Текст книги "Испытание жизнью"

ХI

Когда Захар получил телеграмму: «Родился сын, ждём твоего скорейшего возвращения. Елена», до окончания срока службы оставался почти год. Захар явился к командиру и, показав телеграмму, обратился с просьбой об кратковременном отпуске.

– Какой ещё кратковременный отпуск? До дома две недели, обратно две недели, да дома, трёх дней мало, это, как минимум, ещё неделя. Обратись к политруку может он что – то посоветует, – и, когда Захар, отдав честь, чётко развернулся, собираясь уйти, командир части добавил, – Сочувствую Вам, но ни чем не могу помочь, не имею права отпускать солдата из части в такое тревожное время.

Политрук внимательно выслушав Захара, посочувствовал:

– Вам, рядовой Сергеев, совсем немного осталось послужить, но я всё же попробую обратиться к командованию с рапортом о Вашей досрочной демобилизации.

Через пару дней, во время утренней физзарядки на площадке перед казармой, к Захару подошёл дежурный по части:

– Рядовой Сергеев, срочно в медпункт.

Захар попытался уточнить:

– Могу я перед этим зайти в казарму, одеться.

– Так иди, всё равно придётся раздеваться.

Захар вошёл в кабинет военврача:

– Товарищ военврач, рядовой Сергеев прибыл по вашему приказанию.

– Сергеев?.. Сергеев?.. Вот, что Сергеев, политрук сказал, что ты при нагрузках очень задыхаешься, и попросил тебя осмотреть. Задыхаешься?

– Нет вроде. Не замечал. Как все.

– А, я вот даже сейчас заметил, что ты задыхался, когда вошёл в мой кабинет.

– Это после зарядки. И потом бежал.

– Постороннему взгляду заметнее задыхаешься или нет, тем более врачу.

– Поэтому, запомни и заруби себе на носу – задыхаешься!

Доктор долго его прослушивал, простукивал мял живот, опять простукивал и прослушивал, заставил отжаться от пола, сколько может. Захар отжался двадцать восемь раз, слегка вспотев. Военврач протёр его полотенцем и снова стал обследовать.

– Одевайся. «Не задыхаюсь». У тебя парень врождённый порок сердца. Тебе физические нагрузки противопоказаны. Потом, когда– нибудь, медицина сможет устранять этот дефект, но пока большие нагрузки противопоказаны. Завтра на военную медицинскую комиссию к десяти утра.

Комиссия состояла из военврача, медицинской сестры, командира части и политрука.

Военврач зачитал медицинское заключение. Командир части спросил у присутствующих, какие будут предложения.

Заявление сделал только политрук:

– Комиссовать. Не хватало нам ЧП в части со смертельным исходом. Комиссовать.

– Прошу голосовать, – и командир части первый поднял руку.

Все проголосовали «за».

– Рядовой Сергеев, Военная медицинская комиссия принимает решение комиссовать Вас по состоянию здоровья, с прохождением ежегодного обследования по месту воинского учёта. Вы признаны негодным к воинской службе в мирное время, а в военное время годным к нестроевой службе. Всё.

– Завтра оформляйся солдат и удачи в личной жизни, – добавил после слов командира части политрук, незаметно подмигнув Захару.

На следующий день, ещё до подъёма Захара растолкал дневальный:

– Вставай, старшина зовёт.

В первую очередь зашли в оружейную комнату. Старшина проверил на месте ли записанная за Захаром винтовка и повёл его в каптёрку, переодевайся:

– Стыдно явиться к молодой жене в таком виде. Выбирай.

Когда Захар переоделся в новую форму и натянул новые пахнущие дёгтем сапоги, старшина оглядел его с ног до головы:

– Полный порядок. Иди в канцелярию, оформляйся, потом в столовую, тебя там покормят вне очереди.

У двери канцелярии пришлось ожидать несколько часов, но Захар не переживал, главное он скоро будет дома.

Начальник финансового отдела, майор, выдав денежное довольствие, сделал отметку в солдатской книжке о выбытии и выдал справку на бесплатный проезд до места жительства, с указанием маршрута и видов транспорта. В конце строки последним стояло слово «гужевой».

– И ещё, политрук просил вручить, он сам в отъезде, – и майор протянул удостоверение и значок: «Отличник боевой и политической подготовки», – Повесь на грудь, солидней будет, – и крепко пожал Захару руку, – Прощай, рядовой Захар Сергеев.

Захар ехал домой в общем вагоне поезда «Владивосток – Москва». Вагон был переполнен, и спать приходилось сидя.

На третьи сутки поездки к нему подошёл пожилой проводник:

– Бери свои вещи, солдат, пойдём, попробую тебя устроить, что мучиться-то. Пойдём.

Они прошли несколько вагонов и за рестораном оказались в вагоне с купе. Проводник поговорил со своим коллегой и обрисовал ситуацию, – А, что мне за это будет?

– Что с него взять? только моя и его благодарность. Пожалей парня, столько ещё ночей мучиться до самой Москвы.

– Ладно, устрою. Пойдём, служивый.

Он открыл ключом одно из купе:

– Деньги-то имеются, за бельё заплатить?

– Есть немного.

Через минуту он принёс комплект белья:

– Матрас и подушка наверху, стели, а я чайку принесу. К чаю что надо?

– У меня есть печенье, булочки, конфеты шоколадные.

– У меня сухой паёк.

– Как знаешь.

Уже через полчаса Захар, напившись горячего чая, крепко спал, наверняка видя хорошие сны.

Под стук колёс в одиночестве он отсыпался за всё время службы.

До Читы к нему в купе так никого и не вселили. Когда поезд приближался к Чите, проводник открыл дверь:

– Вставай и собери постель, смотай. Может какой пассажир будет, а то и несколько, если не повезёт. Если хотя бы одно местечко останется свободным, будешь и дальше здесь ехать. В случае чего, у меня в купе устроишься, по очереди спать будем. Давай шевелись, подъезжаем.

Захар оделся, собрал постель и стал, глядя в окно, ждать остановки поезда.

Стоянка была долгой. Он вышел на перрон и стал прогуливаться вдоль поезда.

– Дяденька, возьмите котика, – маленькая девочка умоляюще смотрела на него, прижав к груди котёнка, – Родители не разрешают держать его дома, а на улице он погибнет, он ещё маленький. Возьмите, дяденька, он умненький и не царапается.

– Красивый, – Захар погладил котёнка.

Тот, вроде как с любопытством посмотрел на человека, который его погладил и мяукнул.

– Тоже просит, – Захар взял котёнка за лапку, – Ну, и лапище, прямо как у взрослого кота. Давай знакомиться, я – Захар.

Девочка улыбнулась:

– Он не разговаривает, это же котёнок, только мяукает. Он без имени, просто котёнок.

– Раз так просите, придётся взять. У меня сын родился, будет ему подарок. Держи, – Захар протянул девочке гривенник, – Конфет купишь. Ну, прощайся со своим товаром.

Девочка поцеловала котёнка в мордочку и, вытирая то одной то другой рукой глаза от слёз, пошла к выходу с перрона.

В привокзальном буфете Захар заплатил за стакан молока и котлету и стоял раздумывая как он это всё понесёт в купе. Буфетчица, видя в его руках котёнка, ничего не говоря, перелила молоко в бутылку из-под лимонада и перед тем, как завернуть котлету в бумагу, отрезала и добавила к ней кусочек варёной колбасы:

– Кошки её любят. Налить полную бутылку молока?

– Да, налейте. Большое Вам спасибо.

Захар хотел уйти, но буфетчица остановила его. Она нагнулась за стойку и достала небольшую картонную коробку:

– Держи. Хороший домик получится для твоего зверя.

По вокзалу объявили об отправлении поезда. Купе оставалось свободным. Но радость Захара оказалась преждевременной. Поезд уже начал медленно набирать скорость, когда дверь резко отодвинулась, и в купе вошёл молодой лейтенант невысокого роста, с чемоданом в руке.

– Фу, чуть не опоздал, засиделся в ресторане.

Он явно был навеселе.

– Ну, что, солдат, будем знакомиться? Лейтенант бронетанковых войск, замечу, командир танка, Василий Корсаков.

Захар встал по стойке смирно.

– Рядовой Сергеев.

– Да, ты сиди, что вскочил, не на службе. Зовут как?

– Захар.

– Захар, а меня Василий. Зови просто Вася, мы с тобой, можно сказать, ровесники.

– Я не могу, неудобно как-то Вас так называть, товарищ лейтенант.

– Ну, хозяин барин, как говориться.

Он раскрыл чемодан и поставил на стол бутылку водки, затем, подстелив газету, выложил батон копчёной колбасы и булку пшеничного хлеба.

Только сейчас Захар почувствовал, как голоден. Взяв с полки вещмешок, достал сухари и банку свиной тушёнки.

– Убери свои запасы. У меня и на двоих хватит. И потом, обедать я буду в вагоне ресторане. Убери, – и он извлёк из чемодана пару банок рыбных консервов и несколько плавленых сырков. Без особого труда вскрыв складным ножом Захара консервы, лейтенант крупно нарезал колбасу и хлеб, отбив ножом сургуч с горлышка открыл бутылку водки.

– Захар, сбегай-ка, возьми пару стаканов у проводника.

Но идти Захару не пришлось, проводник сам открыл дверь купе:

– Не желаете ли чаю?

– Чаю не нужно. Принеси нам пару стаканчиков не из горла же нам пить, – лейтенант постучал ножом по бутылке, – Хочешь, присоединяйся к нам.

– Нет, я на работе, не положено.

Лейтенант налил по полстакана:

– Ну, что, Захар, вздрогнем.

Он поднял стакан, – За знакомство.

– Я вообще-то не пью.

– Что значит, не пью, тебе офицер предлагает с ним выпить, а ты «Не пью».

Стукнулись стаканами. Захар старался выпить водку до дна, но не смог. Всё же после тоста, произнесённого лейтенантом, пришлось допить. Через минуту, почувствовав тепло и расслабление по всему телу, стал не стесняясь с удовольствием уплетать колбасу с белым хлебом. Забыв о какой-либо скромности, через несколько минут уже сам разлил водку по стаканам. Закусывая консервами, положив кусочки рыбы на хлеб, почувствовал, что окончательно опьянел.

– Ещё по одной?

Захар покачал головой.

– Как знаешь, а я выпью. Думаешь, водки мало, не сомневайся, у меня ещё есть. Да и ресторан рядом.

– Я уже пьяный и голова кружится.

– За твоё окончание службы, – и лейтенант залпом выпил, закусив маленьким кусочком хлеба, предварительно его понюхав. Так повторилось несколько раз. Его развезло, и он ударился в воспоминания. Язык заплетался, но он продолжал говорить и говорить.

Захар особо не вникал в его речь, да и не смог бы, если бы захотел вникнуть. Голова ничего не соображала, в ушах стоял шум и он еле-еле мог расслышать слова попутчика, только кивал после каждого словоизлияния лейтенанта.

– Знал бы ты, солдат, в каком опасном месте я служу, – он вылил остатки водки и выпил, не предлагая Захару, но в этот раз немного закусив, – Меня, можно сказать, могли убить. Погиб бы, если бы вовремя не сообразил, что делать. Знаешь, какая обстановка на границе с Японией? Нет, ты не знаешь. Служу у границы и поверь иногда от туда… Догадываешься откуда?.. Стреляют… Многих ранили, одного солдата даже убили. Я не про то, мы с японцами сошлись на границе, можно сказать лоб в лоб, в любой момент может начаться война, и она начнётся. Огромное количество военной техники и войск собралось с двух сторон. Но это военная тайна, ты понимаешь, солдат, и об этом никому. Военная тайна. Я кажется уже говорил, что меня чуть ни убили. Дело было в Монголии, ещё до начала боевых действий, за месяц до того, как мы стали помогать нашим братьям монголам в войне с японцами. Наша танковая бригада располагалась рядом с линией фронта. Мы жили в палатках по двадцать человек в каждой. Танки, конечно, охранялись, а вот палатки нет. Просыпаюсь я перед рассветом, чтобы по нужде сходить, как вижу в палатку, прокатываются под стенками один-за-одним японцы. Палатка-то без пола. Когда в их руках сверкнули ножи, я успел сообразить и, не создавая лишнего шума, сполз на землю и спрятался под кроватью. Думаю всё, наступил мой конец. Но не догадались японцы проверить под кроватью, да и темновато ещё было. Это меня и спасло.

– А, оружие вам не полагалось? – проявил интерес к рассказу Захар, пытаясь, как можно шире открыть глаза, что получалось с трудом.

– Оружие? Оружие было, у кровати, в тумбочке наган лежал. Что оружие, ну застрелил бы я одного, двух, так остальные прикончили бы меня.

– Поднялась бы тревога, может быть, помощь подоспела бы.

– Вот именно, «может быть». Почти совсем рассвело, слышу, уползают японцы. Как только всё затихло, выглянул – никого. Наши лежат в кроватях все в крови. Не просыпаясь, смерть приняли. Схватил наган, выскочил, поднял тревогу, все патроны выпустил. Пытались японцев догнать, но куда там их и след простыл.

«Трус. Мог бы спасти своих. Струсил, а строит из себя героя», – подумал Захар, но промолчал.

Лейтенант попытался налить водки, но бутылка оказалась пустой. Он махнул рукой:

– На сегодня хватит. Почему я спасся, а, потому что… Ты знаешь я какой, меня в части прозвали – «джигит». Потому, что я везде первый и на учениях и в бою буду первый. Мой танк всегда впереди летит. Командир бригады так и говорит, – «Ты, джигит, нас точно когда-нибудь угробишь, и сам погибнешь». Нет, я не погибну, я хитрый. Я почему впереди лечу, а потому, что как только вражеская артиллерия начинает обстрел, нахожу низину и прячусь, пережидаю обстрел, а потом за нашими танками вдогонку. Догоню и опять впереди мчусь на виду у командира. Я хитрый. Ой, какой хитрый. Нет их теперь моих товарищей, и лейтенант залился пьяными слезами.

Захар и предположить не мог, сколько бы ещё могли продолжаться эти откровения, если бы ни очередная остановка поезда.

В купе вошли двое военных, по знакам отличия на воротнике Захар определил: артиллеристы, капитан и старшина.

Увидев бутылку на столе и пьяные, обращённые к вошедшим глаза, капитан возмутился:

– Что вы себе позволяете лейтенант при подчинённом! Какой показываете рядовому пример? Стыдно! Офицер, а так непристойно себя ведёте.

– Он не подчинённый, он демобилизованный, – попытался оправдаться лейтенант.

– Он-то демобилизованный, а вы на службе.

– Всё, понял, больше это не повторится, – танкист собрал всё со стола и убрал в чемодан. Попытался влезть на верхнюю полку, но не смог.

– Старшина, помогите лейтенанту Красной Армии.

На следующей большой станции в купе вошёл ещё один офицер, и Захару пришлось перебраться в купе к кондуктору.

В Москве, ожидая поезд на Смоленск, Захар прошёлся по окрестностям вокзала. Полюбовался аркой с конями наверху и голыми рыцарями, стоящими у колонн, памятником Максиму Горькому.

Идя по улице, названой в честь писателя, заглядывал во все магазины и даже купил подарок Елене, духи Красная Москва, матери и сестре по гребёнке с узорами, отцу игральные карты, тёще красивую кружку, для Григория у него была припасена раковина.

Аккуратно сложил подарки в вещевой мешок и заглянул в коробку, приподняв край прикрывающего её полотенца. Котёнок крепко спал, не обращая внимания на тряску и шум. Купив в продмаге для него кусок колбасы, Захар вернулся на вокзал и расположился на перроне в ожидании посадки в поезд.

На станции Игоревская кроме Захара с поезда никто не сошёл.

У вокзала было пустынно, ни машин, ни подвод, лишь несколько человек прошли мимо, спеша по своим делам.

В ожидании попутного транспорта минуло несколько часов.

Захар нарезал мелкими кусочками колбасу и кормил котёнка, когда у вокзала остановилась упряжка. Лошадью управлял молодой человек, совсем ещё мальчик. Заметив солдата и узнав, что он едет домой, парнишка предложил подвезти его, куда скажет и тут же спросил:

– Подаришь пилотку?

– Подарил бы, но не могу пока на учёт в военкомате ни встану. Маршрут такой: сначала в Холм к военкомату, потом домой в Филип-пово. Хотя, нет, только к военкомату, хочу пройтись пешком. Соскучился по родной земле.

Пока ехали, Захар рассказывал парню о службе, об океане, о страшных чудищах, которые живут в нём. Парень слушал, раскрыв рот и поэтому очень расстроился, что так быстро доехали, несмотря что, в пути были три часа.

Когда Захар вышел из военкомата парень ожидал его сидя в коляске:

– Может всё-таки до дома?

– Нет, я пешком дойду.

Захар снял пилотку и протянул парню.

– Ладно уж, не надо, а то, как же ты покажешься перед своими в форме, но без пилотки, не красиво.

– Хороший ты парень. Как звать-то тебя?

– Ванька Демченков я.

– Счастливо тебе добраться до дому, Ванька Демченков. Спасибо за помощь. Может, ещё свидимся, а пилотку сохраню для тебя, – и Захар бодро зашагал в сторону Днепра, наслаждаясь такими знакомыми и родными видами вокруг.

ХII

Каждый церковный праздник Александра отмечала особо. И в этот день, в день Преображения Господня, вся семья собралась за столом. Все оделись в выходные платья, даже люлька с младенцем была покрыта кружевной накидкой, спасая его от назойливых мух. В горнице было чисто прибрано, вчера постарались дочери, на столе стоял самовар, и лежали баранки, на блюде возвышалась стопка блинов. Сервировку стола дополняла глиняная чашка с мёдом и стаканы в подстаканниках, оставшиеся от прежней жизни, совсем не принятst в деревенском обиходе.

Залаяла собака. Скрипнула дверь, и в сенях послышались чьи-то шаги. Дверь медленно открылась. На пороге появился Захар, возмужавший, загорелый, в новой военной форме.

– Благополучия этому дому. Можно войти? Принимайте гостя.

Елена вскочила и подбежав к Захару обняла и поцеловала, отметив для себя, – «А, он симпатичный, такой представительный и вовсе не ниже меня, такого же росту, как и я? Просто счастье иметь такого мужа».

Захар обнял её одной рукой, держа в другой вещмешок. Когда поцелуи закончились, он развязал его:

– Я дома ещё не был, хотелось поскорее всех вас увидеть, – и Захар посмотрел на Елену.

– Я тебе небольшой подарок привёз, духи Красная Москва. Для Вас мама кружка, а Мише ракушка. Приложи к уху, услышишь, как шумит океан.

– Ой, правда шумит, – и Михаил попытался заглянуть внутрь раковины.

– А, мне такую, – как-то по детски расстроившись, Елена взглянула на Захара.

– Не переживай, Лен, у меня ещё есть, – он вынул из мешка погремушку и соску с голубым колечком, – Это для сынишки. Можно на него взглянуть?

Подошли к люльке. Елена откинула накидку:

– Вручай подарки.

Захар аккуратно, чтобы не разбудить сынишку, положил в люльку подарки.

– Недавно покормила, теперь долго будет спать. Может разбудить?

– Не, не тревожь.

На лоб младенца села муха. Он поморщился и зашевелил губами. Лена отогнала муху.

– Я накрою. Хорошо?

– Конечно, надо накрыть, – Захар сам накрыл люльку, и долго, и тщательно расправлял накидку.

Елена смотрела на него, и её радости не было границ.

– У меня ещё кое-что имеется, – и Захар скрылся за дверью.

Вернулся с коробкой:

– Смотри, кто у меня здесь. Сын подрастёт, будет с ним играть.

– Ой, какой хорошенький, – Елена вытащила котёнка из коробки.

Подбежал Миша:

– Можно мне, можно мне подержать?

Он с нежностью прижал котёнка к себе:

– Дядя Захар, Можно он пока у нас поживёт?

– Миш, какой он тебе дядя. Я для тебя кто, тётя?

– Об этом проси моего сынишку, Толю. Я не имею права распоряжаться его собственностью. Верно, Лен?

– Спросишь у него?.. Он ни одного слова не знает.

Хотя бы сейчас, можно подержать?

– Не только подержать, но и покормить, – и Захар передал Михаилу остатки колбасы.

Усадив зятя, Александра принесла ещё один стакан и налила горячего настоянного на травах чая. По дому распространился приятный аромат от липового цвета и мяты.

Захар медленно пил чай с баранкой, обдумывая с чего начать важный для него разговор. После третьего стакана он, наконец, произнёс:

– Лен, я за тобой пришёл. Мои будут рады нам. Всё будет хорошо.

– Нет, Захар, даже не проси. В вашем доме никогда не приживусь. Понимаешь, не лежит душа к вашему дому, Давай здесь жить. Нам отгородят угол в горнице. В летней пристройке можно пожить, если печь сложить. До зимы далеко, время есть.

– Нехорошо получается. Что я дома скажу. Обидятся мои.

Александра молчала, стараясь не смущать молодых. Открыла Святое Евангелие и стала медленно водить пальцем по строчкам, шевеля губами.

Захар продолжал уговоры:

– Может всё-таки, у нас пока поживём? Я обещаю построить избу, будем отдельно жить. Колхоз усадьбу выделит, как демобилизованному, политрук сказал «обязаны». Быстро построимся, батька поможет, Гриня, дядя Федот и твои братья не откажутся, потом и колхоз, думаю, в стороне не останется.

– Захар правильно решил, – не выдержала Александра.

Иди. Ленка, к мужу, Потерпишь, Бог терпел и нам велел. А от гордыни своей избавляйся, это самый страшный грех. Братьям скажу, помогут. Построитесь и заживёте в мире да согласии.

– Хорошо, согласна. Только не так сразу, собраться надо.

Но Александра скомандовала:

– Нечего тянуть. Что забудешь, потом заберёшь. Иди, Захар, к нашему председателю, за подводой, скажешь Александра Щербакова просит, он меня уважает, часто колхозу помогаю.

Ульяна, Пётр и Дуся готовились ко сну, когда у ворот заржала лошадь.

Собака залилась громким лаем, но вдруг затихла.

– Ни вжель Гриня приехал? – не успела Ульяна накинуть платок, как дверь открылась, и вошёл Захар, а за ним и Елена с ребёнком на руках.

– Примите на жительство семью героя – дальневосточника? – Захар обнял мать.

У Ульяны подкосились ноги, но Пётр вовремя её подхватил за локоть.

– Слава Богу. Всё образовалось, слава Богу, – Ульяна заплакала и, вытерши уголком платка слёзы, поспешила обнять Елену, – Ты, Ленка, прости меня, не со зла я так с тобой, характер такой, не бращай вниманья, не бяри близка к серцу. Прости… Нутка, показывайте свое избритение.

Пётр отвернул уголок одеяльца:

– Поднеси-ка внука к свету.

– И я хочу посмотреть, – Дуся присоединилась к отцу с матерью и тоже склонилась над маленьким Толей, которого Елена положила на кровать, распахнув одеяльце.

– Щербак, вылитый Щербак. Ничего, Щербак стоящий человек был. Неплохо, если наш внук таким же будет. Верно, Уля?

– Рот Захаров, – запротестовала Дуся.

– Не спорьте со мной. Щербак.

– Разве счас разглядишь. Дайтя подрасти, тада и увидятя в каго он, – Ульяна взяла ребёнка на руки.

– Петь, а люлька-то. Люлька нужна. Дуня бяги к Маньке, у ей была, нядавно совсем сваво перястали качать.

– Не надо к Маньке, – остановил Дусю Захар, – Мы привезли. Всё там в телеге.

Пётр и Ульяна перебрались в горницу, выделив свою половину избы молодой семье. Отношение Ульяны к Лене изменилось. Видя, как заботливо она относиться к Захару и к ребёнку отдавая всю себя семье, как часто не досыпает и падает от усталости, Ульяна старалась ей помогать. Боясь, что у Лены пропадёт молоко, она то и дело её подкармливала то молоком, то кашей, то блинами. Но молока у молодой мамы было вдоволь, можно было троих прокормить. Толя рос, как говориться, не по дням, а по часам.