Текст книги "Русское счастье"

Глава 3

Клава сдерживалась с трудом, поэтому, когда провожала Мотьку, старалась говорить отрывисто – плывущий голос мог выдать ее. За лето она привязалась к Мотьке – чувствовала, что и та тянется к ней. Втроем их семья стала настоящей, такой, о которой она мечтала в мытарствах на чужбине. С некоторых пор Клава не переносила тишины – хотела иметь много детей. Она видела в приятной семейной сутолоке, в обретенных приятных заботах под щебетание счастливых детей, возможность забыть о своем темном прошлом. Мотьке из него она многого не рассказала.

«Зачем девчонку в пору розовых грез марать грязью земли. Ей достаточно и тех неизбежностей, что ожидают в жизни любого человека. Без чужих просчетов – свои разгрести бы, не увязнуть. Всяк лелеет личностный интерес, но трудности не преминут напомнить о себе. И того малого экскурса достаточно, чтобы задуматься на пороге влекущих, заманчивых, часто сомнительных предложений».

Она жалела Мотьку, вспоминая себя: такая же наивная, чувствительная, ищущая новизны. Теперь-то известно, куда может завести в юные годы романтический задор. Когда потеряла всякую надежду – в тридцать девять – забеременела, но каковы будут последствия после перенесенной болезни? Нет, не станет она рисковать будущим своего ребенка. На излечении она видела этих несчастных, поплатившихся за ошибки родителей.

Клава стояла на причале в полном одиночестве, гулкими толчками в висках билась последняя фраза Мотьки: «Я вернусь!»

Вечерело. От воды тянуло свежестью – отпущенные слезы холодили щеки. Паром давно скрылся за мысом, сознание грел новый этап жизни – уходить не хотелось. Над кильватерным следом парома перестали галдеть чайки – одиночек поднял с воды шустренький портовый живчик-катерок, он визгливо пискнул одиночке, стоящей на берегу, перечеркивая бегущей от винта струей еще один прекрасный миг.

Ленек ушел в море – пустые комнаты пугали, она не спешила домой. По пути остановилась у выброшенного на берег полузатопленного баркаса, огляделась, и, не увидев никого, по ржавому рванью забралась в рубку – здесь она провела две ночи, пока ее там случайно не обнаружил Ленек – он мимо накоротке возвращался домой с рыбной пристани. В рубке после нее кто-то побывал: разорванные картонные коробки и старое тряпье сослужили еще кому-то добрую службу. Клава в то время пыталась убежать от самой себя. В голове утвердилась очень простая истина:

«Можно уйти от места, откуда началось твое падение, но убежать от себя, от своей памяти можно лишь в одном известном – вечном забытьи».

Этот берег стал для нее последней географической точкой на земле, откуда она не хотела убегать. Ее, больную коварной болезнью, Ленек определил тогда в лечебницу, поверил в ее правду, полюбил такую, какая она есть без прикрас.

Глава 4

Мотька стала плохо спать по ночам. Толстяк перебрался к ним. С ним поселился ночной свистящий шепот и надсадное дыхание в полуметре от Мотькиной головы – он раздражал ее. Расслабление приходило только на уроках – она элементарно засыпала.

До Нового года мать все не решалась уточнить срок отъезда, по-видимому, надеясь на какое-то чудо, но ее живот рос, а чуда не происходило. С концом второй четверти было окончательно решено отправить Мотьку к отцу, пока «на время». Мотька догадывалась – это время зовется другим словом – «навсегда». С сумкой учебников и кое-каким барахлом ее посадили в автобус: сопровождать себя до переправы она не позволила.

Паром тронулся, а Мотька оставалась на верхней палубе. От накатившей тоски в груди застрял тяжелый ком. Чайки пропали: непогода загнала их в укрытие. Навстречу движению наползала сплошная белая пелена. Срывавшаяся с насупленного мрачного неба снежная крупка перешла в град. Дробный перестук усиливался металлом конструкций. В этой барабанной дроби Мотьке чудилось что-то зловещее. Уходить не хотелось – она стояла на том же самом месте, где не так давно с ней разговаривал Денис. В тайной надежде она огляделась, затем нехотя подняла изрядно подмокшую сумку и спустилась по трапу в помещение. В поисках свободного места она дернула ручку одного из салонов – в нос ударил спертый запах переполненного людьми помещения. Бренчала гитара, парень с кудлатой жидкой бороденкой театрально гнусавил:

– «Не ходите, дети, в школу, пейте, дети, пепси-колу!»

Мотька передергала все ручки салонов – отчаявшись найти свободное место, остановилась на площадке коридора, недалеко от возлежащих на узлах цыган.

– Ай, яй, дорогая, дай расскажу твою судьбу, – певуче проговорил заискивающий голос сбоку.

Мотька попятилась в сторону, но пожилая цыганка не отставала, она настойчиво напирала на нее.

– Позолоти ручку, не пожалеешь, уже вижу твоего принца. Милая, послушай меня – интересно будет, дай, сколько не жалко.

Мотька, мотая отрицательно головой, продолжала отступать вглубь коридора. В проеме двери она вздрогнула от прикосновения.

– Вас предупреждали на посадке о правилах поведения на судне? – раздался сзади знакомый ломающийся голос. Он обращался к цыганке с наигранно завышенной ноткой.

– Мы мирно беседуем, командир, разве это запрещается?! – парировала цыганка, с некоторым сомнением переводя взгляд с лица на нашивки.

У Мотьки завибрировало от волнения в груди – она узнала голос.

– Иди, иди, оставь ее, – показал он цыганке рукой в сторону соплеменников, – принц нашелся. – Я как раз сегодня думал о тебе, – дружески придерживая за талию, повернулся Денис к Мотьке. – Со дня на день жду подмены – собрался в отпуск… думал найти тебя. Все это время, как говорится, не слезал с коня. Пошли ко мне в каюту, не роскошь, но лучше, чем в коридоре.

Не дождавшись ответа, Денис подхватил Мотькину сумку и, не оборачиваясь, двинулся по лабиринту коридоров. Опасаясь отстать, она поспешила за ним.

Глава 5

От тепла и участия Дениса тоска незаметно улетучилась – Мотьку разморило. Под монотонный шум двигателей парома слипались глаза – сказывалось хроническое недосыпание. Она едва управляла отяжелевшими веками. Как не пыталась скрыть накатившую сонливость, Денис уловил ее состояние и сам предложил прилечь. Узкий кожаный диванчик показался ей уютнее всякой кровати. Денис подал подушку, о чем-то еще говорил, но Мотька безудержно, под его отдаляющийся голос, провалилась в сон.

Проснулась от тишины – паром замер у причала. Где-то под полом сиротливо стучал одинокий механизм.

Мотька сладко потянулась и подскочила, не понимая, что ей делать. Наконец, сообразила: надо умыться, утереться не успела – в дверь постучали. На пороге с вопросом на лице остановился седенький, небольшого роста дядечка, с чемоданчиком в руках.

– Что, «четвертого» нет? Подмена ему. Позвольте кладь оставить. Спущусь в машинное отделение, если разминемся, передай:

– Мол, Андреич внизу. Не скучай, дочка, освобожу быстро твоего муженька.

Не успела за ним закрыться дверь, как распахнулась вновь – в нее влетел радостный Денис.

– Выспалась? Прибыла подмена, штатный механик Андреич. Хозяйство ему знакомо, много времени сдача не займет. Подождешь?! Часа два для тебя роли не сыграют? Давай вместе сойдем, у меня к тебе предложение.

На Мотьку выплеснулась плеяда возможностей предстоящего отпуска. «Каникулы едва начались, что сказать отцу – придумаю».

Мотька поколебалась лишь для видимости, для придания из прошлого опыта какой-то значимости и согласилась. Денис предложил поехать домой к своим родителям в пригородный поселок Одессы. Неожиданное предложение Мотька и осмыслить не успела. Свалившаяся с неба новизна ее даже обрадовала – против Дениса она ничего не имела.

На землю опустились сумерки, когда плечом к плечу с Денисом они вышли за территорию порта. Последний рейсовый автобус уже ушел. Встречный холодный ветер пробирался во все щели легкой одежды. Под ногами хлюпала снежная каша. После теплого помещения Мотьку в пальто-разлетайке прохватывал озноб, но она стоически, не жалуясь, переносила мелкие неудобства. Денис тоже был одет легко и ежился на ветру: легкая курточка поверх форменной одежды – вся его экипировка. До развилки пришлось идти больше километра. Они ускорили темп и немного согрелись. Оставалось худшее – ждать доброго водителя в попутном направлении. С полчаса простояли безрезультатно, в наступившей темноте мимо проносились машины, выхватывая светом фар их одинокие фигуры.

Денис подошел к Мотьке сзади и обнял за плечи. Холодный ветер забирался во все огрехи одежды, и от его объятия стало уютно. Она помнила страстные объятия парочек у своего дома – сейчас парень обнимал ее, Мотьку. Это случилось с ней в первый раз в жизни. От нового ощущения, вспоминая увиденные когда-то сцены страсти, она захотела согреться теплом поцелуя, но Денис не слышал ее мысли: согревал только объятием.

Мотьку волновала мысль, кем она предстанет перед родителями Дениса. Чего доброго, примут за легкомысленную дворовую девчонку.

Мотька от усердия сморщила лоб, готовя про себя достойную версию. В промежутках между потоками машин темнота мгновенно проглатывала их фигуры. Приближающаяся очередная колонна ударила ярким светом по глазам. Денис из-за ее спины, уже в слабой надежде, выставил вперед две руки. Одна из машин снизила скорость, съехав на обочину. Денис рванул ручку двери.

– Спасайте, ребята, замерзли, как цуцики, – выдохнул он в салон.

Кроме водителя, на заднем сиденье высветились фигуры двух бритоголовых пассажиров.

– А денег за согрев хватит? – рыкнул водитель. – Машина серьезная, под такси не ходит.

Замерзший Денис его плохо слушал.

– Договоримся, – бросил он, усаживая Мотьку впереди.

– Мочалка пусть садится сзади, а ты ко мне, вперед, будешь за штурмана, – приказал водитель.

Машину от резкого ускорения бросило на юз, но водитель мастерски вырулил и помчал с захватывающей дух скоростью.

Глава 6

Трехэтажный дом на отшибе дачного поселка затаился в лесной дубраве. Вековые деревья парубками перед рукопашным боем раскинули над землей увесистые руки-кроны. Облицованный природным серым камнем дом сливался с ландшафтом. Красная крыша его тоже была в тон глине, что лежала в свежих отвалах позади него. Компактное поселение, расположившееся ниже, в отличие от дома пестрело буйством ярких сочетаний. Зеленые, синие, рубиновые и еще какие-то с чем-то крыши отливали на солнце глянцем. Домики-малютки, как с картинки, перемежались с солидными роскошными фасадами. Весь этот архитектурный винегрет норовил спрятаться за такими же контрастными изгородями. В индивидуальных изощренностях прослеживался немалый достаток. Все вокруг кричало желанием преобладать.

Мотька начала терять счет дням с тех пор, как ее силой привезли сюда. Прошло, вероятнее всего, с месяц. Информацию извне она не получала никакой, а метки стала ставить не сразу, в надежде на скорое разрешение.

Той ночью их с Денисом разлучили. По дороге двое из сопровождения вышли с ним по нужде – вышли втроем, а вернулись без него. Мотьку, попытавшуюся прошмыгнуть в дверь, грубо осадили.

– Че дергаешься, он сам решил остаться. Нам и без него неплохо, правда, хвощ ты заморский?

При этом один из «добродетелей» больно ущипнул Мотьку за попу с циничным изощренным вывертом. От боли Мотька взвизгнула, а от страха затихла, не смея о чем-либо просить. Эти двое грубо вжали ее в сиденье с двух сторон, дурманя пересыщенным запахом отработанного дезодоранта. Небрежно чавкая жвачкой в оба уха, они от скуки изголялись.

– Что, перемерзла на ветругане? Тебе с нами повезло, отныне, крошка, будет всегда жарко.

В доме с ней остался один из них, тот, что вальяжней и моложе – двое других уехали. Держали Мотьку в комнате с зарешеченным окном на третьем этаже. Два раза в день он приносил ей еду – в основном, консервы, «магнитовские» булочки и кофе. По нужде Мотька стуком вызывала охранника. Захотев в туалет в этот раз, Мотька постучала в дверь – реакции долго не следовало. От нетерпения и досады она потеряла страх. На громкий настойчивый стук охранник все же пришел. Пришел не сразу, с матюками, весь взъерошенный и заспанный.

– Ты че, принцесса Диана? Потерпеть до вечера не можешь?! Могла бы, как культурная кошечка, на тряпочку сходить.

Он принес и поставил демонстративно, прямо на кровать, пузатую кастрюлю из кухонного реквизита – рядом кинул пачку салфеток.

– Письку содержи в чистоте, чтобы краснеть за тебя не пришлось. Там, – он многозначительно ткнул пальцем вверх, – просветят до самой крайней «заковычки». Усекла?!

Эта фраза вогнала Мотьку в полное заблуждение: «О чем это он?»

Раз в сутки под его надзором Мотька выносила содержимое кастрюли в туалет. За все время он дважды сопровождал ее в душ. Мотька никак не могла понять, чего от нее хотят. Задатков порядочности и хоть какого-то мягкого расположения к себе Мотька уже не ждала. Мысль о побеге сверлила мозг, но незнакомая местность, безлюдье и безнадежно свирепый взгляд охранника сдерживали активный поиск. Но мысли ее зрели. Она уже не боялась форсировать свое воображение. За все время никаких требований и притязаний. Один раз, мимолетом, охранник небрежно облапил ее сзади.

– И реагирует кто-то на такие кости?! – сплюнул он себе под ноги.

Какой-то план в голове исподволь все же зрел. Мотька помнила из откровения Клавы детали ее побега: состроить глазки и, если клюнет, вцепиться зубами в кадык, перекусить горло. Теперь Мотька понимала: она не в его вкусе – совратить будет сложно. Она молила Бога подкинуть ей хорошую мысль, и чтобы те двое не вернулись скоро. Всякий раз, вынося кастрюлю, Мотька изучала подходы к своей комнате: единственный путь к побегу – это лестница вниз – только там свобода. Но как его перехитрить, что придумать?

Мотька спала плохо. Сон ее состоял из отрывочных провалов. Сердце сжималось при малейшем звуке снизу. Она чаще лежала с открытыми глазами – подушка превратилась в камень. Снова и снова она вспоминала Клаву и ее рассказ. Как она была благодарна ей за тот урок! Замкнутым кольцом крутились в голове ее слова: она примеряла все ее действия к себе. Клава попала впросак в далекой арабской стране, откуда побег был практически невозможен. Но ведь убежала же, значит, можно найти выход везде. До встречи с Клавой Мотька помышляла о работе за границей, где хотела заработать огромные деньги и тем осадить своих упакованных подружек. Кто знает, как бы повернулась ее судьба, если бы не Денис.

Ночью разыгралась непогода: под аккомпанемент ледовой сечки в шквалах ветра что-то тяжелое мерно било над окном. Мотьку сковал страх. Она с детства боялась непогоды. Осталось в памяти, как в их ветхом доме однажды на крыше сорвало лист кровли – он гремел всю ночь. Мотька всю ночь не спала, от каждого удара вздрагивая. Она боялась, что крышу унесет совсем. С тех пор всегда под вздохи матери она со страхом ждала от непогоды очередных козней. Кровлю сосед днем поправил, но сорвавшийся к вечеру дождь нашел в ней изъян – с потолка потекло на Мотькину постель. Поставленный матерью таз громко звенел и быстро наполнялся. Напряженное состояние повторилось, однако бессонная ночь не прошла даром: в воспаленной Мотькиной голове созрел дерзкий план.

Глава 7

За свалившимися на голову заботами Мотькина мать вспомнила о ней через месяц. В известных тягостях она села за письмо. Клава его получила и забила тревогу. Оказалось, Мотька бесследно исчезла по дороге к ним. В милиции показали статистику, напомнили о трудном переходном возрасте, просили успокоиться. Успокоиться мог кто угодно, только не Клава, прошедшая все горнила мракобесия и унижений, увидевшая изнанку благополучия. Она сама, без Ленька, по крупицам собрала сведения: прошла путь Мотьки до самого большака, до места, где терялся ее след.

Тело Дениса обнаружил на берегу глухого заброшенного канала рыбак. Стали вырисовываться детали пропажи Мотьки: по предварительной версии следствия, молодой моряк пал случайной жертвой. Следователь по ходу расследования открыл ей печальную статистику – в этом районе пропадают именно молоденькие девочки до восемнадцати лет. Следы некоторых проявились в… Арабских Эмиратах.

Клава уезжала полулегально в бурное для страны время, нелегально же вернулась. «Похоже, путь Мотьки мог лежать туда же, выходит, она зря открылась ей? Мотька не казалась ей глупышкой, но наивности в ней на двоих».

Кое-какие наработки у следствия параллельных дел скопились. Признание Клавы, знающей изнутри изощренную кухню торговли женщинами, пришлись кстати. Специально выделенная группа оперативников работала с «подсадной уткой».

…Девушек, подобных Клаве, прибыла в Александрию группа – заявлена для работы в сфере турбизнеса. Исключительно все девочки с определенным элементом авантюризма, жаждущие яркой, легкой жизни. На самом деле, в подпольной школе, под видом обслуги из них готовили обольстительниц. Самых успешных и красивых девочек отбирали для гаремов состоятельных арабов.

У Клавы едва притухло прошлое, как напоминание обострило его. Ее много раз в деталях допрашивали, искали упущенные факты, но шли дни, проходил месяц, а о судьбе Мотьки сведений не поступало.

Часть 4
Русский характер

«…Один останется итог, их,

словно кости, жизнь метала.

Но та игра пошла им впрок,

хоть злато ставок и пропало…»

Глава 1

То единственное, на что была способна Мотька – повторить подвиг Клавы, иначе ее действия она назвать не могла. Себя она обзывала бездумной курицей, похожей на мать, в запале вспомнила все услышанные на стороне бранные слова – и это за свою неспособность к выдумкам. Мотька готова была смириться и ждать, но долгое время затворничества обозлило ее – она решилась на активные действия. Клава вытолкнула своего ублюдка из окна – Мотька привязывала действие к своему объекту. От одного предположения ее начинало трясти в ознобе. А иной возможности она не находила. В Мотьке с детства укоренилась привычка отвлекаться попавшимся в руки предметом, здесь она нашла металлическую скрепку для бумаг. Она ее бездумно разогнула, покалывая в мякоть ладони, таким образом, отвлекаясь болью. Далеко за полночь Мотька забылась в беспокойном сне: она убегала – ее преследовали. Мотька вздрагивала от собственного голоса, воспаленный мозг отрабатывал детали будущего побега. Она многократно просыпалась. Яркая луна со стремительностью ее видений, продиралась сквозь облака, озаряя лежащий на склоне поселок. Глянцевые крыши играли лунными бликами, создавая ощущение продолжающегося забытья. Свет – тень, свет – тень, щелчками мелькающих слайдов. Трепещущее сердце возвращало в действительность. Она судорожно глотала недостающий воздух – колола ладонь скрепкой, возвращая себя в реальность.

В одной из колоколенок строения, недалеко от них, под зеленой крышей, в единственном ближайшем оконце, до глубокой ночи горел свет. Мотька хотела, но представить не могла, что кроется за его стенами. Она решила в случае побега обратиться за помощью именно туда. Этот свет настоящим маяком светил для нее каждую ночь, сохраняя ее маленькую надежду. Если бы Мотька могла передать свои мысли на расстояние, она бы подсказала сидящему за светящимся окном, озадаченному возможным концом похожей истории писателю, актуальный, трагический, реальный сюжет.

Глава 2

– Смотри, Колян, кукловоды пасут нас. Какой раз на трассе мелькают эти примитивы. Жалко бросать верное дело, искали бы вы нас на одном месте…

– «Эх, лечь бы на дно, как подводная лодка, и чтоб не смогли запеленговать…». Зря ты морячка поспешно бросил, теперь рогом рыть будут. Сказал тебе: надо было и рыбака приговорить.

– Сказал-мазал… сомневался – взял бы да сам приложился.

– Так, это же ты, как лох педальный, дернул…

– Ты, поц, из меня конченого отморозка не делай. Короче, торгуем пацанку и рвем за бугор.

– Все, все! Тормозим. Собачиться при разделе бабок будем. За мокруху причитается больше. Сегодня отбарабаним в ночное, сдадим ссыкуху, а потом… Первое, что сделаю: нажрусь до поросячьего визга, потом в Дагестан рвану подальше от силков ментовских – есть там у меня зазноба, вдова, красавица – лермонтовская Белла…

– Ты че, Вурдалак, крышей шуршишь, тебе здесь телок жарких мало?! Пс-с, насмешил – в Дагестан. Прихлопнут без шума и пыли. Зимой там подполье – духи зализывают болячки.

– Это верно – именно телок, от их патентованного стона у меня все опускается. Фатима – не просто изголодавшаяся баба – она, можно сказать, эксклюзив, «умираю» несколько раз за ночь. После нее на твоих «телок» не шевельнется.

– Она со многими вот так?

– Турка – один я у нее, шариат сдерживает. А если горит? Украдкой грешит. Мужа наши завалили в «зеленке», ей тогда неполных семнадцать было. Детьми не успели обзавестись. Пять лет одна – извелась без мужика. Я как раз залег там после прошлого дельца. Подкармливала меня. Нравлюсь я бабам, и ей приглянулся. Все – приехали, хорош базлать. Пацанку не трогай – похоже: целка еще, заплатят по полной. И что эти шейхи в костях находят?

– А твоя толстушка?

– Глухопер! Говорю: Белла – в самом соку. Тебе, вижу, хоть в замочную скважину. Поласковей с пацанкой будь. Пусть успокоится, хорошая фактура на нас работает.

Черный «бумер», откинув задок на крутом вираже, съехал с асфальта на грунтовку, скользнул юзом, едва не смазывая юбкой расползшийся язык суглинка. По свежему щебнистому покрытию, дробью отбивая днище, припустил в сторону виднеющегося впереди серого пятна старого леса.