Текст книги "Де Бюсси и инфанта"

Глава 8. Предатель

Массивный, надменный и безмерно честолюбивый.

Эти три определения передавали сущность дона Хуана Австрийского полностью, всё остальное – детали. Бастард великого короля Карла V нехотя мазнул по мне скучающим оком – что за вошь приползла к его порогу.

Павла я не взял по педагогическим соображениям. Пусть знает место.

– Герцог Анжуйский не смог до конца отыграть свою партию во Франции. Король смахнул его с доски как пешку. Какие же дела могут быть у вашего сюзерена в Брюсселе?

Чтоб я знал… Но признаться испанцу, что я приехал всего-навсего понюхать воздух, означало выставить в дураках не только себя, но и герцога с Наваррой.

– Вы правы, сеньор штатгальтер, положение во Франции столь же сложное, как и в Провинциях. Мой господин и король Наварры ищут путь к миру, расколотому религиозной враждой. Ваш пример достижения согласия…

– Только не говорите мне, граф, что слухи о моих достижениях докатились до Гаскони. Я едва-едва договорился с католиками, – перебил меня испанский наместник.

Пришлось сделать вид, что не замечаю неучтивости. Не вызывать же его на дуэль!

– Не смею отрицать. Подробности, да и то – не все, мне стали известны лишь по прибытии в Брюссель. С вашего разрешения я продолжу. Конечно, лучший союз и лучшая помощь – отправка нескольких полков на подмогу партнёру, что тоже не исключено, чтобы навести порядок сначала в одних, потом в других землях. Но сила примера тоже велика. Мир между католиками и протестантами в Нидерландах подтолкнёт и наших непримиримых к поиску согласия.

Дон Хуан скептически прищурил глаз.

– Вы же зрелый человек, граф, – он встал из резного кресла и сделал несколько шагов навстречу. Рукоять кинжала стукнула о кирасу, не сброшенную даже в охраняемой резиденции, так, видимо, сильна была «уверенность» испанца в партнёрах по мирному договору. Пышный воротник – грангола – делал этот элемент амуниции слегка несерьёзным с виду. – Неужели вы думаете, что религиозные разногласия столь важны?

– Отчасти. Конечно, де Гиз выступает ревностным католиком, желая заполучить парижский трон именно под знаменем римской веры, а принц Конде воюет против католического короля, не считая возможным простить Генриху роман с женой принца Марией. Поэтому Конде – не просто гугенот, он очень обиженный на католическую власть гугенот.

– И у вас равновесие. Никто из трёх Генрихов – де Гиз, Валуа и Наварра – не решится обратиться к Филиппу II за помощью, потому что все боятся моего короля больше соперников.

Он снисходительно улыбнулся. В подражание ему улыбка заиграла на лице бледного малого, скукожившегося за конторкой в углу, вероятно – секретаря наместника.

Высокий и круглолицый, дон Хуан, наверно, в молодости был душкой, пока не зачерствел в сражениях на суше и на море, а внутри ожесточился от бесплодных попыток занять место, достойное законного сына короля, бастарду недоступное.

– Но вы – не король Испании, сеньор штатгальтер. И договариваться с вами можно, не опасаясь столь серьёзных последствий, как если бы мы вели дела с Мадридом.

Я всё опасался вопроса в лоб: что же ты конкретно предлагаешь от имени гугенотов и что просишь взамен. На такой вопрос у меня ответа не было. К счастью, дон Хуан не спешил.

В его обширном кабинете с панорамой на Сену просматривались следы былой роскоши. Здесь убирались, наверно, несколько чаще, чем в остальных частях дворца. Главным украшением служил большой шахматный стол с причудливой резьбой и высокими фигурами в мавританском стиле.

Штатгальтер подошёл к доске и передвинул фигуру, продолжая партию. Вероятно – с самим собой.

– Вы играете в шахматы?

– Не регулярно, сеньор Хуан. Чаще приходится брать в руки шпагу, нежели пешки и фигуры.

Он повелительно махнул, призывая присоединиться, и начал расставлять мавританских слонов, офицеров с пиками и прочих костяных солдат в исходное положение. Каждая фигура и даже пешки-латники выглядели настоящими произведениями искусства. Надо или очень любить шахматы, или очень желать пустить пыль в глаза, чтобы раскошеливаться на такое сокровище.

Мне, заявившему о слабости, испанец позволил начать белыми.

Я предложил открытое начало, двинув пешку на е4. И он начал с королевской пешки.

– О шахматах говорят, что в игре присутствует стратегия, свойственная настоящим битвам. Я убеждён, что это – чушь. Ну кто бы выбросил пехоту вперёд, не обстреляв врага из пушек, не отправив на подмогу кавалерию?

– Спасибо за подсказку, сеньор штатгальтер, – я вывел королевского коня на f3, начав фланговую кавалерийскую атаку. – Больше усматривается сходство с политикой. Особенно гамбиты. Постоянно чем-то жертвуешь ради большего.

Пешка на d6 защитила королевскую пешку. Если не изменяет память, дон Хуан выбрал защиту Филидора. Впрочем, так этот дебют в XVI веке ещё не назывался. Меня в большей степени впечатлила осторожность штатгальтера. Перекрыв дорогу королевскому слону, он обрёк себя на безопасное, но слишком уж медленное развитие фигур. Таков и его характер как политического деятеля?

Играли мы не торопясь. Конечно, я обладал куда меньшим опытом. Но в период обучения шахматам, что входит в интеллектуальный минимум будущего «атташе по культуре» под дипломатическим прикрытием, я немного познал опыт последующих веков. Сумел бы разыграть бы и Испанскую партию, несколько более авантюрную, с гамбитом Яниша. Но раз Филидор, так тому и быть, статистически это начало давало перевес белым.

– Вы агрессивны, граф. Это черта всех католиков, переметнувшихся к протестантам?

Я выиграл, наконец, качество.

– Это черта всех, кто не желает терять времени на долгие подготовительные маневры.

Штатгальтер проводил взглядом слона, отправившегося на отдых за пределы доски, и мои пешки, взламывающие центр его позиции при поддержке коней. Наверно, нужно сбавить пыл. Мат где-то на тридцать пятом ходу не прибавит мне шансов о чём-то договориться.

– Два хода назад вы пропустили блестящую комбинацию. Жертва ладьи разрушала бы весь мой королевский фланг.

Знаю. Задача выиграть – не самая актуальная на сегодня.

– Возможно. Мастер гамбитов – вы, сеньор Хуан. Пожертвовать присутствием испанской армии ради шатких договорённостей с протестантами – это весьма рискованный ход.

– Уже и об этом все знают! Здесь я стеснён манерами, на палубе корабля воскликнул бы… – он воскликнул от души, русский мат – не единственная нецензурная брань на планете. – Кто вам сказал?

– Слышал от солдат дворцовой стражи; они судачили – выплатят ли им жалованье до отправки в Испанию.

– Да. Только и думают о деньгах. Деньги, деньги… Знаете, де Бюсси, сколько дезертировало и шляется по дорогам, нападая на путников? Вам не встретились?

– Только крестьяне.

– И они тоже. Вы не представляете, в каком расстройстве находятся наши дела. Я уволил почти всех дворцовых лакеев, здесь сплошной хлев, солдаты живут впроголодь. На мои отчаянные письма в Мадрид король отвечает: живи с местных доходов. Но как? В южных провинциях торговля остановилась из-за разбойного сброда. Видели вы мануфактуры в Нижнем городе? Половина закрылась! Некому и некуда отвозить товар. Армия вот-вот разбежится. Я только и могу выторговать уступки у кальвинистов, обещая вывести войска. Если солдаты бросят службу, у меня не останется и этого аргумента. Поэтому спешу им воспользоваться как можно скорее. Шах!

Я закрыл короля пешкой, двинув её вперёд с нападением на слона, которым дон Хуан и объявлял шах. Мой противник проглядел этот ход. Миттельшпиль складывался не в его пользу.

– Убрав войска, вы останетесь без защиты. Гарантии герцога Оранского – не самые надёжные в этом мире.

– У меня других нет. Король не хочет платить войскам. А взбунтовавшиеся солдаты – это хуже отсутствия армии.

То есть он имеет шанс сохранить кресло штатгальтера, прислуживая протестантам и изображая верность Филиппу… Очень, очень шаткое положение.

– Какой же смысл у предводителей кальвинистов терпеть вас в Брюсселе без поддержки армии?

– Я послужу символом королевской власти, гарантией, что испанцы более не введут в Провинции войска. Со временем наберу политический вес. Сам буду диктовать условия.

То есть вынужденное отступление от приказов короля навести порядок в Нидерландах твёрдой рукой сменится совсем уж независимой политикой. То есть откровенным предательством, и штатгальтер даже не скрывает намерений. Используя упущенные мной возможности, он начал наступление на шахматной доске с намерением провести пешку и потерял её.

– Даже проходная пешка не спасает ситуацию, если не имеет средств поддержки, сеньор Хуан. Признаться, меня несколько утомила партия, да и у вас после потери этой пешки шансы на выигрыш невелики. Ничья?

Он согласился, изображая неудовольствие, будто имел шанс переломить игру в свою пользу. Ну, разве что если бы я зевнул ферзя.

– В жизни ничьих не бывает. И моё соглашение с кальвинистами – не ничья, а временная пауза.

Скорее цуцванг – положение в шахматах при отсутствии нормальных вариантов хода, каждый ведёт к потерям или полному поражению.

– Я, с вашего позволения, тоже возьму паузу. Увиденное в Брюсселе отличается от наших представлений о положении дел в Нидерландах. Думаю, предложения герцога Анжуйского сформулирую иначе.

– Лучше бы представляли еретика Конде, а не герцога с королём Наварры. У принца больше сил. И мне уже плевать, католики у него в строю или даже магометане, которых я уничтожал без счёта в Тунисе. Да, мне нужен союзник! Но с войсками или деньгами. Впрочем, это одно и то же. Приходите – сыграем ещё.

Откланявшись, я подумал, что деньги у меня есть. Не звонкой монетой в количестве, необходимом для найма целой армии, но в ценных бумагах, добытых благодаря Эльжбете. В голове начал медленно выкристаллизовываться план. Правда, слишком сложный и многоступенчатый, чтобы всё сработало, как задумано.

Я шёл по унылым коридорам дворца, почти не обращая внимания на жалкое его состояние, и ускорял шаг, к нашим с Павлом комнатам примчался практически бегом. У меня, наконец, нарисовалась цель.

Штатгальтер прав. Нужен собственный вес. Хватит болтаться хвостиком сильных мира сего. Конечно, граф – не слишком большой титул среди герцогов и принцев. Даже не маркиз. И что? Первые короли были всего-навсего предводителями банд.

Снова улыбнулась надежда, что в путешествии в XVI век для меня есть определённый смысл. Роман с Эльжбетой доказал – я не пропащий. Мне свойственны высокие порывы. Я готов побороться ради идеи. Наивно, даже романтично… Но – хорошо!

Судьба забрала любимую женщину, отрезав по живому – тупым ржавым ножом. Тем не менее я вышел из передряги с активами. Нужно стать мощной самостоятельной фигурой. С армией, чьё вмешательство в войну на любой стороне склонит чашу весов в нужную сторону. С деньгами, достаточными для оплаты международных афер.

Иван Грозный, если история Руси повторит мне известную, скоро уберёт Бекбулатовича, но и последнему царю династии осталось недолго. Если приду со своей гипотетической армией, на иностранных штыках Годуновы трон не удержат, как не удалось Лжедмитрию. Но с поддержкой варягами русского воинства, да если иностранных наёмников возглавят смоленские стрельцы, не только Ногтев, но также Фёдор с Тимофеем и Трофимом, есть все шансы… Русь из позднего Средневековья влетит в эпоху просвещённой монархии, а вскоре и революции со сменой самодержавия конституционным строем.

Размечтавшись, я поскользнулся на огрызке и едва не расшибся к чёртовой бабушке. Вот от таких мелочей зависит будущее целых империй!

Если, конечно, я научусь влиять на империи.

Глава 9. Откровения

С Ногтевым поделиться не могу. С ним честен, но вынужден поддерживать определённую дистанцию и иерархию. Он – замечательный парень, верный, прямой. Даже слишком, учитывая его профессию. И только.

Наверно, в Брюсселе только с одним человеком имело смысл обсудить перспективы. К сожалению, малолетним. Но выбора судьба не предоставила.

Без затей постучать в дверь к инфанте было невозможно, меня не поймут. Этикет вынудил отправить письмо и ждать приглашения, оно пришло быстро, всего лишь через день.

Габсбургская чета назначила мне аудиенцию в своих покоях, одних из немногих, содержащихся в пристойном состоянии. Паша на этот раз был призван для солидности и изображения свиты.

– Вам удалось воссоздать атмосферу испанского замка, сеньоры, – после приветствий и расшаркиваний я начал с безобидных тем.

– Вы бывали в Испании, граф? – живо откликнулась Исабель.

Был всего раз в Мадриде, на матче «Реала» и «Барселоны», каталонцы тогда победили.

– Увы, ваше высочество. Но именно так себе её представляю: строго, со вкусом и уютно.

– В том целиком заслуга моей прекрасной жены, – вставил Альбрехт ломающимся юношеским голоском.

Он был единственным встреченным мной человеком благородных кровей и мужского пола без шпаги или хотя бы кинжала на боку. Любой дворянин без сабли, меча, клевца или чего-то в том же духе для умерщвления себе подобных казался голым, кроме, разумеется, обладателей церковного сана. Худющий, с характерным габсбургским асимметричным лицом, он казался ниже ростом даже своей жены.

Слишком юной супруге, насколько мне удалось узнать, исполнилось лишь двенадцать лет! Признаться, я предполагал четырнадцать-пятнадцать, пронзительный и глубокий взгляд делал её старше. «Глава семьи» превосходил её возрастом, но не слишком. Зачем Филипп II отправил этот детский сад в сердце мятежных земель, я уразуметь не мог, поэтому спросил прямо:

– Что же заставило вас покинуть Мадрид? Никогда не поверю, что при дворе не нашлось достойных сеньоров с большим государственным опытом, чтобы проследить за Хуаном Австрийским.

– При дворе происходит множество вещей, в которые трудно поверить, – Исабель, церемонно стоявшая подле мужа во время приветствия, шагнула в сторону, поигрывая веером. Этот предмет, предназначенный для обмахивания в жару, в холодной комнате казался неуместным. Скорее всего, девочка привыкла к нему в Мадриде и мотала в руках машинально. – Папа искренне любит меня. Вот, прислал ящик цитронов, чтобы мы с Альбрехтом не болели от скудного питания. Но есть и мачеха…

Она умолкла, очень эффектная, надо сказать, в песочно-бежевом платье и со сложной причёской с вплетёнными нитками жемчуга, муж подхватил упавшую эстафетную палочку.

– Королева умерла родами, когда на свет появилась младшая сестра Исабель. Его величество женился вторично. Мачеха – Анна Австрийская – с виду хорошо относится к девочкам. Точнее – относилась, пока не родила королю наследника. Сейчас опасается конкуренции сыну со стороны сестёр. Знаете, методы Медичи не чужды и испанскому двору.

– То есть могла отравить Исабель?

– Нельзя утверждать заранее, – инфанта пыталась быть справедливой. – В нашей семье всё очень плотно переплетено. Анна не только жена моему отцу, но и родная племянница, а также двоюродная племянница. Решение принимала бы не только она.

Вот почему у Габсбургов такое вырождение. И с моральной точки зрения сплошные выродки. Почему-то согрела мысль, что Исабель порицает родню, ей претит подобный образ действий.

– Ваш муж – тоже ваш близкий родственник. Библия не велит…

– Святое Писание возбраняет близость брата и сестры, сына и матери, дочери и отца, – живо вставил Альбрехт. – Поверьте, я готовился к кардинальской стезе и хорошо знаю Книгу Книг.

– Но женились? А как же безбрачие? – я постарался, чтоб вопрос прозвучал бесцветно.

– Он пожертвовал своими чаяниями ради меня. Император благословил наш брак. Альбрехт получил возможность вывезти жену из Мадрида, получив назначение в Брюссель.

– Я не теряю надежды найти путь к Господу, – смиренно добавил жертвователь. – Брак не консумирован до сих пор, полагаю, что и не будет до её пятнадцатилетия.

Павел сдержался, только засопел. Я-то пониманию его изумление. В русских семьях, особенно в народе, девок тоже рано отдают, до шестнадцати. Но уж никаких проволочек. Из церкви – за стол, оттуда прямиком на лаву. Молодая косу распускает, дескать – свершилось, и вместо девичьей заплетает две бабьи. В голове моего витязя никак не укладывалось, как с этим приятным делом тянуть годами да ещё и хвастаться перед посторонними, что не опробовал молодое естество! Пусть у супруги сиси не выросли, со временем наверстается.

– Здесь мы попали в ловушку. Я пишу отцу, Альбрехт тоже пишет, что мы теряем Провинции. Но король бессилен. Доходов от азиатских колоний не хватает, чтобы содержать здесь армию. А та, что есть, скатилась до грабежей. Мародёры сами себе добывают на хлеб и вино, дон Хуан ничего не может, а скорее – не хочет с ними разобраться, он занят собственными играми с протестантами. Муж со мной не согласен, но я предпочла бы наш полный уход из этой колонии и всё отдать кальвинистам, лишь бы не лилась кровь. Вчера я получила письмо от отца. В ближайшие два месяца никакой помощи от него ждать не приходится. Где два, там и полгода.

Вчерашнее письмо… Вот в чём причина. Во время первой встречи она держалась со мной более уверенно.

– Ваше высочество, стало быть, ради мира и спокойствия вы допускаете победу протестантов?

– Она уже и так грядёт, мы её не отменим и не изменим. Остаётся лишь уповать, что переход власти пройдёт с наименьшей кровью, – Исабель вдруг взволновалась без видимой причины, даже швырнула на столик свой неизменный веер. – Я льщу себя несбыточной надеждой! Нету здесь силы, способной навести порядок, призвать к ответу испанских разбойников из лесов. Ни у дона Хуана, ни у меня, ни у Северных Провинций.

«Есть такая партия!» – захотелось воскликнуть мне, но я выразил мысль в менее эпатажной форме.

– Армия, достаточно сильная, чтоб укротить лесной сброд, это всего лишь вопрос золота. Думаю, что со временем сумею решить денежную проблему.

– Вы столь богаты? – она иронично взмахнула ресницами и вновь потянулась за веером.

– Недостаточно. Но у меня есть ценность, больше которой не найти во всей Европе, копия карты с сокровищами неизвестного мира. Это целый материк к юго-западу от Европы, по размеру её превосходящий, местные дикари не знают цену золоту и делают из него домашнюю утварь. Вижу, вы не верите мне, и правильно. Я ни от кого не жду веры. Поэтому экспедицию за сокровищами надеюсь снарядить за свой счёт, в залог неких очень ценных бумаг. Для того собираюсь в Амстердам.

– Экспедиция… Два года. Быть может, и три, нужно ведь время на подготовку.

– Да, ваше высочество.

– К моему супругу, граф, тоже обращайтесь «ваше высочество» или даже «ваше императорское высочество», он – сын императора Максимилиана II.

Альбрехт печально кивнул.

– Точно. Принц и принцесса как в сказке. Но без возможности занять трон. Разве что нас пригласят в далёкую страну. В Польшу, например. Или… – он обернулся к Павлу. – Или в русскую Тартарию.

– У нас православие, – сухо отрезал Павел.

Монарший отпрыск с цыплячьей шеей, выглядывавшей из огромного кружевного воротника, никак не годился для русского трона, будь он трижды православным. Такого бояре сожрут, не успеет царь рот раскрыть.

А я открыл свой, чтобы задать главный вопрос.

– Могу ли я надеяться на вашу лояльность, если в Провинциях большинством голосов народа установится власть штатгальтера выборного, а не назначаемого королём? При условии, конечно, что армия наведёт порядок. И этот штатгальтер не обязательно будет католиком.

– Да! – воскликнула принцесса.

– Нет! – одновременно с ней брякнул юнец и отступил на шаг, оказавшись в непростой ситуации. Долг перед королём Филиппом и католической церковью требовал сопротивляться, но и противоречить жене он не привык.

– Тогда прошу прощения у вашего императорского высочества и осмелюсь обменяться с вашей супругой парой слов наедине, если только у неё нахожу понимание.

Тет-а-тет не получилось, я увлёк принцессу в дальний угол комнаты, и, разумеется, наш диалог вполголоса слышали Альбрехт с Павлом. Уединение было чистой фикцией. Но я в нём нуждался.

– Я совсем не уверена, что по возвращении из экспедиции вы найдёте меня в Брюсселе.

– Поверьте, лучшим выходом для вас было бы уехать в Геную и сесть на первый корабль до Барселоны. Я найду вас в любом городе.

– Приятно слышать, граф. Но зачем?

– Вы разделяете идею, что в одном городе могут сосуществовать католическая, кальвинистская, лютеранская церковь? И приверженцы разных конфессий будут доказывать свою правоту только в диспутах, не стреляя друг в друга? И за порядком присматривать вооружённые люди, не подчиняющиеся никакой церкви, а только выборным гражданским властям?

– Звучит слишком хорошо, чтобы это стало правдой.

– От нас зависит превращение мечты в реальность.

– Звучит романтично… А какова моя роль? И Альбрехта? Особенно если мы уедем из Нидерландов.

– Сложно объяснить в двух словах. В одной стране, я жил в ней, можно сказать, в другой жизни, говорили так: за каждым успехом мужчины стоит женщина. Недавно довелось потерять возлюбленную, скорблю по ней, возношу молитвы за упокой её души. Чувствую себя чрезвычайно одиноко. Павел – мой ученик и единственный друг. Да ещё кобыла, которая со мной четыре с половиной года. Больше нет близких существ, никого. Встретив вас, я почувствовал необычайное волнение. Вы – моя муза. Дама сердца, как в рыцарских романах. Но не потому, что увидел в окне ваше лицо, поднял оброненный платок с вензелями и поднял его на копье как штандарт. Нет… Потому что вы – единственная, кто понимает меня в главном.

Теперь обе изящные бровки поднялись в недоумении. Потом принцесса звонко расхохоталась.

– Всё же вам не хватает придворной утончённости, граф. Сказываются годы, проведённые в военных лагерях с солдатами. Вы только что поставили меня в число близких вам созданий, уравняв в правах… с лошадью! Какая ещё сеньора в Испании слышала подобное?

Действительно! За языком надо следить. И ладно бы болтали по-испански, спрятался бы за плохим знанием, мол – совсем не то имел в виду. Но разговор шёл на французском.

Своего красноречия не хватило, придётся спрятаться за чужим.

 
Mon triste coeur bave à la poupe,
Mon coeur couvert de caporal…
 

Стихотворение Артюра Рембо «Украденное сердце», где оно «исходит слюной от тоски», отчего герою не до утех, знает, наверно, каждый, изучавший историю Франции и французскую литературу. Я не посмел декламировать при Исабель банальные слова песенных шлягеров, столь нравившихся королеве Марго и королеве Луизе. Девочка, ещё не вступившая толком в раннюю пору расцвета, она была умнее, глубже коронованных особ и демонстрировала невероятно широкие взгляды, невзирая на строгое католическое воспитание, лишённая перспективы взойти на престол. А в качестве мужа бедняжке достался недосвященник, опасающийся перспективы исполнить супружеский долг из-за боязни «не найти путь к Господу».

– Какая странная метафора… Сердце исходит слюной? Стихами вы умеете удивить, граф, не менее чем политическими амбициями и неуклюжими комплиментами.

– Я вернусь и найду вас. Тогда прочту новые стихи.

– Буду ждать, – просто ответила юная красавица. – Постараюсь к вашему прибытию выглядеть настоящей дамой сердца, а не подростком.