Текст книги "Твоя Антарктида"
Автор книги: Анатолий Мошковский
Жанр: Советская литература, Классика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Иногда Маринка думала: а есть ли у нее отец? Вечно он в своей базе или в море. Поздно вечером или рано утром он осторожно поднимал ее, сонную и недовольную, из кроватки, целовал в белокурые колечки волос, смотрел в глаза, потом укладывал, и неделю, а то и две-три в их комнате не было слышно скрипа его ботинок, выветривался запах его табака. И если б не старая черная шинель, висевшая в маленькой передней, и не его фотография на столе, можно было подумать, что отец никогда и не жил тут и его вообще не было на свете.
Правда, мама говорила, что подводная лодка отца ушла в поход и вернется он не скоро, но легче от этого Маринке не становилось.
Зато мама не уходила ни в какие походы, а только в школу за два квартала, где учила ребят, каждый день была дома и помогала Маринке не вспоминать, не грустить об отце, который сейчас плавает где-то в Ледовитом океане и «отрабатывает», как выражаются военные моряки, свои задачи.
А потом все в Маринкиной жизни перевернулось. Заболела мама.
Ее увезли в больницу так внезапно, что Маринка, очутившись в пустой комнате одна, в первые минуты ничего не понимала. Как все случилось неожиданно и просто! По словам Женьки, вчера утром мама пошла с ребятами на экскурсию к Чаячьей губе и там рассказывала о строении горных пород, о течениях и ветрах. В воде у берега лежали некогда сорвавшиеся с гор валуны, и по ним лазали мальчишки. Мама велела всем сойти на берег. Сошли все, кроме одного. Желая похвастаться своей ловкостью, он прыгнул на самый дальний камень, но поскользнулся, бултыхнулся в воду и сразу стал тонуть.
Девчонки подняли визг, и Маринкина мама, долго не думая, сбросила с себя пальто, туфли с ботами и в одних чулках кинулась по валунам к крайнему камню. Течение далеко отнесло мальчишку, и, когда Маринкина мама бросилась за ним в воду, его уже не было видно. Несколько раз ныряла она в том месте, где он исчез, нашла и выплыла с ним на берег.
Все, что было дальше, Маринка знала сама. Она очень удивилась, увидев маму в мокром платье, с мокрыми волосами. Мама быстро переоделась во все сухое, выпила горячего чаю с малиновым вареньем, легла, укрывшись двумя одеялами, да еще попросила Маринку набросить поверх старую отцовскую шинель.
Но два одеяла и шинель не могли согреть ее. Маринка отчетливо слышала, как мамины зубы выбивают мелкую дробь. А к вечеру поднялась температура. Наутро тетя Маша сбегала в поликлинику за врачом, и вот «скорая помощь» увезла маму в больницу. Маринка видела, как маму по лестнице сносили на носилках два санитара в белом и она, покорная, присмиревшая, лежала под одеялом и смотрела на нее, Маринку, больным, измученным взглядом. Ее снесли по той самой лестнице, по которой еще позавчера легко взлетала она, постукивая каблуками по ступенькам.
Открылась задняя дверца, носилки с мамой вдвинули в машину, и белый длинный «ЗИЛ» понесся по улице.
– Идем, – сказала тетя Маша и повела Маринку вверх по лестнице. – Полежит твоя мама, отлежится и снова будет учить ребят и плавать в бассейне.
– Будет?
И слезы у Маринки подкатились к глазам.
– Конечно, будет! Она ведь такая молодая еще, и здоровая, и упрямая…
– Да, верно, – согласилась Маринка.
И вот она очутилась в опустевшей комнате. Отца тоже не было в городе: он ушел на подводной лодке в далекий рейс и сейчас его где-то качают волны Баренцева моря. Мама в больнице, а он ничего не знает. Вдруг в комнате что-то зажужжало и стукнуло Маринку в ногу. Она вздрогнула. В ее ботинок уткнулся маленький заводной автомобиль и, вращая всеми своими колесами, норовил перепрыгнуть ботинок. Маринка отдернула ногу, и машина, насколько хватило завода, проехала по полу и остановилась под столом.
Маринка улыбнулась и бросилась за автомобилем. Сквозь щель приоткрытой двери на нее смотрел Женька. С ним она всю жизнь не ладила. Один раз они воевали за Великана – приблудного черного котенка с белыми лапками. Женька решил сделать из него шофера своего самосвала и, привязав к кабине, возил по квартире. А Маринка мечтала совсем о другом: как бы поизряднее сшить для котенка платьице… Из-за этого происходило много свар. В другой раз Женька нашел в кухне ее книжку с картинками и так разрисовал цветными карандашами, что Маринка два дня всхлипывала от обиды и не могла успокоиться.
Дверь отворилась пошире, Женька вошел и сказал:
– Идем к нам. Будем строить ветряную мельницу.
– И она будет крутиться?
– Конечно, будет. Только не от ветра.
Усевшись за стол, они мастерили из железных планочек, колесиков и винтиков «Конструктора» ветряную мельницу, потом – подъемный кран и самолет. А когда пришло время обедать, обедали вместе. Вечером тетя Маша уложила Маринку спать, пожелала ей спокойной ночи, и она спокойно проспала до самого утра.
С этого дня Маринку кормила, поила и укладывала спать тетя Маша, а забавлял Женька. Но все равно жить без отца и мамы было грустно.
– Выше нос, – командовал Женька, – скоро отец с моря придет… Знаешь, кто он у тебя?
– Знаю. Подводник… Командир. Женька ехидно морщил нос:
– И все?
– А что еще? Капитан-лейтенант, четыре звездочки. Женька покатывался со смеху:
– Он хороший командир. Может, самый лучший в соединении.
– Ну! – ахнула Маринка.
– И самый молодой.
– Это мой папа-то? – На этот счет у Маринки было свое, особое мнение.
– Твой… Он даже получил благодарность от командующего Северным флотом.
Они гуляли по улице – кривой, горбатой улочке, расположенной на склоне сопки. Отсюда была видна губа и пирсы. Женька шел, засунув руки в карманы, и говорил:
– А ты что, не слыхала ничего?
– Нет, – вздыхала Маринка.
– А подводную лодку-то от эсминца отличишь? Она пожимала плечами:
– Не знаю.
– Ну вот скажи мне, какой из этих кораблей подводная лодка?
Маринка долго вглядывалась в суда, стоявшие у пирса и поодаль на рейде, морщила лоб, шевелила губами и наконец ткнула пальцем в узкое длинное судно возле берега. Женька рассмеялся:
– Да это баржа! Баржа-самоходка. Она десанты возит, ну, танки еще и пушки.
И вдруг Маринке страшно захотелось увидеть подводную лодку, ту самую лодку, на которой уплыл и должен возвратиться с моря отец.
– Нет их сейчас тут, – сказал Женька, – на учениях все.
И все же попутно он немного просветил ее: показал огромные серые эсминцы с тонкими мачтами и пушками, торчащими из крутых башен; маленькие торпедные катера – они, как жучки, проносились по воде, оставляя за собой легкий пенистый след; большую и плоскую плавучую казарму, в которой живут моряки…
Тут же, на берегу Чаячьей губы, куда они скоро спустились, Маринка узнала, что Женька будет подводником и его лодка побьет все рекорды: нырнет под воду у Чаячьей губы, а вынырнет, распугивая китов, где-нибудь у Африки, и, хотя, конечно, девчонкам нечего делать на боевых кораблях, он уж по знакомству, так и быть, распорядится, чтоб ее, Маринку, пустили на борт лодки.
– Ведь хочешь со мной поплавать?
– Уй, как хочу! Только долго ждать.
– Ничего не долго.
– А сколько?
Она восторженно смотрела на будущего командира. Женька покусывал губы, подсчитывая:
– Года так три-четыре.
– Ну, это еще ничего, – утешилась Маринка. Приезд отца всегда радовал ее. Но что творилось с ней в этот раз, когда через три дня он вернулся из похода! Он неслышно вошел в комнату, громадный, смуглый, добрый, чуточку незнакомый после долгого отсутствия, и она бросилась к нему.
– Папа!
Он поднял ее с пола, тронул губами волосы. Она хотела рассказать про маму, но отец все уже знал. Он снял шинель и фуражку, повесил в передней на вешалку, сел на диван и вытащил из кармана скомканную газету «На страже Заполярья».
Опершись локтем о валик дивана, он полчаса, наверно, смотрел в одну статью и никак не мог ее прочитать.
– Папа, ты что? – спросила Маринка.
– Ничего, – сказал он, – поход был трудный. Устал.
Он отложил газету, заходил по комнате, зачем-то тронул корешки книг на этажерке, щелкнул по циферблату будильника, опять сел на диван. Жестом подозвал к себе Маринку, посадил на колено и спросил:
– Как жилось без мамы? Не скучала?
– Нет, – сказала Маринка, – не скучала. Мне было весело. Только вот мама…
– Ясно, – проговорил отец. – Ты у меня молодец. Так и нужно…
На завтрак он принес из магазина четыре пирожных, брикет масла, черный и белый хлеб и поставил на керогаз в кухне чайник. Масло он намазывал Маринке толщиной в палец, в чашку клал по четыре куска сахара и все время смотрел на нее.
А когда Маринка укладывалась спать, он поправил ее одеяло и, мягко держа в своих огромных руках ее голову, опять долго-долго смотрел ей в лицо, и глаза его остро блестели, потом опустил руки и как-то тихо, как-то осторожно сказал:
– А теперь спи, спи, Лида…
Дочка уставилась на него большими глазами.
– Я Маринка, – тихо ответила она, потому что Лидой звали не ее, а маму.
– Спи, Маринка, спи…
Утром она слышала, как отец говорил тете Маше:
– Спасибо, Марья Павловна. Мы так стесняем вас. Но что ж мне еще делать? Положение мое безвыходное. Родственников поблизости нет.
– Что вы, что вы, Сергей Александрович! – отвечала тетя Маша и сморкалась в платок. – Как вы можете так говорить? Я очень привязалась к Мариночке. Вы только не стесняйтесь, оставляйте ее, если нужно. Я и вам могу варить обед.
– Спасибо, – говорил отец, – учту. Как хорошо, что вокруг нас люди. Такие люди.
В обед следующего дня отец зашел за Маринкой, взял ее за руку и повел по улице. Впервые в жизни попала она в офицерскую столовую. Отец повесил на крючок ее пальто, на тот же крючок повесил свою длинную черную шинель. На полку сверху положил фуражку с золотым крабом и усадил Маринку за стол. За ним уже сидели два офицера, Маринкины знакомые, бывавшие у них дома.
Пока отец ходил в буфет, Маринка серьезно беседовала с ними.
За соседними столиками тоже было немало знакомых, они улыбались ей, помахивали руками. Отец поставил на стол стакан сметаны, положил рядом два оранжевых апельсина, и Маринка принялась за еду.
– Ну как?… Как? – спросил белобровый лейтенант.
Отец пожал плечами и провел мизинцем по столу:
– Плохо.
Маринка не донесла ложечку сметаны до рта и вскинула голову:
– Что плохо, па?
Отец досадливо сморщил лоб:
– Сметана капает на стол, платье испачкаешь. Аккуратней ешь. Сейчас суп принесут.
– А что плохо? – опять спросила она.
Отец смотрел в стол:
– Лодку плохо убрали сегодня. От начальства нагоняй.
– А-а-а… – протянула Маринка и, успокоенная, принялась быстро есть сметану, пачкая губы и подбородок.
Больше отец ни с кем не говорил о подводных лодках, и только после обеда, когда Маринка одевалась, товарищи отозвали его в сторону, и они о чем-то разговаривали вполголоса.
Но отцу, видно, некогда было водить ее каждый день в столовую, и домой к ним приходил молодой краснощекий матрос с отцовской лодки. Он приносил еду в специальных алюминиевых судках, наливал ей в тарелку суп и, прищелкивая пальцами, торжественно объявлял:
– Явился по приказу командира!
Матрос садился рядом и, пока Маринка ела, рассказывал, что в большие штормы, когда лодку здорово качает на волнах, суп то и дело выплескивается из мисок, и нет никакой возможности подзаправиться, и поневоле приходится лодке погружаться в глубину моря, где не качает и можно спокойно поесть.
Ела Маринка без особого аппетита, то и дело откладывала в сторонку ложку. Тогда матрос, пугая Маринку, таращил глаза:
– Марина Сергеевна, пользуйтесь случаем, что нет шторма. А то как ударит! – Он брал в руки тарелку и принимался так топать ногами – грохот волн – и покачивать тарелку – сильная качка, – что рисовый суп едва не выливался через край. – Скорей бери ложку!
Она хватала ложку и погружала в суп.
Матрос был такой разговорчивый и знал столько смешных историй из жизни подводников, что Маринка сама не замечала, как съедала все, и случалось, матрос даже подливал ей из судка. Иногда приходил другой матрос, долговязый, с хмурым лицом. При виде Маринки он преображался, брал под козырек, уморительно гримасничал. Он давал ей поиграть бескозырку с двумя черными ленточками, похожими на девчоночьи косы, и рассказывал про свой аул в горах Дагестана, где родился и где у него жила такая же маленькая, как Маринка, сестренка, только волосы и глаза у нее темные.
Чтобы Маринка не смеялась все время, но и ела, он на несколько минут умолкал, и опять его длинное, смуглое лицо становилось хмурым и скучным. А потом все начиналось сначала: он говорил, собирая судки, а она хохотала. И внезапно замолкала, точно пугалась такого громкого смеха.
Опять в мореШли дни, Маринка все сильней тянулась к отцу и, казалось, ни минуты не могла бы прожить без него. Она терпеливо ждала, когда он вернется с работы, и, чтобы убить время, рисовала в альбоме цветными карандашами разных зверей с обезьяньими хвостами, птиц с кривыми клювами и хохолками на голове. Таких зверей и птиц, наверно, и в природе не было, и Маринка сама их выдумывала. Когда фантазии не хватало, она принималась выдумывать разные платья для своих кукол, и, если б она могла сшить их из материи, куклы были бы очень довольны.
Как-то вечером отец сказал ей:
– Меня, Маринка, два дня не будет дома.
Она испуганно посмотрела на него.
– Ну, чего ты, чего?… Всего два дня, и вернусь.
– Опять в море?
– Да.
И он рассказал, что его подводная лодка на два дня уходит на полигон, а говоря просто, уходит в море на торпедные стрельбы.
– Учиться? – спросила Маринка, вспомнив, как на Маячной сопке отец рассказывал об обучении эсминцев.
– Ага. Высшее командование будет ставить нам отметки. Кто быстрее найдет «противника», кто точнее попадет в него торпедой. Совсем как мама ставит отметки.
Маринке на минутку стало весело. Но вдруг она поняла, что никак не сможет остаться дома одна на целых два дня.
– Возьми и меня с собой. Мне страшно одной!
– А тетя Маша? А Женя? Они ведь твои друзья.
Маринка задумалась:
– А меня взять нельзя?
– Никак, Маринка. Это военный корабль. Туда маленьких детей не берут.
– А ты меня спрячь, а? Незаметно возьми.
– Ты уже большая. Тебя в кармане не унесешь.
Маринка улыбнулась, помолчала, потом спросила:
– А под водой плавать мокро?
– Почему же? Нет. Это рыбам и нерпам мокро, а мы ведь внутри корабля. Там у нас сухо, светло, тепло.
– А рыбу там ловить можно? Высунул руку и поймал за хвост треску.
– Рыбу не поймаешь, ведь лодка герметически задраена, закупорена, понимаешь, плотно. Ни одна капелька забортной воды не должна просачиваться внутрь.
Маринка посмотрела на отца и вдруг заплакала:
– Папа, не уходи!
– Не могу, дочка. Таков приказ.
Он погладил ее по мягким волосам.
«Ну что ж, – подумала Маринка, – ничего не поделаешь. Раз нужно, так нужно. Папа врать не будет».
И Маринка отпустила отца на его подводную лодку, которая только так называется – лодкой, а на самом деле является боевым, грозным кораблем.
Отец разрешил ей проводить его. Он поплотнее завязал на ее шее шарф, велел получше затянуть шнурок на левом ботинке, и они вышли из дому. Отец был в шинели, а на Маринке была неизменная вязаная шапка с шариком на макушке, меховая шубка, на руках связанные мамой варежки.
– А домой дорогу найдешь?
– Найду.
Да и как не найти домой дорогу, если Маринка сотни раз вдоль и поперек обегала с Женькой городок, а потом, она и с мамой не раз провожала отца в базу!
Дорога шла вниз мимо громадных светлых зданий, упиралась в высоченный дом, сворачивала влево. Они прошли вдоль плотного забора с колючей проволокой вверху и остановились возле проходной – зеленого домика с оконцем и дверью. В дверях с автоматом в руках стоял матрос в коротком черном бушлате, в бескозырке. Увидев отца, он чуточку вытянулся и козырнул.
– А теперь домой. – Отец поднял Маринку, поцеловал, опустил на землю и шагнул к двери.
У двери он остановился и посмотрел на нее:
– Ну, иди.
Маринка стояла и смотрела на отца.
Сколько раз провожала она с мамой его вот до этих дверей! Отец прощался, кивал или жал руки и проходил внутрь, туда, к берегу губы, к пирсам и военным кораблям, а они с мамой оставались вот тут, перед дверью.
Там была его служба, его товарищи и подчиненные, оттуда он уходил в морские походы, а вот Маринка ни разу еще не перешагнула порога в этот взрослый, неведомый ей мир. Отец и живет ради того, чтобы каждый день входить в эти двери и что-то делать за ними.
– Чего ж ты не идешь? – спросил отец. – Я не могу с тобой.
– Хорошо, я пойду, – сказала Маринка. – А ты скорее возвращайся.
– Есть! – ответил отец.
Она отвернулась и медленно пошла по дороге вверх, не очень уверенно переставляя тонкие, в меховых ботинках ноги. Теперь ветер дул с губы, дул ей в спину. Отец долго смотрел на Маринку. Дойдя до газетного киоска, она вдруг повернулась к нему и остановилась.
К горлу отца что-то подкатило. Он помахал ей, и Маринка ответила ему рукой в синей варежке. Он глотнул воздуха и быстро шагнул через порог проходной.
СвиданиеПо тротуару двигались две тени: одна – огромная, медленная, вторая – маленькая и быстренькая, легко перебиравшая ногами. Это были Маринка с отцом. Они шли к высокому каменному дому – больнице.
Как и всегда, навстречу им попадалось много моряков, и, если на погонах у них были золотистые матросские или старшинские лычки или маленькие офицерские звездочки – не больше четырех, они первые, отдавая честь, вскидывали к виску руку. Если же на погонах у офицеров лежали одна, две или три большие звезды и они по званию были старше отца, он первый отдавал честь. Маринка всегда удивлялась: идет отец и вроде глядит под ноги, а все замечает, всех встречных моряков видит, и, кажется, не было еще случая, чтоб он зазевался и не отдал честь.
Они вошли в вестибюль, получили старенькие, залатанные халаты. Отец неуклюже просовывал руки в рукава халата, и тот натягивался и трещал. Отец стал смешным: на спине халат не сходился, обшлага кителя с золотыми нашивками торчали из коротких рукавов. Няня надела и на Маринку халат и, чтоб он не волочился по полу, подоткнула и закрепила английскими булавками.
Вторая тетя в белом сказала им, в какую палату перевели маму, и они неслышно зашагали по ковровой дорожке длинным коридором с белыми дверями и фикусами у огромных окон.
Отец шел и читал таблички с номерами на дверях.
У одной двери они остановились.
– Кажется, здесь. – Отец оглянулся и переступил с ноги на ногу.
– Ну открывай, – проговорила Маринка.
– Подожди, – ответил отец. – Сейчас…
Он пригладил на макушке волосы, взялся за медную ручку двери, и Маринка вдруг увидела, что лоб у него мокрый.
Маринке надоело ждать, и она нажала на ручку. Скрипнула дверь, они вошли в маленькую палату и остановились. Койка, стул, тумбочка. Из-под одеяла на них смотрели чьи-то глаза. Синие, они были так заметны на фоне белой подушки, простыни и стен, что внутри у Маринки что-то стиснулось, и она схватила отца за руку.
Зашевелилось одеяло, из-под него медленно вылезли две руки и потянулись к ней.
– Маринка… – раздался знакомый тихий голос, и Маринка только теперь окончательно поверила, что они не ошиблись дверью.
– Мама! – закричала Маринка. – Мама! – бросилась к ней, уткнулась лицом в ее руку и всхлипнула.
Отец повесил на спинку стула сетку с апельсинами и, легонько отстранив Маринку, склонился над мамой. За его спиной с болтающимися тесемками халата Маринка не видела маму. Она видела только одну руку ее на краю койки – тонкую, точно высохшую, с вспухшими жилами.
Потом отец чуть приподнялся, тронул светлые, короткие, разбросанные по подушке волосы и произнес:
– Крепись. Крепись, мальчишка…
Это было непонятно Маринке, но он часто называл маму мальчишкой, и она всегда улыбалась ему, точно была довольна этим. Ни за какие деньги не хотела бы Маринка стать мальчишкой – ни за какие! – а мама была довольна. Улыбнулась она и на этот раз, а может, и не улыбнулась, а только хотела: губы ее шевельнулись в уголках, и все лицо вдруг, совсем как недавно у отца, стало влажным, и отец вытер его краем полотенца, висевшего на спинке койки.
– Вот я и вернулся, – сказал он.
«Какой он чудной, – подумала Маринка, – говорит о таких пустяках! Как будто и без того не видно, что он вернулся с моря».
Мама кивнула ему. Губы у нее шелушились от жара.
– Хорошо, – тихо сказала она, но Маринка все слышала. – Я так рада… А то, знаешь, дурочка, все боялась, что ты не успеешь прийти с моря…
Отец вдруг почему-то рассердился.
– Лида, – глухо сказал он, – чтоб больше об этом ни слова! Все будет хорошо.
– Если хочешь, буду думать так. – Голос ее звучал все слабее. – Я бы хотела, чтоб все случилось так, как ты говоришь. Ну, расскажи, расскажи, как прошли торпедные стрельбы… Как твои ребята? Ваньку Озолина не укачало на этот раз? А как справляли под водой день рождения Мухина, вашего электрика?
Мама знала весь экипаж отцовской подводной лодки: офицеров, старшин, матросов, потому что одни приходили к ним в гости домой, с другими встречались на вечерах в Доме офицеров.
– Удачно отстрелялись, – сказал отец, поглаживая подбородок, – торпеды прошли под целью.
Мама смотрела на него.
– Побрился, – сказала она, – час тому назад побрился: ведь у тебя через два часа уже чернеют щеки… Ты молодец… – И дальше она заговорила совсем тихо, почти беззвучно, одним дыханием, но Маринка и на этот раз все услышала: – Ой, как у меня голову ломит, если б ты только знал…
Отец сидел рядом, сидел на кончике стула, и большие руки его тяжело свисали вниз.
– Дал бы свою тебе, – медленно сказал он. – Если б можно было…
– Знаю, дал бы… – с трудом проговорила мама. – Ты такой, что дал бы… У нас с тобой все хорошо было.
Папа опять стал сердиться:
– Не надо об этом. Ты слышишь?
Мама поправила на подушке голову, закрыла на миг глаза, и Маринка вдруг увидела, что лицо ее тронуто легкими пятнышками теней. Маринке захотелось заплакать.
Но она не заплакала. Да и как можно распускать себя при больной маме? К тому же мама сказала ей, кивнув головой на окно:
– Смотри, какие горы сегодня… Будто лиловые… И птицы летают. Посмотри…
Ну что ж, раз мама просит…
Маринка слезла с краешка койки и подошла к окну. Ничего особенного. Бурые голые сопки, холодные и неопрятные, закрывали почти полнеба, и на их фоне промелькнули две чайки – единственный светлый проблеск. Промелькнули и скрылись.
И пока она стояла у окна, упираясь подбородком в твердый подоконник, за спиной ее слышались голоса.
– Это непостижимо, – говорила мама. – Ерунда какая, простудилась. Думала, как с гуся вода все, что я закаленная.
– Замолчи! – отец резко отодвинулся от койки. – Это неправда. При теперешней науке… Пенициллин и…
В палату неслышно вошла сестра.
– На сегодня хватит, – сказала она. – Больная утомилась.
Отец сразу встал, халат под мышками треснул, и сзади смешно заболтались тесемки. Маринка поймала нижнюю тесемку рукой, дернула, и все трое – мама, отец и Маринка – негромко засмеялись. Не смеялась только сестра.
Маринка подбежала к койке:
– Мам, ты скоро поправишься?
– Теперь уже скоро. Ну, иди, иди.
Они шли с отцом по тихому коридору, потом по лестнице спускались вниз. Внизу отец снял и отдал гардеробщице оба халата, помог Маринке надеть пальто. Потом натянул свою шинель, молча застегнул на все медные пуговицы, взял дочку за руку и, рослый, негнущийся, вышел из больницы и повел Марину по улице.
Если раньше, когда они шли сюда, отец смотрел под ноги, то сейчас он смотрел прямо перед собой. Вдруг Маринка увидела контр-адмирала. Он вышел из-за угла, высокий и быстрый, с золотыми коваными погонами и огромной звездой на них. Отец шел прямо на него и смотрел вперед. Маринка дернула его за руку. Контрадмирал быстро посмотрел на них, козырнул и пошел дальше.
– Чего тебе? – спросил отец. – Иди спокойно.
– Да ты посмотри, кто пошел, посмотри… Он тебе честь отдал.
Отец обернулся.
– Видал?
Отец не ответил.
Темные, грязноватые облака тянулись по небу, с Чаячьей губы задувал сильный, пронизывающий ветер.
Они молча поднялись по лестнице к своей двери, и отец долго двигал и крутил в скважине ключ, прежде чем открыл дверь.
Потом они пили чай.
– А мама скоро вернется? – первая нарушила молчание Маринка.
– Скоро… Должна скоро… Должна, правда? – спросил отец, словно ища у дочери поддержки и подтверждения своим мыслям.
– Конечно, должна, – успокоила его Маринка.
– И ее поставят на ноги.
– Поставят.
– И она будет еще плавать в бассейне.
– Будет.
– И ходить с тобой на каток.
– На каток.
– А летом вы будете уезжать на юг и писать мне длинные-предлинные письма.
– Каждый день по письму.
– Идет!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?