Текст книги "Атлантида, унесенная временем"

По следам «птенцов гнезда Петрова»

– Я не простил бы себе, если лишил вас визита в это уникальное место… Почему? Поймете сами, слов у меня нет, чтобы это описать… Единственно, что об этом загадочном месте он говорил: «там Русью пахнет» и «этот фьорд – весьма необычное явление в средиземноморской береговой полосе».

Что же позволило согласиться всем нам с новой задумкой Бриса? Конечно, не столько фьорд, сколько история этой бухты, связь с которой для русских началась еще при Петре I.

– Эта бухта, – увлеченно говорил Брис, – памятна не только дружеским общением ее населения с русскими моряками, но и необыкновенным фактом: два года фьордом и его бухтой владела Россия! Вла-де-л-аааа…

– Не здесь ли обучал Петр Великий русских моряков мореходному мастерству? – уточнил Стоян.

– Вот именно! – воскликнул Брис. – Здесь закладывались знания в головы русских людей, которые радели за наш флот с самых первых лет его существования…

– Почитать бы что-нибудь на эту тему! – чуть ли не зевнув, высказалась Ольга.

– Тёто матэ кудасайи, – отразил удар Брис, вскочил со своего места и, нырнув в кают-кампанию, вынырнул оттуда со стопкой книг, брошюр и проспектов. – Я захватил с острова Занд кое-что об этом фьорде и передаю эти книги Максиму и Ольге, нашему архивариусу… Читайте на здоровье…

Такая оперативность Бриса меня просто потрясла, о чем я поторопился ему сказать. И получил в ответ мою же присказку: «Мухтар постарался…». Еще я перевел всем присутствующим непонятное восклицание Бриса, кстати, с японского – «одну минуточку».

Мы ведь с ним в Стране восходящего солнца кое-чем занимались… Но, бросив друг на друга взгляд, мы поняли без слов – нам воспоминание о Японии более чем приятно, а всем знать о наших похождениях там ни к чему!

Потупив взор, чтобы никто пока не претендовал на полученный дар, я прошел в кают-компанию и засел за просмотр этого бумажного богатства. Книга, объемная брошюра и обширный проспект давали отличное представление о месте, куда мы шли.

Действительно, это была чуть ли не единственная заморская территория России на юге Европы. Решение мое было простое: книга – в первую очередь, мне, а остальное – коллегам.

Начало положила нетерпеливая Ольга, заглядывая в каюту и выразительно посматривая на богатство. И она первой получила во владение на пару часов один из проспектов.

Шлюп резво шел с креном то на один, то на другой борт, лавируя вдоль основного курса галсами. Когда возникала необходимость сменить галс, раздавалась команда от штурвала: «К повороту!». В этот момент все замирали и сосредотачивали свое внимание на тех, кто участвовал в этом маневре. А лавировать приходилось между множеством островов и при расхождении со встречными судами.

И чуть ли не на каждом острове или островке нам открывался очередной маяк. Расцвеченные широкими горизонтальными полосами, они хорошо вписывались в зеленый фон островов и далекого, затянутого голубизной берега. Влад на примере этих маяков продолжал учить Ольгу брать пеленг и определять место шлюпа на карте. Собственно, учить ее было уже нечему, но зато Влад часами был рядом с ней.

На третий день, когда берег проявился на горизонте неширокой темной полоской, Гор уверенно повернул шлюп к берегу, и, казалось, мы идем прямо на встававшую перед нами каменную стену без надежды найти кусочек пологой земли. И только подойдя ближе на пару миль, удалось рассмотреть уже невооруженным глазом своеобразную «щель» в ней.

Это был вход в фьорд.

Единственный на юге Европы фьорд, известный как Бока Которская. Получил свое название по самому крупном городу в нем – Котору.

– «Бока» означает «бухта», – пояснила Ольга, уже крепко сдружившаяся с Ридой и чуть ли не ежеминутно получавшая от нее разъяснения на массу вопросов, интересовавших нашу милую «торопыгу».

– Адриатическое море перед бухтой самое широкое. Больше 100 миль…

Мы входили в фьорд через врезавшиеся в глубь берега четыре красивых залива, два из которых составляли внешнюю часть бухты, и два – внутреннюю.

А пока, сидя на планшире кокпита, вела рассказ о Боке Ольга. Она говорила о том, что с севера и запада Боку защищают от ветров горы, и что потому климат здесь весьма мягкий.

– Вы послушайте только, люди, – обращалась она ко всем, кто мог ее слышать, – Бока – это уникальный по красоте, роскоши и рельефу природы уголок Балкан… Заселили ее давным-давно, благо флора и фауна способствовали этому…

Географическая справка. Забегая вперед, скажу, что удалось найти карту Эгейского моря, копию с какого-то более древнего оригинала. На ней, наряду с островами, существующим и сегодня, обозначены многочисленные земли, отсутствующие в наше время. По мнению ряда исследователей, эта карта показывает положение региона до прорыва Атлантики в Средиземное море. Согласно древнегреческому историку Плинию, тогда существовала суша, соединявшая Кипр с Азией.

Появление фьорда связывают с катастрофой океанского значения. Считается, что из-за подъема воды океана произошел очередной прорыв морской воды в Средиземное море, уровень которого был значительно ниже (1450 лет до н. э.). Многие земли оказались затопленными внезапно, а население по всему побережью почти полностью погибло.

Высокие горы (1300, 1700, 1900 метров) не позволили морю углубиться дальше, чем на 40 километров. Так образовалась береговая линия Которского залива протяженностью по всем берегам и узким проходам до 100 километров.

На Аравийском полуострове пролив Баб-эль-Мандебский («Ворота слез») по преданию назван так в память о великом землетрясении, в результате которого произошел разрыв Азии и Африки, появилось Красное море. И опять множество людей погибло.

(Итак, снова: наводнение и землетрясение?!)

А Ольга все вещала:

– … Бока знаменита историей народов, живших на этих местах тысячи лет… Ее мореплаватели известны всему миру, здесь масса архитектурных памятников…

Ольга прервалась и сообщила:

– А вот и о нас, русских. Оказывается, Бока была тесно связана с русскими моряками со времен Петра I, как и c революционными традициями…

Ольга замолчала – мы входили в Боку через узкий проход между материком и полуостровом шириной в три километра. Рида без шпаргалки указала на открывшийся впереди островок.

– Это сторожевой пост Мамула на пути от морского простора в глубь заливов… После его захвата первым грабили город Херцегнови, его именем названа эта часть залива…

Древняя Бока. С древнейших времен на землях Боки селились иллирийцы, и владели они краем до II века нашей эры. Затем Иллирийское государство оказалось покоренным римлянами, и бухта стала их ценной добычей. Хорошо или плохо, но пять веков римского господства привели к изменению национального состава населения – ее заселили романизированные иллирийцы, исповедующие христианство.

После раздела Римской империи с конца IV века хозяином бухты стала Византия. Это было время V–VII веков, когда земли Адриатики заселялись славянами. А сама славянизация края способствовала тому, что в ХII-ХV веках Бока вошла в Сербское государство.

Особый отпечаток на развитие Боки наложило владение местными землями Венецией. Четыре века, из которых два последних, – это расцвет края, в частности, в мореплавания. Но Венецианская республика пала, и в фьорд пришла Австрия (1797–1918). Правда, было два перерыва: в 1806–1807 Бока находилась под покровительством России, и в 1807–1812 годы ее оккупировали французы. …

…Мы задирали головы и видели в узком пространстве между высоких скал голубое небо, яркость которого усиливалась так же, как если смотреть на белый свет из глубины темного подвала. Серо-голубые стены фьорда и картинно разбросанная зелень на их неровностях – это выглядело завораживающим зрелищем. И так – на сотни метров в высоту и на километры вглубь проливов.

Наконец, мы вошли в самый большой залив – Тиванский. Его простор и глубина позволяют стоять на якоре множеству судов – с механической тягой и парусных.

Управляемый твердой рукой капитана Гора шлюп под мотором пересек рейд местного флота и медленно вошел в самый узкий проход. Рида указала на два противоположных каменных берега и сказала:

– Ширина пролива – 350 метров и длина – 2300… Здесь в старые времена поперек этой узости ставили железную цепь… Вы можете видеть массивные кольца ее крепления к скалам… Цепь защищала город в глубине залива от пиратов…

Мы искали кольца, и первой увидела их Ольга, закричав:

– Вон одно из них на левом берегу… Мы от него ближе… А размер? Целый метр, наверное?

– Ты права, Оля, ровно метр и толщиной в двадцать сантиметров, – уточнила Рида. – Сама эта протока по сей день называется Вериге, что означает «цепь»!

– А у нас, по-русски, вериги – это цепи на блаженных… В старые времена, – задумчиво сказала Ольга, повернулась к Стояну и спросила, – А как у вас, по-болгарски?

– Да так же, Оля, «вериг», и еще чисто по-русски – «цепа»…

Через этот пролив мы вошли в следующий залив с городом Рисан – самую северную точку бухты Бока. Шлюп сделал маневр и встал на другой стороне прохода Вериге – у городка Пераст.

Якорь отдали, и он круто ушел в лазурную глубину, образовав круги на тихой воде. С мачты спустили греческий флаг, под которым плавал наш шлюп, и, когда по флотским правилам переносили его на корму, с берега раздался пушечный выстрел – знак приветствия нашему прибытию в Боку. По рации приветствие дублировалось трижды… на трех языках: греческом, русском и болгарском.

Влад удивился, откуда на берегу узнали о трех национальностях нашего шлюпа?

– Вроде никто по рации не сообщал, – усомнился он, и вдруг догадался. – Флажки… На вантах… Еще два – российский и болгарский… Так, по велению судьбы и настоянию Бриса, наш шлюп «Аквариус» оказался в славном городе римских патрициев, венецианских дожей, славянских судостроителей и моряков, знаменитых капитанов.

– Это город бокайской славы, друзья, – торжественно произнес Брис, – славы в ХVII – ХIХ веках!

От причала неторопливо отошел катер, и через десяток минут, не разгоняя волну, он пристал к борту шлюпа. Шаг в нашу сторону, и крепкий загорелый человек оказался в объятиях Бриса.

– От души приветствую тебя, Брис, и твоих шестерых друзей в нашей обители…

– Капитан Марко, – с радушием и искренностью крепыш жал нам руки.

А рядом сиял Брис, радующийся и встрече со своим старым другом, и нашему изумлению этим творением природы, и еще не познанным нами чудесам этого морского и горного царства.

Я все с возрастающим интересом смотрел на седого, явно морской косточки Марко, о котором минуту назад Брис шепнул мне, что он ведет свою родословную из девятого века. Еще бы, думал я, с девятым веком мне еще не приходилось встречаться…

Морская справка. В течение веков самые яркие страницы в истории края были написаны моряками Боки. Которский флот, старейший в Югославии, насчитывает двенадцать веков.

В документах 809 года упоминается об учебном заведении в Боке – «мореходной организации». В ХIV веке в городе Пераст развернула работу судостроительная верфь, а уже в 1517 году этот город фьорда имел 60 больших парусников только в Средиземном море. Весь следующий век, ХII, более 300 галер, каравелл и других судов которского флота плавало по всем морям, омывающим Европу.

…Сойдя на берег, Марко провел нас в каменной кладки дворик, сплошь увитый виноградной лозой, и попросил освежиться местным напитком.

На каменном столе стояло несколько кувшинов простой глиняной выделки и такие же высокие бокалы. Грешным делом я подумал, что придется начинать встречу с вина. И даже успел удивиться отсутствию закуски? Но… Напитки?! Это была какая-то смесь соков, ибо понять, из чего они состоят, никто из нас не мог – в общем, нектар! В глубине, метрах в двадцати, дворик заканчивался двухэтажным старинным зданием, на верхнем фронтоне которого виднелась рельефная дата: 1637.

Возвратился Марко и пояснил, что мы находимся во дворе мореходной школы, учрежденной в начале ХVII века.

– Из ее стен вышли сотни выдающихся людей не только Боки, но и учившихся здесь приезжих из Сербии…

– Друзья, – торжественно воскликнул Брис, – в этой школе учился и преподавал морскую науку прапрапрадед Марко – капитан Марко Мартинович…

Чем ввел в смущение нашего хозяина; стараясь скрыть его, Марко решительно повел нас к зданию школы. Классы школы расширялись не этажами ввысь, а строениями в глубь. Поэтому вид его не был испорчен надстройками и достройками.

Марко предупредил, что слушатели школы сейчас на морской практике с программой «штормовые условия». Встряла Ольга:

– А если шторма не будет? В море?

– Будет, в это время года обязательно будут! – уверенно заявил Марко, как будто расписание погоды составлял он сам.

Не знаю, как остальные, а я почему-то поверил, что шторма будут. И вот мы в навигационном классе. Первое, что бросилось в глаза, – это необычный парадный портрет Петра Великого: в морском мундире. А под ним – список первых русских выпускников школы. Тексты были на двух языках: сербском и русском.

Полукругом стояли мы, и торжественность проникала в наши души, пока Марко зачитывал список по-русски:

– Они в Пераст прибыли из Венеции на паруснике моего прадеда… Все они – из знатных семей и отобраны были на учебу флотским делам лично вашим Петром Великим. Вот их имена…

И мы услышали имена, столь знакомые среди окружения нашего прогрессивно мыслящего царя, радетеля Земли Русской, и его последователей:

Князья – Борис Иванович Куракин, пасынок царя; братья Голицыны – Петр, Дмитрий и Федор;

Андрей Ивановичи Репнин.

Бояре – Авраам Федорович Лопухин, брат царицы Московской; Владимир Шереметьев; Никита Иванович Бутурлин; Михаил Матюшин…

Перечислив всех, Марко заметил:

– Всего – семнадцать… И это при том, что в школе училось менее двадцати юношей своих, венецианских! Ваш царь и наш друг умел вершить дела с размахом!

– Сколько времени их обучали? Наших, русских? – спросила Ольга.

– Восемнадцать месяцев… Теория сочеталась с морской практикой… Они плавали по Адриатическому, Ионическому, Эгейскому и всему Средиземному морю…

– Действительно ли Петр Первый ввел вашу программу в свою «навигацкую школу» в Москве и затем в Петербурге? – поинтересовался Влад.

– Да, это так. Когда я был в вашем чудесном городе на Неве – Ленинграде, то видел список предметов и время на практику: где, сколько и на каких морях… Список поименный…

Мы немного помолчали, всматриваясь в список будущих флотоводцев, судостроителей и политических деятелей нашего Отечества с благоговением и гордостью.

– После окончания учебы мой прадед доставил на паруснике русских в Венецию и представил своих учеников Сенату Венецианских Дожей… И в торжественной обстановке каждому выпускнику был вручен диплом…

Вмешался Брис, указав на экспонат на стене рядом со списком выпускников:

– Это подлинный диплом того времени?

– Этот диплом – наша ценная реликвия, – пояснил Марко. – Его начальник вашего Военно-Морского музея в Ленинграде вручил мне для музея нашей школы в 1990 году…

Я обратил внимание, что дата диплома и дата визита Марко в Питер «совпадают»… с разницей в два столетия.

– Вы верно обратили внимание, – поймав мой взгляд, сказал Марко. – Этот диплом мне передали к трехсотлетию первого выпуска русских моряков из нашей школы…

Марко обвел нас спокойным взглядом и продолжил рассказ:

– Три знаменательных даты вписаны в историю наших отношений с Россией… Хотя их было немало, но эти…

Снова обвел Марко нас взглядом.

– Они первые: 1687, 1688 и 1690… Первая дата – это обращение Петра Великого к Сенату Венеции с просьбой «принять и обучить морскому делу нескольких молодых людей из князей и бояр…». И венецианские дожи обучить будущих капитанов нового русского флота поручили…

– … поручили твоему прадеду Марко Мартиновичу – известному морскому капитану, судостроителю, математику и педагогу… И первым «крещением» будущих русских слушателей школы стал переход сюда на паруснике твоего прадеда, – закончил Брис рассказ Марко, с удовольствием прервав его вовсе не грубым образом.

Марко, гордый и строгих правил человек, смутился и с чувством пожал руку Брису, обнял его. Но Бриса уже нельзя было остановить:

– За успешное обучение русских моряков Сенат Венеции наградил капитана Мартиновича пожизненной пенсией… Что еще? Капитан был ровесником Петра Великого и дожил до 1716 года… Он подготовил несколько групп наших моряков…

На стенах и в добротно сработанных витринах явно старинной выделки класса-музея мы рассматривали старинные карты, навигационные инструменты всех времен, атрибуты одежды и знаки различий, среди которых русские военные реликвии. Под сводчатым потолком на беленом фоне размещались парусные суда от египетских галер до ХХ столетия. Проходя по коридорам школы, выглядевшей большим музеем, мы обратили внимание на старинную картину, как оказалось, неизвестного художника. Но… на ней были изображены занятия в школе русских учеников. Причем на картине можно было прочитать имена некоторых из них.

– Легенда гласит, – пояснил Марко, – что эту картину написал один из здесь изображенных. Он передал ее школе при одном обязательном условии: его имя не увяжут с картиной.

– И автора так и не нашли? – спросила Ольга.

– И да, и нет… Похоже, его вычислили… Правда, только лет двадцать назад, – сказал Марко.

– Но как? – чуть ли не одновременно спросили мы.

– По почерку на картине… Ведь там, прямо на картине, у каждого лица было указано его имя… Было – потому, что некоторые их них исчезли от времени… Видимо, были плохо прописаны… Но помог рентген, и надписи восстановили, а затем направили в Ленинград в музей флота… Знакомый мне начальник музея и еще одна милая сотрудница подписи сравнили с почерками выпускников – их рукописными заметками… И автора нашли…

– Кто он, Марко? – не выдержала Ольга.

– Голицын!

– Но их трое братьев? Который?

– Младший, Федор, экспертиза точная. Я уверен – это он оставил нам такую память…

От удовольствия, что услышал такой рассказ, Стоян хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Знай моряков, виват Марко, виват школа, виват славяне…

И мы дружно захлопали и Марко, и себе.

А ставшая вдруг задумчивой Ольга снова озадачила Марко вопросом:

– Значит, это не случайно, что диплом выпускника того времени выписан на имя одного из братьев князей Голицыных? На Федора?

Она не просмотрела этот факт, а мы… В общем, прохлопали.

Марко коротко пояснил значение остальных двух: приезд будущих моряков состоялся в 1788, а отъезд на родину – в 1790 годах…

Меня прояснило:

– Но ведь дата создания русского флота – 1796? Значит, русские моряки обучались здесь за несколько лет до официальной даты – победы русского галерного флота над шведами при Гангуте?!

Россия в жизни Бока. Профессиональный военный моряк и большую часть жизни профи по линии спецслужб, тем не менее, я трепетно интересовался историей нашего флота.

Когда праздновали в 1996 году трехсотлетие флота – Русского, Российского, Советского и снова Российского – мне, как ветерану флота, вручили памятную медаль, памятную грамоту за подписью мэра Москвы Михаила Лужкова и от его имени замечательную книгу о флоте.

Просматривая ее уже после возвращения из «похода за Атлантидой», я не обнаружил ни слова о заботах Петра I в обучении моряков по договору с Венецианской республикой! Ни слова!

И потому считаю нужным сказать несколько шире о замечательном деловом сотрудничестве славянского города Пераста с Россией от времен Петра Великого до середины восьмидесятых годов прошедшего, ХХ, века.

Город морской славы, бокайская Пераста – один из городов Сербской земли, свято дружившей с Россией Петра Великого, его женой Екатериной и Екатериной Великой, еще до революции, так и после нее, в военную годину борьбы с фашизмом и в послевоенное время при Иосипе Броз Тито.

В основу следующего рассказа по истории залива положены воспоминания ветерана Великой Отечественной войны Юрия Лукшина. Он, будучи политруком батальона морской пехоты флота, действовавшего в районе залива Бока в ноябре 1944 года, стал почетным гражданином города Пераста.

Начну с меткого высказывания русского и советского историка Дмитрия Харитоновича:

«В реальности существуют люди… Нет политической истории, есть история людей. Нет экономической истории, есть история людей, что-то производящих и обменивающих. Нет истории городов, есть история горожан…».

Указанное выше, – это про горожан Перасты. О них пойдет рассказ. Знаменитый адмирал Матия Змаевич (1680–1735), сын перастского капитана, судовладельца и председателя общины. Выпускник мореходной школы. Служил в венецианском и русском флоте.

В 1710 году был приглашен Петром Толстым, русским посланником и соратником Петра I, на службу в российский флот и провел подготовку к службе «царю и отчеству» в посольстве в турецком Константинополе. В 1712 году был лично проэкзаменован русским царем и именным указом принят во флот: «Объявляем сим патентом нашим сbм, кому о том ведати подлежит, что пожаловали мы Матвея Змаевича, который в службе в морском флоте с 1712 года, и повелеваем ему быть в капитанах-командорах».

В Петербурге Матия-Матвей принял отряд галер, участвовал в битве против шведов при Гангуте (первая морская и победная битва)? и в 1719 году ему присвоено звание контр-адмирал. После окончания Северной войны со Швецией становится вице-адмиралом. С 1721 года – член Адмиралатей-коллегии и руководил строительством галерной гавани в городе на Неве. «За флотоводческие способности, отвагу и бесстрашие» Петр I наградил его золотой медалью и орденом.

После смерти Петра I командовал галерным флотом и был назначен комендантом Петербургского порта. В этом же году вдова императора Петра Великого, Екатерина I? произвела его в полные адмиралы и наградила орденом Александра Невского.

В музее города Перасты, как драгоценную реликвию, сохраняют адмиральский флаг русского флота, который был подарен императором Змаевичу. А рядом – шведский флаг с судна, взятого в плен галерами под командованием Матия Змаевича.

И другие граждане Перасты на службе России.

Матия Мелада, математик, строитель портов и причалов, участник создания русского флота.

Шиме Мазарович – посол России в Персии.

Три брата Ивеличей – Марко, Семион и Ивелия, генералы в русско-турецких войнах. Марко стал графом и сенатором, отличился в русско-турецких войнах 1768–1774 и 1787–1791 годов.

Сын Марко, Ивелич Петр – участник войн со Швецией (1808–1809). В 1812 году в звании генерал-майора командовал пехотной бригадой в армии Барклая-де-Толли. Ранен в Бородинской битве. Его портрет помещен в Эрмитаже в Галерее Славы среди 332 портретов героев Отечественной войны 1812 года.

Петр Смекия, капитан судна «Королевский лев», первым из жителей Адриатики вошел в 1740 году в Балтийское море и установил связь с его русскими портами…

…Марко предложил отведать кухню того времени, петровского, когда первые русские прибыли в Перасту. Стол был накрыт в комнате с низкими сводами и видом на проход в самый узкий пролив.

Подали квашеную капусту, рыбу холодного и горячего копчения, из овощей – помидоры и разные солености, что-то острое, но пряно приятное. И еще – холодный свекольник с большим куском телятины. Украшением стола стал деревянный полубочонок с квасом, который разливали деревянным расписным ковшом.

Марко обратил наше внимание на ковш, сказав:

– Это не ковш, а экспонат того времени…

В этот момент ковш находился в руках Ольги, и та чуть его не уронила, осторожно и демонстративно положила ковш на стол и прямо-таки по-детски спрятала руки за спину. Естественно, мы все от души и по-доброму посмеялись – и вместе с нами наша забавница Ольга.

Напитки, как мы подумали, – только старые, но оказалось, что старые бутылки, а в них молодое, годичной выдержки вино. Одна из бутылок похожа на экспонат – на ней виден был отлитый в стекле российский герб, двуглавый орел. Причем по форме, размеру и устройству для навинчивания пробки, все это походило на пивную бутылку, возможно, из ХIХ века.

Так оно и оказалось: будущие русские моряки обучались парусному делу, и в середине века в их руках были эти бутылки. Привозили их сюда и оставляли. Теперь это был экспонат.

Я обратил внимание на такую бутылку потому, что имел с ней дело в своем домашнем музее. Речь идет о пробке – она имеет резьбу не витую, а кольцевую и параллельную. Витков шесть. Тогда вопрос: из чего делали пробку? Сургуч? Дорого. Пробковое дерево – еще дороже.

И я, рассказав присутствующим о своем интересе к бутылке, спросил Марко:

– Сохранилась ли пробка?

Пока ходили за пробкой (а она, оказывается, нашлась!), я сказал, что она должна быть сделана из липы:

– Так я думаю. Ее легче всего распарить и насадить на горлышко…

Спорный вопрос разрешился именно в мою пользу – липу мы признали сами, а к концу трехдневного пребывания в бухте об этом факте нам сообщили специалисты из Перасты. …

Экспертом по блюдам выступила Ольга, точнее – с сомнением, что это все можно съесть.

– За один раз, конечно, – уточнила она.

А Марко с улыбкой подтвердил ее сомнения:

– Конечно, нет. Но… это образцы еды того времени… Чаще всего выбор был из этого богатства… Вот что было на столе всегда – это каши: пшенная, гречневая, перловая, ячневая… Такова была просьба молодых ребят из России… И их поговорка, «щи да каша – пища наша», бытует в нашей бухте по сей день… Кстати, каша с тех пор стала обязательной едой всех, кто пришел учиться в мореходную школу после русских ребят!

До вечера мы оставались одни в пустом здании школы. Каждому предоставили по комнатке размером по четыре квадратных метра – покрытый толстой дерюжкой с узорами топчан-диван с валиками, резной столик, полочки и в нише что-то вроде шкафчика для одежды. На стене – пара очень старых гравюр с парусниками. Пара тазиков для умывания и большой стеклянный кувшин для питьевой воды. И еще… ночной горшок под топчаном. Правда, в конце коридора нам показали гальюн вполне европейского типа.

В комнатах, по-морскому кубриках, мы обратили внимание на рисунки в простеньких рамках с одноцветной раскраской. Сюжеты были любопытными. Пояснение было интригующим, но, чтобы лучше понять особенности обучения и быта в мореходной школе, возвратимся к навигационным классам.

Взгляд в старину. Несколько столетий вырабатывалась в школе система обучения. И одним из основных занятий была навигационная практика в классах и в море. Еще в музее было обращено внимание на старые и относительно новые навигационные карты, испещренные линиями прокладки курсов.

И совсем, казалось бы, некстати, – надписями на разных языках. Правда, русских изречений не было – карты были столетней давности, когда наши гардемарины уже в эту школу не наведывались. У нас была своя и школа, и морской корпус.

В переводе с английского можно был понять: «Боцман, как попугай, знает всего десять ругательных слов». Или: «Настоящий моряк родился со штурманской линейкой в руках»…

Так вот, в отношении сюжетов рисунков. Местами преобладала явно российская тематика: Петр I, Андреевский флаг, русские матросы-солдаты; полупиратского вида моряк в схватке на борту турецкого корабля; сражения на берегу моря под русским гвардейским знаменем морской пехоты явно с признаками времени войны с французами…

Я обратился к Марко, указав на рисунки, и тот пояснил, что это наброски одного из выпускников школы еще во второй половине девятнадцатого века.

– Это наброски будущего морехода-ученого… По просьбе руководства школы он оставил ей свой «исторический архив»… в рисунках…

– Он стал историком? – спросила Ольга.

– И да, и нет. Он путешествовал в Полинезию и встречался там с вашим знаменитым ученым Миклухо-Маклаем… Который, кстати, хорошо рисовал…

– А рисунки? Почему по истории? – не унималась Ольга.

– Рисовал он быстро, часто штрихами и одной-двумя красками… И однажды принес вместо описания исторического события словами серию рисунков с «историческими» подписями к ним…

– И ему разрешили изучать историю таким образом? – догадалась Ольга.

– Да, в рисунках и текстах к ним, – подтвердил Марко.

– Значит, рисунки в комнатах – это подлинники? – уточнил Стоян.

– Вообще-то нет. Его рисунки были мелкими. И сначала так и было, – пояснил Марко. – Но уже лет двадцать назад, когда появились цветные ксероксы, мы сделали качественные копии и разместили их в кубриках моряков…

И я рискнул попросить Марко сделать серию из «русской жизни» для нас. Марко немедленно дал распоряжение, и из Бока мы увозили копии исторических рисунков девятнадцатого века.

Вечер опять принес нам много любопытного – Марко пригласил нас пройтись на особом катере, который оказался в Перасте после прихода в бухту русской эскадр из Крыма в 19-м году. Это был экспонат трагедии Черноморского флота во времена далекой Гражданской войны. Тогда один из броненосных крейсеров оставил здесь катер для ремонта…

Когда я увидел этот катер, то сердце мое вздрогнуло. Это был, без сомнения, катер 1914 или около того года. Летом пятьдесят третьего года такой же катер принял меня и моих однокурсников на свой борт на Неве возле военно-морского училища, прообразом которого была навигацкая школа Петра I Москве и Петербурге. Я тогда был второкурсником училища инженеров оружия нашего флота.

На флоте катер прозвали самоваром за его до блеска начищенную медную высокую трубу. Он принадлежал флагману Балтийского флота, линкору «Октябрьская революция», куда он нас и доставил, пройдя поперек Маркизовой лужи (Финского залива) между городом и Кронштадтом.

И вот теперь! Это была встреча со старым другом, из семьи которого, думается, сохранился только он один. Содержали его в отличном состоянии. И когда он пошел ко входу в узкий залив, стало понятным, почему именно на таком тихоходе мы оказались – он шел, не нарушая спокойной водной глади, и не нагонял волну от берега до берега. Его тихий ход стал главным его достоинством.

Над голубой гладью узкого залива нависали грозные скалы, и между ними виднелась полоска неба. Залив производил впечатление зажатого скалами озера, с разместившимся в глубине городом Котор. Кроме воды, город ограничивает большая гора, отроги других гор и еще массивная и хорошо сохранившаяся крепостная стена времен римлян.

– Длина ее, – говорил Марко, – более четырех километров, а высота – 20 метров, ширина – 10… В старые времена это было достойное оборонительное сооружение, не раз выдерживавшее осаду…

Издалека – стена как стена, но только вблизи мы почувствовали ее монументальность! А нам было с чем сравнить – с генуэзской крепостью в Судаке!

Сразу после выхода из узкого залива стал виден величавый кафедральный собор, возвышающийся над всеми остальными зданиями города. Я не выдержал и воскликнул: