Текст книги "Испытание жизнью"

ХIII

С первых дней совместной жизни на молодых свалилась куча забот: раздел имущества с родителями, постройка и обустройство избы, вступление в колхоз, кроме того уход за скотом и обработка усадьбы.

Елене было уже не до драмкружка. Захар и особенно она часто вспоминали относительно беспечную жизнь с родителями. Конечно, тоже было много обязанностей, но не столько.

Землю для усадьбы выделили рядом с Филиппово, в дальнем от Днепра конце деревни.

Ещё не выпал первый снег, а изба уже стояла, сияя желтизной еловых брёвен, стёклами окошек и серебром крыши, крытой осиновой дранкой.

Внутри избы стоял запах свежеструганного дерева и еловой смолы.

Сложили печь из собранного по родственникам и соседям кирпича. Протопив её несколько раз, Захар с женой и сыном перебрался в новую избу со всем своим ещё небольшим хозяйством, выделенным родителями: поросёнком, козой, двумя овцами и пятью курами. Первым новый дом обследовал уже заметно подросший котёнок, которого Захар обозвал Тарасом.

И зажили Захар и Елена счастливо и, как говориться, в любви и ладу. Захар работал на ферме скотником, а Елена дояркой. Ферма располагалась рядом с деревней, поэтому находилось время позаботиться о детях и управиться с работой по дому. Одно плохо, нужно было очень рано вставать, поэтому желание выспаться её не покидало многие дни и месяцы.

Когда в колхозе начали строить клуб и новый дом для правления, Захара направили на стройку плотничать.

Через два года Елена забеременела и в феврале следующего 1939 года родила девочку. Её назвали Нина. Как полагается, устроили смотрины. Пришла вся родня. Надарили подарков, не дорогих, но нужных в хозяйстве. Одежду, которую можно было перешить для детей, материю на пелёнки и посуду.

Гости расхваливали младенца, как могли. Потом, расправившись с угощением, разъехались по домам.

Девочка на удивление оказалась похожей на бабушку.

– Вылитая Уля, – заявил Пётр, когда вернулся от молодых. – Бывает же такое, ни в мать, ни в отца, а в бабку. Уля, не ты ли наворожила?

– Бог знаить, что делаить. Не всё ж на вас всем быть похожими. Чем я хужее?

– Чем хуже? Нос у тебя больно длинный, да и волосья чёрные и, вообще, на русскую не похожая.

– Русская, такая ж, как и ты. А, то, что бабушка моя была с Кавказу, это да. Дед, когда усмирял там бунт, он тоды в царской армие служил, подобрал её ребёнком. Родителев повбивали, ей двянадцать годков было. Пожалел её и привёз сюды. А, кода исполнилось ей осьмнадцать, так взял в жёны. Яму, дай бог памяти, двадцать семь годов было. Так и не навчилась нашему языку. Умерла рано, ёй и сорока ни було… Жили душа в душу.

– Потому и жили, душа в душу, что она языка нашего не знала. Надо было бы мне жену из Австрии привезь.

– Чем же я тебе не угодила?

– Чем, чем. Жадна ты очень.

– Жадна? Опять за своё, знать выпил многа. Гляньтя люди добрые, жадна, да благодаря моей жаднасти мы и жили и живём в достатке. А тябе дай волю так по миру нас пустишь.

– А, кто ж это интересно кажный год кучу денег приносил тебе?.. Спустил бы. – последние слова Пётр произнёс подражая Ульяне, – Мог, да не спустил.

– Батя, мам, хватит вам, вы оба хорошие люди и самые лучшие родители.

– Мы так, Дуся, без зла. Собачимся друг с другом, выставится хотим, – Пётр закашлялся.

Ульяна поспешила дать ему тряпицу и побежала в сени за квасом. Пётр долго не мог прокашляться. Выпив квасу, поморщился:

– Ух, задиристый. В больницу мне надо в Смоленск. Всё никак время не найду, работы в правлении невпроворот.

– Лутча будить для колхозу, коли свалисся?.. Сама пойду к предсядателю, поговорю. Пойду и поговорю! – она повысила голос, хотя Пётр совершенно не возражал ни словом, ни видом.

На следующий день Ульяна действительно подошла к председателю:

– Шож вы деяте в своём колхозе, в гроб человека загоняитя. Яму лячиться надоть. Он с нямецкого плену совсем больной прийшёл, да скольки годов в пыли работал, задыхался.

Председатель успокоил Ульяну и пообещал, что всё решит.

Через час к дому Сергеевых подкатила председательская упряжка. Пётр с трудом поднялся с кровати, но подчинившись председателю занял место в коляске.

Главный врач холмовской больницы обследовал его и направил на санитарной машине в Смоленск.

После лечения Пётр прожил не долго. Уже через два месяца, когда он сидел на крыльце правления, читая протокол очередного заседания, лёгкие отказались работать и его сердце остановилось.

Похоронили Петра рядом с могилой Дмитрия Щербакова, положив на могилу похожий валун, но только поменьше.

После смерти отца Захару было трудно кормить семью из шести человек, и Елена, кроме работы на ферме, напросилась на полевые работы, что бы заработать больше трудодней.

Бригада, в которую влилась Елена, подобралась из молодых, почти одного возраста, замужних женщин. Все имели малолетних детей. Трое из них были из девичьего хора, в котором пела Елена. Поэтому, если слышалась песня, все в округе знали, что на работы в поле идёт или едет на подводах «бригада Ленки Щербаковой». Уборка льна или сенокос тоже не обходились без песен.

За малыми детьми присматривала Ульяна. Она не могла нарадоваться черноглазой Ниной.

Елена продолжала кормить дочь грудью, поэтому во время работы выкраивала время, чтобы сбегать в Филиппово. Если случалось, что работы проводились вдалеке от дома, она брала Нину с собой, сажала в тенёчек и работала, одновременно приглядывая за ней.

Когда Нина стала ходить, с ней, при отсутствии в доме взрослых, оставался Толя ответственный и в свои пять лет не по годам сообразительный.

Захар и Елена жили дружно, если не считать ревнивых выходок Захара.

Елена по характеру весёлая, общительная, да к тому же плясунья и певунья, конечно, привлекала к себе мужчин и холостых, и женатых. Она была в самом рассвете женской красоты, высокая, с округлыми формами, с привлекательной внешностью, а главное острая на словцо, что мужчинам очень нравилось.

Возникающие изредка конфликты были не долгими, и уже на следующий день Елена успокаивала Захара, когда лаской, а когда и твёрдым словцом. В общем, молодые скорее тешили свои чувства, чем действительно серьёзно ссорились.

Дочь Александры Анна, сестра Елены, родила сына и не имела возможности часто навещать мать. Елене тоже было не до неё, с рассвета дотемна в работе и в заботе о детях и больной свекрови.

Скучая по родным людям, Александра сама старалась найти свободное время, чтобы проведать дочерей и внучат. Собрав в узелок гостинцы, отправлялась вместе с Михаилом к ним в гости и не могла нарадоваться их счастью.

Когда внучки и внуки подросли, они сами стали навещать бабушку, и очень полюбили её, не только за тёплый приём, но и за вкусную еду. Поэтому часто гостили у неё по нескольку дней.

Григорий окончил курсы водителей, и его приняли на работу в машинотракторную станцию водителем. Целыми днями он мотался на своей полуторке от стана к стану, загруженной бочками с горючим и ящиками с запасными частями для сельскохозяйственной техники.

Евдокия вступила в комсомол и мечтала, закончив в этом году семилетку, пойти учиться на фельдшера.

На трудодни колхоз распределял между колхозниками излишки зерна, льна и другой продукции и выплачивал небольшую зарплату. Бывало так, что Елена, наработавшая больше трудодней, чем Захар, приносила в семью основную долю дохода. Захара это очень задевало, и он старался в свободные дни поплотничать в соседних колхозах, что б заработать лишнюю копейку.

Молодые не бедствовали, даже успевали помочь Александре. Существенную роль в благосостоянии их семьи играло личное подсобное хозяйство.

Всё было бы хорошо у жителей Филипово и у Захара с Еленой, если бы не страшная беда, обрушившаяся на их родную землю.

ХIV

Июнь 1941 года выдался жарким и солнечным, и уже в конце месяца шла ударная заготовка сена. Покосы находились рядом с деревней Федуркино, по обе стороны большака, ведущего в райцентр. Клевера уродились на славу, поэтому урожай кормов предполагался быть большим, хватит и на сено и на силос.

Бабы ворошили валки, разбрасывая ещё не совсем просохшее сено, чтобы не загнило после ночной росы. Спасаясь от мошкары, которой в этом году было много, как никогда, работали, закутавшись в платки, виднелись только глаза.

В самый зной председатель разрешал прекращать работы и делать перерыв на несколько часов.

К полдню жара усилилась. На небе ни облачка, только нещадно палящее солнце. Кроме мошкары всё сильнее стали донимать оводы и слепни. Они впивались в щиколотки, несмотря на длинные юбки, кусали за плечи через намокшие от пота ситцевые кофты. Когда не осталось сил терпеть, бабы решили «наплевать» на лишние трудодни. Они стали медленно продвигаться в сторону деревни, продолжая работать граблями.

Со стороны Холм-Жирковского показался всадник. Когда он приблизился, определили в нём военного.

– Где найти председателя? У меня важный пакет от военкома.

– Председатель поехал на лесозаготовки это в Мошках. Что случилось? Ты какой-то испуганный, иль нас испугался в платки закутанных, – и Елена раскрыла лицо, – Кого-то из наших в армию призывают?

– Случилось, женщины дорогие. Война. Германцы перешли нашу границу и уже бомбят наши города. Последние дни только слухи ходили о каких то стычках на границе, что вроде бы местами идут боевые действия, что это провокации, но теперь точно знаем, сообщение Правительства было. Война. Готовьтесь к расставанию со своими мужиками, – посыльный потряс перед бабами пакетом, легонько стегнул коня и рысью направился к мосту через Днепр.

– Да, что ж теперь будет, бабоньки? Ведь заберут мужиков наших. Ой, беда, беда, что деятся-то, – запричитала Хорькова Наталья.

К ней присоединились другие.

– Ишшо ничаво не извесна, а вы уж разнюнились, – остановила их Денисова Настя.

Постепенно бабы разошлись, спеша к своим домам, чтобы сообщить близким страшную весть.

Посыльный, на его счастье, застал председателя в правлении. Он вместе со счетоводом сидел у чёрной тарелки репродуктора, как раз слушая, заявление Советского Правительства о вероломном, без предупреждения, нападении Германии.

– Вам пакет.

– Да, я понял, война. Вот слушаем.

Раздался телефонный звонок. Председатель колхоза подошёл к аппарату висевшему на стене, покрутил ручку и приложил трубку к уху:

– Да, это я. Да, он здесь. Да я знаю. Нет, не читал. Понял: Завтра всех военнообязанных направить в военкомат. Всех, кроме руководителей, правленцев и членов сельского совета.

Председатель раскрыл пакет, в нём оказался приказ военкома и внушительная стопка повесток.

– Слушай, солдат, ты конный, а у меня все кони в работе. Не сочти за труд, сгоняй в Пантелево. В школе найди директора, отдай ему, пусть разошлёт через учеников по адресам. У них сегодня выпускной день, наверняка его застанешь.

– Сделаю. Не будет директора, сам ребят и девчат сорганизую.

– Хороший парень – обратился председатель к счетоводу и ещё раз посмотрел через открытое окно на удаляющегося посыльного.

– Да, видать, хороший. Что дальше-то будет, Семён Порфирьевич, одолеем Гитлера-то, как думаешь?

– Как поётся в песне? «…Броня крепка и танки наши быстры…»? Думаю, долго война не продлится. Вздуем, как следует, этой фашистской нечисти. Ты слышал заявление Правительства. Теперь в тройне надо трудиться, пуще прежнего. Завтра соберём собрание, перед проводами мобилизованных, надо народ успокоить и соответственно нацелить.

На следующий день после собрания всем колхозом провожали на войну мужчин. Это совсем не походило на те проводы молодых призывников на срочную службу. Лица мужчин были сосредоточены, разговоров и шуток слышно не было.

Многие женщины были в слезах. Шли, уцепившись за локоть мужа, брата или сына.

Ни звуков гармони, ни частушек.

Андрей Королёв делился с шедшими рядом воспоминаниями о своём участии в недавней войне с Финляндией. Рассказывал о жутких эпизодах массовой гибели совсем молодых бойцов, о коварстве и жестокости врага.

Конечно, все и так понимали на сколько опасно быть там, на войне, но ни кто не представлял того, что их ждало. Даже в случае самых неблагоприятных обстоятельств, о которых они могли предполагать, им и в мыслях не могло прийти такое, что из этой толпы мужчин только несколько человек переживут эту войну, из которых большинство будут инвалидами. Только их подруги, матери и сёстры скорее не умом, а интуитивно это осознавая, шли рядом не в силах сдержать слёзы.

Председатель попытался успокоить провожающих:

– Хватит реветь, словно на похоронах. Может им и повоевать-то не придётся. Разгромят немцев ещё до того, когда наши мужики прибудут в войсковую часть. И, вскорости увидите вы бабы своих муженьков живыми и здоровыми.

Но эти слова мало на кого из женщин подействовали.

Елена удивлялась, она почему-то совсем не переживает. Она еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться, глядя на некоторых из подруг, в слезах провожающих своих мужей, которых совсем недавно поносили всякими словами и желали им сдохнуть, где-нибудь под забором.

Сколько ни старалась, Елена не могла понять, почему она не чувствует ни какой тревоги за мужа.

– Я смотрю, ты, Лен, не очень расстраиваешься. Невжель тебе не жаль со мной расставаться?

– Чего жалеть? Слыхал, что председатель сказал? Скоро вернётесь. Это ты за меня должен переживать. У меня своя беда, через два месяца рожать, и что я буду делать с тремя детьми да с больной свекровью без кормильца. Это тебе надо меня пожалеть.

– А, ты, Лен, думаешь, что мне не тревожно за всех вас?

Некоторых мобилизованных провожали дети.

Пятилетний Толя тоже упросил мать, что бы разрешила проводить отца, Толя шёл рядом, не выпуская его руку:

– Батя, а тебе дадут ружьё?

– Конечно, дадут. Только не ружьё, а винтовку.

– Со штыком?

– Со штыком.

– Здорово. Я вырасту и тоже пойду на войну. Мне дадут винтовку со штыком, и я буду прогонять врагов с нашей земли.

– Надеюсь, что, когда ты вырастешь, не нужно будет воевать. Все люди будут жить в мире.

– Жалко, коли так.

– А пока не вырос, чтоб идти на войну, помогай мамке. У нас скоро ещё появится братик или сестричка, и ей будет тяжело с вами справляться. Обещаешь?

– Обещаю, батя.

ХV

Резервные части формировали в Вязьме. Полк, в который определили Захара, направили под Ельню для полной комплектации оружием и боеприпасами. Как годного только к нестроевой службе, его зачислили в хозяйственный взвод. Командир взвода взял его к себе ординарцем.

Все были в ожидании отправки на фронт. От нечего делать у комвзвода в палатке собирались его друзья офицеры. Пили водку, играли в карты.

Захару приходилось быть у подвыпивших офицеров на побегушках. Это ему претило. Хотя он и молодой, но его в колхозе уважали за трудолюбие и честность, а здесь приходилось практически прислуживать этим развращённым городом бывшим офицерам запаса.

Когда однажды взводный приказал найти и привести к ним на вечеринку девчат из ближайшей деревни, он не выдержал и написал рапорт на имя командира батальона о переводе его в строевую часть, в котором подробно изложил причину возникшего вдруг желания, где главным было то, что ему мужику совестно, находясь на фронте, служить ординарцем в тылу.

В палатке командира батальона, когда туда вошёл Захар, находился командир полка и комиссар полка.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу капитану.

– Обращайтесь.

– Товарищ майор, прошу принять мой рапорт.

– Почему через голову взводного? Передай рапорт взводному и скажи, что я назначил тебе наряд вне очереди за нарушение устава.

– Есть, передать взводному и получить наряд вне очереди, – Захар уже развернулся, чтобы выйти из палатки, как услышал голос комиссара.

– Подожди, боец. Вы плохо знаете устав или есть другая причина?

– Причина в отношениях со взводным, боец отказывается выполнять его приказания. Я, Григорий Макарович, говорил Вам, что в хозвзводе непорядок, и я подбираю новую кандидатуру на комвзвода, – командир полка краем глаза заглянул в рапорт.

– Оставим комвзвода в стороне. Боец отказывается в качестве ординарца помогать офицеру по службе, – комиссар хотел продолжить, но в это время Захар тихо произнёс:

– Если бы по службе.

– Рядовой, Вам кто разрешил говорить?

– Подожди, капитан. Дайте-ка его рапорт, – комиссар внимательно прочитал всё написанное Захаром. Полюбуйтесь, – комиссар передал рапорт полковнику.

– Мерзавец! Он позорит Красную Армию. Немедленно отстраню его от командования взводом и сержантом в боевую роту.

Полковник на мгновение задумался:

– Только, куда я Вас боец определю? В боевую часть я тебя направить не имею права, это только после воинской комиссии. Придётся оставить в хозвзводе не ординарцем, конечно.

Полковник ещё раз заглянул в рапорт:

– У тебя красивый почерк и понятный. Есть выход. Направлю в боевую часть, но только писарем в канцелярию полка. Справишься, боец?

– Не знаю.

– Справишься. Капитан пиши рапорт о переводе рядового, как тебя? – полковник заглянул в рапорт, – Рядового Сергеева в канцелярию. Поступишь в распоряжение начальника полковой канцелярии. Но это не освобождает тебя от исполнения приказа командира батальона о наряде вне очереди. Устав есть устав. Всё, свободен.

«Хорошо всё обошлось, вроде даже без наказания, наряд это чепуха», – Захар остался доволен своим решением, пойти к командиру батальона, – «Только, как бы это всё повернулось, не будь там комиссара полка. Повезло мне, что и говорить».

После месяца полного бездействия полк вступил в сражение под Ельней.

Немецкие танки прорвали фронт и в сопровождении мотопехоты двигались в сторону Ельни, чтобы, соединившись с другой группировкой войск, окружить и взять город. Несмотря на ожесточённое сопротивление, воинские части Красной Армии, неся большие потери, отступали.

Сложившаяся ситуация на фронте изменилась, когда две группировки советских войск совершили скрытый манёвр, ударили с двух сторон, отрезав прорвавшееся немецкое соединение от основных сил и тылов, окружили и приступили к его уничтожению. В этих боях были впервые использованы, в будущем знаменитые, гвардейские миномёты, прозванные среди солдат «Катюшами».

Это был один из первых весомых успехов Красной Армии.

Захар не успевал писать похоронки. Ему было страшно представить, что творилось, там, на передовой. Штаб полка находился рядом с линией фронта и конечно подвергался и бомбёжкам, и артиллерийским обстрелам, но это не шло ни в какое сравнение с боями на передней линии.

Чтобы не допустить прорыва отдельных групп немецев из котла, было решено устроить на всех прилегающих дорогах и тропинках заслоны, которые не допустили бы скрытного выхода немцев. В связи с тем, что все регулярные войска были задействованы в боях, командованием был дан приказ использовать для этого все резервы, вплоть до хозяйственных и штабных работников.

Заслоны располагались в трёх-четырёх километрах от линии фронта.

Взводу, к которому были приданы штабные работники, поручалось прикрыть большак, ведущий к райцентру. Почти все бойцы начали окапываться по сторонам дороги, кроме двоих. Для них, имелось другое задание.

Захара и ещё одного бойца взводный привёз на телеге на небольшую просёлочную дорогу. Определив удобное место для обзора в направлении, откуда можно было ожидать немцев, он посоветовал поскорее выкопать щель и замаскироваться. Оставив ящик с бутылками зажигательной смеси, две противотанковые гранаты и по дополнительному подсумку с обоймами для винтовок, взводный уехал.

Окопчик выкопали быстро, благо земля была мягкая и вперемешку с песком. Они замаскировали края окопа дёрном и напихали за отвороты пилоток стебли травы. Рядовой Антон Шмелёв, как старший по возрасту, взяв на себя командование, отошёл как можно дальше от окопа и пройдя туда сюда по дороге убедился, что окоп и сидящий в нём Захар совершенно незаметны, даже для него, знающего, где он находится.

Стоял жаркий солнечный день. Где то высоко в небе заливался жаворонок, вокруг жужжали пчёлы и шмели, собирая нектар с цветков. Почти невидимый парил коршун, нарезая круги то в право, то в лево в поисках добычи. Из леса иногда раздавалось пение кукушки: ку-ку, ку-ку, ку-ку… В очередной раз, когда Захар услышал кукушку, он мысленно спросил, сколько ещё лет ему осталось жить. Когда он досчитал до сорока одного, кукушка умолкла, – «Это сколько же мне будет? Двадцать шесть плюс сорок один шестьдесят семь. А, вдруг так и будет». После этого сильное волнение от ожидания будущего боя, как ни странно, стало постепенно проходить.

К полудню в маленьком окопе стало невыносимо жарко. Солнце, находящееся в зените, нещадно жгло, и спрятаться от него не было возможности. Одежда насквозь пропиталась потом. Вот, когда они действительно пожалели, что взяли так мало воды, всего две фляжки, одна из которых уже была пуста. Сняв гимнастёрки, они держали их над собой, чтобы как-то укрыться от солнечных лучей. Стали вспоминать, где по пути сюда видели воду.

– При выезде из леса я видел небольшое болотце, заросшее камышом, там наверняка можно набрать воду, – Захар показал на кусты позади окопа.

– Я, как старший в секрете, даю тебе приказ, добыть воду.

Захар засомневался:

– А, вдруг немцы появятся. Рискованно.

Где-то вдали, со стороны котла раздались звуки взрывов, которые повторялись с небольшими перерывами. Всякая попытка добыть воду отпала. «Вдруг это немцы прорываются из кольца, а если в нашу сторону», после этих мыслей Шмелёв не стал настаивать:

– За водой сходим, когда стемнеет.

Он вовремя заметил, что спички, лежащие в кармане гимнастёрки, размокли.

Захар тоже достал из своего кармана горсть спичек и развалившийся коробок:

– Вопрос. Чем фитили у бутылок будем зажигать?

Разложив спички на солнце, с нетерпением стали ждать, пока они просохнут, моля бога, чтобы они не понадобились сейчас.

До самого вечера ничего не случилось. Когда наступили сумерки, они допили остатки воды и Захар трусцой поспешил к болту. Ему повезло, вода была вполне пригодна для питья, если не считать болотного запаха. Прежде вдоволь напившись, черпая воду пригоршнями, он заполнил фляжки и с наслаждением окунул голову в воду, наслаждаясь прохладой.

Спали по очереди рядом с окопом, раскатав шинели по траве. Утром на небе появились облака и подул ветерок.

До обеда оставалось совсем немного, и они уже начали копаться в вещмешках, доставая сухой паёк, полученный накануне, как раздался рокот моторов.

Из леса, по дороге, со стороны котла медленно выполз танк. По угловатой форме башни и корпуса танка определили: немецкий. Захар попробовал зажечь спичку, она сразу вспыхнула. Шмелёв возбуждённо зашептал ему на ухо, словно опасаясь, что танкисты смогут его услышать.

– Делаем так, ты зажигаешь, я бросаю.

– Может гранату?

– Граната может не повредить танк в полной мере, а потом до дороги метров семь, сами можем попасть под взрыв. Они все напряглись перед решающими действиями. Непросто в первом бою набраться смелости и вступить в противоборство с превосходящим по вооружению и численности противником, тем более с танком. Опыта по борьбе с танками не было никакого, тем более за первым танком показался второй, затем третий и четвёртый. – Что будем делать? – Антона Шмелёва трясло словно от сильного мороза, – Выступить против четырёх танков с бутылками и с винтовками, полные кранты.

– Может, драпанём к лесу?

– Нет бесполезно, заметят, и им будет ничего не стоить расстрелять нас из пушки или пулемёта. Не успеем добежать. – Я, как старший, приказываю, сидим и не высовываемся.

– А что скажем командиру? Ведь, под трибунал попадём.

– Что, лучше сейчас погибнуть под гусеницами, чем подождать до трибунала? Проедут танки мимо, скроются в лесу, бросим гранаты, на взрывы прибегут наши, скажем, не смогли подбить.

На обсуждение времени не было, первый танк был совсем рядом. Земля задрожала, струйки песка стали стекать по стенкам окопа, как маленькие ручейки. Бойцы опустились на дно окопа. Захар взглянул вверх, его лицо побелело, он толкнул товарища и показал на торчащие из окопа штыки винтовок. Снаружи их наверняка было легко заметить по отблеску солнечных лучей. У обоих в голове засела одна лишь мысль, только бы нас не увидели.

По звуку мотора и по усиливающемуся дрожанию земли, они легко определили, когда мимо прошёл первый танк, затем второй, за ним третий и только с окопом поравнялся четвёртый танк, вдалеке, в стороне от дороги, впереди по направлению движения танков раздался взрыв тяжёлого фугаса. Немец, высунувшийся по пояс из люка первого танка и наблюдавший за дорогой, сразу скрылся в танке, закрыв люк. Танк остановился и развернувшись объезжая другие повернул назад к лесу. Тот же манёвр совершил второй танк, затем третий. Сидящие в окопе напряжённо ждали, «Неужели обнаружили?». Шум мотора и запах выхлопных газов, стоящего рядом танка наводил ужас на неопытных бойцов. Они готовы были выскочить из окопа и бежать.

В ожидании дальнейших событий прошло несколько минут. Они поняли, что с наружи что-то произошло. Захар набрался смелости и осторожно выглянул из окопа. Увидев, закрытые люки стоящего танка, понял, что его не обнаружат:

– Посмотри. Непонятно. Почему так?

Антон приподнялся над окопом. Два танка уже скрылись в лесу, откуда появились, третий был уже у самой опушки. С танком, стоящим у окопа, происходило что-то неладное. Мотор ревел, танк дёргался, видимо, пытаясь развернуться.

Бойцы посмотрели друг на друга и без слов поняли, надо действовать. Захар зажёг фитиль бутылки и передал её Шмелёву. Тот, выкрикнув: – «Держи, гад», бросил бутылку в танк, но она, ударившись о привязанный на броне брезент, упала рядом с танком, не разбившись. Захар зажёг вторую, на этот раз Антон угодил в башню, вспыхнуло пламя. Они судорожно стали бросать в танк бутылку за бутылкой.

Когда открылся люк, и из него показалась голова в шлеме, они схватили винтовки и выстрелили несколько раз. Немец исчез в танке. Мотор заглох. Из-под танка выполз другой танкист, его комбинезон горел. Он стал кататься по земле, пытаясь сбить пламя. В окопе не стали ждать и застрелили его.

Раздался мощный взрыв внутри танка. Бойцы сели на дно окопа. Сразу же более мощный взрыв потряс воздух, на время их оглушив.

Выждав некоторое время, они выглянули. Пламя полыхало, взлетая высоко вверх широким столбом. В небо поднимался столб чёрного дыма. Горящие осколки зажгли траву вокруг окопа. Они выскочили, забыв про гранаты на краю окопа и оставшиеся бутылки, и отбежали подальше от горящего танка. К их счастью трава горела недолго.

Со стороны большака из леса показалась цепь солдат во главе с командиром. Подбежав, они обступили, пожимали руки, обнимали Захара и его напарника. Большинство ещё не участвовало в боях, и для них было важно почувствовать, что они тоже смогут поступить также.

Взводный убрал наган в кобуру:

– Мужики! Вы молодцы! Вы герои! Немецкий танка уничтожили, – он увидел обгоревший труп и добавил, – И экипаж.

– Товарищ лейтенант, – Шмелёв встал по стойке смирно, предварительно застегнув ворот гимнастёрки, – Выполняя Ваш приказ, нами, мной и рядовым Сергеевым, был принят неравный бой с четырьмя немецкими танками, прорвавшимися из котла. Один танк и его экипаж уничтожены, остальные отступили в сторону леса. С нашей стороны погибших и раненых нет.

– Спасибо за геройскую службу. Вас обязательно представят к награде.

– Служим трудовому народу, – одновременно отчеканили герои.

«Ну, и Антон, как всё повернул, я бы так не смог. А, может быть он и прав», – Захара одолевало чувство вины и стыда за проявленную трусость.

Через несколько дней комиссар вручил им перед строем полка медали «За отвагу». Последние слова его выступления, – «Пока есть такие герои нас не победить», утонули в троекратном «Ура».