Текст книги "Звери у двери"

Хм, а я как-то над этим не задумывался. Почему-то даже в толпе этих вонючих оборванцев, под стенами старого города, очень трудно отделаться от ощущения нереальности происходящего, словно кто-то продолжает разыгрывать всех нас. Так можно и доиграться. Ладно, на ночлег мы остановились по незнанию, но ведь теперь можно и башкой поработать.

Не знаю, обратил ещё кто-то внимание на мои фокусы или нет, но пространство вокруг нас оставалось свободным. А ведь чем ближе были серые щербатые стены, тем плотнее становилась толпа. Пошли в ход замеченные ранее палки, но использовали их совсем не для управления животными.

Никто уже не молчал. Все шипели, ругались и даже плевали друг в друга. Какой-то бедолага оступился и тотчас исчез под запылёнными ногами путников. Не знаю, удалось ему подняться или нет. Остановиться и оглядеться было совершенно невозможно, оставалось лишь двигаться вперёд.

Девочки поутихли. Никто уже не пытался хихикать, саркастически комментируя соседей. Все трое прижались друг к другу, как маленькие котята, и в ужасе смотрели по сторонам. Галя, широко открыв глаза, тихо бормотала себе под нос, а Оля успокаивающе поглаживала её по спине. На лице же Наташи застыло странное сосредоточение, будто она пыталась и никак не могла решить некую сложную задачу.

– Странно, – вдруг сказал Илья, чем привлёк внимание моё и Паши, – почему такое огромное количество людей ломится в город?

– Долго думал? – спросил я, не понимая, в чём заключается странность. – Ну, идут, и дальше?

– Сам подумай: если бы такое происходило каждый день, они бы уже начали переваливаться наружу через стену. И это, между прочим, не единственная странная вещь.

– Любишь задавать вопросы, на которые нет ответов? – я покачал головой. – Ну, валяй!

– Кладбище, которое мы только что проехали. Оно – совсем новое, и там практически нет одиночных могил, а вот общих захоронений – пруд пруди. Тут произошла какая-то фигня, причём совсем недавно. А может и продолжает происходить.

– Какая фигня? – спросил Паша. Парень успел основательно выдохнуться, и его вспотевшее лицо покрылось серой пылью. А чёрная щетина на щеках и вовсе сделала товарища совершенно неприятным.

В отличие от него, Илья выглядел молодцом: гладкая чистая кожа матового оттенка, длинные, до плеч, светлые волосы, и оранжевые глаза с поперечным зрачком… Чёрт! От прежнего Ильи оставалось не так уж и много. То-то Паша так поглядывает на него и на… Меня? Отросшие волосы щекотали шею. Не было нужды использовать зеркало для определения цветовых метаморфоз: светлые пряди то и дело падали в глаза.

Я посмотрел на телегу, убедившись в том, что зрение меня не подводит. Да, все трое, сохранив некоторые индивидуальные черты, стали похожи словно сёстры. Да у них и рост-то стал почти одинаковым. А ведь ещё двое суток назад Ната была на целую голову выше Гали.

Слишком быстро. Всё происходило слишком быстро. Чёртово средневековье. Наши изменения. Голова просто не успевала адекватно реагировать на всё это. Вот и сейчас пришлось поднапрячься и сосредоточиться, въезжая в ответ Илюхи.

– Какая? – задумчиво переспросил он. – Может, война, а может – эпидемия. Их тогда, ну то есть сейчас, было хоть жопой жри. Чума, холера, оспа, всего и не упомнишь.

– Не было печали, – прохрипел Паша и временно выдохся.

В этот момент мы, невзирая на общий черепаший темп, умудрились добраться до распахнутых ворот. Движение, и без того медленное, совсем остановилось. С высоты теперешнего роста (а я больше чем на голову превосходил местных недомерков) я разглядел группу вооружённых людей, охранявших въезд.

И это – солдаты? Кошмар! Те раздолбаи, которых я имел честь наблюдать в ролевой инсценировке, выглядели в сотню раз убедительнее, чем это сборище разномастных оборванцев. На пятерых у них имелось три помятых шлема, напоминающих котелки нерадивого кашевара, две кирасы и один щит. Мечи, висящие на поясе, походили на мясницкие тесаки, а топоры оказались насажены на длинные, но не очень ровные палки.

Тем не менее люди, пытавшиеся пройти внутрь, послушно выполняли все указания этих голодранцев. Путники покорно останавливались и позволяли охранникам рыться в их скарбе. Некоторые, получив отказ, с воем плюхались на колени и отползали в сторону. Перечить никто не пытался. Произвол властей, нечего сказать. Телевидения на них нет.

Пока глаза фиксировали все подробности местной пропускной системы, ноги незаметно приближали меня к воротам. Казалось, совсем недавно мы топтались чёрт знает где, а вот уже совсем рядом тяжёлые деревянные створки, обитые металлической полосой. Огромная толпа воющих непропускных замерла у щербатой стены и злобно косилась на счастливчиков, получивших заветное разрешение.

И тут приключилась небольшая заминка. При виде нашей группы у стражников произошёл натуральный разрыв шаблона. Солдаты не пытались опрашивать нас, да они даже не подошли! Все пятеро просто стояли и молча нас разглядывали. Старшим у них, насколько я понял, был тощий тип в побитом молью берете, который непрерывно кашлял, сплёвывая кровавыми сгустками. Именно на него бросали вопросительные взгляды остальные четверо.

И сколько это будет продолжаться? Я оглянулся: толпа спрессовалась так, что кое-кто истошно вопил от боли, но приближаться никто не решался.

Тяжело вздохнув, я медленно подошёл к чахоточному, наблюдая на его костлявом лице оттенки недоумения, испуга и ещё чего-то. Взгляды, брошенные в мою сторону, могли сшибать столбы и электризовать воздух.

– Мы можем проехать? – поинтересовался я. – Какие-нибудь проблемы?

Мужчина неторопливо осмотрел меня с ног до головы, и недоумение на его физиономии достигло апогея. Внезапный приступ кашля переломил пополам изглоданное тело и, содрогаясь в конвульсиях, стражник взмахнул длинной рукой. Значение этого жеста я понял, когда тип в мятом жёлтом колпаке проорал почти в самое ухо:

– Проезжайте! Не задерживайтесь!

И это они нам говорят? Раз так, мы не стали задерживаться и миновали ворота с максимальной скоростью, доступной нашему одру.

– Чёрт! – выругался Паша, вытирая лоб. – У меня аж ладони вспотели. Неприятные парни.

Неприятные? Скорее – жалкие. Да и воняло от них очень нехорошо. Впрочем, как и от всех остальных. Вот и Пашка, видимо, успел о какого-то местного отереться, и смердит почти так же.

– Ну, и куда дальше? – угрюмо поинтересовался Витя, и не думая оборачиваться. – GPS, похоже, не пашет. И киосков с картами я тоже не наблюдаю.

– Остряк, мля, – откликнулась Галя, – умное сказать – слабо?

– Надо отловить какого-нибудь местного, – задумчиво протянул я, озираясь по сторонам, – а для начала свалим подальше от ворот. Давай прямо. Там какая-то фигня, типа рынка.

Нас окружали крошечные домики с узенькими оконцами и плоскими деревянными крышами. Окна плотно закрывали ставни из нестроганых досок, или вообще – грязные куски материи. Понять, живёт там кто или нет, было невозможно. Проходы между этими конурками могли пропустить кота средней упитанности, и то – не факт. Как там люди-то протискиваются? Впрочем, никто там и не пытался ходить – только по центральной дороге, ведущей от ворот, медленно шагали гости города. Некоторые, как мы, вертели головами, другие, понурив головы, угрюмо ехали вперёд.

Чуть дальше наметилось оживление: большая группа людей активно общалась между собой, кто-то настойчиво предлагал, другой так же настойчиво отказывался; большинство же, уложив непонятные предметы прямо в дорожную пыль, тыкали в них пальцами и орали. Иначе, как рынком, и не назовёшь.

Возле этой группы сидел на корточках пожилой полный бородач в тёмно-зелёном балахоне и постукивал древком копья о булыжник мостовой. По сторонам он не смотрел.

– Как всё это странно, – пробормотала Ната, – просто учебник истории…

– Скорее всего, это не наша история, – заметил Илья, – считай окружающее романом-фэнтези, куда мы угодили.

– Можешь радоваться, – тут же отозвалась Ольга, – сбылась твоя сокровенная мечта. А я ведь всегда тебе говорила: такие вещи пахнут не слишком хорошо.

– Плохо здесь, – поддержала её Галя, – ни деревьев, ни травы, хотя бы какой-то. Одни эти коробки и люди, люди… Воняет!

Пока они трепали языками, я обратил внимание на тщедушного паренька в коротких рваных штанах и кожаном жилете. Он стоял чуть поодаль, сторонясь бредущих мимо людей, и вроде бы рассматривал ворота города. Однако я успел перехватить несколько быстрых взглядов, брошенных в нашу сторону. Так, терять нам всё равно нечего, ибо жопа, куда мы угодили, выглядела бездонной.

Я взмахнул рукой, привлекая внимание наблюдателя, и он так рванул к нам, словно всё время ожидал этого знака.

– Это ещё кто? – недоумённо проворчал Илья, а Паша вопросительно посмотрел на меня.

– Благородный господин звал? – выдохнул абориген, выкатывая глаза, словно хотел в туалет.

Хм. Так меня ещё никто не обзывал. Галя хихикнула, а Оля покачала головой. В глазах Ильи появился насмешливый блеск. Ну, всё. Я попался.

– Я – Шпенька, – пояснил паренёк, тыкая в голую грудь грязным обгрызенным ногтем, – эт-та, меня тут каждая крыса знает. Могу провести, куда надо; могу продать, чего изволите. Или купить.

– Где тут можно переночевать? – спросил я, обратив внимание на то, как Паша закатывает глаза. – И вообще, остановиться на некоторое время. Скажем, на неделю.

Вытянутая физиономия Шпеньки стала такой хитрой, словно он намеревался превратиться в лису. Ясное дело, мы были лохами, и нас собирались разводить. Даже понимая этот факт, я ничего не мог поделать: вокруг был мир, живущий по законам, которых мы не знали. Шарман, блин!

– Эт-та, всё зависит от того, сколько у вас денег, – он, прищурившись, взглянул на меня, и я сделал морду кирпичом, – ежели у благородного господина полон кошель, он может заночевать в центре. Там имеется постоялый двор «Королевский Лис». Но я туда – ни ногой! Там… В общем – нельзя. Ну, а коли средствов поменьше, имеются два трактира с ночлежными дворами: «Охота» и «Затворник». Эт-та рядом.

Деньги, угу. Чёрт! И где я их наковыряю? Не принимают же здесь кредитные карточки или наши бумажки! Будем помалкивать, надеясь на то, что в болтовне выплывет вариант, подходящий нам. По-своему истолковав моё молчание, Шпенька продолжил:

– Есть ещё несколько ночлежных мест, но благородным господам, да ещё и с мадамами, там делать нечего – эт-та уж для совсем нищих.

В общем, для таких, как мы. Вот дерьмо!

– Но ежели благородные по каким-то причинам желают скрыться от посторонних глаз, я могу предложить шикарный вариант, – парень понизил голос и подошёл ближе, – ну, ес-сно, коли вы не из пугливых.

Я кивнул: продолжай, мол. Мы не из пугливых: у нас выбора нет.

– Когда приключилась Напасть, – почти шептал Шпенька, – несколько районов, вдоль Реки, вымерли подчистую. Говорят, от крыс – их там кишмя кишело. Но врать не буду, попы сказали: от грешников, их там кишело не меньше. Эт – да. Так вот, жмуриков всех пособирали, пожгли и закопали, а пустых-то домов осталось – ого-го! В некоторых даже мебли целые! Значитца, коли не боитесь, то за десять медяков покажу самый наилучший домик. По рукам?

– Подожди, – сказал я, и паренёк оттрусил в сторону.

Девочки немедленно спрыгнули на землю и подошли ближе. Даже угрюмый Витька, взяв поводья лошадки в руку, сократил расстояние между своей злобной физиономией и нами. Ещё бы, ему-то и вовсе невдомёк, о чём идёт речь. Дождавшись общего сбора, я начал оперативное совещание.

– В общем, так, – сказал я, добросердечно ухмыляясь, – коммунизм здесь тоже не задался, поэтому схему деньги – товар, никто и не думал отменять. Где находится ближайший банкомат медяков, паренёк не в курсе.

– Хорош хохмить! – рявкнул Витька. – Давай по делу.

– По делу? Давай, – похоже, мы начали грызться даже больше, чем раньше из-за Маринки. – Можно занять шикарные апартаменты, освободившиеся после какой-то Напасти.

– Фу, отвратительно! – протянула Галя, и Оля согласно кивнула.

– Крысы, Напасть… – задумчиво почесал затылок Илья. – Очень похоже на чуму. Или всё-таки оспа?

– Неважно, – я махнул рукой, – выбора всё равно нет. Проблема в другом: даже этот вариант требует десять медяков, а у нас их нет. Предложения?

– У нас есть золото, – заметила Ната, – кольца, серьги.

– Их лучше спрятать, – поморщился Илья, – пока нас тут всех не порезали. Эй, ты, Шпенька, иди сюда!

Паренёк тут же оказался рядом, заглядывая в наши рты. Илья ткнул пальцем в телегу.

– Транспорт нам больше ни к чему, поэтому можешь забирать его в качестве оплаты, – у Шпеньки глаза на лоб полезли, и я тут же пнул своего чересчур щедрого товарища по лодыжке. – Угу, понял. Да, и принесёшь нам чего-нибудь из еды. Побольше. На неделю, скажем. Устраивает?

– Вполне, – мгновенно согласился удачливый бизнесмен, расцветая улыбкой, – сейчас же вас и отведу.

– Лошадь получишь после того, как принесёшь еду, – негромко заметил я, и счастья в лице парня поубавилось. Вот же говнюк!

– Пошли?

Пожав плечами, Шпенька похлопал себя по впалому животу и выдал нечто непонятное. Как ни быстр был его взгляд, но я успел уловить направление. На противоположной стороне улицы зябко прятал ладони за пазухой ещё один паренёк. Длинные исполосованные штаны волочились в пыли, а охарактеризовать верхнюю часть одежды я и вовсе затруднился. Эта бесформенная штуковина, казалось, состояла из тысяч узелков. Кивнув нестриженой головой, наблюдатель растворился в одном из бесчисленных переходов. Ох, не нравилось мне всё это!

До рынка, или чем ещё было это сборище орущих голодранцев, мы так и не добрались. Шпенька указал пальцем, и Витька повернул телегу в проезд, оказавшийся чуть шире остальных. Здесь даже могли разминуться две толстые крысы. Ну, или впритирку к дряхлым стенам проехать наша повозка.

Наш проводник, сунув руки в карманы жилета, шёл впереди и засыпал Витю бесконечным потоком вопросов. Напрасное занятие. Наш кучер не понимал ни единого слова, и лишь с каменной физиономией косился на собеседника. Правда, того молчание нашего товарища нисколько не смущало, и фонтан вопросов продолжал извергаться. Я не всё различал, но кое-что из услышанного заставило насторожиться. Надоеда несколько раз подряд упомянул благородных дам, готовых расстаться с украшениями в сложных жизненных ситуациях. Дескать, только он не обманет и даст хорошую цену.

– Этот засранец заметил ваши серьги, – раздражённо буркнул я, обращаясь к девочкам, – вот же скотина! И, похоже, их тут целая шайка.

– Я предупреждал, – пожал плечами Илья, – и продолжаю настаивать: золото необходимо спрятать. Не то здесь место, где женщины щеголяют благородными металлами.

– Думаю, они и о нижнем-то белье слыхом не слыхивали, – проворчала Наташа, косясь на толстуху в переулке, – выглядят просто омерзительно! Ой!

Под ногами мелькнуло нечто коричневое и с пронзительным визгом спряталось в щель стены. Честно говоря, я и рассмотреть не успел, какая фигня шныряет под ногами, а девочки мгновенно поджали ноги под себя. И смех, и грех.

– Заберите его от меня! – рявкнул Витя, и Шпенька недоумённо уставился на собеседника. – Уши просто опухли, да и не понимаю я ни хрена, о чём он тарахтит.

– Эт-та, ваш слуга – чужестранец? – осведомился проводник, покачивая головой. – А я думал – местный. Вот вы, эт-та, все такие, – он замялся, подыскивая нужные слова, – ну, в общем, очень похожи на ламий, как их в сказках изображают.

Нас уже второй раз сравнивали с упырями, и я даже не знал, испытывать ли раздражение по этому поводу или радоваться страху, который мы внушаем местным.

– Это ещё почему? – поинтересовался Илья. – Клыков у нас нет, да и света мы не боимся.

– При чём тут свет? – удивился Шпенька и принялся яростно чесаться. – А клыки, они и вырасти могут. А так, эт-та, смотрите, я, конечно, шибко извиняюсь за дерзость, но у вас у всех белые волосы, как у ламий, высокий рост, бледная кожа и жёлтые глаза. Всё, как в старых историях. Ну, там, про Бледную Госпожу или Призраков Проклятого Погоста.

– Про Бледную Госпожу? – откликнулась Галя и заёрзала. – Расскажи, очень интересно. Она страшная, эта история?

– Да нет, – паренёк перестал чесаться и дёрнул плечом, – скорее – грустная. Мамка, пока живая была, сеструхам рассказывала. А они плакали всегда.

– Рассказывай, – приказала Оля.

Тем временем мы повернули за угол и оказались на берегу широкой реки, рассекавшей город на две половины. Множество старых мостов соединяли берега, отражаясь в грязной смрадной воде. Выше по течению я заметил огромный каменный мост. Здесь дома были побольше, попадались и двухэтажные, почти особняки, однако на всём, как и прежде, лежала печать запустения и опустошения. Прохожих практически не было, и только несколько печальных оборванцев пытались чинить ветхую лодку на замусоренном берегу.

– Ну, в общем, так, – Шпенька указал направление, – жила-была одна семья, и детей там было пруд-пруди. Жрать есессно хотели все, а жрачки было мало. А опосля батьку забрали на войну и насмерть убили, и хавки сосем не стало. Ну, мамка продавала барахлишко, пока было чё, ну а там скумекала: всем не выжить. Ну, никак! Сталбыть надо от лишних ртов избавляться. Почесала затылок и решила средненькую дочу ночью придушить: проку мало – работать, как старшие, не могёт, а жрёт много. Да только грех это – попы так говорят. Ломала голову, ломала, а тут соседка возьми и посоветуй: отведи, дескать, малявку в Сырой Район, и оставь на ночь. Там её Бледная Госпожа и подберёт. Мамка сопли подтёрла, взяла средненькую и повела, куда сказано. Посадила в переулке и наказала ждать, покуда вернётся. А сама бежать. Да только не сдержалась, сердце защемило, жалко стало. Ну, она обратно. В переулок забегает, а там доча лежит, совсем неподвижная. А над телом стоит прекрасная дама с длинными белыми волосами и бледной кожей. Красивая такая! Подняла дама голову, посмотрела на мать, и по белой щеке слезинка побежала. А потом, раз – и нет никого. Только девочка мёртвая осталась. Так говорят, и бродит до сих по Сырому Району Бледная госпожа, забирает ненужных детей.

– Да уж, – буркнул я, – весело, нечего сказать…

– Бледная Госпожа… – как-то неопределённо протянула Оля и тряхнула головой, будто отгоняла неведомое наваждение, – страшная история.

– И часто у вас так? – поинтересовался Илья. – Ну, от детей избавляются, когда есть нечего?

– Да так же все делают, – пожал плечами Шпенька и вдруг оскалился: – А, ну да! У вас же, благородных господ, всегда денег на жратву хватает! А у меня, опосля мамкиной смерти, батя собственными руками сестёр передушил. Потому как меня с братом кормить нечем было! Кто мог знать, что братан потом от Напасти загнётся! Да, да, часто делают!

– Шпенька, успокойся, – сказал я и положил руку на тощее плечо. Мать моя! Как током долбануло! Парень тоже так и присел, испуганно глядя на меня.

– Ты это чего? – спросил Илья, недоумённо взирая на разыгранную пантомиму. – Может?..

Он, незаметно для проводника, показал мне выпущенный коготь.

– Да вроде нет. А там, хрен его знает.

Тем не менее, цель оказалась достигнута: Шпенька успокоился и только слегка морщился, потирая загорелую кожу. Ещё больше его утешил настоящий водопад сочувствия, обрушившийся с телеги. Девочки всегда рады пожалеть обиженного котёнка.

– О чём это он каркал? – осведомился Витёк. – Чего это вы разжалелись?

– Тяжёлое детство, чугунные игрушки, – пробормотал я и тут же заработал обвинение в бесчувственности. Может и так. Слишком много всего нового, и даже история задушенных сестёр не могла прошибить подступающей апатии. Внутри возникло давешнее ощущение ледяной пустоты и пустило щупальца в руки и ноги. Хотелось забраться в глубокую уютную нору и развалиться на чём-нибудь мягком.

К счастью, путешествие почти закончилось. Оттаявший проводник нырнул под каменную арку с фигурой безносого ангела и показал нам большой каменный дом за высокой оградой из толстых брёвен. Решётки на окнах и мощные стены намекали на безопасность.

– Тут раньше жил начальник артели рыбаков, – пояснил Шпенька, хозяйским жестом распахивая скрипящие ворота, – никого не боялся, бывало, даже сборщиков налогов посылал куда подальше. А от Напасти не уберёгся, хоть и все двери позакрывал. Никто про него месяц слыхом не слыхивал, покуда солдаты не вломились. Пришлось через кухню, входные двери так и не одолели. А кухонные опосля заложили. Ну, так вот, прошерстили всё – никого! Чудеса. А в подвал заглянули – вот она, пропажа! Все чёрненькие, распухшие. Жмуров, понятное дело, сожгли, но в подвал лучше не соваться – смердит там.

– Не очень-то и хотелось, – проворчал я. – В доме-то хоть не воняет?

– В доме? Не-а.

Мы миновали несколько огромных собачьих будок с обрывками верёвок. Как пояснил гид, когда хозяева перестали выходить, животных никто не кормил, пока отощавшие псы не перегрызли привязь и не удрали в неизвестном направлении. Одной из собак не удалось справиться с прочной верёвкой, и она навеки упокоилась в своём жилище, распространяя удушливое зловоние.

Вокруг огромного дома главы артели росли невысокие чахлые деревья. Учитывая отсутствие хоть чего-то подобного в остальном Лисичанске (не считать же таковым жухлые кустики и вытоптанную траву вдоль дороги) это можно назвать садом. Кажется, некоторые напоминали фруктовые, но плодов на ветках, понятное дело, не наблюдалось.

– Что с конём делать? – заорал позабытый всеми Витёк.

– Шпенька, слушай сюда, – сказал я, заметив намерение нашего назойливого спутника отправиться внутрь дома, – дуй-ка ты за продуктами, забирай коняку, и до новых встреч.

– У? – его крысиная физиономия выражала недоумение.

– Угу, – ответил я и ткнул пальцем в небо. – Гляди: вечереет, а благородные господа и дамы малость подустали, желают отдохнуть и расслабиться. Давай, мухой.

Видимо аналог подобного выражения существовал и здесь, потому как парень пожал тощими плечами и трусцой метнулся за ворота.

– Зачем ты с ним так? – укоризненно заметила Оля. – Пацану и так в жизни не повезло. Столько всего…

– Знаешь, Олечка, – утомлённо ответил Илья, – думаю, здесь можно выходить на улицу, ловить первого встречного и слушать историю жизни. Будет такое же, а то и хуже. Время здесь такое, хреновое. Рождаются, как кролики, и мрут, как мухи.

– Циник, – бросила Ольга и покосилась на меня. Я был полностью согласен с товарищем; кроме того, пронырливый крысёныш не понравился мне с первого же взгляда, однако не собирался устраивать прения и ссоры внутри группы. Поэтому просто неопределённо пожал плечами.

– Да что мне с этой конягой делать, мать её?! – ещё раз подал голос Витёк.

– Подожди, пока вернётся этот тип, с продуктами. Пусть забирает её и проваливает.

– Да вы охренели! Я вам сторож или слуга? Да и чё, я тут сам сидеть буду? Мало ли…

– Паша, милый, – Наташа чмокнула своего парня в щёку, – побудь с Витей. Будь пусей.

Павел пожал плечами и послушно затопал к воротам, где пускал искры Витя. Оба парня стали похожи друг на друга: одинаково небритые, запылённые и угрюмые. Неприятные на вид. Или мне так просто кажется?

– Пошли внутрь, – сказал я и толкнул массивную дверь, обитую металлическими полосами со следами ударов чем-то острым. – Тяжёлая, скотина.

«Скотина», как выяснилось, была не только тяжёлой, но ещё и закрытой. И я сломал замок. Нечаянно. Просто нажав посильнее, я услышал громкое: «Кр-рак!» и дверь распахнулась. А остатки запора ссыпались на пол.

– Силён, – только и сказал Илья, поднимая изогнутый металлический штырь, сломанный у основания, – головой надо было.

Галя хихикнула и ткнула мне пальцем в бок, а Оля одарила поцелуем. Одна Наташа повела себя как-то странно: она забрала у Ильи остаток запора и, крепко сжав в побелевших кулачках, внезапно переломила пополам.

– Чёрт! – только и сказал потрясённый Илья. – Эти слабые женские ручки!

– Так что не одни вы, мальчики, теперь можете двери вышибать, – самодовольно заметила разрушительница, презрительно отшвырнув куски металла, – видимо, это – ещё один дар. И он мне очень нравится.

– Сейчас и я чего-нибудь сломаю! – кровожадно потирая ладошки, зловеще пробормотала Галя.

– Спасайся, кто может! – прошептал я. – Илья, берегись! Их трое, а нас – только двое. Будем мы биты изящными женскими ножками.

– Только если начнёте гулять налево и… Налево, – изогнув бровь, как бы в сторону бросила Оля, а Наташа внезапно стала пунцовой. – Впрочем, мне кажется, сегодня всем будет не до того. Честно говоря, ощущаю себя спущенным шариком.

– Ну так идём и глянем, где может прилечь спущенный шарик.

Илья, который после замечания Ольги заметил смущение Наты, внезапно посмотрел на меня, и его глаза тотчас увеличились на порядок. Вот так Штирлиц оказался на грани провала. Какого чёрта! У Ольки язык чешется? Не пойму я девчонок: такое ощущение, словно они признали меня своей общей собственностью.

От всего этого хотелось забраться куда подальше, чтобы никто не нашёл. Однако мы все и так забрались дальше некуда. Тяжело вздохнув, я пошёл вперёд, рассматривая помещение, где нам предстояло жить.

С первого взгляда мне показалось, что дом состоит из одной огромной комнаты, высокий потолок которой теряется во мраке. Да и вообще, внутри оказалось не очень светло: крошечные оконца (О чудо! Они оказались закрыты толстым желтоватым стеклом) пропускали ничтожные лучики света, которых явно недоставало для такого большого помещения.

Но стоило сделать попытку присмотреться, и в голове точно сработал переключатель: сумрак испарился, а очертания предметов обрели чёткость, как под лучами прожектора. Правда, одновременно, появилось странное ощущение – казалось, всё вокруг непрерывно выцветает и сереет. Тем не менее, к этому можно привыкнуть.

– У тебя глаза светятся, – встревоженно заметила Оля. – Всё в порядке?

– Попробуй присмотреться повнимательнее, – посоветовал я, и уже для других добавил: – У нас появился новый прикол: похоже, мы способны видеть в темноте.

– Видон у тебя, – пробормотала Галя и вдруг её широко распахнутые глаза вспыхнули жёлтым. – Ух, ты! Круто! А как я выгляжу?

– Ух, ты! Круто! – передразнила Ольга. – Не слишком ли мы быстро превращаемся в не пойми кого? Страшновато становится…

– Что предлагаешь? – быстро спросила Галя.

– Предлагаю осмотреть дом, – спокойно сказала Наташа и зажгла два огонька на своём лице. – Лично я пока не вижу во всём этом ничего плохого. Мы получили крупные проблемы и одновременно – инструмент, помогающий с ними справиться.

– Ох, не нравится мне как этот инструмент с ними справляется. Самостоятельный он какой-то, – проворчал Илья, и последним из всех включил ночное зрение. – Хм, на инфракрасные очки не похоже вообще. Гораздо лучше.

Пока они препирались, я медленно двигался вперёд, осторожно ступая по скрипящему дощатому полу. Ни мусора, ни грязи здесь не было, лишь немного пыли. Сказалось наличие прочного замка на двери. Кстати. Надо бы его восстановить. Дабы не искушать местных жителей.

Большую часть помещения занимал исполинский камин – настоящий монстр, внутри которого мог поместиться целый бык. Хм, там действительно находился вертел. Похоже, для быка. В камине лежали загодя заготовленные дрова и целая поленница – рядом. Это хорошо.

Огромные деревянные кресла сбежались к очагу погреться, да так и уснули, не дождавшись огня. Ещё парочка осталась у длинного стола, водружённого на толстые тумбы, напоминающие пни. Впрочем, о чём это я? Это же и есть пни.

На этом описание интерьера можно завершать: голые деревянные стены без украшений, ни малейших признаков ковра или чего-то подобного, закопчённый потолок без люстры – если так обстояли дела у местных богатеев, боюсь представлять дома бедняков. Мама дорогая!

Ещё имелись три двери, но меня заинтересовала та, что у камина, и я направился именно туда. Кто-то легко коснулся моего локтя.

– Не возражаешь? – поинтересовалась Оля. – Как-то мне неуютно. То ли дело в этом месте, где совсем недавно умерли люди, а может просто всё так навалилось, не знаю. Так удивительно и непривычно, будто колокольчики звенят в голове.

– Не бойся, я с тобой, – кожа у девушки оказалась холодной, словно лёд. – Тебе не холодно?

– Нет, – пробормотала она, но тут же прижалась ко мне покрепче, – просто, понимаешь… Не могу объяснить. Скажем, пытаюсь думать о родителях, как они переживают, волнуются… и ничего не чувствую. Даже лиц их не могу вспомнить. А ты?

– Не знаю. Не до этого сейчас, – с каким-то отстранённым ужасом я сообразил, что вся моя жизнь, двумя днями ранее, превратилась в серый туман, разметаемый ветром. – Вот когда всё устаканится, тогда спокойно сядем и подумаем. Хорошо?

– Это – спальня, – вместо ответа констатировала Оля. – Какая огромная кровать! Да мы тут все поместимся.

– Намечается групповуха? – поинтересовался я, и девушка негромко рассмеялась.

Ложе действительно оказалось здоровенной штуковиной, спрятавшейся под балдахином из тяжёлой тусклой ткани. Похоже, траходром прильнул к той стене, где находился камин. Весьма предусмотрительно для дома, где отсутствует иное отопление. Хорошо хоть весна. Ну, или лето.

Кровать оказалась застелена бархатным зелёным покрывалом, и я, отбросив тонкую ткань, бережно усадил Олю, глубоко утонувшую в мягкой перине. Девушка несколько секунд смотрела на меня своими огненными глазами, а потом упала на спину, разбросав руки в стороны.

– Хочется странного, – она зажмурилась, – не пойму. Как будто чего-то не хватает, и на этом месте – пустота, которую нужно срочно заполнить. И плакать хочется…

– Ещё чего не хватало! – я лёг рядом и поцеловал гладкую кожу щеки. Кожа издавала нежный цветочный аромат. Свежо и приятно. – Не переживай: скоро всё наладится. Эта проклятущая штуковина на руке заработает, и мы вернёмся домой.

Ольга повернула ко мне лицо, и я увидел серебристый след, оставленный одинокой слезинкой. Странно всё это выглядело в выцветающем фото окружающего мира. И совсем удивительная вещь: кожа девушки источала слабое сияние, словно была фильтром, удерживающим часть света, притаившегося внутри.

– Ты в это веришь? Ну, в то, что мы действительно сможем вернуться домой?

– Конечно! – быстро ответил я, стараясь не вдумываться, верю ли в это на самом деле.

Оля покачала головой и печально улыбнулась. Свет в её глазах потускнел и умер.

– А мне кажется, мы навсегда останемся здесь. Наверное, должно быть страшно: чужой мир, чужие люди, и мы сами превращаемся в кого-то другого, – Ольга перевернулась и ткнулась лицом в мою грудь. – Но самое ужасное, что мне ни капельки не страшно. Словно всё так и должно быть. Только холод, пустота, и ожидание чего-то непонятного. Наверное, так чувствует себя гусеница в коконе, перед превращением в бабочку.