Текст книги "Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны"

Встреча с ГРАДом

В первых числах сентября шестьдесят первого года я поднялся на восьмой этаж штаб-квартиры внешней разведки комитета госбезопасности на Дзержинской площади в качестве постоянного сотрудника отдела, известного как научно-техническая разведка, сокращенно НТР.

Здание на Дзержинке, в годы революции Лубянской площади, занимало несколько управлений КГБ: первое – разведка, второе – контрразведка, третье – военная контрразведка и так далее. Разведка занимала основную часть здания, точнее его новой части. Переход из корпуса в корпус контролировался службой внутренней охраны. Правда, приоритет прохода в другие подразделения КГБ принадлежал разведке – первому главку, как в обиходе называли ПГУ.

В штабе научно-технической разведки

Мою душу распирала гордость от принадлежности к разведке, к людям, профессия которых насчитывала не одно тысячелетие и входила в три-четыре главных почитаемых по полезности занятий в древности.

Отдел НТР занимал несколько десятков комнат. В них размещались все направления разведработы НТР, которые сводились к добыванию информации, естественно секретной, о тенденциях в развитии и новых достижениях науки и техники на Западе, о технологиях производства и образцов, – все это в первую очередь в интересах обороны.

Возглавлял НТР крупный чекист-разведчик, прозванный его сотрудниками «Влас». Леонид Романович был организатором активного противодействия запретным санкциям Запада по доступу моей страны к передовым технологиям. Во главе запрещающих стран стояла Америка, слабо пострадавшая во время последней войны человечества, сытая и самодовольная. Она подчинила своей экономической воле Англию и Францию, ФРГ и страны Бенилюкс, Италию и даже Японию.

Нужно было «взломать» преграды КОКОМ – комиссии по контролю, ибо мир становился все более безумным в гонке вооружений – ядерных, химических, бактериологических, именуемых оружием массового уничтожения. Таковы были главные условия «холодной войны».

НТР набирала силу, уже однажды доказав стране свою полезность в деле создания атомной бомбы – основного средства противостояния гегемонии США и ее союзников в борьбе двух идеологий. Теперь и атомная проблема, и вопросы кибернетики были в поле зрения Власа.

Когда я пришел в отдел, Влас возглавлял НТР в нескольких ее ипостасях, осмысленных и выстраданных им как основные направления научно-технической разведки по проникновению в секреты Запада: ядерное, авиакосмическое, электронное, медицинское и, наконец, химическое, в которое определили меня.

Задания НТР получала от «заказчика» – могущественной ВПК, военно-промышленной комиссии, которая «по крохам» собирала интересы НИИ и заводов оборонки, нуждавшихся в помощи разведки. Комиссия тщательно сортировала заказы и, выделив деньги в иностранной валюте, спускала разведзадания Главе и Идеологу НТР – Леониду Романовичу.

Судьба свела меня с тремя легендарными разведчиками – «мастерами атомного шпионажа», как их называли на Западе. И среди них был Леонид Романович. Но ведь шпион – это тот, кто работает против своей Родины, а они были разведчиками. Разведчиками, к когорте которых теперь принадлежал и я. Не одно десятилетие профессионализм этих и других асов разведки был для меня путеводной звездой.

В обычной жизни нас называли «иксами», то есть разведчиками линии «X». Откуда появилось это название в секретной переписке между Центром и резидентурами, ходили легенды. Считалось, что так назвал эту линию Влас, который по профессии был химиком. Но были и другие мнения: некоторые говорили, что мы просвечиваем информацию рентгеном, а другие – «химичим», ибо специфика НТР требовала специальных знаний.

Группа химии, в которой оказался я, курировала работу в области разведзаданий по химии во всех уголках мира, где были наши люди, разведчики. Мне предстояло получать из резидентур почту, изучать ее содержание, проверять иностранцев по учетам на предмет их возможной связи со спецслужбами противника. Я готовил для источников информации задания. Нашей небольшой группой руководил в повседневной работе старший оперуполномоченный, которого мы в глаза звали Василий Васильевич, а за глаза – «Крошка ВэВэ».

Конкретные задания, по которым мы работали за рубежом, касались технологий переработки нефти, нефтехимии, химии и продукции на ее основе. Наша военная промышленность нуждалась в сведениях по изготовлению спецсмазок и спецпластмасс, термостойкого каучука. Работа велась и по твердым ракетным топливам, по ОВ – отравляющим веществам и образцам химбакоружия.

На работу я ходил, как на праздник. Частенько приходил до начала рабочего дня. Стол во внерабочее время у меня всегда был чист. Расстановка перед работой канцелярских принадлежностей – календаря, стаканчика для карандашей, плоских чашечек для скрепок и резинок, блока бумаги для черновых записей – это был ежедневный ритуал, настраивающий на работу.

На встречу с Марсом в Бельгию

Однажды меня озадачил ВэВэ:

– Слушай, Максим, из Брюсселя пришла шифровка. Нужно срочно проверить по учетам Центра некоего бельгийца, на которого вышел наш сотрудник. Это по линии химии. Поработай над этим бельгийцем, которого резидентура назвала «Марсом».

И ВэВэ вручил мне шифровку, суть которой была следующей. Президент небольшой, но специализированной фирмы по производству высокотемпературных масел на силиконовой основе дал согласие передать некоторые документальные сведения по их изготовлению. Процессы были американские, нас интересовали, а Марса интересовали деньги. В шифровке намекалось и о других перспективных возможностях связи, о чем брюссельская резидентура обещала дополнительно сообщить в оперативном письме. Давались имя, адреса местожительства и работы Марса, год рождения и дата.

Этих данных было достаточно, чтобы провести проверку, и она показала, что Марс проходит в одном из архивных дел. Как это принято, я сделал справку из дела в части, касающейся Марса, то есть кратко выписал сведения со страниц дела. Когда я листал страницы дела, то видел скупые сообщения от разных источников информации, но главное было в том, что имя Марса увязывалось с именем Старика, убитого в сороковые годы. Марс якобы передал свои личные документы человеку, который вошел в доверие к Старику и убил его. Марс после этого убийства был арестован и проходил по судебному делу о Старике. В годы оккупации Бельгии немцами Марс сидел в концлагере все по тому же делу.

Кто такой Старик, я не знал. Завершив работу в архиве, я принес справку в отдел и показал ВэВэ.

– Это о каком же Старике идет речь?.. – спросил ВэВэ сам себя. – Ведь Старик – это Берзин, чекист и руководитель ГРУ, но это и псевдоним Ленина… Берзина расстреляли в тридцать седьмом как «врага народа». А Старик, которого убили в Мексике, может быть только… Троцкий. Да, несомненно, речь идет о нем.

В двух словах ВэВэ приподнял передо мной завесу тайны об обстоятельствах убийства Льва Троцкого. И, озабоченный, пошел докладывать руководству собранные мною сведения. Когда он возвратился, то бросил фразу:

– Срочно готовь в Брюссель шифровку. Работа с Марсом запрещается. Даже любые контакты. О выходе на Марса доложено руководству разведки.

– Но ведь он согласен работать с нами… Его возможности по химии – это в наших интересах?

– Чудак-человек: все, что связано с «делом Троцкого», – это сверхсекретное табу.

История с Марсом научила меня уважать архивную службу. Как бы ни был я занят и ни торопил события в работе, я не начинал каких-либо действий по иностранцу без проверки по спецучетам. И не только разведки, но и контрразведки и ГРУ.

Однако история с Марсом имела продолжение. Через несколько дней меня вызвал заместитель начальника НТР, тот самый Валентин Васильевич, который первым беседовал от имени НТР перед спецшколой разведки.

– Садись, Максим, – дружески протягивая мне руку, показал на стул Валентин Васильевич. – Ты, видимо, огорчен, что дело с Марсом не получило развития?

– Конечно, наши точки в Европе и за океаном бьются над заданием, которое в силах выполнить Марсу.

– Все это так, но безопасность работы в стране – это главное, а Марс «под колпаком» у местной контрразведки…

И опытный чекист пояснил мне, начинающему разведчику, что главная опасность в случае с бельгийцем таилась в его прошлой причастности к компартии. И как бы ни было жаль расставаться с таким источником информации, говорил мой руководитель, строгие правила безопасности разведработы с иностранцем не позволяют продолжать с ним оперативный контакт.

– Помни, Максим, нарушение этого правила может привести к серьезной провокации против разведчика, развязыванию кампании шпиономании в стране, особенно когда нужно показать миру террористические методы работы советской разведки в тридцатых и сороковых годах.

– Понятно, Валентин Васильевич, – уныло кивнул я, чем навлек на себя праведный гнев моего старшего товарища.

– Не согласен? Ты не согласен? Чем еще тебя убедить?

– Я уже убежден, но досада остается… Неужели нет выхода? Ну, как это говорят: «и рыбку съесть…»?

– Договаривай… С твоим подходом можно и «… сесть», но только в тюрьму страны пребывания.

Быстро сменив гнев на милость, Валентин Васильевич спросил, окутав себя клубами дыма:

– А что ты предлагаешь?

– Вы сказали, что «нельзя продолжать оперативный контакт» с Марсом. А если разовая встреча с обменом «товар на деньги»?

– Но кто, когда и где?

– Да там же, в Брюсселе! Под хорошей легендой. Можно использовать его коммунистическое прошлое…

– Это как же?

– Пригласить в посольство или торгпредство на кинопросмотр и там провести обмен наших денег на его техдокументацию.

– Максим, наша забота о безопасности – это «золотое правило» номер один, а второе, не менее «золотое», – оплата только после изучения документации специалистами. Понял?

– Понял-то понял, да не уразумел главного: нам технология нужна? Специалистам не объяснишь, откуда получили мы ее, для них важно, что она у нас, то есть у них, имеется. Задание-то все равно придется выполнять? А тут – сама информация идет в руки.

– Слушай, Максим, а что если действительно рискнуть… Устроить обмен «товар на деньги». Хорошо, иди, я буду думать…

Дело с Марсом получило неожиданный оборот. Было принято решение специально выехать в Брюссель и забрать нужную нам информацию, исключив из операции оперсостав резидентуры. С этой целью меня включили в группу специалистов по ознакомлению с оборудованием на бельгийской фирме «Агфа», производителе фотопленки.

Подготовка к операции «Силикон», как я про себя назвал это дело с силиконовыми маслами, началась немедленно. Я направил в Брюссель шифровку с просьбой высказать соображения о приглашении Марса на кинопросмотр в торгпредстве. Ответ пришел быстро: Марс уже бывал на подобных мероприятиях торгпредства, и не раз. Значит, подумал я, в контактах нашего разведчика с Марсом нет ничего оперативного?

Было известно, что завод Марса расположен в пригороде Антверпена, крупного промышленного города Бельгии. Это послужило основанием для разработки легенды встречи с Марсом в этом городе под прикрытием работы группы специалистов, в которую вошел я. Легенду нужно было поддержать определенными знаниями в области фотопленок, и я посетил с этой целью один из заводов в ближнем Подмосковье.

В первые дни после Нового года наша группа была оформлена для выезда за рубеж по линии Минвнешторга и выехала в столицу Бельгии поездом сроком на десять дней.

Так состоялся мой первый визит за границу. Поезд «Москва – Брюссель» пересек Европу с востока на запад. Какая она, заграница? Бескрайние земли на нашей территории и бедная земля в Польше, где основной тягловой силой у крестьян была лошадь. Много строек в демократической Германии и аккуратная ухоженность бесконечной цепочки городов и деревень у западной ее родственницы. Бельгия, точнее Брюссель, встретила нас суетой: много людей на улицах и много автомашин. Узкие улочки со стариной и замшелостью веков. Но в целом: теплое отношение людей друг к другу, озабоченность на лицах не очень-то заметна. Теплота исходила от людей энергичных и деловитых, улыбающихся и доброжелательных.

Приезд в Брюссель был запланирован таким образом, чтобы в торгпредстве встретиться с Марсом, который был приглашен с женой на кинопросмотр. Так и случилось. Я узнал Марса по описанию и обратился к нему с просьбой дать возможность нашим специалистам осмотреть его завод под Антверпеном. Объяснил, где нас можно будет разыскать в этом городе. Марс согласился и уже на второй день был у ворот фирмы «Агфа».

Руководитель нашей группы специалистов был предупрежден о необходимости общения с Марсом, и я познакомил их тут же, у ворот фирмы. Короткая беседа завершилась приглашением руководителя и меня на ужин, на котором Марсу я сделал следующее предложение:

– Нас интересует технология производимых вами силиконовых масел. Можно просмотреть эти документы? Это сделаем мы – вот он и я. И только мы будем знать об этом деле. Если убедимся, что документация по ноу-хау удовлетворяет нас, то расчет будет двумя-тремя днями позднее. Что вы скажете по этому предложению?

Предварительно собранные сведения говорили о том, что Марс испытывает серьезные денежные затруднения и наличные ему были нужны позарез. Поэтому разговор строился с учетом его сегодняшнего положения на фирме. И он ответил следующее:

– К вашему визиту на мой завод документация будет приготовлена.

Через пару дней трое из нашей группы, включая меня, руководителя и еще одного специалиста, посетили завод Марса. Руководитель и специалист отвлеклись на одну из площадок завода, а я ознакомился с документами. Это были подлинные ноу-хау, и понял это я потому, что перед отъездом в Бельгию просмотрел с десяток подобных документов с той же американской фирмы. Изучил документы по виду, последовательности изложения материала, особенностям шрифта и построения фраз, типичных для этой фирмы. Разобрался в особенностях технологических характеристик, возможных пределах чисел с параметрами ведения процесса и выходных данных готовой продукции. Так я уверовал, что именно это нам надо иметь для специалистов. Документов было четыре. И все на разные силиконовые смазки.

Обмен наших денег на «товар» Марса произошел в торгпредстве, куда он прибыл в день нашего отъезда. Точнее не в самом здании, а в кафе напротив него. Мы не хотели «светить» торгпредство, если все же за этим стояла бы провокация с участием Марса.

Так мой первый визит за рубеж привел к получению первых разведматериалов. В операции «Силикон» риск был сведен до минимума, а эффективность для нашей оборонной промышленности в этом вопросе – максимальная. Несколько десятков тысяч долларов компенсировали многолетнюю работу нашего НИИ по важной проблематике, связанной с применением военной техникой смазок для особых режимных условий.

Кажется, мой отчет о поездке по операции «Силикон» руководству понравился. Я составил справки на всех иностранцев, с которыми имел дело. Их оказалось чуть ли не двадцать. Кроме этого, в стране я попробовал язык как средство общения и старался разобраться в системе неизвестного города.

Еще от визита в Антверпен осталось ощущение встречи с прекрасным. Это город не только старины, но и кладезь произведений искусства, особенно живописи и скульптуры. Удалось побывать в трех музеях: Доме Рубенса, Королевской картинной галерее и Морском музее, что стоял на берегу реки Шельды.

Рубенс поразил меня собранием многих его картин в одном месте, в одном городе. Картины были в галерее и, конечно, в его доме-музее. Удивили скромностью ворота в Доме Рубенса, на которых лишь крохотная табличка извещала, что это жилище замечательного мастера. Я долго стоял в задумчивости перед портретом живописца.

Вот я один на один с портретом, как бы с самим Рубенсом, в большой мастерской, окаймленной антресолями по периметру зала. Здесь только его портрет и ничего больше из картин. Портрет установлен на мольберте и написан в пояс в натуральную величину. На автопортрете мастер изобразил себя лет в сорок. Из-под широкополой шляпы на меня смотрел человек со спокойным проницательным взглядом. Такой взгляд не забывается. Тонкие черты лица так контрастировали с его фигурами на полотнах, лица которых дышали жаром здоровых людей. Доброжелательность взгляда притягивала к себе, оставаясь в душе навечно.

Перед картинной галереей на траве в уровень с землей – четыре скульптурные группы другого мастера, Родена. Четыре времени года олицетворяли пары, сплетенные в любовной игре. Мне представляется, что даже самая целомудренная из старых дев не стала бы бросать камень в скульптора, ибо юные тела имеют право на страстную близость.

Его духовной родиной были Советы

«Мое» направление «химия» было подразделено на два участка: немецкоговорящие страны и Африка, а второе – англоговорящие и франкоговорящие, а также сюда входили все остальные страны. Вдвоем с ВэВэ мы «обслуживали» полтора десятка наших «точек», в которых работали мои коллеги по линии НТР. Самыми боевыми были «точки» в США и Мексике, Англии и Франции, Японии и Израиле, Бельгия и в Южной Америке – Бразилия.

Была весна шестьдесят второго года. Наш кабинет насквозь просвечивался ярким солнцем. Мы уже открывали окно, затянутое сеткой – это простейшее средство предохраняло наши документы, которые потоком сквозняка могли быть выброшены на площадь. Было такое чувство, что меня ожидало что-то новое, любопытное с профессиональной точки зрения. Предчувствие не обмануло меня.

Где-то ближе к десяти часам утра раздался телефонный звонок. В ответ на мое «Бодров слушает» в трубке прозвучал голос мало знакомого мне сотрудника, который работал под прикрытием Минвнешторга:

– Максим Алексеевич, мне нужно переговорить с вами в отношении одного человека, который мне встретился совсем недавно. Ну, там, за рубежом…

Коллега только что вернулся из Рио-де-Жанейро, где проходила промышленная выставка с участием Советского Союза. Справка о работе со связями у меня лежала в сейфе, но в архиве я еще не поработал.

– Владимир Иванович, завтра к вечеру жду вас для беседы. Вас это время устроит?

Получив согласие опытного чекиста на встречу со мной, я ринулся в архив, предварительно написав заявку на одного из заслуживающих внимания иностранцев из справки Владимира Ивановича. В заявке указывалась на русском и латинскими буквами фамилия, имя и отчество иностранца, которого про себя я уже назвал «Эмигрант». Назвать его так мне давало право его прошлое, которое было связано с Советским Союзом.

И вот я снова в архиве. Я погрузился в дело из тридцатых годов, когда начались преследования людей из Коминтерна. Сотни их были выдворены за пределы СССР, где они нашли свою вторую родину. Многие оказались в концлагерях ГУЛАГа. По линии отца Эмигрант был латышом. В одну ненастную ночь его с женой и дочерью отвезли к финской границе и выставили за рубеж. Обвинение было стандартным: связь коммуниста-латыша с «врагами народа». Шел трагический тридцать седьмой год, когда судебные процессы сменяли один другой.

Из справки о нем, подготовленной моим коллегой из Минвнешторга, я знал, что Эмигрант сам нашел разведчика и предложил регулярно передавать ноу-хау на процессы нефтепереработки.

На другой день мы – Владимир Иванович и я, обсуждали возможности работы с Эмигрантом. Заручившись моим согласием называть меня просто Максим, коллега поведал мне следующее.

– Понимаешь, Максим, – говорил он, – я ему поверил сразу. Ты бы посмотрел в его глаза… Они светились неподдельной радостью от встречи с советским человеком.

– А безопасность? – по-книжному бросил я. – Может быть, он в обиде на советскую власть за обращение с ним в тридцатых годах?

– Конечно, он этот период вспомнил, но и говорил другое: если бы не отъезд из Союза, его могли бы просто отправить за колючую проволоку. В Бразилии он стал бизнесменом, развернул свое дело и весьма доходное. Пережил войну…

– Вот это-то спокойствие и сытость настораживают! – не сдавался я. – Почему воспылал он желанием иметь с нами контакт?

Коллега спокойно парировал, чувствуя свое превосходство как человек, который лично видел, знал и изучал Эмигранта. Уверенность сквозила в каждом слове коллеги: он был оттуда, с поля боя разведки.

– Советский Союз он считает своей духовной родиной. Он уже давно вне компартии, но относит время революционных перемен в России к лучшим годам в своей жизни. Для нас – это уже немало.

Руководство отдела поддержало предложение группы «химия» о работе с Эмигрантом с позиции «точки» в Рио. Этот источник регулярно передавал нам объемистые материалы из секретных сейфов американских фирм, среди которых были две из семи сестер – транснациональных корпораций в области нефти и химии. Информация шла в фотопленках, которые я просматривал и составлял описи по каждой фирме отдельно: «Стандарт ойл» и «Шелл». Затем пленки поступали в министерство либо химии, либо нефтепереработки. Делал эту всю работу Эмигрант безвозмездно.

Из работы с этим источником информации я понял, что личное впечатление о человеке может играть решающую роль в момент принятия ответственного решения о начале работы с ним.