Текст книги "Атлантида, унесенная временем"

Взрослые одеты по современному: плащи, пальто, приталенные куртки у женщин. Мужское население, особенно из рабочего люда, – в комбинезонах.

Но чем старше были люди, тем чаще в их одежде проявлялся национальный колорит: хоть какая-нибудь деталь, но что-то родное, из прошлого. Особенно у женщин: вышитый платок, отороченная узором безрукавка, грубого узора юбка…

Площадь пересек и покатил вниз к причалам трехколесный велосипед – впереди два колеса с площадкой для груза, на которой громоздился чуть ли не десяток картонных ящиков. И потому сидящий сзади водитель высовывал из-за ящиков голову, ища глазами дорогу.

Уже при выходе на площадь размером с наш школьный двор увидел телегу на «пневматиках» – так называли у нас в Феодосии сразу после войны тележные колеса-шины от авто. Эту моду на «пневники» принесли в дни двухлетней оккупации города немцы – их основной транспорт в горах был конный.

На телеге – гора тюков чего-то хорошо упакованного. Когда телега прошла мимо, меня обдал двойной запах, хорошо знакомый мне с детских лет – лошадиного пота и табака. Память немедленно подсказала: купание коней в море и летний кинотеатр при табачной фабрике «Дукат» – там мы, феодосийские пацаны, повиснув на акациях, смотрели фильмы. Рядом с телегой шел с хворостиной в руке возчик, средних лет, в тулупе до пят, ладных туфлях, в которых виднелись цветные шерстяные чулки. Стрижен он был «под горшок», как это делалось в русских, украинских и белорусских деревнях десятки лет назад. Во рту – небольшая трубка с прямым чубуком.

Лошадь ушла далеко вперед, видимо, хорошо зная привычную ей дорогу, а возчик шагал и шагал, глядя себе под ноги, и думал только ему ведомую думу.

Из одной из пяти улочек, сходящихся на площади, послышался цокот о булыжную мостовую подков. Показалась двуколка – двухколесная повозка. Ладная, также на «пневматиках», она имела сзади рогами изогнутые крепкие брусья, на которых размещалась большая бочка. Возница, почему-то был закутан в плащ, даже голова под капюшоном, из-под которого высовывался длинный хлыст, и слышались слова поощрения бегущей лошади. Вот что это были за слова, мне понять не удалось…

Церковь своей передней стеной притягивала взор своим нежно золотистым цветом от лучей восходящего солнца. Стена – это ансамбль строений: основной корпус башенкой, вход с крохотным крылечком, слева – звонница с пятью мал-мала колоколами. Все это благолепие отделано черепичным узором – чуть выпуклый черепичный купол под крестом, крыша звонницы и ее горизонтальные проемы, подоконники и изогнутый дугой козырек над входом в храм.

Под козырьком – икона Николы Угодника, покровителя моряков и трудового люда. Как и в России, Николай Чудотворец, самый почитаемый у всех православных, в Болгарии тоже был в почете. И Калиакрия не была исключением – рыбацкий, торговый, трудовой городок.

С этого момента пройдет менее пяти лет, и в трехстах километрах к юго-западу от Москвы, вблизи родины моего отца, у нашей семьи появится деревенский дом и несколько соток земли. Здесь в память о погибшем сыне, военном моряке, наша семья возведет часовню, и 22 мая 2001 года, в день Святого Николая, епископ Тульский и Белёвский освятит ее, но уже с трагическим добавлением: Часовня Святителя Николая в память о 119 погибших моряках! 118 – это моряки атомной подводной лодки «Курск», погибшей в водах Баренцева моря 12 августа 2000 года.

…Я постоял у входа в церковь, потянул за ручку небольшую дверь из тяжелых досок, и она легко подалась. Полумрак внушал желание подойти и рассмотреть убранство церкви поближе. И я подошел к алтарю. Иконостас – резной, с признаками былой позолоты. Он, как и у нас, посредине имел икону Святой Троицы, слева – Богородицы и справа – Спаса. Внутри не было яркой картинности, столь обычной в наших церквях. Все скромнее, тона приглушенные, иконы темные от своей старины.

Вблизи алтаря стояли два подсвечника: как и у нас, перед образом Богородицы – круглый и во здравие, а перед Спасом – квадратный и за упокой. Здесь же лежали свечи. Дав себе слово возместить, как положено в храмах, деньгами, пару свечей я взял и зажег их от лампадки: моему сыну за упокой его души и душ ушедших от нас в иной мир родных, близких и друзей.

Когда зажигал свечу за здравие, дверь скрипнула, и краем глаза я заметил вошедшего священника. Пока я творил здравницу, меня священник не беспокоил, стоял у входа. Подошел ко мне после моего скромного общения с Всевышним (я не был никогда воинствующим атеистом, интерес к церкви, службе и ее обычаям имел с детства; ближе к ней стал после гибели сына и рокового события в моей профессиональной жизни…).

– Здравствуй, друг Максим, – произнес из-за спины священник, – давай вместе помолимся за спасение ваших душ в бурном море и от смертельной беды, грозившей вам…

Священник, весь в черном, с клобуком на голове, с тонкой работы крестом на груди, короткой седой бородкой, встал рядом со мной, и только по еле слышным из его уст звукам я понимал: он читал молитву за нас, за наши души. Углубился в мысли о прошедшем и я, и вдруг осознал, что вся эта обстановка – божья обитель, полумрак, свечи, тихое моление – ввергла меня в ранее незнакомое мне чувство, которое чаще всего возникает в таком месте у глубоко верующих людей.

Когда очнулся от забытья, почувствовал влагу на глазах и щеках. Мне и ранее была знакома чувствительная слеза, но здесь, в храме и вдали от Отечества?! А почему бы и нет – ведь спаслись и приняты добрыми людьми!

Не зная, как поблагодарить старого священника, я крепко пожал ему руку и сказал несколько теплых слов ото всех нас троих. Мы вышли на залитую солнцем маленькую площадь, и я обратился к священнику с вопросом:

– Батюшка, вчера мы входили в бухту и услышали перезвон ваших колоколов – это что за праздник у вас был?

– Праздник? Конечно, праздник – вас встречали, сын мой!

И он деликатно оставил меня одного, перекрестив перед уходом широким крестом – всего, с ног до головы.

* * *

К вечеру в городке объявился Славко-милиционер и сообщил, что вопрос о нашем пребывании в Болгарии улажен. Нужно будет, при случае и с оказией, навестить в Варне местную власть и сделать в паспортах отметку о въезде в страну. В отношении яхты пока вестей не было – Коля рыбачил в море.

Днем мне хотелось как можно быстрее связаться со Стояном Димитровым – телевизионщиком, а для меня еще и коллегой. После распада соцлагеря ему пришлось покинуть пост главы болгарской разведки и заделаться журналистом, коим он стал после окончания нашего МГУ. Чуть позднее по профессиональной линии он учился в нашем институте разведки в Подмосковье.

Пришлось идти за помощью к Христо.

– Друже, как все же разыскать мне Стояна Димитрова? – начал разговор я.

И тут же услышал короткое:

– Уже готово…

И пока я закрывал рот от удивления, Христо продолжал:

– Твой знакомый – действительно тот самый телеведущий, «наш» Сенкевич… Мои друзья в Софии еще вчера, правда, поздно вечером, сообщили мне о нем… Вот его телефоны: рабочий и домашний, – торжественно закончил Христо. – Будешь звонить?

Сразу связаться не удалось – Стояна не было ни дома, ни в студии. Но, видимо, жена или дочь сказали, что он будет дома вечером. В ходе обоих разговоров я торопился положить трубку, опасаясь втянуться в пространные объяснения. Ведь встречался-то я в Москве по линии Ассоциации ветеранов разведки!

После ужина в местной харчевне, где жаркое превзошло все ожидания, и больше ничего не хотелось, мы смогли рассчитаться за ужин сами – деньги, как и обещал, Славко привез.

Побывали мы все вместе в церкви, и кое-какую сумму я оставил в копилке «на ремонт храма». Ребята во все глаза рассматривали убранство «чужой» церкви. И я кое-что рассказал им об особенностях русской православной церкви за рубежом.

Бывая в разных странах, я подметил, что они, церкви, немного разные, правда, только по убранству. В Канаде, например, все светлое, как и у нас, но значительно скромнее. В Багдаде православная церковь больше похожа на болгарскую: и внешним видом (плоский купол), и внутренне. А вот в Румынии стены храма не белые, а черные – оттого возникает чувство придавленности и ущербности человека перед небесами.

Пройдя до конца одной из улочек в сторону гор, мы оказались у большого цельного камня. Надпись на полированной поверхности на двух языках – русском и болгарском – гласила:

«Здесь, у мыса Калиакрия, года 1791, месяца июля, дня 31 Ее Императорского Величества Российского флота эскадра под водительством адмирала Ушакова в 18 кораблей, 1000 орудий, 9 000 матросов внезапно атаковала и полностью разбила флот Османской империи в 35 кораблей, 2000 пушек, 20000 матросов.

Слава русским морякам.

К столетию битвы – благодарные потомки, года 1891, месяца июля, дня 31».

С пригорка хорошо просматривалась бухта, ее два мыса, развалины крепости на тонком мысу и еще какие-то крепостные остатки по периметру бухты. Где-то там, за этими мысами стояли на якоре турецкие корабли, которые неожиданно атаковал адмирал Ушаков.

К нам, тяжело опираясь на палку, подошел седой крестьянин, что видно было по одежде. И, не совсем хорошо говоря по-русски, спросил: не мы ли вчера пришли на том судне – он указал на нашу яхту, крохотулей выглядевшей на водной глади бухты. И потом он несколько раз переводил взгляд то на нас, то на камень-памятник.

Двухметровый камень из темно-красного гранита с голубой искрой ограничивался четырьмя корабельными пушками времен парусного флота, врытыми дулами вниз. Справа стоял полутораметровый адмиральский якорь, от которого отходила и с трех сторон обрамляла тесаного камня площадку якорная цепь.

– Так это вы пришли вечера из шторма, – снова, но уже утвердительно, сказал старик.

– Да, отец, это мы… Нашли убежище у вас…

И тогда старик оперся на якорь и начал свой рассказ, пересыпая речь некоторыми русскими словами – но мы все поняли: здесь был камень еще со времен, как он говорил, «вашей царицы Екатерины». Но когда вернулись снова на три четверти столетия турки, этот камень они уничтожили.

– Тот камень видел много крови – на нем рубили янычары головы непокорным…

Старый крестьянин присел на корточки и продолжал:

– Рассказывал мой отец, как после победы над янычарами на Шипке к нам пришел большой военный корабль. Он-то и привез этот камень с надписью…

Мы молча внимали прошлому этой земли.

– Я родился после вашей революции… А в годы оккупации германцами мы, и я тоже, спрятали этот камень, пушки, якорь и цепи в землю… И после победы снова поставили на место…

Четверо стояли у памятника русской доблести. Во мне зрело чувство гордости и безысходности – уже заметно было, что нашу славу едва ли удастся возвратить на прежние высоты. Эту славу растило наше Отечество тысячу лет и особенно – в последние триста. Разрушать начали ее уже в восьмидесятых годах…

…Я еле дождался вечера и из кабинета Христо – он оставил мне свои ключи – наконец-то связался со Стояном.

– Стоян, здравствуй, беспокоит тебя знакомый по Москве… Максим Бодров, – сделал я паузу, давая ему осмыслить услышанное.

В ответ:

– Вы звоните из Москвы?

– Нет, из Калиакрии… Вам привет от Владилена, – чуть ли не по слогам назвал я имя хорошо ему известного председателя правления нашей ветеранской ассоциации. – Мы встречались у него…

Короткое молчание и взрывающийся голос:

– От Владилена Николаевича?!

Теперь все встало на место: мы «узнали» друг друга, особенно когда я услышал:

– Я же снимал тебя для нашего телевидения!

И тут же удивленный вопрос:

– А почему из Калиакрии звонишь? Что случилось?

– Стоян, это длинный разговор – нужно увидеться? Как у тебя со временем? Будешь в Софии? Я подъеду? Куда и когда?

– Нет уж – лучше я к тебе… А то еще потеряешься… Да и давно я не был в тех краях, – решительно заявил Стоян. – Жди завтра к обеду… Обнимаю…

Я подошел к карте Болгарии, которая висела по соседству с портретом великого болгарского революционера Димитра Благоева. Других портретов в кабинете не было. В углу стояло, видимо, еще с «социалистических» времен, переходящее красное знамя и национальный трехцветный флаг.

Болгария – страна между Румынией с севера, Югославией с запада, Грецией и чуть-чуть Турцией с юга, а с востока – только Черное море, много моря. И вся-то она компактная, насыщенная шоссейными и редкими железными дорогами, и не так уж много рек. Главная магистраль – югославский Белград – София – Стамбул, и в нашу сторону – София – Варна. А Варна-порт – это совсем рядом с Калиакрией, километров пятьдесят.

От Софии Стояну придется добираться километров четыреста. В общем, все мы ждали его приезда с нетерпением, ибо кое-что про этого моего «московского знакомца» я ребятам рассказал. Естественно, только об официальной стороне дела. Мне был шестьдесят, Стояну – под сорок пять. То самое интервью он брал у меня с подачи Владилена Николаевича, фронтовика и большой души человека, моего коллеги по профессии, работавшего в советском посольстве в Софии советником. Стоян знал его и в Софии, и в Москве.

… Короткое интервью для болгарского телевидения было связано с очередным юбилеем нашей службы. И Стоян сделал ролик об операции, в которой с целью проникновения в спецслужбу Запада мне пришлось выступать в роли… предателя родины.

В момент записи состоялся любопытный разговор:

– Может, перепишем кое-что, Стоян? – попросил я его, тогда еще робея перед телекамерой.

– Зачем? – разъяснил он. – Чтобы ты ни говорил по-русски, я переведу на болгарский и… как нужно.

И он засмеялся, видимо удивляясь моей наивности делам телевидения. Человек он был веселого склада и в тот день нашего первого знакомства не просто был принят в компанию ветеранов, но был с нами абсолютно на равных, своим человеком.

Вот такую личность мы ждали к обеду.

* * *

Ближе к часу дня по склону дальнего холма на вьющейся там дороге показалась точка. Она быстро превратилась в приземистую автомашину типа «стейшнвагон», по-нашему – фургон. В том, что это мог быть только Стоян, не сомневался Христо, вместе с нами ожидавший гостя у городской думы, как называл ее местный голова.

…И это было не преувеличение – городок жил колхозно-артельно. Все его богатство было здесь, на этой веками политой потом и кровью земле – виноградники с винзаводом, рыбзавод с рыбным хозяйством по всему черноморскому побережью, рыбокоптильня и рыбконсервный завод, фабрика по переработке фруктов и овощей, в том числе знаменитого на всю Россию болгарского перца. И как я понял, славился городок каким-то особым табаком. Мал городок, но богат людьми, о которых Христо говорил только в восторженном тоне.

– Минут через десять ваш гость будет здесь, – молвил Христо. – Такого авто мы в нашем городке не видывали… Это точно он…

– А найдет ли он нас сразу? – засомневалась Ольга.

Она за три дня отдыха еще более расцвела. Ее темные глаза лукаво излучали икорки вечных смешинок – ее душа жила в мире спокойствия. И, видимо, думать о плохом будущем ей не хотелось. Меня же наше будущее тревожило, и очень.

Влад, как всегда, был молчалив, но нет-нет, да я ловил его быстрые взгляды в сторону Ольги. И это меня радовало: если быть на чужбине, даже накоротке, лучше иметь рядом такого друга, каким был этот крепкий телом и душой, не избалованный «модной жизнью» парень.

На горке, в конце улочки показалась автомашина и, чуть не заполнив ее всю своим массивным кузовом иноземной постройки, подкатила к нам, лихо затормозив в метре от нашей четверки.

Не закрывая дверцу, из авто выскочил Стоян и бегом бросился к нам. Выше среднего роста, спортивно скроенный, с копной полуседых волос и с широкой улыбкой на лице, он был весьма приятен, видимо, в своей уверенности, что его ждут с нетерпением. В последнем он не ошибался.

– Заждались, друзья, – успел выкрикнуть извиняющимся тоном Стоян, прежде чем сгрести меня в крепких объятьях.

И вот так, что-то бормоча, он сгребал каждого из нас, начав с Христо, – в знак уважения к местной власти. По внешнему виду нас он выделил сразу – это русские. Обнимая нас, он тискал наши плечи сильными руками и тормошил, встряхивая все наше тело. Последней в его объятья попала Ольга. Перед ней он сделал мгновенную паузу, видимо, решая, можно ли «тискать» молодую женщину без ее согласия. Но все же рискнул, и Ольга утонула в его объятиях. Затем он отступил на шаг и, смеясь, попросил за свою вольность прощения:

– Извини меня, прекрасная незнакомка, но больше этого не повторится – только с вашего разрешения! – поклонился Стоян.

Ольга игру приняла и весело молвила:

– Рада вас видеть, темпераментный незнакомец, – и протянула руку. – Ольга!

От пожатия Ольгой его руки Стоян даже поморщился – рука у нее была крепкая, закаленная морем и дельфинарием. Но Ольга еще и лукаво сказала:

– Это вам за мои кости, которые трещали в ваших дру-жес-ких объятиях…

Краем глаза я заметил, как в момент этой короткой перепалки Ольги и Стояна напрягся Влад, но виду не подал.

И вот мы в знакомом кабинете Христо, к нам присоединился Дино, успевший немедленно побывать в объятиях Стояна. Я подметил, что это такая манера – обниматься при встречах болгарина с болгарином, временам по нескольку раз в день. Хорошая манера! Добрая привычка – братская!

За знакомым резным столиком нас шестерых ждал традиционный кофе. Разговор начал Христо:

– Стоян, моя семья мгновенно затихает, – говорил он по-русски из уважения к нам, – когда идут позывные твоей программы «По дорогам мира»… Младший двухлетний внук кричит: «Сенкевич на экране…», а внучка поправляет: «Это наш Стоян, а не Сенкевич…». Вот так они, да и каждая семья в нашем городе, уважают тебя, Стоян… И нашего русского брата – Юрия Сенкевича…

Дино обратился к Стояну с ракией – национальной виноградной водкой:

– Здоровье твое, Стоян… Здоровье Максима, Влада и Ольги… Всем – здравие…

Стоян внимательно поглядывал на меня – ведь мы не перебросились и парой слов, чтобы оговорить наше прежнее знакомство на профессиональной основе.

– Стоян, друг, спасибо за столь быстрое участие в нашей судьбе… Чтобы не утомлять наших болгарских друзей – они уже знают эту одиссею – скажу коротко: для нас была угроза быть убитыми мафиозными парнями… Мы проникли в их тайну… Это случилось в Судаке: я – военный моряк-отставник, оказался невольным свидетелем расправы над местным коммерсантом… Через Влада мне передали, чтобы я убирался из города, а потом стали угрожать и Владу, и Ольге, вплоть до убийства… Мы бежали в шторм пять дней назад на яхте моего умершего друга… Яхту ты уже заметил там, в бухте… Вот и все – подробности потом…

Главное, что он должен был понять в моих отношениях с болгарами, – я простой отставник флота, и только. Затем мы снова оказались в светлой застольной горнице, что рядом с баней. И снова те же люди – наша троица, Славко и Миляна, а во главе стола – Дино. Не было Коли, он все еще рыбачил, стремясь урвать у природы кусочек хорошей погоды.

Застолье длилось не столь долго, как в момент нашего прибытия. В центре внимания, естественно, оказался Стоян. Он быстро отвлек интерес к его персоне, переводя на воспоминание о жизни в Союзе, Москве. Каждый из болгар с радостью воспринимал беседу на эту тему. Каждому было что вспомнить о тех днях. И, как мне показалось, в их мыслях, не высказанных вслух, сквозила горечь – Союза больше нет: ни Советской России, ни соцстран, ни той самой, искренней, братской дружбы народов. И еще тревога: что будет с их страной – Болгарией? Если капитализация, то в какой форме? Не так же, как это началось в России?

Когда все разошлись, мы вернулись в свои горницы в подворье. Ребята пошли пройтись по городку – они уже облюбовали на холме толстого мыса местечко: там их фигуры можно было увидеть в разное время дня и вечера. А мы со Стояном остались в горнице.

– Ну что, Максим, – тронул меня Стоян за руку, – рассказывай?

И я подробнее поведал о событиях, заставивших меня и Ольгу бежать из Севастополя и затем вместе с Владом – из Судака. Конечно, я не имел права упоминать об операции «Шхуна».

– Мои коллеги из штаб-квартиры в Ясенево попросили кое-что сделать в Севастополе… По линии научно-технической… Но после завершения дела украинская безпека, видимо, вычислила меня. Срочно пришлось уйти в тень… Вначале в Судаке…

– А Ольга, какая ей необходимость была бежать на яхте? – спросил Стоян.

– Она приехала домой, где кончала школу, причем вместе с Владом… К больному отцу, с которым давно они с матерью не жили… А тут Влад и я, с «моим» Рыжебородым…

Я рассказал подробно о моем умершем друге-контрразведчике, его подарке-яхте, о помогавшем мне Рыжебородом и его «встрече» со мной на Алчаке, его угрозах ко мне, Владу и Ольге.

– Понимаешь, Стоян, Рыжебородый проговорился, что «высокие люди» из Севастополя затевают что-то против меня. Сложив все вместе – их положение и мое, мы решили не испытывать судьбу – бежать… И в шторм нам это удалось… И мы оказались здесь, чуть севернее Варны… Причем это место выбрали специально – оно маленькое и менее заметное для прихода «без паспорта»…

Коротко рассказал о том, что удалось сделать с легализацией пребывания в Болгарии, полученных деньгах, попытке продать яхту и планах на будущее. Особенно меня беспокоила судьба ребят – ведь они из-за меня оказались вовлечены в события, которые привели к их побегу за рубеж.

– Деньги пока есть, на месяц хватит. И за яхту надеюсь получить кое-что, – оптимистично заявил я.

Стоян перебил меня:

– Я ведь теперь полумиллионер – все же ведущий программы на центральном телевидении. Попал я туда после развала болгарской госбезопасности…

– Ты ведь журналист? – спросил я. – Так тебе и карты в руки… Стоян насмешливо посмотрел на меня.

– Не это, а старые связи в нынешней власти. Понимаешь, по нашей линии… Особенно те, кто помогал в нашей профессии и работал с нашей службой от души или не без пользы для себя… Там, за рубежом… Вот они меня и прикрыли, опасаясь за свои шкуры, – жестко закончил Стоян. – А ты говоришь, журналистика! Хотя ты прав, и «моя» журналистика… Ведь за рубежом она была моим прикрытием…

Мне было интересно такое откровение Стояна. Я не хлебнул этих забот после августа девяносто первого года – продолжал работать по линии подготовки кадров для нашей службы.

– Значит, Стоян, ты стоишь на ногах твердо? И твое прошлое тебя не подкосит?

– А что, у вас, Максим, – не так? Как я понял, особого наката на госбезопасность не было, если не считать ее дробления на «княжества» – ФСБ – контрразведчиков, СВР – вас, разведчиков, ФАПСИ – техников и пограничников…

– Ты прав, Стоян, «запрета на профессию» не было… Все осталось на своих местах, точнее – все люди… Я преподаю в нашем, и твоем, институте разведки… Ты окончил курсы на спецфакультете? Полный курс в три года?

– Точно, Максим, время было отличное. И жена была при мне, но не в пригороде, а в самой Москве. Причем училась там с русским языком, занималась филологией…

– Как у тебя с детьми, Стоян?

– Трое – дочь, это она отвечала тебе по телефону. Еще два сына – 12 и 10… А как у тебя?

– Было трое…

Стоян вздрогнул и напрягся.

– …дочь с внучкой, сын старший, морской курсант, погиб, но есть еще второй сын с внуком…

Посерьезнев Стоян, крепко сжал мою руку у предплечья и в знак скорби сжал зубы и мужественно поджал нижнюю губу.

– Что будем делать дальше, Стоян? Что посоветуешь?

Стоян молча взглянул на меня и сказал:

– От моих старых коллег по службе я знаю, что дела в России идут, мягко говоря, не лучшим образом… В вашем Белом доме засели американские советники, и ваш президент под их полным влиянием, – решительно скороговоркой высказался Стоян.

И продолжил:

– От наших источников в Европе известно, что цель американцев не соцлагерь, и не просто Советская Россия… Они хотят развалить вашу страну до такой степени, чтобы и мысли не было о былом величии России… Прости меня, Максим, их цель – «окончательное решение русского вопроса»…

– Ты прав, Стоян, они набросились в первую очередь на нашу инфраструктуру с целью лишить нас экономической силы… Но кроме американцев, в окружении президента действуют силы «пятой колонны» с их массой перевертышей из партноменклатуры советского образца…

Мне было горько, что маленькая Болгария наверняка войдет в капитализм весьма безболезненно, а мы, Великая Россия, будем мечтать через десятилетие о том, чтобы не исчезла российская государственность как таковая. И что чудовищное ограбление народа, начатое еще при Герострате Горбачеве, закончится раздроблением страны и превращением народа из бедного в нищего. И что по уровню коррупции в первое десятилетие нового века страна окажется на 182 месте из 183, на равных среди стран Латинской Америки и Африки!

…Стоян предлагал следующее:

– Может быть, вывезти вас всех в Софию и уже там решать все дела? – Нет, Стоян, в Софию я хотел бы уехать один… Есть один вопрос, который мне нужно решить в интересах Влада и Ольги… Речь идет об их будущем, если уж они оказались за рубежом…

Стоян внимательно слушал, перебирая ключи от автомашины. Вернее, не сами ключи, а четки с разноцветными камушками. Мой взгляд перехватил Стоян.

– Это мой сувенир и талисман: каждый камушек означает место, где я побывал… Начал с камней побольше: это означало континент – их пять. И висели они просто на нитке. Причем первым был один камушек – «европеец»… Затем нить приросла «африканцем» и другими камнями-«континентами»…

– А потом – страны? – подхватил я.

– И да, и нет. Их слишком много. Камушки означают страны или города, где я побывал, но обратил внимание на эти, особенные…

– И что, Стоян, ты помнишь каждый из них? Откуда он? И чем знаменит?

– Максим, – передал мне Стоян четки, – смотри сам: видишь эти, крупные? Их шесть…

Я нашел шесть камней, чуть крупнее остальных. А Стоян продолжал пояснение, указывая на тот или иной камень:

– … вот тот – «континент», даже цвет подобрал, «европеец»… Чуть темнее – «индеец» из Северной Америки. Еще темнее – Южная Америка, черный – «африканец» и желтый – Азия. Все камни найдены или приобретены на местах пребывания…

– А Австралия?

– Это мой будущий визит – будет зеленый камень. И будет два белых – один прозрачный, а другой белесый, как молоко… Догадайся – почему?

Я поднапрягся и вдруг прозрел:

– Лед, снег, север?!

– Точно! – поддержал меня Стоян.

– Ну с Южным Полюсом – все ясно. Там земля имеется? – догадливо заметил я. – А вот как с Северным?

– Побываю на Новой Земле – вот и появится белый…

– Не появишься еще долго – там наши ядерные испытания, полигон…

– Ничего, Максим, я терпелив, подожду, – с улыбкой заявил Стоян. Он стал указывать на камешки в четках:

– Этот – «парижанин», а этот – «лондонец», вот из Москвы – красный, из Багдада, из Перу – «перуанец», от пирамиды столицы народности майя… Мой любимый, голубой – «софийский»…

Так мы с удовольствием прервали деловую часть беседы и отвели душу в разговоре о прошлом.

– Друже, Максим, я рад, что ты повеселел…

И Стоян потрепал меня по щеке, что означало доверие ко мне и причисление к кругу близких друзей. Чисто восточное проявление нежности к близкому человеку!

– Стоян, ты был в Перу и, видимо, побывал на плато Нески с его таинственными фигурами?

– Конечно, причем потом сделал передачу, сняв все эти фигуры с воздуха… Это загадка из загадок, не правда ли, Максим?

А мне не терпелось похвастаться моим «богатством» – собранием НЯП, необъяснимых явлений природы.

– Только не подумай, что пятнадцать лет разницы в нашем возрасте дает тебе право посчитать, что шестидесятилетний профи-в-отставке сошел с ума! Я старый поклонник всех этих «загадок»… И не один десяток лет, – с нескрываемой гордостью заявил я. – И закрой рот – ворона влетит!

Стоян выглядел здорово озадаченным. И не давая ему опомниться, я коротко рассказал о моем многолетнем хобби из области НЯП. Скороговоркой перечислил: Тунгусский метеорит, бермудский треугольник, Атлантида, НЛО и другие, более мелкие «няпы».

Когда я упомянул о том, что все это мое «няповое богатство» собиралось с сороковых годов и сосредоточено в тысячах страницах, Стоян заволновался.

– Не пущу! – деланно заорал он. – Не пущу тебя в Россию…

А для убедительности своих намерений схватил за одежду, демонстрируя готовность прямо сейчас задержать меня в Болгарии.

– Максим, друже, пока ты здесь в Болгарии, давай сделаем передачу. Ну, например, под рубрикой «По дорогам НЯП»?!

– А работа в институте? – как-то буднично спросил я. – Отпуск у меня тридцать дней, но он уже наполовину пройден. Правда, мне добавили наши из Ясенево на командировку для «севастопольских дел»… – Это все не проблема… Продлишь за свой счет, а мы оплатим, – торопил решение Стоян.

– Но у меня же нет здесь материала – того, «няповского»?

– Ну, это вообще не проблема: твой звонок в Москву, жене – и наш курьер все привезет. Первым же самолетом! Ну как?

В отличие от болгар, я замотал головой, забыв, что у них это означает согласие.

– Вот и ладненько, – чисто по-русски обрадовался Стоян.

Но я его остановил жестом и всем своим видом показал, что все это нельзя пороть сгоряча.

– Давай успокоимся, и все по порядку… Мы оба с тобой – мечтатели и строители воздушных замков! – решительно возразил я. – Нужно думать – и работа, и семья, и ребята… Их надо устраивать… А НЯП от нас не убежит…

Стоян все понял, согласно замотал головой и с видом рыбака, у которого сорвалась с крючка очень большая рыба, развел руками. А мне представилось, какой переполох произведет в семье мое появление в Болгарии. Да и в штаб-квартире в Ясенево! Для всех я – в Крыму!

Кто мог подумать, что этот разговор о моих НЯП сорвет с мест и приведет в движение несколько человек из разных стран, объединит их для решения единой задачи и вовлечет их в серьезную круговерть не на один день.

Впрочем, все по порядку…

Закончили мы разговор со Стояном возле памятника русскому флоту. Мне хотелось показать его Стояну, подталкивая тем самым к возможной теме его телепередач. В стороне от памятника, в нескольких метрах от него, уютно пристроилась каменная скамья. Мы присели на теплую от лучей солнца лежащую на скамье дубовую плаху.

Перед нами до самого горизонта простиралось спокойное море, по глади которого в сторону бухты маленькой букашкой полз кораблик. Это, вернее всего, Коля вел свой сейнер – его прихода мы ожидали.

– Стоян, хочу просить тебя помочь мне устроить моих молодых друзей… Пусть они побудут в это тревожное для моей родины время за рубежом… Коли уж так случилось оказаться им вдали от родной земли… – Чем смогу – помогу! – коротко ответил Стоян. – Что предлагаешь? Я помолчал, все еще колеблясь в принятии решения о поиске моего давнего «друга-врага» из школьной и профессиональной жизни. Коротко о нем не скажешь, да и нельзя – это по линии спецгруппы ГРАД. Но где его искать, я и сам не знал. Даже под каким именем он живет? Но именно он, если его найти, мог бы обустроить судьбу моих друзей. И я решился.