Текст книги "Атлантида, унесенная временем"

К ночи от аккумулятора зажгли бортовые и кормовые огни – теперь они были нужны, ибо мы находились на активно работающей трассе. Грот выбрали полностью, так как море стихло до большой волны, полого вздымающейся под днищем судна.

По нашим расчетам, с рассветом мы могли уже подойти к болгарским берегам. Впереди было еще 6–8 часов пути, которые мы поделили на вахты, но только для ночного, темного времени. Уходить в каюту не хотелось, и мы с Владом остались в кокпите у ног Ольги. Ей лучше было помучиться первой, зато часть ночи и «собачью» вахту с четырех утра мы поделили с Владом.

Яхта плавно влезала на волну и столь же плавно опускалась с нее – это убаюкивало. Раза два Ольга будила одного из нас, когда к нам приближалось судно. Она – молодец, не надеялась на свой крохотный опыт вождения яхты. Но все обошлось, и к восходу солнца в восточной части моря сидел на руле я, а в каюте уютно посапывали во сне Ольга и Влад.

Красноватый восход быстро сменился золотым разливом, распространившимся за кормой по небу и морю, разрушив линию горизонта. Впереди маячила еще не ушедшая с неба фиолетовая темень, а сзади – жидкое золото и множество бликов на воде.

Яхта бодро бежала точно на запад к желанной, но пока еще неведомой точке берега…

Разбудил я ребят, когда по моим подсчетам до встречи с землей осталось часа три. Влад сделал точную прокладку, снова сверившись с солнцем. Стало ясным, что мы уклонились к югу от мыса Калиакрия. Впереди было километров 50 пути, вернее всего, извилистого, ибо придется ловить ветер для удачных галсов. Курс был выправлен из расчета подхода к мысу с северо-востока…

Мы приближались к богатому историей краю Земли, воспетому греками и упомянутому еще тысячи лет назад древнейшими историками тех времен.

В разные эпохи этот благодатный край влек к себе людей. Здесь проходили торговые пути из Приазовья к Средиземному морю, из Европы в Африку и на Ближний Восток. Здесь процветали мощные цивилизации: фракийская, древнегреческая, римская, византийская, славянская, и каждая оставляла свой след, а на языке археологов – культурный слой.

И не только в земле, но и в обычаях народов до сих пор населяющих этот край. Уделом жителей были частые войны, восстания, набеги воинствующих племен, а во времена османского ига – бесчинства турецких разбойных чиновников и армии.

Грабились и предавались огню города и села, делая жизнь ненадежной. Конец османскому владычеству положила русская армия, когда она в семидесятых годах девятнадцатого столетия изгнала с болгарской земли турок, правивших этим краем пятьсот лет.

…Подойти с севера нам необходимо было, как нам представлялось, потому что вход бухта имела с северо-востока. Нам не хотелось идти вдоль побережья и потом войти в нее, обогнув маяк. Хотелось прийти туда с моря, чтобы издалека жители городка видели, что к ним идет парусник. Хотелось не спеша пройти в центр бухты и встать на якорь точно посредине ее, причем на виду властей и жителей.

Теперь каждый из нас все чаще и чаще брался за бинокль, пока им безраздельно не завладела Ольга. Ее детская непосредственность вместе с жгучим любопытством, столь характерном задубевшим от соленого моря капитанам, сквозила в издревле свойственном всем, кто на борту судна: желании – увидеть землю первым. Мы, мужчины, видели это и молчаливо согласились отдать «право первооткрывателя земель» Ольге.

Она нас не разочаровала.

– Зем-ля-я-я-я! – пронеслось над волнами.

Мы замерли и почему-то посмотрели на Ольгу, а не в сторону столь желанной нами земли. Она стояла на ветру, вся подавшись в сторону берега и, обращаясь к нам, счастливо кричала:

– Максим, – замешкалась она с моим отчеством, – Максим, Влад… Там – земля!

И она передала нам бинокль. Земля узкой береговой черточкой вставала от края до края по всему горизонту. Концы ее терялись в дымке там, где море встречалось с небом.

Я взглянул на моих спутников. На их лицах отражалось волнение, даже смятение. Нас всех объединяла чувство: что ждет нас впереди? Будет ли «добрая Болгария» добра к нам? Найдем ли мы выход из нашего странного положения беглецов не по своей воле? Чужая земля тревожила нас своей неопределенностью.

– Ребята, по коням, – большая уборка. Все привести в порядок и еще раз проверить всякие уголки – не дай Бог, если кто-либо избрал нашу яхту для хранения непотребного товара!

Главной по визуальному контакту с берегом мы назначили Ольгу. И занимаясь уборкой, время от времени она поглядывала в сторону земли через бинокль.

И вот долгожданное:

– Влад, Максим… Вижу маяк… Такая тоненькая спичка на горизонте…

И мы один за другим посмотрели на эту «спичку», пока еще беловатую, без традиционных цветных колец по всей его высоте. И через минуту Влад уже кричал из-за навигационного столика в каюте:

– Вот лоцманские характеристики маяка: высота – 22 метра, бело-желтый, тут еще о проблесках в ночное время и цвете их… А главное – точное местоположение в градусах, минутах и секундах…

Вскоре маяк стал уже виден невооруженным глазом. Мы еще раз подправили курс, и яхта стала огибать берег дугой. Море стихло совсем, по морским понятиям, конечно. Волны стали плавными, и провалы между валами – покатыми.

И вот мы у входа в бухту. Створы двух мысов – толстый с маяком и тонкий северный. С этой линии мы и начали двигаться к центру бухты. Место будущей стоянки было идеальным – открытая вода, никаких судов на якоре. Они все оказались сосредоточенными вдоль небольшой причальной линии: в основном рыболовецкие барки и несколько сейнеров, несколько деревянных суденышек с парусами, видимо, вывешенными для просушки.

За всем этим – красота черепичных крыш традиционного красного цвета на белоснежных домах, взбирающихся по пологому склону кольца окружавших городок гор.

Издалека это поселение городом назвать было трудновато – его улицы от центра взбирались круто вверх, и окраины его хорошо просматривались. Городок утопал в цветущих садах и окружавших его ровными рядах виноградниками. А дальше, на склонах пологих гор – типичный скромный пейзаж блекло-зеленых холмов, сходных с нашими феодосийскими или судакскими.

Чуть выше причала возвышалась белоснежная церковь с чуть выпуклым куполом из той же красной черепицы. Видимо, там была главная площадь городка, и от нее во все стороны расходились улочки.

Встав на якорь, мы затаили дыхание… Здесь двести лет назад решалась судьба выхода России к Черному морю. Здесь погибали наши моряки и, возможно, их могилы можно будет найти на берегу. Нам очень хотелось встретить здесь следы памяти о делах болгар и русских – это потаенно проявлялось у каждого из нас без слов в надежде, что толика добра ко всему русскому достанется и нам, беглецам из России.

На яхте мы имели четыре флага: советский, военно-морской советского времени, Андреевский и российский – трехцветный. И еще загодя решили идти под российским флагом – все же это был знак принадлежности к сегодняшней стране, нашей Родине. Мы перенесли флаг с кормового флагштока на верх мачты, под самый топ.

Входили под одним кливером – так было легче маневрировать. Когда вышли на траверз обоих мысов, кливер приспустили наполовину. Ветра хватало, и нас по спокойной волне плавно понесло к середине бухты.

Влад – он, естественно, был на руле, – классически построил треугольник, в центре которого оказалось наше суденышко в момент отдачи якоря. Без лишних вопросов мне стал понятен его замысел: треугольник – это маяк на толстом мысу, тонкий мыс и белоснежная церковь на берегу…

Еще проходя в «ворота» между двух мысов, мы обратили внимание на людей у маяка, махавших нам, вернее всего, с приветствием. В бинокль за два километра от них было видна троица – двое детей лет десяти– двенадцати и старый человек с копной седых волос. Мы ответили тем же и видели, как девчушка сбегала в помещение маяка и принесла… подзорную трубу. Теперь мы как бы сблизились: они видели наши лица, а мы – их.

На тонком мысу никого не было. Там видны был развалины крепостных стен. Видимо, в давние времена именно здесь стояла турецкая береговая батарея, обстреливавшая наши корабли в том судьбоносном для России морском бою. Стояла тишина, нарушаемая лишь плеском волны у режущего гладь воды носа яхты.

Неожиданно мы услышали колокольный звон, доносимый до нас с берега мягкими порывами ветра. Не тревожный, а радостный, приглушенный расстоянием звон переливался тонкими голосами малых колоколов. На часах было еще далеко до полудня! Что бы это означало?

– Ребята, а ведь это нас встречают! – пронзенный неожиданной догадкой, воскликнул я. – Пусть меня проглотит кит, если это не так… Последними словами я здорово озадачил моих спутников, но и догадка озадачила меня. Во мне заговорил голос жизненного опыта общения с сотнями людей, причем разных национальностей и сословий в десятках стран мира – от коммерсанта до миллионера, от учителя до историка, от рабочего до фермера… И среди них были и болгары.

…Когда я работал в Монреале, живущие в Канаде болгарские сотрудники целыми семьями приходили к нам в генконсульство на просмотры фильмов и детские утренники. Они посещали нашу библиотеку, а иногда просто заходили посидеть у нас в фойе.

Их доброе отношение к нам, русским, носило искренний характер. Наш завхоз и его жена, мастер поварского искусства, ибо она была бывшим директором кулинарного техникума, всегда угощали гостей чаем с испеченными ею домашними булочками. Другие представители соцстран так не поступали, а некоторые даже сторонились общения с нашим генконсульством, не посещая приемы в традиционные праздники. В последующем московские встречи с «моим» телевизионщиком только усилило доброе чувство к болгарам…

Яхта уже стояла на якоре и разворачивалась носом к дувшему с берега ветерку. Трос от якоря хорошо просматривался в глубине сине-лазурной воды – так чиста и прозрачна она была.

Было видно, что к центру пристани у приземистого здания с государственным сине-бело-зеленым флагом неторопливо сходились люди. От причала отошла моторка с тремя людьми.

В бинокль я напряженно всматривался, с тревогой пытаясь определить по лицам и одежде, – что за люди направлялись к нам? Постукивая подвесным мотором средней мощности, катерок близко подошел к яхте. Мы стояли у мачты, одетые опрятно и по-морскому – в свитерах, куртках, простых брюках и кедах. Радость на наших лицах от чувства прихода к берегу скрывала наше тревожное ожидание. А в моторке все были обращены к нам с открытой, широкой и радушной улыбкой.

Чуть покачиваясь, моторка и яхта сближались. Перед нами стояли в полный рост три продубленных солеными ветрами и жарким солнцем явных моряка, вернее всего, рыбаки. Возраст – от 25 до 50–60. Эти крепко скроенные люди вызывали симпатию своим видом, и мы не ошиблись – они оказались чрезмерно добры к нам и нашим трудностям.

– Привет вам, добрые люди, – протягивая к нам руки, воскликнул старший из них.

Ему вторили двое других.

– Братья наши, – говорил среднего возраста болгарин, и ему вслед – другой, из молодых, – гости наши…

В этот момент никто из нас не обратил внимания, что они говорили только по-русски. Позднее я про себя отметил, что весьма чистая русская речь, столь иногда трудная для наших республиканских лидеров, вообще была свойственна болгарам.

Старший представился, протянув руку через борт моторки и яхты:

– Дино Денев, председатель рыбной артели, учился в Союзе… Бывал у вас не раз… Это мои друзья – Христо Попов и Коля Златев… Бывали в России…

Понимая, что все имена запомнить вот так сразу трудновато, он поправился и весло назвал:

– Я – Дино-рыбак, Христо – глава управы, а Коля– капитан… Назвали и мы себя: отставной военный моряк Максим Бодров, Влад Костров, начинающий капитан, и Ольга Самарова, библиотекарь. В это время мы уже были в моторке.

Дино похлопывал меня по спине, явно поощряя к разговору и стремясь помочь нам всем преодолеть смущение первых минут знакомства. Начал он первым:

– Давно в море?

– Вторые сутки на исходе… Вышли от Крыма, из Судака… В ночь… Бежали, – коротко произнес я.

Дино перестал улыбаться и переспросил:

– Бежали? Два дня назад? Но тогда был сильнейший шторм?!

– Дино, – похлопал я его по руке, – нужно было… Убили бы нас… Выбора не было: или отдать концы на берегу, или рискнуть и уйти морем…

И немного помолчав, видя, что к разговору прислушиваются все сидящие в моторке, закончил, кивнув на Ольгу:

– Нужно было спасать жизни этих молодых ребят… И свою…

Вот так, думая каждый свою думу, мы молча подходили к пристани. И только несколько нервное учащенное похлопывание Дино по моей спине говорило о его волнении в связи с услышанным.

Мы – у причала, и десятки рук бережно перенесли нас на его твердь. Но когда мы распрямились, десятки рук снова потянулись к нам – земля под нами качнулась, как палуба нашей яхты. Несколько шагов, и мы уже твердо стоим на своих ногах, правда, широко расставив их. И глядя на нашу неуклюжесть после стольких часов пребывания на волнах, все весело рассмеялись – они нас приветствовали, они нам были рады, они нас приняли.

А уже как были рады мы!

«Случайная семерка»

У камня русской славе

Нам показалось, что на пристани собрался весь народ городка. На лицах – открытая приветливость и добрый интерес. Вернее всего, и как к путешественникам, и как к людям «оттуда», из тревожной России.

Дино коротко представил нас, называя имена без фамилий. Мы объяснили, что попали во вчерашний шторм и зашли в бухту отдохнуть и поправить такелаж яхты. Жители оказались понятливыми и оставили нас в покое, выразив надежду встретиться снова.

Вместе с тремя новыми друзьями мы вошли в здание мэрии и оказались в обширном кабинете главы городка Христо. Присели у низкого резного столика, чем-то напомнившего мне тот, что я видел в семье советского послевоенного эмигранта из Молдавии в Канаде. И в том, и в этом столике проглядывались турецкие рисунки бытового орнамента. Через минуту появился медный, кованый поднос с набором крохотных чашечек и каждому – по кофеварке с густым духом напитка, столь традиционного для южан Причерноморья.

– Друг Максим, – тронув мою руку, обратился Дино ко мне, – как я понял, разговор будет не быстрый… Вам нужно прийти в себя… Отдохнуть… Может быть, начнем с доброй русской традиции – бани? Но нашей – болгарской?

Мы согласно закивали, а Дино обратился к Коле и попросил его подготовить баню и две комнаты для нас.

– Ты, Коля, скажи людям в гостином дворе, чтобы самые лучшие приготовили – одну для девушки, и одну для Максима и Влада…

А пока мы с удовольствием отпили кофе, который оказался столь густым, что наш русского размаха глоток чуть не опустошил чашечку до дна. Ольга и Влад поперхнулись густотой, а я, имея опыт употребления кофе, приготовленного восточным способом, лишь пригубил его.

Дело в том, что настоящий, как говорят у нас, турецкий кофе, – это всего граммов 25–30 жидкости, а остальное в чашке – густота. Конечно, можно слить всю жидкую часть, как это делается в кофеварке эспрессо. Но это уже не кофе, по крайней мере, для знатоков. Улыбки наших гостеприимных хозяев не смутили нас. И мы вкусили кофе до конца, подливая себе по 10–15 граммов из кофейников.

Христо сказал, что сейчас будет только кофе, а все остальное – потом, после бани.

Нас провели во двор, который выглядел подворьем – мощеный крупными грубыми плитами по периметру, он представлял собой ряд навесов с коновязями и кормушками для лошадей (и как позднее мы узнали – и для ослов). А сопровождавший нас Коля пояснил, что в городе традиционная рабочая сила – гужевая.

– На наших узких улочках и виноградном пригороде лошадь – незаменимая вещь… Если с рыбой – все ясно – она на причале, рыбзавод рядом и до него на автокаре рукой подать, тоо с виноградом сложнее… По склонам ни на авто, ни на колесном тракторе не пройдешь… А нужно добираться до дальних горных углов. Вот и держим лошадей. И не только для этих целей… Привычка! Как велосипед – для домашних дел, так лошади – для рабочих…

У коновязи стояло несколько лошадей, которые с удовольствием жевали сено и свежую траву, заботливо подброшенную им. Мы пересекли двор и нырнули под низкую бревенчатую арку. Пригляделись в полумраке, увидели приоткрытую дверь, из которой чувствовался теплый дух.

– Ольга, Влад, – спросил я, – вы париться любите? Нас, видимо, встречают крепким кофе и крепким паром…

И мы вошли в предбанник. В отличие от русской бани, здесь все было каменное: усыпанный сухими виноградными листьями пол, каменные лавки, покрытые домашней вязки ковриками, медные банные атрибуты – деревянные шайки и ковшики с ручками. Сквозь соседнюю распахнутую настежь дверь убранства следующего помещения не было видно – все заволокло паром.

Коля достал из кладовки ширмочку и оградил для Ольги угол.

– Вы, Оля, – назвал он нашу Ольгу чисто по-русски и доверительно, – в этом уголке сложите всю вашу одежду и оставьте на скамье…

Обращаясь уже к нам и выходя из предбанника, добавил:

– И ты, Максим, и ты, Влад, оставьте вашу одежду на скамье…

Мы присели на скамьи, Ольга – на свою, и теперь выглядывала из-за ширмы. Несколько озадаченные, смотрели мы друг на друга: кто пойдет первым? Спас положение Коля, заглянувший к нам снова:

– Вы отвернитесь, и Оля пройдет в баню, где есть загородка, как раз для такого случая…

– А одежда? – спросил я.

– Одежду вам приготовят, пока вы будете в бане… Берите шайки, ковшики, мочалки – и туда, в баню… Мыло – там же…

Мы все же были в затруднении – Коля одет, и мы при нем будем раздеваться? Он это понял и напоследок заметил:

– Вообще-то у нас семьи ходят в свои бани… Только для своих… И все вместе – взрослые и дети, мальчики и девочки… Стыд, как говорят у нас, не в глазах, а в голове…

Наконец, наш наставник Коля оставил нас одних, мы с Владом отвернулись, и Ольга проскользнула в дверь, успев прихватить шайку и ковшик. И тут же раздался ее вскрик. Естественно, мы обернулись на него, а она выскочила из «парной двери», прикрывшись… ковшиком.

– Там… очень… жарко… – говорила она нам в спины.

Пришлось мне взять руководство «банным делом» в свои руки:

– Оля, марш за ширму… Влад, следуй за мной, только до конца разденься…

И мы вошли в белую массу пара. Действительно, парило хорошо. Даже дрожь пробирала. Присмотревшись, увидели под потолком в одной из стен светлое пятно – там было окошко. Его-то мы и распахнули. Пар стал более прозрачным. Через несколько минут, почувствовав холодок с улицы, окно закрыли. Дышать стало легче, и мы позвали Ольгу. И вот оно, «чудное мгновение» – парилка наполнилась нашим бодрым фырканьем и довольным смехом Ольги. Свое удовольствие мы выражали целой обоймой хороших слов.

Первым сдался Влад, выскочив из парилки. За ним попросила пропустить ее Ольга. Я держал марку, ибо по-настоящему не парился с Канады. Там, в большом доме на склоне монреальской горы, был бассейн и сауна. Но однажды после «оперативного бодуна» я в ней потерял сознание и стал очень осторожным с парилкой, точнее – просто ее избегал.

Влад уже оделся во все местное: светлые широченные полотняные портки, просторную белую рубаху с нехитрым узором и кисточками вместо пуговиц. Такое же одеяние ожидало меня, только размером побольше.

Наша одежда исчезла, как и обувь. Вместо наших кедов у лавки стояли кожаные тапочки – что-то с загнутыми носами. Туфли походили на те, что в книжке о старике Хоттабыче.

Поразила Ольга. Пока мы разбирались с одеждой, она привела себя в порядок первая и выкрикнула из-за ширмы:

– Вы готовы, мальчики?

И вот к нам вышла наша Ольга: румяная, с еще непросохшей копной волос, в простом чуть приталенном платье с вышивкой. И, как и мы, в туфлях на босу ногу.

От удивления мы сели на скамью. Она пристроилась рядом. Нам было так уютно, что не хотелось ни о чем говорить. Минуту, две, три – молчание. Поймал я себя на том, что давно уже не испытывал состояния, когда в голове не ютилось ни одной мысли. Пустота заполнялась благодатным ощущением слияния души и тела.

И мы, все трое, одновременно выдохнули:

– Хо-ро-шо-оо-о!

В дверь постучали, и ее приоткрыл наш благодетель Коля.

– С легким паром, – приветствовал он нас. Но, увидев за дверьми парилки редкие клочья пара, рассмеялся, – испугались нашего пара-жара? Да мы и сами не нагоняем столько, сколько вам… Молодцы, догадались, как говорят механики, стравить пар… через форточку…

На фоне Коли, правда, приодевшегося в белую рубашку с кисточками, мы выглядели инопланетянами. А он командовал:

– Сейчас перекусим и в горницу спать… Придавите, как говорят на флоте, минут триста и более… А вечером увидимся снова. Прошу сюда, – указал он на крохотную низкую дверцу, которую можно был принять за вход в кладовку.

Мы очутились в небольшой светлой на два окна беленой горнице со столом, накрытым на большее число человек, чем составляли мы вместе с хозяевами. Значит, ожидался кое-кто еще, подумал я.

Конечно, мы готовились к серьезному разговору, ибо гостеприимство – гостеприимством, а порядок есть порядок! Все же мы прибыли из-за рубежа. О том, что разговор будет деловой, говорил и такой факт: мы оставили наши документы в одежде, ее забрали, и теперь стопка их лежала на столике в углу, дожидаясь своего часа.

По привычке моей профессии я выбрал место с затененной стороны, лицом к дверям и ко всем. Ребята сели рядом. Коля приоткрыл другую дверь, и к нам вошли Дино, Христо и еще двое. Причем один – в форме, совсем как наша милиция, и женщина (тут следует заметить, что все приоделись, заменив теплую одежду на белые рубашки).

– Знакомьтесь, – представил новых людей Дино, – Славко Петков, наш страж из милиции…

Мы пожали ему руку.

– Миляна Илиева, – обратил наше внимание он на женщину лет сорока. – Юрисконсульт, знаток зарубежных дел. Оба бывали в Москве, учились там на курсах…

Смущение прошло после первой рюмки, точнее, бокала из хорошей поливной керамики, и вина из таких же глиняных плоских кубышек с затейливым узором. Как ни сдерживали мы себя, но голод – не тетка, и мы дружно заработали ножами и вилками. Тем более, что было, мягко говоря, чем «перекусить»: жареное, вареное, вяленое мясо, розовое сало, острая капуста с перцем, душистые помидоры, вареные бобы, ломти еще теплого хлеба… В крынках – сок и что-то напоминающее квас.

Среди емкостей с вином одиноко стояла обычная бутылка темного стекла. На яркой этикетке – названия на двух языках: болгарском и латинскими буквами.

Увидев наш взгляд на эту таинственную бутылку, Христо торжественно сказал:

– Это вино «Калиакрия» – наше золото. Всего пять тысяч бутылок готовим мы его… И все – за рубеж… Особая марка из особого винограда, растущего на особой земле…

Так мы узнали, что белое вино «Калиакрия» шло в Европу на уровне лучших французских вин. И получалось это чудо здесь потому, что его виноградная лоза имела тысячелетнюю историю и произрастала на стыке трех сред – особой земли, моря и смеси горного и степного воздуха.

Деловая часть беседы началась с моего рассказа. Я вкратце поведал о событиях с Рыжебородым, обосновал необходимость побега и желание добраться до России, минуя Украину. Естественно, обратился с вопросом о легализации нашего пребывания в Болгарии. На последний вопрос ответил милиционер Славко.

– Я еще не видел ваши документы, но если это паспорта, то у нас действуют еще старые законы, когда советские приезжали в Болгарию без особых виз…

Дино протянул ему пачку наших документов и сказал:

– Я также не заглядывал в них. Посмотри, Славко…

И произнес он это таким тоном, что, если и были у нас сомнения в этом щепетильном вопросе, то они немедленно отпали. Бумаги оказались в порядке, и страж порядка сообщил, что он сегодня же составит рапорт для своего руководства, сделает копии с нужных документов и отправит их в Варну. Такую же общую справку он попросил подготовить за подписью троих – Дино, Христо, Коли, которые первыми встретили нас. Те согласно замотали головой.

Миляна-юрист пока молчала, но так же просмотрела документы и сказала:

– За въезд нужно платить пошлину. Это, я думаю мы сделаем все вместе… Но, – переглянулась она с присутствующими.

Я понял это так: проживание, передвижение по стране, отъезд в Россию требует средств.

– А можно обменять русские рубли на местные? – спросил я.

Наши новые друзья переглянулись и согласно замотали головой из стороны в сторону, что по-болгарски означает «да». Правда, Миляна заметила, что ранее удобная для них валюта – рубли, сейчас стремительно теряет в весе. Быстро нашелся Славко, который предложил сдать рубли в банк, уже завтра (так оно и случилось, и за свои кровные я получил полугодовую зарплату Славко).

– Дино, друзья, помогите продать нашу яхту? Документы вы, Славко и Миляна, видели – они в порядке?

Дино задумался и обратился к Коле:

– Может быть, кто-то из твоих молодых моряков выбился в богатенькие… После, – замялся Дино, – роспуска социалистических хозяйств?

Так случилось, но часа через два многие проблемы по нашим делам были или решены, или могли быть решенными в ближайшие дни. И вот мы все трое оказались в чистых беленых, как у моего деда в Феодосии, комнатах – с постелями, прибранными цветными одеялами и расшитыми подушками, груботкаными дорожками на полу.

В углу стояли табуретки с медными тазиками и кувшинами, а на столике – глиняные кувшинчики с чистой водой для питья, тщательно укрытые вышитым рушником. В комнатах – ничего больше: ни портрета, ни картинки, разве что глиняная вазочка с розочкой – этим символом Болгарской земли, где в изобилии изготовляется розовое масло для женской красоты, распространяемое в Европе и по всему миру.

Через минуту мы оказались во власти сна – глубокого, дающего силы и поднимающего настроение. Мы не слышали, как к нам зашли и оставили на лавке нашу одежду, выстиранную и выглаженную. И обувь с толстыми шерстяными носками местной цветной вязки.

* * *

Но сон, сделав свое доброе дело, вернул меня к заботам. Когда проснулся, подумалось о том, что нужно не только надеяться на доброе отношение к нам Дино и его друзей, но и на свои силы. Ведь тогда я еще не знал – могу ли обменять деньги? Обмен денег, продажа яхты – это могло затянуться на месяцы…

Конечно, сон пропал, уступив место заботам о будущем. Решил ребят не будить, умылся, переоделся в свое, вышел во двор и пошел искать Христо. Надеялся увидеть его в кабинете. Он оказался на месте, нещадно дымя трубкой на изогнутом чубуке. Правда, табак был хорош – душист, чем, собственно, и понравился мне, некурящему, но охотно терпящему «хороший» дым. Об этой своей особенности натуры я и поведал Христо, призывая его к разговору.

Христо меня встретил радостно, пошел навстречу, обнял, прижал к себе, потерся щекой о мою с небритой щетиной щекой.

– Садись, друже, вот чай… Говори, если хочешь, а то помолчим вместе… Сейчас крикну Дино – он рядом, в другом крыле управы…

Через минуты две появился Дино и, как и Христо, по-братски снова обнял меня.

– Дино, Христо, друзья, спасибо вам. Давно такого тепла не принимала моя шестидесятилетняя душа… Спасибо…

Так и стояли мы, трое, похлопывая по спине друг друга. И не скрывали скупых мужских слез – не от горя, но от радости: новые болгарские друзья давали ее мне, а я ее принимал.

– Дино и Христо, хотел бы я разыскать одного моего знакомого по Москве. Несколько раз виделись у общих друзей… Он здесь, в Софии, на телевидении… Говорил, что ведет программу…

– Имя, Максим, помнишь? – спросил Христо. – Ведь ваш побег в шторм был неожиданным… Есть ли у тебя его имя в записной книжке?

– Да я и так помню… Имя Стоян, яркое и запоминающееся имя. Ваши имена, попав однажды в голову, остаются там и звучат, как стихи…

– А фамилия? – уточнил Дино.

– Это еще проще: она одна с вашим вождем, Георгием Димитровым… Стоян Димитров!

– Ну если на телевидении Димитровых меньше ста, то мы его найдем… Ведь это имя не только хорошо известное у нас, но и самое популярное… Как у вас – Иванов…

Они весело засмеялись и окончательно заявили:

– Найдем, из-под земли достанем… Правда, это может быть наш Юрий Синкевич?! – обратился Христо к Дино.

Меня как током ударило: ведь что-то Стоян говорил мне о путешествиях? И я спросил:

– Как называется ваша программа?

– «По дорогам мира», – ответил Христо. – Мои ребятишки любят эту программу… А как твои внуки, Дино?

Дино изо всех сил замотал головой, в знак согласия, конечно:

– Завтра же разыщем его, Максим…

В таком приподнятом состоянии я разбудил ребят, но про Стояна ничего не стал им говорить, боясь разочаровать, – ведь его могло и не быть в Софии в эти дни.

Часа через два мы вместе, стоя на причале, увидели последние проблески дня, и черная южная ночь погрузила все в темень. Чуть угадывались на воде контуры нашей яхты, да по городку расползлись слабые огни фонарей на перекрестках улочек, поблескивая пятнами света на булыжных мостовых. Затихли птицы, затих городок… Еще с вечера мы попросили наших добрых хозяев не беспокоиться об ужине и завтраке и оставить еду в комнатах. Потому утром, опять не разбудив ребят, вышел часов в пять – не смог спать из-за забот и интереса ко всему новому.

Море снова горело золотом, и яхта на этом фоне плыла в невесомости. Блики резали глаза. Но на причале уже кипела работа, суетились моряки, готовя суденышки к выходу в море. Одна шхуна подняла паруса, но в этом безветрии отходила от стенки пристани на моторе. И звук его работы задавал такт всему вокруг. Незнакомые люди кивали и здоровались со мной. Некоторые снимали шляпы и кепки – это кто постарше – таков был знак уважения к новому для них человеку.

Первые шаги мои были к площади с церковью. Меня еще с детства тянуло к любым архитектурным проявлениям в деревне и городках, где я жил с отцом-геологом. И естественно, я не мог проходить мимо церквей. И что любопытно, этот интерес к церкви и церковной службе не раз играл за рубежом важную роль в моей тревожной профессии.

Прошел я к площади по узким улочкам с весьма характерной особенностью строения их домов. Дома прямо-таки нависали над головой – второй этаж выделялся над первым, но не балконом, что было бы естественным. Это были полноценные комнаты с оконцами либо застекленные терраски. Выдающийся над улочкой потолок-пол подпирали изогнутые грубой выделки толстые брусья, от чего в домах и по горизонтали, и по вертикали создавалось чувство определенного ритма. Уже позднее в других болгарских городах и больших деревнях я видел дома такой конструкции не только в два этажа, но и в три.

Все вокруг было чистым, промытым последним штормовым дождем и продутым свежим ветерком с моря. Людей видно не было – они или уже были при деле, или еще не встали. Их я встретил через час с небольшим. Они шли по булыжнику своего древнего городка, не торопясь, причем не было видно ни одного угрюмого лица. Позднее с гомоном пронеслись дети, которые перекали площадь и втягивались в улочку, в конце которой виднелась школа. Из-под распахнутых курточек выглядывали белые рубашки и концы трехцветных галстуков – уж не пионеры ли они, думалось мне.