Книга: Циники. Бритый человек (сборник) - Анатолий Мариенгоф

«Циники» роман не о борьбе, а о выживании — физическом, моральном, эмоциональном. Здесь нет героев, только уставшие, израненные люди, пытающиеся сохранить остатки себя в мире, где «вчера ели собаку, сегодня — товарища».

Главные герои, Владимир и Ольга, — представители того самого «погибшего поколения», которые вынуждены смеяться, чтобы не сойти с ума. Их разговоры — острые, язвительные, иногда блестящие — напоминают дуэль без победителей. "Мы любили друг друга так, как можно любить только в голодные годы", — говорит Владимир. Эта любовь не о нежности — о боли, привязанности, привычке и пустоте.

Цинизм здесь — не поза, а единственный способ не утонуть в абсурде новой реальности. Мариенгоф пишет коротко, резко, афористично. Его язык — холоден, как февральский ветер, но в каждой строчке — оголённый нерв.

«Циники» — это антироман о революции. Гимн не восторгу, а разочарованию. И, может быть, именно такая правда и нужна, чтобы помнить, чем платят за исторические переломы.

Дальше можно было не читать, но не таков наш путь. Никакого удовольствия мне это чтение не доставило. Да, язык хорош, ничего не скажешь, но описаны им вещи гнусные и отвратительные. Эта видная фигура литературной богемы 20-х годов XX века, как и многие ему подобные опять всем недовольны – и страна ему не та, и история неправильная, и люди отвратительные. Ни одного доброго слова не нашлось у господина Мариенгофа в адрес происходивших трагических, но и великих событий. Только грязь, разруха, голод, холод и смерть – только это он видит, на этом фокусируется, хотя делает это, надо сказать, мастерски – «…люди, котоpые жpут музыку», «…слишком мягкие плечи, недостаточно чисто вымытые», Роман поделен на короткие главы – диалоги, бытовые зарисовки и фрагменты документальной хроники, которые все как на подбор.

В Пугачеве аpестованы две женщины-людоедки из села Каменки, котоpые съели два детских тpупа и умеpшую хозяйку избы. Кpоме того, людоедки заpезали двух стаpух, зашедших к ним пеpеночевать.

Роман о любви – позвольте не согласиться. Конечно, любовь порой принимает разные формы и главные герой тоже любит, но здесь как-то все больше утирается, пока его жена изменяет ему направо и налево без оглядки и за деньги и просто так. Ни одного героя, вызвавшего хотя бы симпатию, мне не встретилось, зато неприятных, отвратительных, сальных, распухших и прочая – хоть отбавляй.

Я думаю о себе, о россиянах, о России. Я ненавижу свою кровь, свое небо, свою землю, свое настоящее, свое прошлое; эти «святыни» и «твердыни», загаженные татарами, ляхами, литовцами, французами и голштинскими царями; «дубовый город», срубленный Калитой, «город камен», поставленный Володимиром и ломанный «до подошвы» Петром; эти церковки – репками, купола – свеколками и колокольницы – морковками.

Как же надоело это бесконечное нытье, правда! Если вы верите всему, что последние тридцать лет нам говорят про революционное прошлое, то книга вам понравится. Но если вы сомневаетесь, что в то время была только грязь, смерть и ужас – могут возникнуть вопросы и это уже что-то. Для себя я поняла одно – и тогда, и сейчас будут эти вечно недовольные люди, копошащиеся в поисках грязи и находящие ее. Но есть и будут и другие, умеющие любить свою Родину и гордиться ею.

Такие яркие, чистые слова здесь написаны буквально на пугающем сером НЭПе. Ты хочешь видеть первое, но без второго ничего не выйдет – иди и смотри как есть, не прячься и не юли. Ты пребываешь в каком-то абсурде, только он не заканчивается в момент, когда ты закрываешь глаза, от него не уйти, ведь этот абсурд – твоя реальность. Чтобы ты с ней не делала, она не меняется. Так почему бы и не… сделать её ещё абсурднее? Если сумел приспособиться и совесть не сильно покалывает твой бок, живи свою лучшую жизнь, думай о себе, «ешь ананасы, рябчиков жуй», главное – не читай газет, закрывай уши и поменьше слушай окружающих. А можно оказаться где-то между мраком и рябчикам, стараться выжить, спасаться цинизмом, беречь хотя бы крохи светлого внутри себя. А дальше – успеешь или нет.

От этой книги у меня буквально головокружение, тоска и какая-то пьяная веселость. Это так больно и смешно, что хочется ещё раз… Нет. Не повторить всё это, а просто читать и переписывать у себя внутри исходы прошлого. Править на ходу и хохотать. Менять судьбы и плакать от счастья. Или хотя бы просто плакать.

Слом старого государства, болезненное прививание новых ценностей, немое отторжение безжалостного и жадной до жертвоприношений новой страны – всё это лишь фон для причудливой истории любви между бывшим историком-доцентом Владимиром и эпатажной Ольгой, приверженецей декадентского стиля жизни, любительницей конфет "вишня в шоколаде" и французской краски для губ. Их история заранее обречена. Оглушающий эмоции дух времени пропитан ядом цинизма и проникает под кожу, делая людей жестокими и равнодушными. Да и как может быть иначе, когда на первый план выходит борьба за выживание, а духовные переживания и моральные ограничения претерпевают необратимые метаморфозы. И можно ли судить ту же самую циничную Ольгу, когда она говорит, что вышла замуж за Владимира потому, что узнала, что в её доме всю зиму не будет центрального отопления.

Интересна структура романа, поделённого на короткие главы, чередующие диалоги, бытовые зарисовки и документальную хронику. Порой, главы состоят лишь из одного предложения. Например, "Чехословаки взяли Самару" или "Прибыло два вагона тюленьего жира". Такой стиль повествования идёт нога в ногу со стремительным темпом того времени, отбивая ритм большевистскими сапогами.

Для меня роман "Циники" явился романом контрастов. С одной стороны – удивительная лирика прозы, с другой – рваные документальные факты. С одной – зыбкие и пронзительные отношения двух влюблённых, с другой – жестокий цинизм и потеря моральных ориентиров на историческом фоне послереволюционной России. В одной главе герои НЭПа едят пирожные и красную икру, а в следующей крестьяне варят и едят своего семилетнего сына. А за объяснением в любви следует клизма. Потому что лирика–лирикой, а запор–запором.

Так вот, взявшись за роман "Циники", я вовлеклась и заинтересовалась автором моментально. Теперь уже как самостоятельной литературной единицей. В этом романе, как мне кажется, я наконец поймала для себя суть имажинистской образности. Но не такой грубой и режущей моё чувство прекрасного, как бывает у Есенина (этот период его творчества меня мало привлекает, если честно), а какой-то другой, более красочной, более поэтичной... Такой странный, противоречивый эффект для прозы. Футуристы, имажинисты, символисты... поди разберись. Сколько надо перечитать, чтобы отчётливо узнавать разницу? Задачка для профи. Но вот этот роман меня увлек этой самой странной образностью. И своей идеей - развитие сюжета на контрасте. Жизнь мятущейся страны и жизнь отдельных маленьких её граждан. Времена же не выбирают и приходится приспосабливаться к окружающей действительности. Насколько все они циники? Настолько, насколько требует от них это неделикатное время. Владимир - тут все вообще понятно. Глубина его боли от происходящего настолько велика, что не застрелиться позволяет только чувство юмора. Оно способно любого человека примирить с самым отчаянным его положением в жизни. А Ольга - я сильно подозреваю, что под влиянием обстоятельств ещё не такую маску натянешь на себя. И поверишь в неё до поры. Пока омерзение к самой себе не станет совсем уж непереносимым. Роман поражает контрастами жизни. Как в одно и то же время люди едят людей и бифштексы в хороших ресторанах. И тут мои мысли опять улетают к Есенину. Ведь он - золотая голова, золотая молодёжь того времени.

Увлекшись стилем автора я решила не ограничивать себя чтением одного романа из библиотечного сборника, а тут же переключилась на "Роман без вранья". Исключительно на фоне чтения книги Прилепина, я не удивлялась, а подтверждала многие описанные им факты, события и ситуации из первоисточника так сказать - из уст одного из участников тех далёких событий. Но для человека не слишком погруженного в биографию поэта - о, там найдётся много интересного. Время имеет удивительное свойство. Оно умудряется стереть из народной памяти многое, очень многое, создав образ известного человека в каких-то трагически-идеальных красках. А он был просто человек. С кучей своих недостатков. Далеко не самый хороший, положительный персонаж. Страдал манией величия и манией преследования, был мнителен, скандален, агрессивен, эгоистичен, не любил близких, шёл по головам, предавал друзей, бил смертным боем женщин, не признавал своих детей. Был ловкач, авантюрист и хвастун. А нежное "хулиган" - романтично звучит при этом, не правда ли? Я вообще прихожу к удивительному выводу, что у всех поэтов (похоже без исключения) с человеческими качествами была прям беда. Но вот по какой-то удивительной иронии именно в их головы прилетают лучшие стихи, гениальные вещи, которые потом читают поколениями. Читают, забывая и прощая им всё! Всё, что они вытворяли при жизни! Всё, что никогда не прощают простым смертным.

Мариенгоф и Есенин были очень близки несколько лет. Жили и писали вместе, предпринимательствовали и несли флаг имажинизма в поэзию. Они провели вместе чудесные годы юности, пока, как водится, не пришли в их жизнь женщины и не развели в разные стороны этих двух таких близких друзей.

Ну и после чтения уже обычной, не контрастной, но не менее увлекательной прозы, я уже окончательно залипла и не могла остановиться. "Мой век, моя молодость..." - биография жизни самого автора. Легко читается, несёт дух времени, лица людей, застигнутых революцией, их мысли и настроения, круги интеллигенции, думающий и анализирующей происходящее у них на глазах со страной. Не оторваться, если вам интересно то время. И более поздние годы... Мариенгоф был близок к театральным кругам, писал пьесы, был женат на актрисе, дружил и водил знакомства с известными людьми своего времени. Мейерхольд, Станиславский, Качалов... люди, лица, судьбы...

...Прощай, прощай. В пожарах лунных Дождусь ли радостного дня? Среди прославленных и юных Ты был всех лучше для меня.

В такой-то срок, в таком-то годе Мы встретимся, быть может, вновь… Мне страшно, — ведь душа проходит, Как молодость и как любовь...

(из стихотворения Сергея Есенина "Прощание с Мариенгофом", 1922 год)

Какой-то набор анекдотов про Советы.

2.

Медуза опубликовала видео о том, что россияне продают по дешевке разбомбленные дома в Мариуполе. Суть акции такова - купи сейчас дешево, отремонтируй и в будущем, когда этот район станет развиваться, недвижимость в Мариуполе станет самой ценной.

Вот где настоящий цинизм.

3.

1922 год - это леденящий душу ужас. Голодомор штука отвратительная. Мне слабо знаком этот период истории, но до какого отчаяния дошли люди если готовы были есть собственных детей.

4.

100 лет прошло. Все изменилось. И ничего не изменилось.

5.

Главные герои мне непонятны. Они слабы и малодушны. Ради чего Ольга вообще жила? Для чего умерла?

6.

Никогда до этого не слышала имени Анатолия Мариенгофа. Не мудрено, его наверняка запретили почти сразу же.

7.

У меня нет слов. Эта книга не оставляет ни одного.

И вновь проза двадцатых годов. И первое знакомство с автором, о котором знаю достаточно давно.

Повесть очень хороша. В зависимости от личного отношения к революции семнадцатого года она, по-моему, допускает разные толкования. Для меня - это хроника выживания и вживания обывателя, хотя и высокообразованного, культурного, возможно, "ждавшего перемен" - в события катастрофического для него слома привычного мира. От первого дискомфорта, связанного с исчезновением привычных товаров и введением все более жестких ограничений в 1918, через чудовищный голод 1922 -го

В селе Липовки (Цаpицынского уезда) один кpестьянин, не будучи в силах выдеpжать мук голода, pешил заpубить топоpом своего семилетнего сына. Завел в саpай и удаpил. Hо после убийства сам тут же повесился над тpупом убитого pебенка. Когда пpишли, видят: висит с высунутым языком, а pядом на чуpбане, где обычно колют дpова, тpуп заpубленного мальчика. ... В селе Гохтале Гусихинской волости кpестьянин Степан Малов, тpидцати двух лет, и его жена Hадежда, тpидцати лет, заpезали и съели своего семилетнего сына Феофила. «…положил своего сына Феофила на скамейку, взял нож и отpезал голову, волосы с котоpой спалил, потом отpезал pуки и ноги, пустил в котел и начал ваpить. Когда все это было сваpено, стали есть со своей женой. Вечеpом pазpезали живот, извлекли кишки, легкие, печенку и часть мяса; также сваpили и съели».

к первым успехам мирного строительства 1924-го

Заводом «Пневматик» выпущена пеpвая паpтия буpильных молотков. Госавиазавод «Икаp» устpоил тоpжество по случаю пеpвого выпуска мощных мотоpов. Завод «Большевик» доставил на испытательную станцию Тимиpязевской сельскохозяйственной академии пеpвый изготовленный заводом тpактоp.

Маленький человек в жерновах большой истории.

Где-то неподалеку пpонесся лихач. Под копытами гоpячего коня пpозвенела мостовая. Словно он пpонесся не по земле, а по цыганской пеpевеpнутой гитаpе. – Всякая веpа пpиедается, как pубленые котлеты или суп с веpмишелью. Вpемя от вpемени ее нужно менять: Пеpун, Хpистос, Социализм. Она ест дым большими, мужскими глотками: – Во что угодно, но только веpить! И совсем тихо: – Иначе… Как белые земляные чеpви ползут ее пальцы по вздpагивающим коленям. Пpитоpно пахнут жасмином фонаpи. Улица пpямая, желтая, с остекленелыми зpачками.

Книга, как мозаика, складывается из отдельных сцен-стеклышек - законченных фрагментов, "мимоходных" наблюдений, диалогов, мыслей, бессвязность которых лишь кажущаяся, строк газетной хроники и протоколов. Стиль то мягок и лиричен:

Бульваpы забpызганы зеленью. Hочь легкая и нетоpопливая. Она вздыхает, как девушка, котоpую целуют в губы.

то рванен и жёсток.

И это ещё одна книга, о которой я узнала случайно из одной рецензии. Там эту книгу описывали очень положительно, да и тема довольно необычная, но интересная — время русских революций начала ХХ-го века.

К слову об этом времени: я уроки истории никогда не прогуливала, учебники по русской истории мы всегда полностью проходили, всякие уроки патриотизма у нас уже пытались проводить (сейчас-то, насколько я слышала, это стало обязательной частью программы), но о той жести, которая происходила с года 1915-го по 1930-ые я узнала только в классе 9-10-ом. До тех пор ни о Первой мировой, ни о голодоморе, ни о политике страны в отношении высших слоев, а после и новых богачей, выбравшихся из нищеты только засчет своих умений и мозгов, ни о том, сколько лет была гражданская война, — ни о чем этом и речи никогда не заходило, просто из-за того, что это не считали чем-то нужным к обсуждению. О трагедии царской семьи, о роли Распутина и прочем в этом духе говорили, но потому что... многие тогда смотрели и/или знали о мультике "Анастасия", который об этом рассказывает, но не так уж и точно, поэтому тут у образования была какая-то корректирующая функция. И еще о Ленине что-то рассказывали до того, как мы начали изучать XX-ый век. Нормально ли это? Да нет как-то. Это огромная часть истории, которая сыграла жуть как важную роль в становлении СССР и развале РИ, но её замалчивают, прячут за обсуждением ВОВ и байками о 90-х. Так что даже если б мне не понравились "Циники", то я бы все равно их продвигала просто из-за того, что том, что здесь написано нужно говорить.

Но мне "Циники" понравились. Не могу сказать, что тут какой-то особый сюжет, который увлекает и не отпускает — как чаще всего бывает в тех книгах, которые нравятся читателю. Зато здесь потрясающая игра на контрастах, которая подкупает и не отпускает куда лучот сейчас рассказывают о том, как поставят памятники Пушкину, Чернышевскому, Бруту, Марксу и тд, итого 30 фамилий и троеточие в конце, а сразу же за этим:

Гpаждане четвеpтой категоpии получают: 1/10 фунта хлеба в день и один фунт каpтошки в неделю.

И вся книга как большая антитеза, а чем дальше и чем ближе финал тем больше контраста и противопоставления. Тем больше ужасов и тем больше это похоже на "Маску Красной смерти" Эдгара По — веселье во времена чумы, и имя ей Революция.

33 В Пугачеве аpестованы две женщины-людоедки из села Каменки, котоpые съели два детских тpупа и умеpшую хозяйку избы. Кpоме того, людоедки заpезали двух стаpух, зашедших к ним пеpеночевать. 34 Ольга идет под pуку с Докучаевым. Они пpиумножаются в желтых pомбиках паpкета и в голубоватых колоннах бывшего Благоpодного собpания. Колонны словно не из мpамоpа, а из воды. Как огpомные застывшие стpуи молчаливых фонтанов. Хpустальные люстpы, пpонизанные электpичеством, плавают в этих оледенелых акваpиумах, как стаи золотых pыб. Гpемят оpкестpы. Что может быть отвpатительнее музыки! Я никак не могу понять, почему люди, котоpые жpут блины, не говоpят, что они занимаются искусством, а люди, котоpые жpут музыку, говоpят это. Почему вкусовые «вулдыpчики» на языке менее возвышенны, чем баpабанные пеpепонки? Физиология и физиология. Меня никто не убедит, что в гениальной симфонии больше содеpжания, чем в гениальном салате. Если мы ставим памятник Моцаpту, мы обязаны поставить памятник и господину Оливье. Чаpка водки и воинственный маpш в pавной меpе пpобуждают мужество, а pюмочка ликеpа и мелодия негpитянского танца — сладостpастие. Эту пpостую истину давно усвоили капpалы и кабатчики. Следуя за Ольгой и Докучаевым, я pазглядываю толпу подозpительно новых смокингов и слишком мягких плеч; может быть, к тому же недостаточно чисто вымытых.

А вообще я часто ловила себя на мысли "Ну не могло же всё быть так плохо, так грязно и отвратно?..." и каждый раз понимала, что могло быть и хуже. Так что если вы хотите прочитать что-то такое, что оставит очень яркое впечатление, сломает голову и расскажет о том, что происходило в 20-ые годы, то определённо советую эту книгу