Текст книги "Познавательные психические процессы: Хрестоматия"

8 часов спустя пульс еще поднялся, и больной вспомнил то, что я у него уже был сегодня один раз.

Через 2,5 часа еще пульс сделался нормальным. Больной помнит уже все, что ему говорили. Теперь он вспомнил, что на днях натер себе ногу, и начинает припоминать, что накануне ездил в Версаль; но в этом он еще сомневается и говорит, что охотно поверил бы, если бы его стали уверять в противном.

Память мало-помалу восстанавливалась, и вечером больной припомнил, что действительно был в Версале. Но дальше восстановление памяти в этот день не пошло. Больной лег спать, не припоминая вовсе того, как проводил он время в Версале, как возвратился оттуда и как нашел письмо от отца.

2-го декабря, проведя ночь спокойной, больной сейчас же после пробуждения припомнил, что делал в Версале, как возвратился в Париж и как получил письмо от отца. Но все, происшедшее 1-го декабря, до сих пор больной не может вспомнить сам, а знает об этом только от свидетелей.

Эта потеря памяти, как говорят математики, была обратно пропорциональна времени, прошедшему между действиями и моментом падения, восстановление же памяти совершалось в известном порядке, идя от самых дальних до самых близких событий».

Следует ли желать еще более доказательного наблюдения, чем это, описанное без всякой системы человеком, который был поражен происходившим на его глазах фактом? В сущности, случай этот относится к временной и ограниченной амнезии, но здесь мы видим полное подтверждение закона даже в узких границах. Я очень жалею, что не имею возможности привести читателю побольше подобных фактов, несмотря на все старания найти их. Но думаю, что отыщется множество таких случаев, если внимание наблюдателей обратится на этот вопрос.

Итак, закон наш, исходящий из фактов и подвергнутый контрольным наблюдениям, можно до тех пор считать правильным, пока не будет доказано противное. Доказательством же этому закону служат и еще некоторые соображения.

Хотя закон этот и чрезвычайно важен для памяти, в сущности, он составляет только частный случай более общего закона, биологического. Мы знаем, что во всех проявлениях жизни те органические образования, которые являются последними, перерождаются всегда раньше остальных. Один физиолог уподобляет это явление крупным коммерческим кризисам. Старинные фирмы противостоят буре, в то время как новые повсюду разрушаются. Наконец, можно еще сказать, что в порядке биологическом разрушение всегда следует направлению, обратному ходу развития, а именно от сложного к простейшему. Хайлингс Джэксон первый обстоятельно доказал, что высшие, самые сложные, специальные, произвольные отправления нервной системы утрачиваются первыми, а отправления низшие, наиболее простые, общие, автоматические утрачиваются последними. Процесс разрушения памяти говорит в пользу этих двух фактов: новое здесь исчезает раньше старого, сложное – раньше простого. Значит, выведенный нами закон представляет психологическое выражение закона жизни, а патология в болезнях памяти указывает на биологический факт.

Исследование периодических амнезий несколько осветило нашу задачу. Выясняя, как образуется и разлагается память, оно дает нам возможность понять, что такое представляет из себя память. Оно вывело закон, который помогает нам ориентироваться при самом начале среди множества болезненных разновидностей и впоследствии позволит нам привести эти разновидности под одну общую точку зрения. Не стараясь делать какие-либо выводы, припомним лишь, чту нашли мы выше: раньше всего и во всех случаях амнезии теряются последние воспоминания; при периодических амнезиях происходит потеря всех форм памяти, кроме организованных и полуорганизованных; при полных временных амнезиях – совершенная потеря памяти, кроме органических форм ее; в одном же случае (Мэкниш) теряются даже органические формы памяти.

Б. В. Зейгарник
Воспроизведение незавершенных и завершенных действий[39]39
  Зейгарник Б. В. Das Behalten erledigter und unerledigter undlungen//Psycholo-gische Forschung. 1927. № 9.


[Закрыть]

Тенденция к выполнению запланированного действия как следствие акта намерения возникает не только при условии возникновения подходящего случая, предусмотренного в акте намерения.

Такая тенденция скорее соответствует некоторой потребности (квазипотребности), которая ведет к выполнению намерения сама по себе, без наступления так называемого «подходящего» случая, что динамически эквивалентно состоянию напряжения. Можно поставить вопрос о том, проявляется ли состояние напряжения (потребность) только в направлении осуществления намерения или оно сказывается в любой форме деятельности человека в целом <…>.

В предшествующих экспериментальных работах по памяти исследовалось влияние уже установившихся связей между различными впечатлениями на последующее воспроизведение (ассоциативный эксперимент). Далее ставился вопрос, каково влияние природы упомянутых впечатлений, например бессмысленность или осмысленность, положительный или отрицательный характер переживания, степени направленности внимания на запоминание и т. п.

У нас же речь идет о влияния актуальных потребностей, в особенности квазипотребностей, на работу памяти. Мы исследуем вопрос: как соотносятся запоминание действий, которые были прерваны до окончания, и запоминание завершенных действий.

Тем самым ставится вопрос, находящийся в тесной связи с понятием «забывание», употребляемым обычно в повседневной жизни. О забывании говорят не только при полном незнании, связанном с выпадением из памяти, но и при невыполнении задания или намерения. Термин «забывчивый» употребляется почти исключительно в этом смысле.

Опыты проводились в 1924–1926 гг. в Берлинском университете. Со 164 испытуемыми (студентами, учителями и детьми) были проведены индивидуальные опыты, 2 массовых опыта, первый – с 47 взрослыми, второй – с 45 школьниками от 13 до 14 лет.

Экспериментатор дает инструкцию испытуемому: «Вы получите ряд заданий, который вам нужно выполнить как можно лучше и быстрее». Затем испытуемому предлагается одно за другим от 18 до 22 заданий. Однако ему не дают выполнить все задания до конца, а половина заданий прерывается экспериментатором до завершения.

Завершенные и прерванные задания следовали в случайной для испытуемого последовательности, например, после двух незавершенных шли два завершенных, затем одно незавершенное, затем два завершенных и т. д.

Продукты работы и материал прятались, причем таким образом, чтобы это не бросилось в глаза испытуемому. (Например, под тем предлогом, что на столе слишком большой беспорядок, экспериментатор убирал продукты работы в ящик стола.)

После того как испытуемый возвращал последнее задание, экспериментатор спрашивал: «Скажите, пожалуйста, какие задания вы делали во время опыта?»

Время для перечисления заданий для испытуемого не ограничивалось. Испытуемый занимался этим до тех пор, пока сам не останавливался. Экспериментатор записывал задания в порядке их перечисления.

Часто вслед за относительно плавным перечислением следовала заминка, во время которой испытуемый пытался вспомнить остальные задания.

Наши количественные сопоставления касаются прежде всего заданий, перечисленных до заминки. Те задания, которые припоминались испытуемым после заминки, будут приводиться особо. Следует сразу заметить, что добавление заданий, указанных испытуемым после заминки, лишь незначительно меняет результаты.

После окончания опыта испытуемый сообщал данные самонаблюдения. Кроме того, в нашем распоряжении были «полуспонтанные» высказывания испытуемого во время опыта.

Частью задания представляли собой ручную работу (склеить, слепить какое-нибудь животное из пластилина), частью – решение интеллектуальных задач (математическая задача или загадка); наряду с этим были задания другого характера (например, написать какое-нибудь стихотворение). Отдельные задания не должны были быть слишком короткими, чтобы у испытуемого было достаточно времени по-настоящему погрузиться в работу. Длительность большинства заданий – около 3–5 мин, только некоторые решались за 1–2 мин. Наконец, было обращено внимание на то, что в течение часа не встречались два сходных между собой задания.

Все задания мы разделили на две группы: А и Б. Одной половиной испытуемых до конца выполнялись задания группы А, другой половиной – задания группы Б, так что в конечном счете каждое задание одинаково часто встречалось в качестве завершенного и незавершенного. (В дальнейшем ради краткости задание, доведенное до конца, будет обозначаться как завершенное, задание же, прерванное экспериментатором до окончания, – соответственно как незавершенное.) К группе А относились задания 1, 3, 6, 7, 10, 11, 13, 17, 20, 22; остальные относились к группе Б.

Результаты опыта представлены в табл. 2.9. Для того чтобы выступили различия между незавершенными и завершенными действиями, необходимо было выбрать такой метод вычисления, чтобы, по возможности, исключить индивидуальные различия памяти у различных испытуемых. Нужно было сопоставить количество завершенных и незавершенных заданий, удержанных в памяти каждым испытуемым, и охарактеризовать эту разницу не только через разность, но и через отношение.

Отклонение отношения (ВН/ВЗ) от значения 1 является мерой преобладания или уменьшения числа незавершенных заданий при воспроизведении.

Данные таблицы свидетельствую о том, что незавершенные действия запоминаются лучше, чем завершенные.

Среднее арифметическое от ВН/ВЗ составляет в наших опытах 1,9; это означает, что незавершенные действия запоминаются на 90 % лучше, чем завершенные. Верхний предел колебаний доходит до 6 (соответственно преобладание незавершенных действий на 500 %), нижний – только до 0,75 (что соответствует преобладанию завершенных действий на 25 %).

Преобладание в памяти незавершенных действий выражается также в том, что из 32 испытуемых для 25 испытуемых ВН/ВЗ > 1, для 4 испытуемых ВН/ВЗ=1 и только для 5 испытуемых ВН/ВЗ < 1.

То, что прерванные действия удерживаются значительно лучше, чем завершенные, показывает также сопоставление результатов отдельных заданий.

Таблица 2.9

Соотношение воспроизведения незавершенных (ВН) и завершенных (ВЗ) действий

Из 22 заданий для 17 ВН/ВЗ > 1, для 2 ВН/ВЗ=1 и только для 3 ВН/ВЗ < 1.

Кривая (рис. 2.22) наглядно показывает, как часто определенное число выполненных заданий (пунктирная кривая) и прерванных заданий (сплошная кривая) запоминаются определенными испытуемыми.

Рис. 2.22. Кривая воспроизведения незавершенных (сплошных) и завершенных заданий (пунктиром)

Явное преобладание незавершенных заданий при воспроизведении тем более значимо, что в плане «чистой» памяти удержанию завершенных заданий способствует то, что испытуемый, естественно, занят ими в среднем более длительное время.

Преобладание незавершенных заданий над завершенными выражается не только в числе удержанных заданий, но также в той последовательности, в которой испытуемый называет задания при опросе. В первую очередь испытуемые перечисляют незавершенные задания. Так, незавершенные в три раза чаще называются в первую очередь, чем завершенные. На втором месте по-прежнему преобладают незавершенные задания, в то время как в дальнейшем соотношение переворачивается.

Возникает вопрос: как можно объяснить преобладание незавершенных заданий над завершенными?

Прежде чем обсуждать различные возможные объяснения, мы хотим несколько подробнее рассмотреть поведение испытуемых во время выполнения заданий.

Поведение испытуемого

Как правило, испытуемые стараются выполнить задания как можно лучше. Согласно нашим наблюдениям, можно установить три основных «типа» поведения у испытуемых. Испытуемый выполняет свою работу:

1) из чувства долга перед экспериментатором;

2) из честолюбия;

3) в силу заинтересованности самим заданием.

1. Испытуемый чувствует себя обязанным «честно» работать во время опыта. Неискушенный в психологии испытуемый в общем верит, что экспериментатор в научных целях хочет сравнить результаты его работы с результатами других испытуемых, и для этого экспериментатору нужны его предельные результаты.

Испытуемый видит в экспериментаторе человека очень опытного в подобных делах, вполне определенно знающего, что ему нужно, и зачастую пытается угадать желание экспериментатора, чтобы по его поведению понять, доволен ли тот его работой. Так, например, один испытуемый говорит: «Я заметил, что вы не довольны эллипсом, но я не знал, кажутся ли вам крестики слишком большими или слишком маленькими». Другой испытуемый сообщает: «Я хотел заключить по выражению вашего лица, нравится ли вам пилотка».

Эта направленность на оценку экспериментатора выражается во многих случаях в прямых вопросах или в обращении за советом, например: «Как вы считаете: зеленые или красные бусинки следует взять для этого?», «Вас удовлетворит, если я оставлю это так, или вы хотите, чтобы крышка прилегала плотнее?»

2. Часто испытуемый думает, что в опыте речь идет о проверке его способностей, и хочет при этом показать свой практический интеллект (это название используют многие испытуемые при самоотчете). Такие испытуемые часто проявляют интерес к тому, как выполнили это задание другие испытуемые. «Вероятно, никто не вел себя так глупо, как я». Или: «Рисование – это мое слабое место. Мне было неприятно показать это вам», – часто говорят испытуемые. При правильном решении или хорошем выполнении задания такие испытуемые радуются; они несколько приободряются или улыбаются время от времени.

Это стремление показать себя, которое выступает наряду с желанием испробовать собственные силы, приводит ко все более лучшему выполнению задания без посторонней помощи со стороны экспериментатора (такой испытуемый гораздо самостоятельнее по отношению к экспериментатору, чем испытуемые 1-й группы). Мы имеем здесь дело с феноменом интереса в так называемом лабораторном эксперименте.

В этом случае ни желание экспериментатора, ни собственное честолюбие не являются определяющими для испытуемого, а дело само по себе приобретает «побудительный характер», возникает желание заняться им и целесообразно выполнить задание. Так, один испытуемый во время лепки собаки из пластилина говорит: «У таксы не должно быть такого длинного хвоста, такса сама бы обиделась на меня».

Поведение экспериментатора

Необходимо подчеркнуть, какое большое значение имеет поведение экспериментатора в опыте, и предостеречь против так называемого его «пассивного поведения».

В психологических опытах часто требуется, чтобы экспериментатор, дав испытуемому определенную, раз и навсегда установленную инструкцию (если возможно, вербально), в остальном вел себя возможно более пассивно.

В действительности же «пассивное поведение» экспериментатора может действовать так же, как и «активное» вмешательство с его стороны.

В настоящих опытах это пассивное поведение экспериментатора могло бы, например, привести к тому, что испытуемые, «верные своему долгу», пытающиеся следовать желаниям экспериментатора, чистосердечно спрашивать его совета, могли истолковать поведение экспериментатора как позицию наблюдателя и тем самым изменить свою первоначальную установку.

Короче говоря, «пассивное поведение» экспериментатора имеет тенденцию придавать опыту искусственный характер, а также менять и стирать установки испытуемого. Все это может обернуться как сильное, зачастую совершенно нежелательное «вмешательство».

В подобных опытах экспериментатор должен стараться вести себя в соответствии с той установкой, которую он обнаруживает у испытуемого (часто довольно явной и заметной), и не создавать ему затруднений.

Например, с испытуемыми, работающими из чувства долга, экспериментатор действительно изображает какое-то желание, дает совершенно конкретные указания, например, «Да, зеленые бусы нравятся мне больше». С честолюбивыми испытуемыми он принимает «холодный вид экзаменатора», так что первоначальная установка испытуемого на то, что речь идет о проверке интеллекта, еще больше усиливается.

С испытуемым, заинтересовавшимся делом самим по себе, экспериментатор, напротив, ведет себя действительно пассивно. Он старается не делать каких-либо замечаний, так как испытуемый воспринимает пассивность экспериментатора как адекватную ситуацию.

Одним словом, экспериментатор не ведет себя по заранее предписанному образцу, а поведение его определяется установкой испытуемого и соответствует ей.

Мы считаем, что в опытах, имеющих своей целью выяснение вопросов казуально-динамического характера, которое не ограничивается выявлением чисто внешних результатов, именно такое поведение создает одинаковые условия для различных испытуемых.

Мы также не стремились строго придерживаться определенной формулировки вербальной инструкции, а следили за тем, чтобы заданный смысл инструкции был понят испытуемым возможно более точно. Ведь с разными испытуемыми нужно вести себя различным образом.

После инструкции испытуемый начинает работать. Заданием, предназначенным для завершения, испытуемый занимает столько, сколько хочет, и сам передает его экспериментатору, когда считает выполненным.

Задание, которое выглядит законченным для экспериментатора, не обязательно является таковым испытуемому. Оно может восприниматься им как не вполне завершенное.

Можно, например, наблюдать: ваза и цветы уже нарисованы, животное слеплено из пластилина, но испытуемый продолжает заниматься заданием – он украшает, улучшает его (делает, например, резче тень у вазы с цветами, удлиняет или укорачивает хвост у животного) и только тогда отдает свое произведение экспериментатору.

В описанных опытах прерывание работы осуществилось следующим способом: со словами «сделайте, пожалуйста, это» экспериментатор кладет перед испытуемым новую работу.

В первый раз испытуемые часто смотрят на экспериментатора удивленно, они поражены. Во время дальнейших прерываний действий испытуемые больше не удивляются. Удивление исчезает, так как рано или поздно каждый испытуемый находит «объяснение» для этого непонятного прерывания. Они говорят во время самоотчета: «Вы хотели выяснить, могу ли я концентрировать свое внимание», или «Вы прервали меня тогда, когда видели, что я выбрал верный или неверный метод решения». Лишь в редких случаях испытуемый верно воспринимает прерывание как самостоятельную цель опыта, а не в качестве побочного для опыта явления.

Но нахождение объяснения еще не означает, что испытуемый «смиряется» с прерыванием. Напротив, он сопротивляется ему. У некоторых испытуемых это сопротивление заходит так далеко, что они отказываются отдать работу, даже если экспериментатор очень настойчив. Иногда испытуемые просто впадают в аффект.

Так как прерывание обретает свой истинный смысл только тогда, когда испытуемый имеет чувство незавершенности работы, то оно, как правило, производится тогда, когда испытуемый больше всего захвачен работой, когда у экспериментатора создается такое впечатление, что испытуемый особенно поглощен работой. Мы называем такие моменты «моментами наиболее тесного контакта испытуемого с заданием». Эти моменты контакта совпадают часто с моментом, когда испытуемый уже представляет, как надо делать работу, но еще не знает точно, каков будет результат. Например, испытуемый лепит собачку из пластилина. Он видит, что уже получается животное с четырьмя конечностями, оно уже представляет собой нечто «собакообразное». Но еще существует опасность, что он собьется с верного пути и предполагаемая собака превратится в кошку.

В такой момент контакта окончание работы уже ощутимо близко для испытуемого. Ситуация уже обещает успех, но все еще опасна. Задание еще «по сути своей» не выполнено, как это бывает незадолго до окончания.

Установить благоприятные для прерывания моменты относительно легко, так как опыт в большинстве случаев протекает в атмосфере свободного контакта между экспериментатором и испытуемым. Вследствие непринужденной ситуации испытуемый чаще всего сам сообщает о положении дел. Наряду с этим экспериментатор осведомляется, как далеко продвинулся испытуемый. Этот вопрос выясняется в общей ситуации не в форме расспросов, а в виде естественного интереса со стороны экспериментатора. Ответ, который дает на него испытуемый, следует квалифицировать не как собственно самоотчет, а как полуспонтанное высказывание.

Ценность таких полуспонтанных высказываний состоит в том, что они позволяют более глубоко понять действительные процессы без нарушения хода опыта. Испытуемый обращается к своим впечатлениям не задним числом, не созерцательно, а реагирует непосредственно в ситуации и тем самым вскрывает характер самой ситуации.

Кроме того, как уже упоминалось, после окончания опыта исследуемые давали самоотчет в собственном смысле слова.