умеет найти в себе. А когда и найдешь, нужно служить ему, развивать, шлифовать, отказаться от многих простых радостей и внешних атрибутов успеха. Потому что служение таланту не гарантирует, как ни печально, непременного взлета по карьерной или финансовой лестнице. Вообще ничего не гарантирует, кроме того, что, служа ему, совместишь человеческое в себе со звериным и божественным и это будет величайшим счастьем, о котром никому и рассказать не сумеешь, потому что нет в человеческом языке слов, чтобы описать (надо привлекать звериный и божественный), но кому довелось испытать, тот понимает и ни на что не променяет.

И это книга о Прогрессе Человечества. Об Эволюции (угу, с заглавной), там будет момент упоминания Тейяра де Шардена в таком, пренебрежительном ключе - дескать, не в бредни же иезуита нам верить! Но на деле "Белка" очень перекликается с "Феноменом человека" и идеи помянутого иезуита большое влияние на Анатолия Андреевича оказали. А нежелание вслушаться и принять, что ж, не в последнюю очередь это определило мрачную тональность "Белки". А все же потрясающий, яркий, мощный, глубокий и стильный роман. Для умных. Рекомендую.

Про "Белку" можно писать много, умно и увлечённо, ловко лавируя на каноэ ума среди образов и мыслей автора, но цельность романа, удивительная при столь малопривычном стиле, который тщится растянуть повествование в разные стороны, не очень поощряет к его препарированию. Читатель же берёт эту книгу в руки на свой страх и риск. Покажется ли Вам созвучным авторский метод преподношения идей? Готовы ли Вы внимательно следить за сменой ролей, разгадывая, кому из персонажей передан микрофон в каждом данном абзаце? Не слишком ли сложны для Вас авторские правила общения? Тем не менее, независимо от ответов на эти вопросы, книга несёт заряд удовольствия общения с умным, образованным и явно талантливым автором. Когда будет действительно пора популярить изыски, Ким будет одним из рекомендуемых авторов.

Дальше...

Он разрезает один из привезенных в качестве гостинца апельсинов, которые она уже никогда не попробует, лотос, и вкладывает в ее руку. Происходит чудо, этот апельсиновый лотос, его тяжесть и шероховатая поверхность кожуры оказываются именно тем тактильным переживанием, которое необходимо матери в метафизическом переживании смерти, как знак свыше, как чья-то необходимая ей в ее одиночестве помощь в палящей степи ее молодости, по которой идет она, уже не мать, а молодая девушка, убегая от неведомого страха, от боли своего тела и от смерти.

Эта повесть рассказывает о смерти чуть больше, чем повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича», потому что в силу своей метафизической интуиции или буддийского взгляда Анатолий Ким дает достоверное описание грез и переживаний умирающего человека, который уже оторван от мира реальности и путешествует по своему внутреннему миру, по пространству накопленных при жизни впечатлений.

Рецензия на повесть «Соловьиное эхо»

Путешествующий магистр философии Отто Мейснер, внук делового и непреклонного Гроссфатера, путешествует по Сибири и Дальнему востоку в поисках ответов на деловые вопросы, такие как возможность разведения опиумного мака с берегов Амура в Европе, измерение волокон асбеста в Туве и изучения байкальских промыслов омуля. Но романтичный юноша, идеалист и мечтатель, спасет чашкой ароматного кофе от смертельной болезни красивую дочь корейского купца Ольгу. А потом во сне, под пение соловья, видит свое признание ей в любви, и ее ответ о том, что жизни их связаны. И вот они путешествуют уже вдвоем, потом с ребенком и со вторым. Но в России начинается первая мировая война, и его, немца по происхождению, «тевтона» грозят забить палками жители городка. Он же, в момент отчаяния, отказавшись от мысли выбраться когда-то из этих пространств, огромных и диких, уходит в поле и кончает с собой.

Вот и все. А Ольга в двумя детьми живет дальше, переживает и революцию, и гражданскую войну. Вернувшись в родные края, она растит детей, а потом внуков, и тихо стареет, доводя до конца цель своей длинной жизни. И все это для того, чтобы ее внук, наполовину немец, наполовину кореец и может быть еще кто-нибудь, слушая по ночам в одиночестве соловьиные трели, беседовал со своим дедом, магистром Отто Мейснером о философии, и написал для нас этот чудесный и пронзительно трогательный рассказ.

Дальше...

Роман-сказка «Белка» необычно написан. В некоторых рецензиях его называют авангардной формой полифонической прозы. Основной прием - повествование от разных лиц, переход «точки видения» без каких-либо структурных разделений: один абзац – от лица белки, другой - от Мити Акунина. Поток нескольких сознаний (в том числе автора), которые мысленно перекидывают повествование друг другу, как мяч. Это создает ощущение тотального проникновения во внутренний мир героев, населяющих роман. Сначала это слегка затрудняет чтение, но после того, как начинаешь разбираться, от какого лица идет рассказ в данный момент, появляется то наслаждение, которое возникает от понимания мотивации поступка, мысли, переживания персонажа, как своего. Объединенная субъективная реальность, внутренний ландшафт душ всех существ, и людей и животных, который перестает быть субъективным, оставаясь внутренним. У Пелевина в романе «Любовь к трем Цукербринам» есть история о верхних прыгунах, которые путешествуют по умам и восприятиям других существ, наслаждаясь необычными переживаниями. Пелевин о них только рассказал, а Анатолий Ким показал и даже дал почувствовать, как это, перескакивать из одного ума-восприятия в другой.

Роман «Белка» - это аллегория человеческой жестокости и глупости. Человечество состоит из оборотней и настоящих людей. Только оборотни – это не существа со сверхпособностями, а животные, которые переродились в человеческом теле, сохранив звериные повадки. Ими движет животный страх и неистребимый голод. «Боязнь пустоты во чреве - вот чему мы обязаны бешеной энергии и замечательной предприимчивости этих существ, внешне почти не отличимых от людей, и последние часто с охотою подчиняются первым, считая их в высшей степени серьезную желудочную озабоченность за проявление служебного рвения или административных талантов». Но среди этих недолюдей изредка встречаются люди истинные. «Словно зачарованные дети, - обращается к ним человек-белка, - бродите вы среди волчьих битв и обезьяньих войн этого коварного мира, задрав голову к небу и считая звездочки».

Четверо талантливых художников, трое из которых – люди, а один – белка несут через жизнь, которая по Киму – видоизменяющееся пространство, свой дар божественного со-творчества. Один из них обретает бессмертие ценой ранней гибели, и последующего «всемогущества и всепроникаемости». Получив после смерти способность перемещаться во времени и пространстве куда угодно, он занят тем, что рисует пальцем, где ему вздумается, свои гениальные живые картины, которые остаются навечно, как неотъемлемые части пространства.

Жизнь остальных художников сложилась как будто лучше – они прожили дольше, но каждый из них, приближаясь к смерти, может только позавидовать Мите, который обрел бессмертие и свободу непрерывного творчества.

Георгий женился на австралийской львице, богатой и могущественной. «За внешней хрупкостью и обличьем милой, веснушчатой большеротой девчушки из какой-нибудь среднероссийской провинции, за славянской ее нежной золотистостью таилась чудовищная мощь стальных мускулов, она была совершенством того мира, где великая охота на конкурентов составляет основу и смысл бытия». Но этот смысл не подходит Георгию, его дар исчезает в золотой клетке, которую построила для него львица.

Кеша Лупетин, третий художник, мечтал стать учителем рисования в своей деревне. И он возвращается после художественного училища домой, но в деревне уже некого учить. Здесь доживают свой век безумные старики, в том числе его мать, за которой он должен ухаживать до тех пор, пока сам не сойдет с ума и не начнет разговаривать с опухолью на ноге, как со своим ребенком, «разрешением бремени моей неудачной жизни», которое он зовет Буба. Лупетин видит свое падение и не хочет бороться с ним. Он растворяется в нем, как растворяется грязь в черноземе.

Ну а что же …ий – четвертый герой и рассказчик, человек-белка, чьего имени мы не знаем, потому что он, верный своей природе, боится называть себя, опасаясь мести оборотней. Несмотря на то, что … ий не просто оборотень, а тот самый прыгун, обладающий способностью перевоплощаться, и, как белка скачет по деревьям, так он скачет по человеческим умам, … ий всю жизнь завидует людям истинным, Акутину, Георигию, Лупетину. Отчаявшись и разочаровавшись в самом себе, он решает убить зверя в себе через убийство настоящей белки. «…я остался стоять над истерзанной белкой - и дрожащая, кисленькая, полуживая радость начала подниматься в моей душе: наконец-то... наконец я все же стал человеком".

Несмотря на такой финал (а другого, наверное, и не могло быть, потому что жизнь, это, в общем-то, умирание), роман каким-то чудесным образом оставляет светлое и жизнеутверждающее впечатление. «Оно заключается не в том, что каждый из нашего великого сонма длил бы свое унылое и бессмысленное существование без конца, а в том, что, благодаря перевоплощениям белки, безвестное маленькое "я" каждого из нас перешло в МЫ, соединившись в сей миг с великим множеством других "я", - и в каких бы разных веках и эпохах ни были рассеяны МЫ, миг нашего перехода в бессмертное состояние всегда будет длиться в настоящем времени».

Вообще, я заметила, Ким один из тех авторов, кто вызывает в читателях либо неуемный захлебывающийся "восторг и восхищение", либо абсолютное неприятие "никак и ниочем". Я из первой категории.

Писатель смело берется за сложные экзистенциальные вопросы: кто мы, зачем явились в этот мир, и есть ли в этом вообще какой-то смысл? Извечный дуализм нашей натуры (дух - материя, человек - животное, разум - инстинкты) он безжалостно вытаскивает на первый план и делает ключевым при помощи восхитительных аллегорий и притч. Понятие настоящего Человека выводится через сравнение с оборотнями, руководствующимися в жизни низменными порывами и желаниями, творчество провозглашается главным делом истинной жизни, через которое единственно можно прикоснуться к вечности, а любовь - основным достоянием человечества. Хотя вот как раз, на мой взгляд, именно в христианских мотивах и заключаются редкие фальшивые нотки в этом гимне жизни и гармонии.

Мне давно импонирует подобная советская мораль (человек - звучит гордо; сеять разумное, доброе, светлое, бескорыстное; идея всеобщего коллективного МЫ с посильным вкладом каждого индивидуума) с легкими нотками дзэн.

Ты есть всего лишь часть видоизменяющегося мирового пространства, случайно названная именем ..., и твоя жизнь столь же необходима миру, как прыжок кузнечика с места на место или зарождение новой звезды в космосе.

Кстати, что-то подобное я встречала и у И.Ефремова в его "Лезвии бритвы". А идею звериного заговора позже позаимствовал, упростил и лихо оседлал В. Пелевин в своей "Священной книге оборотня".

Но давайте по порядку. Первое место, бурные овации и всеобщие восторги уходят Его Величеству Творчеству. Нет, ну правда, я во время прочтения даже вернулась к моим любимым акварелям (впервые за несколько месяцев!).

Как никто, русские живописцы прочувствовали и воспели красоту пепельного сияния ненастного неба.

Когда мне в таких выражениях говорят об опостылевшем сером цвете, невольно начинаю иначе смотреть на некоторые вещи. Сложно писать о признанных гениях, могучих и великих столпах искусства. Но намного сложнее писать о непризнанных, забытых, непонятых, но тоже в своем роде великих. О тех, кто положил свою душу на растерзание и ничего не получил взамен.

Тайна таланта слишком велика, чтобы сполна разрешиться в отдельном человеке и исчерпаться его личностью

Второе место и легкое недоумение отдадим Человеку.

Люди красивы — художники разных времен понимали это и передавали в своих картинах загадочный праздник жизни шумный карнавал на бескрайних пустырях вечности.

ГГ (один или много? но об этом позже) восторгается Человеком, превозносит его. Все лучшие качества человеческой души воспеты Кимом очень и очень искусно. Но вот, отойдя немного от воспевания мыслей, мы смотрим на действия и видим... "бульк". Громкий и пустой бульк...

Ну и последнее. Третье место. То, за что и получила эта книга мою двойку. ЕЕ Кошмарность Форма, очень уж превалирующая над сутью. Нет, прием себя оправдывает в смысле соответствия названию - белка могла бы рассказывать именно так. Вот только... читаешь ты читаешь письмо ГГ своей любимой, заходит разговор о его друге - оп! - рассказывает уже друг. Потом другой друг. Потом подруга друга. Потом друг подруги друга. Потом призрак друга первого друга. Потом... "А кто все эти люди? А не один ли это человек?". А потом тишина. И автор, вроде, донес свою мысль. И, вроде, рассказал о чем-то большом и вечном. А в голове один только вопрос: "Да ладно?!".

5/6 книги автор замешивает сюжет, персонажей, повествование так, что болит голова от путаницы, а потом резко спохватывается и начинает рассказывать про мировой сионистский заговор оборотней. А ведь, к большому сожалению, основная идея - прекрасная! Есть настоящие люди, а есть оборотни - люди, звериная часть которых превалирует над человеческою. Но идея эта обернута в такой беспросветный мрак - тут и чисто советская ментальность в виде презрения к загнивающему западу и богатым людям на примере австралийки Евы и ее мужа, бывшего советского человека, который, как будто бы в наказание, потерял свой талант заграницей. И вообще, весь фон книги - серая грусть российской глубинки, хоть и в Москве большая часть событий происходит.

Не правильно сравнивать в отзывах двух авторов, но постоянно мне вспоминалась Забужко с ее Польовими дослідженнями українського секса - такая же смесь грешного с праведным, тоже грустная книга, даже суицидальная, но в общем - куда светлей Белки . Последняя же отправляется на полку "Жалко потерянного времени на эту книгу"

С нетерпением жду вторника и встречи Букли, оченно интересно, будут ли те, кому понравилась книга - интересно послушать, что именно привлекло в ней.