Текст книги "Русское счастье"

Глава 5

В августе, ближе к концу каникул, Клава устроилась на работу в местный рыбцех. Каждое утро она облачалась в холщовую робу, непомерно большие резиновые сапоги – золотые кудри, разбросанные непослушными завитками, Клава прятала под грубым прорезиненным колпаком. Так было принято здесь – все работающие переодевались дома, благо сам цех находился на берегу залива в паре сотен метров от дома. И вообще, весь поселок так и стремился скатиться строениями ближе к воде. Море кормило, поэтому естественно, что вновь возникающие постройки жались ближе к прибрежной полосе. Клава была невысокого роста, а в рабочем одеянии казалась совсем кнопкой. Мотька от безделья забредала на территорию цеха – там она увидела дополнение к спецовке: одеяние дополнял безмерный, до самого пола, ярко-оранжевый резиновый фартук. У Мотьки в первое мгновение от жалости к ней на глаза навернулись слезы. Уменьшенная Клава показалась совсем беззащитной и несчастной, Мотьке хотелось сорвать это уродство и увести ее домой. Расчувствовавшись однажды, не владея собой от обострившейся жалости, она заплакала, уткнувшись лицом в воняющий рыбой, осклизлый фартук.

– Мотечка, что с тобой? Не надо меня жалеть, я, как никогда, счастлива! – отстранилась Клава, выудила из широкой штанины платок и утерла им ее слезы. – Иди, милая, упивайся молодостью, наслаждайся свободой – твое русское счастье все впереди. Желаю тебе лучшей участи. Иди, иди, – подтолкнула она Мотьку, – скоро школа, десятый класс – отдыхай. Вечером поговорим… Иди, дорогая.

Покоренной добротой слов, при упоминании о вечернем общении, Мотьке полегчало, в горле пропал соленый ком, и она благодарно улыбнулась Клаве.

На причале, где бывала раньше Мотька, сидели, свесив с него ноги, двое повзрослевших знакомых пацанов.

– Падай рядом, мочалка, где пропадаешь, не видно чтой-та? – съязвил с ехидцей, откровенно оценивая ее с ног до головы, один из них – упитанный крепыш Толян. – Где тусуешься нонче, загордилась, глижу?!

Мотька, фасонясь, в джинсах, высокомерно хмыкнула, не удостоив его ответом.

– М-мотечка, смотри сколько н-н-натралили. Бычки – одни пацюки, везуха сегодня, – почтительно, стараясь скрыть заикание, смягчил встречу другой пацан – худощавый и голубоглазый.

– Петька, ты всегда был мастуром, – шлепнула ему по плечу Мотька.

– Ты п-приехала, с-садись, – стряхнул он смятый под ним пиджак, – чистый, не б-боись, д-джинсиков не зам-мараешь. У всех клюет, перед штормягой налопаться спешат. Есть запаска, на, бери, – предложил он, с трудно скрываемым желанием задержать ее здесь.

С Петькой в прошлые годы Мотька проводила большую часть летних каникул. Он вытянулся, похудел. Голубые глаза смягчали простые черты лица. В сочетании с ними он казался обаяшкой, а облупленный вздернутый нос делал его озорником. На самом деле, Петька никогда не дрался, а уважение у пацанов снискал рассудительностью и мастерством на рыбалке – Мотька называла его лучшим друганом.

От подкупающей интонации Мотька забыла про свою обновку, без колебаний скинула шпильку, на ходу разгораясь азартом. Без брезгливости взяла в руки жирного червя, прихлопнула его заправски в ладонях, насадила и с первого раза булькнула грузилом в нужное место.

– Не разучилась…

– Дык, кто был учитель?! – приняла Мотька игривый Петькин тон.

– Ты какая-то сама не своя, – прошептал он, заискивающе прикоснувшись к ее руке.

«Он заметил перемены в ней?» Вместе с высоким каблучком ей захотелось сегодня подняться выше и своим происхождением. Хотелось говорить красиво и изысканно. Она, не медля, ответила:

– Я теперь всегда такая!

В руку отдавали легкие поклевы – мелочь терзала наживку. Вдруг резко ударило – леска затрепетала. Мотька поспешила подсекнуть. Толян напрягся завистливым ожиданием. Едва показав из воды огромную сплющенную голову, с крючка сорвалась солидная чернушка.

– Вот это эк-кземпляр!. – задохнулся в восторге Петька.

– Спешит, как голая в душ, – съязвил Толян, – Мотька, она и есть Мотька.

От обидного напоминания своего имени, Мотька отставила закидушку, сунула ноги в шпильки и встала.

– Ч-чего ты, – вступился за нее Петька, – сам-то сколько упустил. Два «столбика» оборвал – р-ротозей, мастер-фломастер.

Раньше бы Мотька смолчала – сейчас заданный форс держал ее на высоте.

– А я, промежду прочим, по паспорту буду Матильда, – застыв к обидчику вполоборота, в порыве злой насмешки процедила Мотька.

– Ха-а, рассмешила. Матильда Граузамвель… Ска-а-жите, звать, как козу «Петрухи-семь сорок».

Обычно выдержанный Петька взвился, заикаясь больше обычного.

– Ниш-шкни, т-ты, х-ходячая п-пародия. Милорд с к-курятника…

Но Мотька перепалку уже не слышала – она громко выстукивала шпилькой по дереву причала в обратном направлении, так и не нашедшая в ответ достойной обидной реплики.

Глава 6

В тот вечер уединиться с Клавой не удалось: вернулся отец с огромным паевым куском белуги. Он считал разделку достойной рыбы делом мужских рук, был трезв и много шутил. Клава положила несколько распластанных им кусочков на раскаленную сковороду. По дому распространился аппетитный запах жареной рыбы. Оставшиеся кусочки отец уложил в кастрюлю с крышкой, добротно пересыпав крупной солью.

– Жареная белужка хороша, но вяленая… выше королевского вкуса, – раззадоривал он их, отдирая от парящего в тарелке куска румяную хрусткую корочку.

Мотька с аппетитом поглощала очередную порцию. Клава не называла отца по имени, впрочем, как и все остальные – Ленек. Она толкнула отца играючи в плечо:

– Ленек, к такой закуси не грех бы по «маленькой»?

– Не испытывай, все – рот на замке. Хошь, для вас сгоняю?

– А сгоняй! – подмигнула Мотьке Клава.

Мотька сжалась – она помнила, как с этого «по маленькой» все начиналось. Она молчаливо переглянулась с Клавой. Отец встал и вышел.

– Не тушуйся, милая, вижу, как напряглась. Запретный плод всегда слаще, пусть идет – он взял себя в руки…, будет испытанием – увидим, насколько крепко он завязал.

Магазин был недалеко, под боком: отец вернулся – не успели они переброситься и парой фраз. В руках серебрилось горлышко шипучки.

Он открыл и разлил легкое вино по фужерам – Мотьке тоже.

– Ничего, ничего, чуть-чуть можно, пусть лучше дома попробует, чем где-то в подъезде, – назидал он тем тоном, когда сами убеждаются в сказанном на ходу.

Мотьке на дне рождения у Сабрины довелось хлебнуть настоящего французского шампанского, она смолчала об этом, а сделав глоток, подыграла, скривив артистически рожицу.

В этот вечер легли позже обычного. После перепавших дождей пришла прохлада. Мотька уютно улеглась в постели – возбуждение не давало спать – беспорядочные мысли буравили голову. В углу завел песню сверчок. Из комнаты взрослых доносился приглушенный говорок. Любопытство Мотьки взяло верх – она тихонько ссунулась с кровати и подошла к двери. Ей очень хотелось услышать, о чем может говорить с отцом Клава.

«А вдруг Клава раскопала в памяти интересную житейскую историю?» – пыталась оправдать свои действия Мотька.

Воркование перешло в шепот. Мотька слегка подтолкнула дверь – та, как назло, откатилась больше, чем ей хотелось, но в комнате увлеченные общением этого не заметили и продолжали шептаться. Мотька гасила возбужденное дыхание, застыв у косяка двери.

– Я хочу от тебя сына, – услышала она голос отца.

– А не поздно, Ленек? Разве нам с тобой так плохо? У тебя есть прекрасная дочь, дари ей свою энергию и ласку.

– Дочь взрослая, немного подпорчена матерью. Хочу начать жизнь с чистого листа. Я только с тобой, на излете вхолостую растраченной силы, понял, что такое прелесть семейного очага. Ты подарила мне второе дыхание – я стал переживать за попусту прожитый день. Клава, я люблю тебя… Не делай глупости – сохрани ребенка… ради меня.

– Я тебе обязана всем, но я боюсь, вдруг… Хорошо, я подумаю…

От перекатившихся тел диван выдал непредвиденный пружинный сбой. Немного повременив, прерывисто дыша, они отдались обоюдной страсти. Мотька, затаившись, с жадностью впитывала нечто новое для себя.

«Как красиво он может говорить!..» От каскада сладострастных слов отца к Мотькиной груди подступила знакомая неотвратимая истома. Она села на пол, скрючилась, вспоминая уличные любовные аналогии. Мотька гладила свои чувствительные места, как в лихорадке – она переживала свою надуманную любовь. Диван угомонился, но шептаться продолжали – изредка доносился приглушенный звук поцелуев. Мотька на цыпочках прокралась к своей кровати. Перед сном она твердо решила узнать у Клавы ее прошлое.

Глава 7

Мотька вздрогнула от прикосновения – в предутреннем сумраке в просвете окна расплылась довольная Петькина физиономия. В прошлые годы таким образом он часто будил Мотьку – в это лето он пришел впервые. Полусонная Мотька нервно одернула вздыбленную ночнушку. Петька, взгромоздившись на подоконник, как ни в чем не бывало, продолжал подзуживать ее хлыстиком. После вчерашней встречи на причале и ее резкого ухода он осмелился прийти, как прежде, и теперь бесцеремонно глазел на нее. Мотьке казалось, что она уснула мгновение назад – глаза разлеплялись с трудом.

– Моть, айда на старый причал? Там никого не будет. Место с вечера прикормил – снастями обеспечу. Небо законопатило… – перед грозой ждет зверский клев. На мотыля будем ловить. Барабулечки навялим?! – тянул Петька вкрадчивым голосом, включив весь арсенал уговора.

Мотька нехотя ворохнулась, попыталась подняться, но поняла: после ночного бдения встать не сможет.

– Петя-Петушок, отстань, потом…, в следующий раз, – сквозь сковывающий ее сон простонала она.

Проснулась Мотька от шквалов ветра, хлещущего занавеской по спинке кровати. Крупные капли дождя дробно ударили в железо подоконника. За холмами, опоясывающими бухту, блеснула молния, громко рвануло небосвод – по воде переливчато прокатилось глухое эхо, потерявшись где-то совсем близко под сводами обрыва. Уже рассвело, но сумрак не отпускал – свинцовая завеса опустилась зловеще низко. На той стороне залива зарябило – Мотька увидела, как отвесная стена дождя устремилась прямо на нее. Мощный порыв ветра ожесточенно рванул занавески, в лицо пахнуло перестоявшим запахом тины. Мотька едва успела закрыть тяжелые створки окна – ливень накрыл все пространство. От обуявшего ее страха она упала на кровать, свернулась калачиком, представляя себя под дождем на старом причале.

«Интересно, пошел туда Петька без меня?»

Мотька о нем не думала всерьез. Так, хороший парень, пусть и добрый – словом, друг и все.

В ее жизни потом будет много встреч, поисков и разочарований. Позже она переоценит неискушенную юность, но это произойдет тогда, когда водовороты судьбы затянут ее в безвылазную пучину событий. Только тогда она осознает: Петька мелькнул в ее жизни светлым лучиком. В грозу его убило молнией.

Это грубо, нет, скорее жестоко, но лучше бы Мотька пошла с ним. Возможно, они бы не погибли и, благодаря Мотьке, оказались в другом месте, а их судьбы смогли бы оставить ощутимый след в плеяде счастливых людей. К сожалению, чужой печальный опыт не учит мудрости случайно избежавших его.

Глава 8

Пошла последняя неделя каникул. Мать позвонила на почту – просила Мотьку о заблаговременном приезде. Напомнила о деньгах, но отец с Клавой отвалили ей «на все – про все» кругленькую сумму. В сравнении с прошлыми крохами, это случилось впервые. Мотька понимала, чья в этом заслуга.

Мать в вечерних тирадах стращала ее мачехой. Могла Мотька теперь верить хотя бы одному ее наставлению?

Трудно заслужить авторитет у нынешних взрослеющих отпрысков простым, одиноким матерям, нагруженным нелегким житейским ярмом, не слышавшим и о существовании основ психологии подростков. У редких из них, самородков, рождается в голове истина – подсказка их самобытной природы. Большинству уготована участь Мотькиной матери. Так и рассасывается по необъятным просторам страны пустая закваска в поисках неизведанного, рождая такое же, не обремененное содержанием поколение.

В один из последних дней пребывания у отца Мотьке удалось остаться наедине с Клавой. Та специально для нее взяла отгул. Напекла сдобы столько, что могло хватить на целый голодный класс. Мотька знала судьбу вороха пирожков и крендельков – мать их попросту выбросит, но обидеть Клаву отказом не посмела. Они сели друг против друга – последняя закладка в духовку завершила букет ароматов кулинарной фантазии Клавы. Мотьке захотелось подойти к тяготившему ее вопросу нестандартно, поэтически, думалось, Клава это оценит. Мотька прочла строчки из М.Ю. Лермонтова:

 
Кто может, океан угрюмый,
Твои изведать тайны? Кто
Толпе мои расскажет думы?
Я – или Бог – или никто!
 

Клава с необычным интересом посмотрела Мотьке в глаза.

«Но как начать с темы, прозвучавшей в ночи и не мне?»

Мотька вспыхнула краской, вспоминая подробности интимного откровения.

– Клав, а Клав, расскажи о себе – школьнице, – подкралась Мотька издалека.

– А что в том необыкновенного? Может быть, тебя интересует что-нибудь «жареное»?!

– Я вижу, Клав, ты умнее всех моих знакомых, – не теряла надежду Мотька.

– Не умнее и не глупее. Я не член-корреспондент, даже не переводчик иностранных языков. Как все – серая масса. А кем могла бы стать и к чему стремилась – не в счет. Правда, меня многому научили мои мерзавцы-учителя, но тебе лучше этого не знать.

Мотька задумалась, не распознавая сути. Клава после некоторой паузы все же решилась. Она, как всегда раззадорилась рассказом, лицо зарделось. Срывающимся голосом Клава поведала о своих злоключениях. Мотька слушала и не знала, насколько ей всему верить, настолько далеко увела ее Клава от мирка ее скромных познаний. Она смотрела на возбужденную Клаву – та же взяла ее для большей убедительности за плечи и подвела к окну:

– Смотри, видишь на берегу ржавую посудину? Если бы не твой отец – там бы и закончила свое существование на этом свете, а на том меня ждали далеко не в раю.

Из духовки потянуло сизым дымком. Клава спохватилась:

– Видишь, к чему приводят задушевные беседы? «Негритят» теперь буду есть сама.

Отец задерживался на сейнере – разговору никто не мешал. Залив начал уходить во мрак наступающей ночи, а они, завороженные общением, сидели, не зажигая света. Мотька замерла. Казалось: малейшее ее движение или посторонний раздражитель смогут разорвать тонкую нить вдохновения. Мотька боялась любым неосторожным жестом возбудить неприятие проснувшейся в ней мысли. Наверное, подспудно, независимо от себя, они обе замерли в полной темноте. Клава от природы была умелым рассказчиком – она умела, не стесняясь, сказать возвышенно о простом, могла обратить внимание и на красоту окружающей природы, которой Мотька до сих пор не осознавала. Да и не мудрено, могла ли Мотька с высоты своих лет объять неведомый полигамный мир?! Клаве все же кое-что удалось. Она, по меньшей мере, поселила в ней некоторые противоречивые «начала», а для начала и этого оказалось немало. Разговор получился непростой и для Мотьки весьма полезный. Мысли заметались в дебрях заманчивых возможностей, теряясь в голове от невероятных открытий лежащего перед ее ногами мира.

Часть 3
Мачеха

«…Не ходите, дети, в школу —

Дети, пейте пепси-колу!..»

Глава 1

Паром набирал скорость. Их разделила водная преграда, а Мотька все смотрела отрешенно на удаляющийся причал, где стояла одинокая фигурка Клавы. Мотька была рада отсутствию отца – он ушел за день до ее отъезда в море. В общении с Клавой с глазу на глаз не возникло никакой натяжки. Они обнялись и простились так тепло, как Мотька никогда не прощалась с родной матерью. Клава почти не говорила, и Мотька решила, что Клава от нее устала. Но, увидев ее полные слез глаза, взяла свои мысли назад.

– Жди… я обязательно вернусь, – крикнула Мотька с борта отчалившего парома.

Матрос гонял рядом с ней по настилу швабру, недовольно ворча. Чтобы не мешать, Мотька поднялась палубой выше, в одиночестве закрыла глаза: как кино в затемненном зале начала прокручивать рассказ Клавы. От неожиданного голоса рядом Мотька вздрогнула.

– Девушка, вы так задумчивы, али суженого с моря не дождались?

Мотьку сковало. Она открыла глаза, боясь обернуться. А голос продолжал:

– Можно предложить себя взамен… Подхожу?

Мотька лишь краем познала риторику ухаживаний, но обращение парня показалось ей самоуверенным. Тем не менее, как всякого неискушенного открывателя, ее влекло неведомое. Дома за Мотькой никто не ухаживал – знакомые подростки сторонились ее, наверное, из-за бедности. Клеймо низкой социальной ступеньки виделось в ее взгляде, в скованной от того угловатой походке. Возможно, заглавную роль играл здесь страх, боязнь быть облеченной в бедности и убожестве быта. Она набралась мужества и, не моргая, обернулась на голос. Мотька особо не разбиралась в возрасте взрослых, но этот показался ей уж больно молодым. У нее не повернулся язык сказать ему «вы», хотя морская форма с вензелями на погонах делала его представительным.

– Ты плаваешь на пароме? – ухватилась за первую попавшуюся мысль Мотька.

– Девушка, девушка…, кстати, Денис… Плавает, извините, всякая гадость – мы же ходим.

Бросилось в глаза: моряк немного красуется. Внешностью он Мотьке понравился.

– На годичной практике в мореходке бывал в загранрейсах, довелось повидать мир. По распределению попал в каботаж, но это временно, зато сразу четвертым механиком. Моих корешей-однокурсников на маневрах к реверсному штурвалу пока близко не допускают. Долго им до серьезного момента на океанских просторах елозить шваброй по пайолам мотористом. А у меня давно самостоятельная вахта.

Незнакомая терминология, значительный тон возвышали его в Мотькиных глазах. Как же все-таки звать прекрасную незнакомку?

– Матильда, – буркнула несмело Мотька.

Он вздернул брови.

– Правда, по документам – Матильда, – подтвердила Мотька.

– Честно говоря, я ожидал услышать что-то вроде «Машенька-Машутка». Представляю, как тебя в детстве звали родители, – ей показалось, что спросил он это с насмешкой.

Мотька стушевалась, и с трудом нашлась:

– Мати…

Назвала и задумалась: «А есть такое? Напрашивается – Мотя. Что сказано, то сказано…»

Денис вслух фантазировал:

– А если так: Матичка…, Мотечка?

Мотька, отвернувшись, надулась, скрывая свою досаду.

– Не обижайся, Матильда так Матильда. В моем воображении Матильда – это некая дородная фрау. Пусть даже так, но и фрау была когда-то юной девчонкой. Ты и с таким грузом все равно классная, не обижайся.

Мотька благодарно повернулась к нему, на какое-то время забывшись.

– Ты меня извини, …Мати, мне через полчаса на вахту, пора собираться. Ты где живешь?

Мотька назвала свой городок.

– Около ста километров от переправы. Бываю там частенько. И где все это время ты ухитрялась прятаться в нем от меня?

Мотьку признание в такой открытой форме ввело в искушение, она хотела продолжения диалога, и Денис тянул с уходом.

– Назови квадрат в твоем городе, где я смогу найти тебя? – посмотрел он на Мотьку с надеждой.

Мотька, как ей показалось впоследствии, при анализе собственных ошибок, слишком быстро назвала адрес возможной встречи. Она корила себя за простоту, что так скоротечно, без вуали, открыла любимое место на приморском бульваре, выдав себя с головой.

– Прекрасно, думаю, скоро наведаюсь, – прошелся напоследок по ее лицу теплый, но пронзительный взгляд Дениса.

Он исчез так же внезапно, как и появился, оставив в Мотьке новое ощущение – ожидание счастья.

Глава 2

Из коридорчика в комнату с запахом съестного просочился густой удушающий запах лаврового листа. Мать готовила отвар по новому рецепту, в нем она собиралась снимать напряжение с ног после дня беготни. Как всякий недалекий наивный человек она пыталась найти чудодейственный рецепт в борьбе со следствием, не задумываясь над причиной. Мотька замерла в ожидании очередного нравоучения, но в этот раз мать не спешила. Процедура всегда вдохновляла ее – ноги немного отпускало, слепая жажда деятельности выплескивалась на Мотьку. Сегодня мать вошла тихо, без слов обычного вступления умостила ноги в тазу.

После летней свободы, короткой, но другой жизни, после своего отдельного угла, Мотьке было тесно дома. Что показалось ей странным: сдобу мать не выбросила – попробовала и даже похвалила качество выпечки. Мотька заподозрила неладное – она хорошо знала свою мать. И действительно, та посмотрела на нее необычным тягучим взглядом.

– Ты становишься все больше похожей на своего отца! – начала мать издалека. – И по манерам – ты его дочь.

Мотька острее почувствовала неладное: «Ее явно к чему-то готовят…».

Подтвердить или опровергнуть сказанное Мотька не нашла нужным.

– Мама, не виляй вокруг да около, ты хочешь мне что-то сообщить? – не выдержала после ее паузы Мотька.

– Вот, вот, лишнее доказательство тому: отец тоже чувствовал заранее, о чем я хочу сказать…

– Мама, в конце концов, что произошло?

– Мотечка, дядя Юра сделал мне предложение, у нас с ним будет ребенок. Для меня его решение стало неожиданностью, но я, извини, согласилась, не раздумывая. Какой ни лапоть, а все же нога не босая. Он совсем не пьет, хозяйственный. Одно скверно: жить ему придется у нас. Как будем ютиться – не знаю.

И, оправдываясь, продолжила. Мотька затаила дыхание – она услышала бой своего сердца.

– Пойми, это мой последний шанс.

Мотьку осенило: «За мной остается выбор!»

– Ты хочешь, чтобы я поехала к отцу?

И тут же, не дожидаясь ответа:

– С превеликим удовольствием!

– Правда, Мотечка, не шутишь, ты согласна? – разгладила мать подобием улыбки скорбную мимику.

Внутри загорелось радостью, но все же стало обидно за себя: как просто мать отдает ее в жертву своему сомнительному будущему. Мотька отвернулась к стене – представила, как то же самое преподнесла бы ей Клава. Представить – не получилось. «Клава так не смогла бы!»

Успокоившись грядущими переменами, Мотька сладко потянулась и вскоре уже блаженно спала.