Текст книги "Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны"

Рядом с «атомными» разведчиками

История «атомного шпионажа» волновала меня. Я ходил рядом с людьми, которые своими руками совершили подвиг – добыли секреты по «манхэттенскому проекту» американцев. Один из моих коллег по НТР говорил о том, чтó он вычитал из публикаций на Западе, а я пытался понять, почему его возмущает стыдливое отрицание советской стороной участия нашей разведки в похищении секретов создания американской атомной бомбы.

– Максим, в Америке в судебном порядке уже доказано такое участие, и «воробьи всего мира уже чирикают» о роли разведки Страны Советов в создании отечественной атомной бомбы…

Действительно, к этому времени мы уже имели и атомную и водородную бомбы. Причем и та и другая собственной оригинальной конструкции. Постепенно я узнавал от моих коллег о роли нашей разведки в этом деле и участии в нем, в этой беспрецедентной акции, нашего начальника Леонида Романовича, его помощника Владимира Борисовича и затем пришедшего в отдел Анатолия Антоновича (это они стали в далеком будущем Героями России).

Как-то я рискнул обратиться за разъяснениями по этому вопросу к Владимиру Борисовичу. Реакция была, как мне показалось, неадекватная моему скромному вопросу.

– Придет время – узнаете, а пока не лезьте с этими вопросами ни к кому. Здесь не просто секретность, а судьбы многих людей, живущих еще там, за рубежом.

Видно было, что я здорово рассердил моего старшего коллегу. И тем не менее я задал еще один вопрос, который, как мне представлялось, реабилитировал мое стремление познать особенности «дела по атомному шпионажу».

– Владимир Борисович, но ведь на суде над Розенбергами многое было вскрыто из того, что было связано с этими делами… Вот и мой интерес не случаен: я понимаю причастность нашей страны к атомным секретам – как визитная карточка НТР, ее потенциальные возможности.

Я увидел, как усилием воли Владимир Борисович взял себя в руки, и все же ожидал его резких выпадов в мой адрес, но случилось не это.

– Ну-ка, пойдем ко мне в кабинет! Раз уж ты такой пытливый… – решительно сказал мой многоопытный коллега, может быть почувствовав в моих вопросах не просто праздное любопытство.

Мы прошли в его кабинет, который утопал в книгах и различных справочниках.

– Запомни и при случае скажи другим: Розенберги – святые люди. Над «атомным шпионажем» витает тень их загубленных жизней. Они не признали себя виновными в похищении атомных секретов и отрицали связь с советской разведкой. Именно нежелание этих мужественных людей рассказать об их работе с советской разведкой стоило им жизни, которую они мученически приняли на электрическом стуле… Кстати, знаешь ли ты, что твой новый начальник направления «химия» Анатолий Антонович приговорен американским судом к электрическому стулу, хорошо что заочно?

Розенберги погибли в разгар развязанной в США антикоммунистической кампании, известной под названием «охота на ведьм». Но уже в мое время работы в Главке стали поступать сведения, что эта кампания самими американцами была оценена как позорная страница в истории Америки.

– Максим, ты пытлив, но уж если мы заговорили об этой щепетильной пока теме, то пойми еще один штрих. Не разведка сделала атомную бомбу для нашей страны, а ученые и инженеры. Идеолог атомной бомбы в Союзе Игорь Васильевич Курчатов, с которым мне приходилось встречаться, официально – по закрытым каналам – отмечал, что благодаря усилиям разведки было сэкономлено время и огромные материальные средства…

Так мог разговаривать с начинающим в профессии человеком только умудренный жизнью и добрыми помыслами Учитель. И мне, кажется, удалось понять его мысль и этот разговор со мной: разведка значима для государства, а ты ее «боевой штык», как любил говорить наш Влас.

– Для нашей службы важна и оценка правительства в наших деяниях. Так, говоря об атомной бомбе, наше правительство оценило ее значение по линии внешнеполитической следующим образом…

Владимир Борисович покопался среди стопки четвертинок бумаги и выхватил одну их них.

– Вот слушай: «…появление атомной бомбы на вооружении Советского Союза позволило противопоставить оружие сдерживания великодержавным устремлениям США распространить свое влияние на все уголки мира…» Запомни, Максим, ты не только научно-технический боец разведки, но и политический ее боец.

Уже позднее «проигрывая» в голове эту беседу заново, я смог оценить степень уважения к себе со стороны опытного чекиста. Может быть, это преувеличение, но мне показалось, что такую беседу он провел со мной в надежде, что из меня может получиться «боевой штык» разведки. Такой вывод был бальзамом на мою не привыкшую к похвалам душу. Одно смущало – это были личные выводы.

Контрразведывательная окраска визита в Лондон

Мне в разведке нравилось все: четкий ритм каждого рабочего дня, доступ в прохладные и тихие залы архива, обработка оперативных писем и шифртелеграмм, слабый гул на площади Дзержинского и подтянутые сотрудники, стекающиеся к величественному зданию по утрам и одинокими фигурами покидающие его вечером.

Весна ознаменовалась печальным событием: неожиданно из лондонской «точки» возвратился один из сотрудников. Но еще раньше в отделе прошел слух о нападении на Сашу. Случилось это во время проведения им встречи с ценным источником информации. По завершении встречи в нескольких десятках метров от места проведения «моменталки» Сашу ударили чем-то тяжелым по голове. Когда он очнулся, материалов при нем не было.

Кто напал на Сашу? Случайные грабители? Но такое в Лондоне редко бывает. Сотрудники английской контрразведки? Но такие «неджентльменские» действия могут завести «отношения» разведки и контрразведки весьма в ненужную сторону – советская сторона может ответить тем же! Одно было ясно: резидентура была уверена, что источник с точки зрения контактов с местной спецслужбой был вне подозрений. Шифртелеграмма из «точки» гласила: «…источник вне подозрений и двойную игру не ведет…»

Саша появился в наших коридорах с сильно забинтованной головой. Это был крепкого вида, небольшого роста парень почти моего возраста. С ним меня познакомил МихМих, и затем я не раз беседовал с Сашей об обстановке в Лондоне и особенностях работы в Англии.

Мой интерес к рассказам Саши о Лондоне был не случаен: дело в том, что руководство отдела приняло решение направить меня в ознакомительную поездку в Англию, под видом молодого ученого и под прикрытием Госкомитета по науке и технике. Наша группа выезжала на конференцию нефтехимиков, и в нее входили специалисты из различных ведомств страны.

Началась подготовка. Посетив Госкомитет по науке и технике, я выяснил, что в группу входят представители исследовательского института АН СССР, учебного института нефти, от самого ГКНТ и два человека от КГБ – всего семь человек. К моменту завершения подготовки документов на выезд я познакомился со всеми членами группы, которую возглавил крупный ученый в области химии Виктор Сергеевич, фронтовик и большой души человек.

Виктор Сергеевич поручил мне заниматься вопросами безопасности в группе. В свою очередь я получил подробный инструктаж по моим обязанностям в группе со стороны контрразведывательного главка. Правила были просты: следить, чтобы не отлучались в город поодиночке, чтобы вовремя приходили ночевать в гостиницу, чтобы не имели внеслужебных контактов с англичанами.

– В общем – увези в Англию и привези всех назад, всех семерых, включая себя! – весело закончил инструктаж контрразведчик.

Итак, я готовился выехать в Лондон, как сэндвич нашпигованный тремя слоями заданий: по прикрытию – молодой ученый с нефтеперерабатывающего завода под Москвой, по линии НТР – сотрудник с целями ознакомительной поездки, контрразведчик – ответственный за группу по линии госбезопасности. Так я думал, осмысливая свою роль в этой поездке.

В один из предотъездных дней неожиданно меня вызвал к себе Леонид Романович.

– Какое дело захватить с собой? – спросил я, предполагая, что речь пойдет о конкретной работе по линии группы «химия».

– Любое, – лаконично отрезал Влас голосом, не позволяющим уточнить ситуацию. – И побыстрее.

В кабинете Власа сидел человек, в котором я признал своего сокурсника по разведшколе. Если я был в школе по линии военной контрразведки, то Сергей пришел туда капитаном из московского управления госбезопасности. В школе он был старшиной нашего курса.

– Вы знакомы? – заметив мою реакцию на Сергея, спросил Влас. – Здоровайтесь и к делу…

У меня вертелась дурацкая мысль, вызванная строгостью всего вида Сергея: называть ли его по отчеству, ведь в школе он был просто Сергей?

Начал Влас:

– К вам есть дело от наших контрразведчиков, Сергей Михайлович введет вас в курс дела и ситуацию с ним. Вы обсудите, какую помощь можно оказать нашим коллегам во время вашего визита в Лондон.

Сергей коротко изложил суть просьбы:

– Максим Алексеевич, – строго начал Сергей, расставив тем самым все точки над «i» в наших служебных отношениях, – вы едете под очень хорошим прикрытием и фактически неуязвимы в вопросе подозревания вас в связи с органами госбезопасности. И это вселяет у моего руководства уверенность, что вы сможете выполнить задание по дискредитации агента МИ-5 – английской контрразведки.

Постановка вопроса была более чем неординарная, и нужно было вникать в предложение контрразведывательного подразделения разведки. Я не то что боялся связываться с ней, сам был из военных контрразведчиков, но уже к этому времени начал исповедовать принцип возможностей разведчика. Подумав про себя, что взяться за это задание можно, если только буду в состоянии выполнить его.

А Сергей продолжал говорить:

– …Этот человек подвизается в работе с советскими учеными, изучает их, иногда делает недвусмысленные намеки на возможность остаться в стране и работать либо в университете, либо на фирме. – Замолчав, Сергей сделал паузу и сказал, видимо, главную мысль в этой беседе: – С помощью этой акции, возможно, удастся предотвратить обработку наших ученых с целью ухода их на Запад.

Мой бывший товарищ по школе и даже по совместному проживанию в одной комнате говорил, как по писаному, – четко, понятно и веско.

– Ваша задача: предать гласности домогательства этого агента.

– Как это сделать?

– Вот об этом и пойдет разговор в оставшиеся десять дней до отъезда. Сами-то вы согласны?

Молчавший до сих пор Влас как бы давал своим присутствием согласие на мое участие в этой акции. Он сказал:

– Бодров справится. Должен справиться… У него есть опыт в проведении острой операции в Бельгии.

– …и на Севере, когда он был в особом отделе флота, – добавил Сергей, проявляя осведомленность в моем прошлом.

– Вопрос можно? Что лежит в основе выбора именно меня на это дело? С нами ведь едет еще один сотрудник органов?

– Исполнитель должен быть с опытом работы с людьми, в том числе в сложной ситуации. А что касается второго сотрудника вашей группы, то он из оперативно-технической службы.

В течение нескольких последующих дней был разработан план конкретных действий с определенной степенью свободы принятия решений в деталях на месте, то есть в момент общения с объектом нашего интереса. Предполагалось, что в поле нашего зрения на конгрессе появится некий великовозрастный студент Лондонского университета, специалист в области использования новейших методов исследования нефтепродуктов. Мы понимали, что благодаря этому направлению работы он был вхож в любые группы специалистов от нефтепереработки до химии, причем это делалось в интересах английских контрразведчиков, одной из задач которых была попытка вербовки в среде ученых невозвращенцев на родину.

Нужно было сделать так, чтобы он потерял доверие своих хозяев из МИ-5 и его вынуждены были убрать от работы с советскими людьми. В общих чертах я должен был осуществить следующие действия: заинтересовать агента собой, получить от него сведения о возможной работе на какой-либо частной фирме и предать гласности такое предложение со стороны агента, который в угоду контрразведке должен был превысить свои полномочия.

С деталями плана предлагалось сориентироваться на месте.

Сергей показал мне фото, на котором среди троих наших ученых был и «мой подопечный».

– Его звать Дворянов Глеб Петрович. Обычно англичане его зовут Габриель. Его родные – выходцы из России: они потеряли аристократические привилегии во время революции. Глеб ненавидит все советское из-за пропавших дворянских благ. Он наш идейный противник, коварный и жестокий, но в жизни – веселый, гибкий, острый на язык. Прекрасно говорит по-русски, знает нашу историю и литературу. Его конек – мало известный у нас Булгаков…

Дня за три до отъезда план работы с «Дряновым», как он теперь назывался в оперативной переписке, был утвержден у контрразведчиков и моего руководства. Естественно, все должно было проходить в строгой секретности, даже внутри нашей службы для связи мне давали условия в лондонской «точке». Частично для выполнения задания я мог открыться перед Виктором Сергеевичем – главой нашей группы на конгрессе.

Последнее напутствие со стороны Сергея выглядело несколько неожиданным.

– Ну, Максим-Бутаков, – назвал меня Сергей по школьному псевдониму и на «ты», – хочу обратить твое внимание на два важных момента. Первое: я убежден сам и убедил мое начальство доверить тебе это дело – ты разведчик с контрразведывательным опытом. Второе: не проколись, а действуй без кавалерийского наскока, как это бывало в разведшколе в силу твоей запальчивости… Нужно быть уверенным в себе, но без самомнения в свою непогрешимость. А запальчивость может быть только внешней, но контролируемой внутренним холодным огнем рассудка.

И тут Сергей сделал совсем невозможное для его внешне холодной натуры – он привлек меня к себе и на ухо прошептал: «Удачи тебе, моряк…»

Я был растроган и твердо решил «разбиться в лепешку», но не подвести никого: ни Власа, ни контрразведку, ни Сергея, ни самого себя.

* * *

В Лондоне я пробыл двадцать дней. Как считают англичане, в их столице за год бывает всего двадцать солнечных дней. Так вот именно эти дни пришлись на мое пребывание в этом историческом городе с мирового значения цивилизацией. Меня покорило все: старина улиц, ухоженные скверы, внушительная набережная Темзы. Я бродил по городу, посещал музеи и картинные галереи – Национальную, в Тауэре и Британский музей. Моей мечтой было увидеть картины мариниста Тернера, и я увидел их в Тейт-геллари.

Мне нравились пабы и таверны, где я не нашел ничего чопорного в простых людях Лондона. Доброжелательность – да. Достоинство – да. Немного снобизма с примесью гордости за правопорядок в стране и чувство свободы – да. Юмор – да, но только не пренебрежительное отношение к иностранцу. Я был в этой стране гостем и хорошо это чувствовал. Подобное чувство было мне знакомо по Москве, когда в сороковые и пятидесятые годы наша столица еще не стала одним «большим вокзалом» для приезжих.

В эти дни в вестибюле посольства меня встретил мой коллега по разведке, который работал под прикрытием именно по химической тематике.

– Максим, едем в таверну. Есть повод отметить кое-что… И немедленно.

Коллега выглядел типичным англичанином. За внешнее сходство с герцогом Эдинбургским, супругом королевы Елизаветы Второй, коллегу в совколонии звали «Дьюк». Когда он ехал в Лондон, то сменил фамилию: она была на английском языке слишком неблагозвучная, более того, звучала как площадное ругательство. Поэтому в фамилии заменили начальную букву с «Ф» на «Б».

– Давай выпьем пока хотя бы пива за мое новое офицерское звание «капитан», – начал коллега.

Мы чокнулись кружками. У него был светлый «лагер» – «дабл дайоманд», а у меня – густой и темный «тобби».

– Слушай, Дима, но ведь и у меня также есть повод угостить тебя. Этим же приказом, видимо, и мне присвоено очередное звание «капитан-лейтенант».

И мы снова подняли кружки за успех в делах разведки и личной военной карьере.

…Мои взаимоотношения в группе были нормальными, но один день мне запомнился. Старый профессор из нефтяного института обратился ко мне с вопросом:

– Скажите, вы какой факультет заканчивали в нашем институте? И когда?

– Нефтепереработки, профессор…

– Значит, вы диплом готовили на моей кафедре и, конечно, я у вас был консультантом?

– Да, конечно, – чувствуя подвох в вопросе, продолжал я беседу, лихорадочно думая, как выйти из щекотливого положения.

– Но я вас не помню… – глядя мне в глаза, молвил профессор. И развел руками. Старик торжествовал непонятную мне победу в своих домогательствах с вопросами ко мне.

Разговор происходил на улице, когда мы шли от гостиницы к посольству. Нужно было что-то предпринять: ведь моя легенда-биография была связана с учебой в нефтяном институте. О нем я знал кое-что от брата, который учился там в это время. Совпадение моей «учебы» в институте с профессорской консультацией было не в мою пользу. Пришлось играть «ва-банк».

– А я вас помню, профессор. Я ведь начинал учебу в Ленинграде, в горном институте, и только на четвертом курсе перевелся в Москву… Отец помог – он нефтяник.

Сомнительно посмотрев на меня, профессор как будто моим ответом удовлетворился. Но до конца нашего визита в Лондон я нет-нет да и ловил на себе его задумчивые и временами недоуменные взгляды.

Для меня же – это был урок-подсказка, как тщательно нужно готовить легенду-биографию на все возможные случаи жизни.

* * *

Программа пребывания в Англии состояла из двух частей и включала не только участие в работе конгресса, но и посещение выставки при нем, а также визиты в учебные заведения и крупные фирмы, ряд которых располагался вне пределов Лондона. Мы побывали на севере Англии в Ньюкасле – городе многих университетов, и вблизи от него на заводе биллингемского отделения крупнейшей химической корпорации «Кемикал индастриз». В самом Лондоне нас особо интересовал Лондонский университет – старейшее учебное заведение страны с отличной базой научных исследований.

Дрянов попал в наше поле зрения на третий день работы конгресса. Сделал он это классически просто и убедительно: наш ученый из АН СССР зачитал свой доклад, а Дрянов подошел к нему с вопросом, слово за слово – они разговорились и оказались у места, где сидела наша группа. Знакомство состоялось. С этого момента Дрянов фактически стал членом нашей группы. Его старенькая автомашина «Остин» стала неотъемлемой частью нашего быта в вопросе посещений памятных мест и магазинов, тем более что часть моих коллег не знали английского.

Именно он взялся организовать визит нашей группы в Лондонский университет, разбив ее на две части. В первой группе был и я. Чтобы привлечь его внимание к моей особе, я интересовался объемами финансовых вложений в отдельные виды научных работ и, как бы между прочим, процентным отчислением в фонд заработной платы. Дрянов внимательно наблюдал за мной и даже помогал получить по этому вопросу кое-какие печатные материалы. Передача таких материалов использовалась им для дополнительных контактов со мной.

Где-то на седьмой день нашего пребывания в Лондоне после первого визита в Лондонский университет Дрянов пригласил самых молодых членов нашей группы к себе домой на чашку кофе. Естественно, я там выпил и стал подробно расспрашивать Дрянова об особенностях оплаты труда и финансирования работ в науке, если такие работы ведет англичанин, индус или африканец. То есть на фоне якобы известной дискриминации в оплате я искал ответ на вопрос: а сколько заплатили бы русскому? На этом вечере присутствовал еще один англичанин-студент. Дрянов же полностью переключил свое внимание на меня.

После окончания работы конгресса английское правительство дало в честь участников прощальный прием, на котором Дрянов не отходил от меня. И мой шутливо поставленный вопрос о возможности работать русскому на знаменитой «Кемикал индастриз» не привел его в замешательство: Дрянов ответил твердым «да». Разговоры были не конкретными – то ли для меня лично, то ли для моей работы или для ГКНТ.

Операция «Дрянов» вступила в последнюю стадию: он увязал свое имя с корпорацией-гигантом; конечно, его никто не уполномочивал вести такие разговоры от имени «Кемикал индастриз», разве что английская контрразведка. Наступил момент его дискредитации в глазах спецслужбы.

Готовился наш визит на «Кемикал индастриз», и я попросил Виктора Сергеевича принять участие в игре по дискредитации «Дрянова», разъяснив ему его роль в этом деле. Виктор Сергеевич должен был затронуть вопрос о стажировках на корпорации наших ученых и специалистов.

Я исходил из того, что традиционные крупнейшие контракты на химическое оборудование и ноу-хау по линии нашего Минвнешторга эта корпорация имела в размере до нескольких сот миллионов фунтов стерлингов. Именно эта корпорация была нашим самым крупным партнером на английском рынке. Наши контакты с этой фирмой уходили корнями еще в двадцатые годы, не говоря уж о годах войны, когда к нам для фронта поступали по ленд-лизу взрывчатые вещества и боеприпасы с изделиями от корпорации. Мы были надежными партнерами.

Правление «Кемикал индастриз» дало обед в честь нашей делегации на конгрессе, на котором присутствовали четыре человека из нашей группы, представители торгпредства и посольства. В официальной части встречи Виктор Сергеевич подтвердил желание Академии наук, нефтяного вуза и Госкомитета по науке и технике обмениваться стажерами и специалистами. Одновременно он подчеркнул, что практика западных фирм и корпораций иметь в виду приглашение советских ученых и специалистов к себе на работу по частным контрактам не будет понята советской стороной.

– Плодотворное сотрудничество в течение нескольких десятилетий между вашей корпорацией и нашими внешнеторговыми организациями предусматривает правила честного партнерства, – говорил Виктор Сергеевич. – Поэтому нам непонятны попытки вашей корпорации вести через посредников переговоры о приглашении на работу частным образом наших специалистов…

Уже одно это выступление внесло беспокойство в среду деловых людей корпорации, и после обеда один из членов правления попросил Виктора Сергеевича прояснить ситуацию.

– Нам не совсем ясно, что вы имеете в виду, говоря: «пригласить русских специалистов на работу частным образом».

– Вопрос стоит серьезно потому, что без решения правительственных органов наши специалисты не могут принимать приглашения на работу по частным контрактам, – начал говорить Виктор Сергеевич. – Не следует обсуждать наши правила в этом отношении – это наше внутреннее дело…

– Конечно, мы понимаем особенности положения русских специалистов в вашей стране, – согласно кивнул собеседник.

А Виктор Сергеевич продолжал:

– Ваша корпорация может оказаться в щекотливом положении, так как, дав работу по частному контракту нашему специалисту, вы невольно станете пособником его несанкционированного отъезда на Запад. По нашим законам – это побег за рубеж.

Представитель решительно замотал головой и молвил:

– Разве есть конкретные примеры? Объясните.

– Есть. От имени вашей корпорации выступает Глеб Дворянов, студент Лондонского университета. Он систематически ведет работу в поисках рекрутов на работу в Англии. А это ставит в неловкое положение и вас и нас. Закулисная возня такого рода у нас не в почете. Говорю вам об этом в частной беседе…

Больше Дрянова рядом с нашими специалистами и учеными никто не видел. Ни в этот раз, ни позднее. Всесильная корпорация, сама часть правительства Англии, видимо, напрямую разрешила «вопрос о представительстве» этого студента-агента МИ-5. Назойливый агент исчез из поля зрения.

Итак, кажется, операция «Дрянов» удалась. Но нет-нет да и вспоминал я о ходе ее и анализировал правильность своих действий, особенно с точки зрения расшифровки меня. Но все, кажется, было чисто сработано: видимо, меня восприняли как молодого ученого, который первый раз выехал за рубеж. И получив лестное для него предложение работать в Англии, посоветовался с мудрым главой делегации… Кажется, чисто сработано.

* * *

По приезде из Англии я составил подробный отчет о поездке: впечатления от знакомства с агентурно-оперативной обстановкой, справки по объектам нашего интереса, среди которых были университеты в Лондоне и в Ньюкасле, а также о корпорации «Кемикал индастриз».

Главное, чем я гордился, – это обстоятельные справки на тех лиц-специалистов в области химии, с которыми встретился в это время. Среди них особое место предназначалось молодым специалистам и ученым.

Отчет я доложил замначотдела НТР Валентину Васильевичу – соратнику легендарного Власа. Валентин Васильевич, как я узнал после прихода в отдел, принадлежал к числу «чудаков-на-которых-мир-держится». Но это был «чудак» от разведки – умный, проницательный, профессионально грамотный для дела человек и доброжелательный по натуре. Он терпеть не мог ловкачей, неискренних людей и бездельников. Распознавал он их быстро и повышал контроль за ними и требовательность.

В то же время Валентин Васильевич не отрицал право на ошибку, особенно если она относилась на период становления молодого разведчика. Не особенно утруждающие себя работой так называемые чекисты мстили Валентину Васильевичу, распуская слухи «о его чудачествах». Но он был уважаем большинством из нас. А его «чудачества» на самом деле были нужными для дела разведки поисками путей решения разведзадач.