Текст книги "Атлантида, унесенная временем"

– Здесь почти все – памятники… И во всех домах жизнь продолжается. Тридцать зданий – совсем старички, им по сто пятьдесят лет. Они сфотографированы и документированы. В основном это – деревянные дома…

– Строили их народные мастера? – спросила Ольга.

– Просто строившие их были талантливыми людьми, – как бы протестуя, что ее перебивают, довольно резко молвила Свобода.

– Значит, самоучки! – удовлетворенно буркнула Ольга.

А Свобода продолжала.

– Эта скала – часть местного ландшафта, а для города – целый район. И здесь прохладно, так как мы находимся на высоте более тысячи метров. Но, – указала Свобода на площадь в конце улицы, – лучше это почувствовать там.

Мы оказались в кофейне на крохотной площади с древними зданиями и признаками заботы о них.

Указав на крайний столик, Свобода сказала, что эта кофейня – ее постоянное место, и отсюда она открывает приезжим свой город. Мы молча крутили головами: справа от нас лепились разноцветные деревянные домики с высокими открытыми верандами. Эти веранды словно парили в воздухе над нижними этажами. Дальние дома утопали в молодой зелени – виднелись лишь красные черепичные крыши, да за ними вставали далекие горы. Слева журчала река, за рекой – тоже горы с густым хвойным лесом.

И умиротворяющая тишина…

Мы повернули головы на звук цокота копыт. На площадь въезжала повозка, высоко груженая хворостом. Паренек в ярко красной рубашке, ведя под уздцы низкорослую лошадку, сделал небольшой круг и остановился у кофейни. Видимо, его здесь хорошо знали – через минуту девчушка лет двенадцати вынесла ему глиняную кружку с ледяной водой, настолько она была запотевшей.

Свобода пояснила, что леса вокруг города чистые от бурелома. Зима суровая, а лес на дрова рубить нельзя, и потому сухостой собирают летом, но этот паренек начал заготовку дров с ранней весны.

– А кофе мы будем пить у меня дома, – решительно заявила Свобода. Выходя из кофейни, она потрепала парнишку по черным вихрам и, назвав его по имени, поблагодарила за раннюю очистку леса от хвороста. А тот, на секунду прильнув щекой к ее руке, видимо, за знак внимания к нему, как-то не по-детски, тихо произнес:

– Радость моему сердцу слова твои, Архитектор…

Свобода заметила, что возраст в Болгарии – святоуважаемое время для живущих людей. А этот парнишка Заслав – из очень древней и верной традициям семьи.

Несколько шагов от площади, и мы очутились в тесном лабиринте дворов. Прошли по зигзагообразной улочке шириной шага в три между каменными глухими заборами. Но и здесь она продолжила лекцию о старине города.

– Вот фасад, сохранился целиком, решетки деревянные. Каждый квартал – на холме. Речка журчит. И часто вот так здесь из века в век живет один род. А предметы, заборы, стены улиц, дома сделаны руками старого мастера. И все это и сегодня на месте, не потерявшее своего смысла в пользе людям…

Мы крутили головами, еле поспевая за пояснениями нашего влюбленного в свой отчий край гида. И вдруг ее окрик: «Стойте!».

– Эти стены двух соседей тянутся друг к другу, и в каждой стене с краю – по окошку. Как вы думаете – почему? Окошки для сплетен: соседка общается с соседкой…

Дом Свободы оказался весьма старым. Пересекая маленький дворик, утопавший в цветах, хозяйка повела нас на второй этаж. Под самой крышей – веранда с четырьмя дверьми: дом построен в виде креста. Такая конструкция сохранилась в самых старых здешних особняках. Внизу живут зимой, там и печка. На втором этаже – летние помещения. В главной комнате – сундук, старинный, с многовековой историей. В нем собраны вещи многих поколений предков – ковры-килимы, покрывала, разноцветные подушки из яркой парчи…

С гор повеяло мокрым снегом. И Влад, глубоко вздохнув запахи дома, с добрым чувством молвил:

– Пахнет старым деревом…

Уже потом, в Москве, готовя эти записки, я нашел заметки о визите в дом Свободы-Архитектора. Здесь были мысли, навеянные этим «случайным» визитом, с обобщениями, второпях набросанными на борту «Аквариуса».

Заметки автора. Прохлада древности… Мастер в этом доме отразил стиль своей жизни, психологию и экономику своего времени. И почему-то так случилось, что именно на дружеской болгарской земле вдруг прозреваешь: строя дом, человек оставляет на улице пред порогом кусочек свободной земли, места для «вежливости», чтобы можно было посторониться, пропустить телегу или соседа, горожанина, странника. И наконец, осознаешь: на окраине этого древнего города всему оставлено свое место – и чтобы на брусчатке после дождя грязи не было, и чтобы улицы стали ручейками в пору вешних вод, и чтобы порог твоего дома располагал к знакомству…

Уже приспособив эти заметки в текст рукописи, я вспомнил свое босоногое детство в Феодосии, куда на лето мы приезжали к деду. Там нас, пацанов, к морю выводила улочка у дома «певца моря» – великого художника Ивана Айвазовского. Улочка с брусчаткой имела небольшой уклон в сторону моря. Брусчатка?! Не потому ли она всегда была чистой и после дождя, и при ветре с гор или с моря?

В конце шестидесятых на улочку выходили три главных достопримечательности древнего города: дом-галерея-музей Айвазовского, краеведческий музей и музей-квартира Александра Грина, создателя романтической новеллы «Алые паруса» и целой страны ГринЛандии.

Редко бывал я в Феодосии после ухода деда из жизни, а он прожил девяносто два года и был однажды самым старым человеком в городе с двадцатью пятью веками истории. Где-то в конце семидесятых годов я «мою» улочку не узнал. И если овальные, полированные временем булыжники в прошлом жгли наши пятки, то теперь под ногами через подошвы обуви ноги чувствовали жар размягченного асфальта. И – мусор, который вместе с пылью ветер поднимал выше человеческого роста.

Так прелесть векового булыжника канула в вечность вместе с чистым горно-степным и морским воздухом.

…Стоян все чаще интриговал нас. Однажды он привел нас к бывшей площади Ленина, и мы спустились в подземный переход. Мы остановились в удивлении, словно попали в другие измерение: прекрасно сохранившаяся старинная кирпичная кладка, амфоры, статуи… Надписи поясняли, что при строительстве перехода найдены остатки древнего города Сердина, заложенного в XI веке до новой эры.

Как это было чудно, что слова были обращены непосредственно к пешеходам: мол, вы стоите на том уровне, на котором жил город тысячу пятьсот лет назад. А вот здесь предлагалось пройти через главные восточные ворота и идти мимо двух башен и крепостной стены, охранявших город до ХIV века.

И еще! При выходе современную плитку перехода сменили огромные плоские камни. Мы чуть было не прошли мимо, но замерли, когда Ольга воскликнула:

– Они стерты ногами тех самых древних горожан, римлян…

Уже наверху мы шли между внушительными административными зданиями и вдруг – котлован: раскопанная церковь Святого Георгия и вокруг фундаменты строений, следы улочек…

Из молчаливого созерцания нас вывел Стоян:

– Только археологи способны «расслоить эпохи» и показать, как, что и когда человеком было сделано. Не правда ли?

И он продолжил:

– Это снят еще один культурный слой… Но что важно, и это факт – София никогда не смещала своего центра. Ну, как в Москве – Кремль…

В центре Софии высится церковь все того же Святого Георгия. Ее базилика построена в IV веке в качестве римского общественного здания, а внутри – великолепная средневековая живопись, относящаяся уже к периоду Болгарского государства.

У нас на языке вертелся вопрос: как соседствует новое строительство с археологией? И вот мы снова в пригороде и не подозреваем, что под ногами лежит десятиметровый культурный слой.

Стоян указывает, что самые первые пласты, кажется, относятся к времени фракийцев – они первыми поселились здесь.

– Возможно, причиной для этого был местный горячий источник. Здесь на поверхности можно видеть, как в их трубах в стене старой турецкой бани и сейчас течет теплая вода, и люди приходят сюда с посудой.

Фыркнула Ольга, наша любимая торопыга:

– Из-за теплой воды построить город? Всего-то?

Не выдержал я, вспомнив Тбилиси:

– А знаешь ли ты, Ольга, что славный город с историей в тысячу пятьсот лет именно так и появился? Мы с моей женой Ниной провели там «медовый месяц» и целый год…

– Ну и что? – стала уже дразнить Ольга.

– А то! Название города состоит из двух слов: «тби» – тепло и «лиси» – вода.

– Одно верно, – вклинился в разговор Стоян, – главное – здесь тысячелетиями пересекались самые важные дороги. Не только внутри Балкан, но и пути из Европы в Азию, северных народов с южными…

Историческая справка. В разные эпохи этот благодатный край привлекал к себе людей, здесь проходили торговые пути из Приазовья к Средиземному морю и из Европы – на Ближний Восток, в Африку.

Здесь расцветали мощные цивилизации: фракийская, древнегреческая, римская, византийская, славянская, и каждая оставляла свой след. На языке археологов – культурный слой. Частые войны, восстания, набеги воинствующих кочевников, а во время пятисотлетнего османского ига – бесчинства разбойников-кырджали: они предавали огню и грабили города, а значит, делали жизнь ненадежной.

В любую из драматических коллизий люди прежде всего прятали в тайниках ценности. Вот почему только в ХХ веке в Болгарии были найдены в десятках местах тысячи ценнейших свидетельств того времени, возраст которых исчисляется тысячелетиями: это сотни килограммов золота в изделиях из времен десятка цивилизаций.

И вот находки двадцатых годов превратились в мировую сенсацию – «Панагюрские сокровища» стали изюминкой Болгарии на зарубежных выставках: в Нью-Йорке и Лондоне, Вене и Токио, в Москве…

…Вести нас в Национальный музей Стоян не решился – это заняло бы целый день. Но он предложил побывать там самостоятельно. Правда, заинтриговал нас экспозицией «Панагюрских кладов».

– Они из района древнеримских медных рудников, где кладоискатели, по-болгарски «иманяры», занимались этим издревле, – говорил Стоян. – Это о них говорит народная мудрость: ищу клады старые, портки ношу дырявые…

Встреча с другом детства

В ожидании Бриса и за сутки до его появления Стоян привез нас в Калиакрию. С утра мы собрались в кофейне с видом на море. Ждали появления парусов яхты Бриса.

Часов в десять из правления пришел Христо и сказал, что звонил Брис, назвался другом Максима и сообщил, что через пару часов войдет в бухту. И действительно, за толстым мысом показались косые паруса идущей вдоль берега, видимо, большой яхты. Вот они обогнули толстый мыс и вошли в «ворота» бухты. Паруса упали, и стройная двухмачтовая яхта под мотором, сделав элегантную дугу, встала рядом со своей «младшей сестрой» – нашей крохотной яхтой «Кафа».

Коля-капитан решил идти к прибывшей яхте на своем катере, но этого не потребовалось. Из-за невидимо нам борта выскочила большая надувная лодка, и ее мощный подвесной мотор понес двух человек в ней к пристани.

Через несколько минут все вместе мы протянули руки и легко вынесли на пристань моего друга Бриса. Не видел я его семнадцать лет. Но он был узнаваем, только здорово седой. Когда-то ехидные круглые темные глаза излучали доброту. Из примет его выдавали все также сросшиеся у переносицы брови, а маленькая аккуратная бородка делала его похожим на… загадочного инженера Гарина из популярного телесериала по мотивам повести Алексея Толстого.

– Ну, здравствуй, Максим! – прижал меня к себе друг детства и, видимо, умышленно перемежая английские и русские слова, воскликнул, – в тебе килограмм сто?

– А ты как был худощав и строен, таким и остался… Не в коня корм? – спросил я.

– В коня, в коня… Просто я не поддаюсь страстям в тарелке и кое-как держусь…

И он представился, пожав каждому руку и называясь только именем – Брис. Весь его вид выражал живой интерес к встречавшим. Такая манера людям импонирует. Задержал он руку в своей руке, здороваясь с двумя из нас, – Ольгой и Стояном.

Ольга, как стало ясно потом, озадачила его тем фактом, что была одна среди столь разношерстной кампании мужчин в возрасте от 25 до 60 лет. А Стоян насторожил его своим изучающим взглядом, как сказал позднее Брис, то ли профессионала из спецслужб, то ли журналиста. И тогда, позднее, я его «успокоил», сообщив, что он был «прав дважды» – Стоян работал под прикрытием журналиста за рубежом. И добавил, что он наш друг.

И опять было застолье в честь Бриса, причем только его одного, ибо из команды никто на берег не сошел. И по этому его шагу мне стало понятным, что он владелец яхты, и его команда наемная.

В горенке, что рядом с парилкой, снова собрались знакомые лица, правда, без Славко-милиционера и Миляны-юриста. Брис с удовольствием пригублял местное вино, заявив, что крепкие напитки не его страсть. Конечно, всем хотелось узнать, включая меня, что за гость прибыл к нам. И наше любопытство Брис удовлетворил. Кроме того, мне было весьма интересно наблюдать, как Брис по крупицам выдавал на горасобравшимся свою новую биографию-легенду.

– На каком языке лучше всего будем разговаривать: греческом, английском, русском? – спросил он и добавил, что русский ему менее всего знаком.

Естественно, порешили, что русский наиболее доступен каждому из собравшихся. И Брис мастерски разыграл спектакль с его «плохим знанием» русского языка. О себе он рассказал немного: он из семьи греческих судовладельцев малых и средних сейнеров. Вошел в дела родных более десяти назад, после возвращения на родину, где он не был с начала восьмидесятых годов. Скитался по всем континентам, но более всего на островах Тихого океана. Яхту-шлюп строил сам и уже пять лет бороздит моря и ее борт не покидает, иногда до трех месяцев.

– Сейчас мое «хобби» – путешествия по морям и волнам… Постоянное мое жилье – на острове в Ионическом море. Исторически там жили православные греки, весьма добрые к добрым к ним людям… Я, кажется, им понравился, – весело закончил Брис.

И, сделав свой вклад в беседу, Брис подтолкнул всех нас к разговору на общие темы. Просидев за столом чуть ли не три часа, ближе к вечеру мы разошлись. Стоян увлеченно беседовал с Ольгой и Владом. И мы с Брисом оказались одни на гостином дворе, выложенном крупным плоским камнем.

– Пройдемся, Максим, – предложил Брис. – Есть что вспомнить… И о чем поговорить.

И мы двинулись узкими улочками приветливого городка к заветному теперь месту – памятнику русской славы. Там, уютно разместившись на теплом дереве каменной скамьи, мы до самого заката беседовали и наговорились всласть. Время от времени бросали взгляды на две стройные яхты, отражавшиеся в спокойной воде бухты.

– Что за команда у тебя? – спросил я Бриса.

– Это молодые ребята, греки… Из морских семей… Я отбирал их, не торопясь. Они из тех семей, предки которых были спасены русскими моряками еще в девяностых годах века Екатерины Второй…

– Это когда турки свезли на остров Занд пятьсот греческих ребятишек? Для продажи? – уточнил я, зная кое-что об этой трагической истории из событий русской разведки и моряков.

– Вот именно, Максим, именно об этом идет речь… Русские моряки отбили их у турок и на корабле увезли в Россию, в Петербург. Удивительно, но все доплыли, хотя некоторые были очень малы и в возрасте от пяти лет… И путь их был далек: Средиземное море, Гибралтар, бурный Бискайский залив, Северное море и Балтика…

– Значит, твои молодцы преданы тебе?

– Еще как! Греки нашего острова – люди чести… На их родине помнят доброту русских, – с гордостью в голосе сказал Брис. – И они это оценили… Помогли мне брать у них уроки русского языка… Не парадокс ли: мне, русскому, учить русский язык?!

– Но теперь ты – грек, Брис?

– Конечно, грек, но… не натуральный, что ли… Из «кочевников», а по-русски – перекати-поле…

– А документы? Они появились у тебя в семьдесят восьмом, когда после нашей с тобой операции «Пегас» ты исчез?

– Конечно, Максим, документы абсолютно чистые… В этом я себе не отказал… Никакой подделки… Есть и запасные… Хочешь и тебе выправлю?

Мы молча вглядывались друг в друга – все же прошло столько лет! И узнавали по еле заметным приметам: он – тот же оптимист, а я – под стать ему неунывающий Максим. И были мы с ним не только в средней школе, но и по разные стороны баррикад в спецслужбах. А затем, в шестидесятые и семидесятые, встречались за рубежом, уже как единомышленники.

Чуть ли не два десятка лет состарили нас, но не наши души и стремления. Оба мы за пределами шестидесятилетия все еще хотели активной жизни.

– Как твои дела, Максим? Семейные?

– Ты знаешь, было трое детей – средний сын погиб… Он был военный моряк…

Брис напрягся, гримаса боли пробежала по его лицу, и он тронул меня за руку, крепко сжав мои пальцы.

– … жена-хлопотунья, мой крепчайший тыл в нашей тревожной жизни… Внучке уже восемь лет… Внуку – два…

Я поймал на себе грустный взгляд Бриса. Тогда, в семидесятых, он все еще не имел прочной семьи. А его исчезновение из мира прервало связи с его семейным прошлым.

– А как ты, Брис? Можно тебя так называть даже в нашем одиночестве? Боюсь перепутать.

И Брис рассказал, что формально у него семьи нет. Есть жена, но гражданская.

– Чудесная гречанка, но вполовину младше меня… У нас двое детей, и я дал им свое имя и средства на будущее. Они – двойняшки, им по десять лет – мальчик и девочка… Я к ним очень привязан…

Переходить к разговору о делах не хотелось. Мы жили нашими светлыми воспоминаниями, особенно теми – из детских и юношеских лет. Тогда было все просто и понятно. Душу согревали какие-то мелкие события… Но я вынужден был уже сегодня рассказать о недавних волнениях вокруг нашего побега и о моей тревоге за судьбу ребят – Ольги и Влада.

– Очень бы не хотелось их разлучать, Брис. Они симпатизируют друг другу, знакомы с детства… Если останутся на Западе, то поддержат один другого.

Брис тронул меня за руку и предложил:

– Может, направить их на учебу в Европу? Во Францию или в Англию? Средства имеются… Ты спросишь, откуда они? Оттуда – из нашего боевого прошлого… Кое-что разместил в банках… Наличными в личных сейфах…

– А я уеду домой… Через ту же Болгарию…

Почувствовав в моем тоне нотку грусти, Брис спросил:

– Что-то тебя дома не устраивает?

– Да, Брис. После «севастопольской страды», вернее всего, я окажусь за бортом преподавательской работы… Туда, после девяносто первого, приходят руководить случайные люди… Без опыта в оперативной работе и преподавательской… А я еще до того в работе со слушателями занимался новаторством и имел поддержку…

– А теперь ты им не нужен? Новая метла…

– Не только не нужен. Я их раздражаю, и они страдают от своей некомпетентности… Такие вот дела, Брис! Все, что не из-под их пера – это от лукавого! А перо-то тупое…

– Да, это мне знакомо! воскликнул Брис.

– Сейчас мода на тех, кто из категории «одобрямс». И это не только в России…

Вдруг Брис встрепенулся:

– Слушай, а Стоян, как я понял, – наш коллега?

Подтверждая догадку Бриса, я кивнул.

– …и что это он говорил о каких-то твоих НЯП? Что за НЯП, Максим?

Я вкратце рассказал Брису о моих многолетних увлечениях необъяснимыми явлениями природы и упомянул о предложении Стояна подготовить телепрограмму на эту тему.

– Он готов организовать получение моих материалов по НЯП из Москвы… В срочном порядке…

Реакция моего «школьного друга» была весьма неадекватной. Он вдруг вскрикнул и чуть не во весь голос заорал:

– Эврика, Максим, это то, что нужно! И не только мне, но и тебе! Владу и Ольге… И может быть, и Стояну – он ведь ведет программу… И журналист?!

Я растерянно смотрел на него и не мог вставить ни одного слова. Брис бесновался вокруг меня, размахивая от радостного возбуждения руками.

Наконец, я прикрикнул:

– Сядь! Стыдно… тебе не шестнадцать, а шестьдесят, – деланно отчитал я его.

Брис сел, обнял меня за плечи и поведал следующее, всколыхнувшее и мою жизнь, и всех нас – не на один день и месяц вперед.

– Слушай, Максим, и не говори потом, что ты не слышал, – встав в позу, патетически заявил он. – Слушайте, люди города и Влад с Ольгой, слушай, Стоян…

Почему-то мне было не смешно, но и не было печально. По форме Брис ерничал, а по содержанию его слова были наполнены пленительным содержанием.

– Я изнывал от безделья. После наших профессиональных нагрузок, когда жизнь была на разрыв… И вдруг – сытость и спокойствие… Лягушачья жизнь в теплом болоте… Есть деньги, дом, семья, яхта, природа, море, наконец, но не было душевного центра тяжести! Хорошей доброй цели бытия, Максим!

– Но ведь есть яхта? Походы? – уточнил я.

– Да, построил яхту, увлекся и начал путешествовать…

– И далеко ходил? – спросил я.

– Максим, исходил все Средиземное море… Как турист… Хотел побольше набраться впечатлений… А цели не было – ради чего они, эти впечатления?

– Как это «не было»? – возмутился я. – Страны? История? Брис, что-то не то ты говоришь?

– «Не то»? Это пассивный отдых с мелкой целью, столь свойственной старушкам-пенсионеркам, – ехидно произнес Брис, – накачка знаниями… Казалось бы, с яхтой становилось ясным: цель – построить…

Мы успокоились и молча думали каждый свою думу. И вот тихо, как-то удрученно и даже укоризненно, Брис промолвил:

– А тут ты, со своими НЯПами. Это же находка, Максим!

– В чем? – все еще недоумевая, спросил я.

– Неужели не понял? Каждый НЯП в отдельности – это тайна. А тайна обрастает фактами, крохотными или большими сведениями, которые…

– … которые можно интерпретировать по новому, – продолжил я мысль Бриса. – Но во что?

– Естественно, в гипотезу, свою собственную, оригинальную…

– Нетрадиционную? Верно, Брис? – сказал я и добавил. – Мне это знакомо: чуть ли не с сорок шестого года я веду досье по Тунгусскому метеориту… Работаю над книгой… И своей версией…

И он закивал, явно довольный тем, что расшевелил меня. Так мы и решили, что можно было бы совершить целевой поход по моим НЯПам вдоль и поперек Средиземного моря.

Солнце приблизилось к горам и вот-вот собиралось уйти за них. День угасал, а нам не хотелось уходить, и темнота нас не беспокоила. В ней еще лучше думалось и мечталось. Решив, что утро вечера мудренее, мы двинулись к нашему временному дому. Вернее всего, дома нас уже не ждали.

И Брис предложил переночевать на яхте, вызвав с причала матроса с катером.

– Почему бы и нет? – кивнул я.

Он показал мне устройство размером с пачку сигарет и пояснил, что это сигнальное приспособление:

– Здесь смонтировано три вида сигналов, точнее – их извлечение: световой, радио, ультразвуковой…

– А ультразвуковой зачем? – спросил я.

– Для скрытности, как и радиосигналы в виде условных кодов…

Минут через двадцать мы оказались на борту отлично скроенной и уютно обустроенной яхты. На ней могли разместиться восемь человек, включая двух членов экипажа.

С палубы мы ушли быстро, ибо ветерок, столь приятный на берегу, здесь нас легко продул. Но спать не хотелось, и к утру мы выработали план действий. Отказаться от такого шикарного плана – в этом были уверены и он, и я – никто из наших друзей не смог бы.

– Пусть меня проглотит осьминог, – в сердцах воскликнул я, хлопая по колену Бриса.

– …и меня тоже! Только кашалот! – вторил он, и сам себя спросил, – отказаться от такого путешествия?!

Обсуждая наш план, я поражался удивительной способности Бриса даже простой намек превращать в конкретную основу к действию. Ну как тут было не вспомнить последние часы в городке, когда он, впервые услышав о НЯП, сформулировал целую стратегию?! И сразу нашел место каждому из нас и тогда, и теперь – уже на борту яхты.

– Итак, – констатировал Брис, – нас пятеро: ты, я, Влад, Ольга… Стоян едва ли откажется – это точно в русле его телепередачи… А тут, прости меня, предлагается на халяву такое путешествие с регулярными телепередачами из разных уголков… Пока с берегов Средиземного…

– Пока? – удивился я.

– Именно «пока», – торжествующе заявил Брис. – Ну не собираешься же ты ограничить поиски своей Атлантиды только Средиземной лужей, как говорил отец фашизма Муссолини?!

Я только развел руками, положившись в вопросе маршрутов нашего похода на Бриса. Подробно вопрос об обязанностях мы решили поработать позднее, когда получим согласие на поход остальных членов будущей команды. Одно было ясным, что должностных обязанностей много больше, чем человеко-единиц. Выход нам был знаком: каждый станет многостаночником.

– Слушай, Максим, – с чувством повторил Брис словосочетание «многостаночник».

– Это уже из нашей юности… Стахановское движение… Люди искали в себе скрытые возможности… Как в кинофильме о советской Золушке-стахановке в исполнении нашей Любови Орловой!

– Ты, Максим, имеешь в виду «Светлый путь»?

– Вот именно… С его маршем энтузиастов… Как все было тогда просто в думах и делах… Как при колке дров…

Мы помолчали – прошлое не хотело покидать нас, и мы были этому рады. Жизнь – это еще и сравнение: просто – сложно, легко – трудно, нужно делать – лучше не делать… А в нашей профессии – еще и смертельно опасно. Наше далекое прошлое грело нас прежде всего чистотой помыслов и действий.

Ушли мы ко сну далеко за полночь, когда проявились первые признаки зори.

Нас разбудил вахтенный матрос и сообщил, что с берега к яхте идет моторка. Ее привел, чтобы проведать нас, Коля-капитан, сейнер которого перед весенней путиной стоял на профилактическом ремонте. В общем, мы получили выговор от Влада и Ольги за свою, как мягко выразился Стоян, «неаккуратность» в отношении них троих.