Текст книги "Золотой капкан опера. Полная версия"

Золотой капкан опера
Полная версия
Анатолий Самсонов

© Анатолий Самсонов, 2024

ISBN 978-5-0062-5748-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Золотой капкан опера. Глава I. Бумеранг опера

Голова болела так, что хотелось плюнуть на всё, добраться до своей берлоги, завалиться на тахту, приткнуть куда-нибудь в тёмный угол голову, закрыть глаза и не шевелиться. Каждый поворот головы давал ощущение, что больной мозг внутри черепа застыл как бетон, отвязался от всех креплений и по инерции продолжает круговое движение, даже когда сама голова уже остановилась. Каждый шаг отдавался в голове так, словно мозг бьет по вискам кувалдой. Казалось, что только тугая марлевая повязка на голове не дает ей разлететься в стороны кусками от этих ударов.

Однако надо было идти, и идти надо было в родную контору, чтобы ознакомиться с приказом о собственном увольнении. Об увольнении из органов старшего оперуполномоченного отдела уголовного розыска капитана Ивана Соколова. Сдать дела, получить расчет и отвалить, как говорят в таких случаях, на вольные хлеба в «народное хозяйство».

Больница, в которой Соколов провалялся неделю с черепно-мозговой травмой была рядом с конторой, и потому после выписки, он прямым ходом туда и направился.

Дежурный по управлению, увидев болезного с перебинтованной головой сочувственно пожал ему руку и, предваряя вопрос, выпалил: – «Дух» здесь, но собирается куда-то. Иди, иди, потом поговорим! И ключ от твоей машины здесь в дежурке! Иди, иди!

Шеф был в кабинете один. Прозвище «Дух» пристало к начальнику из-за его привычки заканчивать разнос подчиненных фразой «иди, и чтобы духу твоего не было».

Увидев приоткрывшего дверь Соколова, шеф махнул призывно рукой и указал на стул.

– Садись, Иван, садись, – мужчины поздоровались, начальник посмотрел на часы, – неудачно ты зашел, у меня есть всего десять минут.

– Хватит, – коротко отреагировал Соколов, принимая из рук начальника тонкую папку и отдельный лист с отпечатанным текстом.

– Так, приказ об увольнении, – произнес вслух Соколов, взял со стола шефа ручку, быстро черкнул «ознакомлен» и поставил подпись и дату.

– Ты бы хоть прочитал, – обронил шеф.

– Зачем? Все ясно: дискредитация органов и утрата табельного оружия в состоянии алкогольного опьянения. Ведь так? – Соколов отложил приказ в сторону, положил перед собой папку с материалами служебного расследования и зло подумал: «Никто даже не удосужился задать мне очевидный для расследования вопрос: почему я оказался в том месте в то время, да еще и с оружием. Ну, ладно. Время! Мне нужно узнать время поступления вызова на станцию скорой помощи. Ага! Вот. Вызов поступил в 21.05».

Автоматически пролистывая все страницы, взгляд вырвал из текста фразу «ранее в злоупотреблениях спиртными напитками замечен не был». Ну, и на том спасибо.

– Всё, я закончил, – Соколов вернул документы на стол начальника, встал и направился к выходу.

– Дела по описи, ключи от сейфа и удостоверение сдашь дежурному, – прозвучало вслед.

Соколов, не отвечая, закрыл за собой дверь и по коридору направился к своему рабочему месту. Бывшему теперь рабочему месту. Повезло, в кабинете никого из сотрудников не было, и это избавило от необходимости напрягать словами больную голову. Составив опись материалов, Соколов позвонил дежурному и попросил его подойти сверить опись, подписать ее и принять ключи от сейфа. Взгляд упал на лежащую на верхней полке сейфа кобуру армейского образца с запасной обоймой и пачку патронов. – «Семь бед – один ответ. Может пригодиться» – выдала больная голова, а руки, подчиняясь ей, извлекли обойму и вместе с пачкой патронов отправили в карман.

Дежурный – ветеран управления, которого все называли майор Семеныч или просто Семеныч – добродушный седой толстячок проверил дела и опись, закрыл сейф и участливо спросил: – Что делать-то будешь, Ваня? – Мужчины спустились на первый этаж и подошли к дежурке.

Соколов ответил: – Для начала надо голову на ноги поставить, в смысле подлечить, – морщась от боли ответил Соколов. Семеныч рассмеялся: – Ну да, ну да. Давай, ставь на ноги. – Затем посерьезнел и сказал: – А знаешь, Иван, приказ о твоем увольнении до нас довели, но мужики не очень-то верят, что было именно так, как там сказано.

– А ты, Семеныч, веришь?

– И я не верю! Нажраться в дупель с оружием? Да так, что башкой стену долбить, а потом, придя в себя, чушь нести? Оно, конечно, всяко бывает, но я не верю!

– И правильно, что не веришь! Ладно, пошел я.

– Пошел он! Ключ возьми. Машину твою ребята в наш двор загнали. Она, кстати, была открыта, когда ее забирали.

– Даже так? Ну, ладно, спасибо.

– Да подожди ты! Куда разбежался, вот еще пакет свой забери.

– Какой еще пакет?

– Ты не помнишь? Вот этот, ты его оставил здесь и сказал, что потом сам заберешь, – Семеныч из-под стойки дежурного достал и протянул пакет-конверт плотной бумаги.

– Да, Иван, по ходу сильно тебя по башке саданули! – сочувствуя покачал головой Семеныч.

Взяв ключ и пакет, Соколов попрощался и пошел к выходу. Пачка патронов и обойма оттягивали карман. Больная голова выдала мысль: «Это ж уголовная статья карман тянет»

Выезжая со двора управления, Соколов соображал: «Теперь картина сложилась. Интересная картина. Я должен был приехать к сестренке к девяти вечера, я и приехал к девяти. Было уже темно. Машину оставил во дворе, обогнул дом, подошел к подъезду и… и получил по голове. Вызов на станцию скорой помощи поступил в девять ноль пять. Это что же получается? Меня двинули по голове, затащили в кусты под окна первого этажа, они там густые, забрали оружие, влили в меня водку, затем вытащили из кустов на асфальт, чтобы был виден, и вызвали скорую?

Сестренка приходила ко мне в больницу и сказала, что опросила всех соседей по коммуналке и вообще всех в доме, она это сделала по моей просьбе, но никто из них скорую не вызывал. Итак, дали по голове, напоили и вызвали скорую! Это означает, что убивать меня не хотели! А что хотели? Обзавестись оружием? Подставить, чтобы меня попёрли со службы? Та-ак! А кто знал, что я должен появиться вечером у сестренки и кто вообще знает о существовании сестренки? Многие. Многим известно, что я сирота и что сестренка по крови мне вовсе не сестренка, а просто близкий человек из того же детского дома. Но кто знал, что я должен был приехать к ней в тот день? Так, так! Черт возьми, получается все в отделе знали, потому что накануне я говорил с сестренкой по телефону о встрече, месте и времени. Дело было утром, ребята еще не разбежались по делам и, помнится, на месте были все. И то, что я буду с оружием, знали все, потому что все тогда были с оружием из-за беглых, скрывающихся в городе зеков. Черт! А всё же как противно подозревать своих!

Соколов подъехал к дому, прихватил пакет, вышел из машины и направился в свою берлогу – однокомнатную квартиру на втором этаже. Сюрприз! Входная дверь была закрыта, но не заперта. Ясно – кто-то воспользовался отмычками. В квартире было все перерыто. Нехитрый холостяцкий скарб был выброшен из шкафа и полок, из ящиков письменного стола всё содержимое было сброшено на пол, лежанка тахты была поднята, бельевой короб под ней был выпотрошен, постельное белье разворошено и выброшено на пол. Соколов направился в кухню. Здесь был относительный порядок. Все дверцы тумбы и настенной посудной полки были открыты, однако банки с рисом, гречкой и сахаром стояли как на параде нетронутые. Ясно – искали не золото и бриллианты, а что же тогда искали?

Гараж! Надо проверить гараж! Гараж был во дворе дома и принадлежал соседу дяде Саше. Машину дядя Саша по возрасту и состоянию здоровья водить уже не мог, и потому свой старенький «Москвич» переправил в деревню племяннику за деревенский кошт, а гараж сохранил из-за подпола, где хранил продукты кошта: картошку, морковку, соленья и всё такое. Надземную часть гаража Соколов арендовал у соседа за символическую плату – бутылку водки и задушевную беседу при её распитии, а также за доставку припасов дяде Саше из подпола. Сам дядя Саша залезть туда уже не мог.

О гараже Соколов никому не говорил, и на то были свои причины.

Вот он гараж. Ключ в потайном месте под крышей был на месте. Соколов открыл дверцу, зашел и осмотрелся. Здесь ничего не изменилось. Подошел к большому металлическому шкафу в углу, нащупал под крышкой на задней стенке небольшую скобу, провернул ее, потянул и открыл небольшой отсек. Пистолет «Макаров» был на месте. Избавляясь от «карманной» уголовной статьи, достал и присовокупил к пистолету пачку патронов и обойму, тем самым усугубив статью «гаражную».

Этот «Макаров» попал к Соколову после новогоднего дежурства. Уже на подъезде к берлоге он увидел в сугробе на обочине занесенного снегом человека. Загружая бедолагу в машину, из кармана его пальто выпал пистолет. А еще в кармане обнаружился спичечный коробок с левыми симками.

Дома при осмотре оружия Соколов обнаружил, что ствол пистолета недавно был расточен, а боёк подточен. После этой косметики из пистолета не стреляли. Проверять оружие по пулегильзотеке было бессмысленно, а бедолага-хозяин через пару дней пребывания в больнице, куда его доставил Соколов, не приходя в сознание, приказал долго жить. Судим он, как позже выяснилось, не был, в криминальных связях не замечен.

Проверив исправность оружия, Соколов принял решение пушку и симки приватизировать. Червячок сомнений покрутился, покрутился тогда около души и успокоился.

Вернувшись в берлогу, Соколов опустил лежак тахты, сел и, превозмогая боль, стал соображать: «Черт побери, всё же кто и что здесь искал? Вообще, что за чертовщина?» – Взгляд упал на пакет. – «Пакет! Опять чуть не забыл про него!» – Соколов разорвал пакет и замер от удивления. В пакете были пожелтевшие от времени листы с печатными текстами геологического характера, с частым упоминанием месторождения с названием «Кочка». А где находится эта «Кочка»? Гм, координат нет!»

Листы были завернуты в экземпляр местной газеты.

Эта газета – последнее в городе печатное СМИ – давно дышала на ладан, но всё еще была жива благодаря своему выдающемуся сотруднику, пишущему под псевдонимом Ануарий Соловей-Дятлов. Кто такой этот Ануарий в городе знали все. И все знали, что писака Ануарий весьма посредственный, однако добытчик инфы непревзойденный, особенно инфы скандальной, скабрезной и, что называется, с говнецом. Репортерский, как у сыскной собаки нюх, безошибочно приводил Ануария к местам, где этим попахивало. Увы, в нашей жизни таких мест немало! И все знали, что, если вдруг в газете появилась убойная или просто интересная статья, значит темой заинтересовалась и взялась за дело и подмогла мужу жена Ануария – Вера Павловна – преподаватель русского языка и литературы в местной школе. В таких случаях говорили, мол, Соловей напел, а наша красавица и умница Верочка Дятлова нахреначила шедевр. А еще говорили, что если бы не эта умница и красавица, которую все называли просто «наша Вера», и не её просветительские усилия в местной школе и этой же газетенке, то половина мужиков города в слове из трех букв делали бы по две ошибки.

«Так, от какого числа газета? Хм, в тот же день мне и прилетело в голову. А пакет! Как же это было? Вспомнил! Вспомнил! После утреннего духоподъёмного совещания у «Духа» все, в том числе и сам «Дух», вышли в коридор и там ко мне на глазах у всех как банный лист к заднице прилип этот Шнякин, маленький чем-то напоминающий хорька человечек, сующий мне пакет и сумбурно долдонящий о каком-то месторождении и золоте. Так, так! Мне было не до Шнякина, я торопился в город и, помнится, вывел его из здания и сказал, что буду на месте во второй половине дня. А пакет, который он всё же всучил мне, я вернулся и оставил в дежурке, чтобы не таскать его с собой по городу. Да, было так. Шнякин, Шнякин! Когда-то я допрашивал его в качестве свидетеля по убойному делу на Горловском ГОКе и, конечно, предварительно навел о нем справки. И вот что выяснилось: на Горловском ГОКе еще во «времена оны» был организован региональный геологический фонд. Проще говоря, в технической библиотеке ГОКа хранился массив геологической информации по мелким и средним месторождениям цветных и благородных металлов. В конце восьмидесятых и начале девяностых ГОК постигла печальная судьба многих подобных предприятий – комбинат «лёг набок». Наступили тяжелые времена. Кто-то тащил с комбината провода, электродвигатели и трубы, а Шнякин – геолог по образованию, – как утверждали знающие люди, вывез в своей машине с комбината в областной центр, где он проживал, полный багажник с геологическими материалами, которыми потом, говорили, успешно приторговывал. Этакий Варфоломей Коробейников из «Двенадцати стульев» постсоветского времени.

Надо с ним встретиться»

Соколов нашел и набрал номер телефона Шнякина, и после нескольких гудков услышал: – Да, я слушаю.

– Да, послушайте, Шнякин, я капитан Соколов. В семнадцать часов я буду по вашему домашнему адресу, – добавил металла в голос и закончил, – и учтите, это в ваших интересах, – и отключился.

Соколов посмотрел на часы. Времени было достаточно, прибрал в комнате, прихватил пакет, покинул берлогу, сел в машину и выехал со двора.

На подъезде к областному центру автотрасса приблизилась к железной дороге. По ней навстречу, то есть в сторону Китая, двигались товарные поезда с полувагонами, груженными металлоломом (странно, что еще не весь вывезли), но чаще с платформами, груженными отборным кругляком. Глядя на них почему-то начинало ныть сердце, а на языке закручивались самые непотребные слова в адрес руководителей страны, которые десятилетиями гундосят о наведении порядка в лесном хозяйстве страны, в вопросах экспорта деловой древесины и местной переработки. А в итоге китайцы прекратили заготовку древесины на своей территории. А зачем? Пусть русские рубят свой лес и гонят к нам, а мы свой прибережём.

Подъехав к дому Шнякина Соколов позвонил ему и сказал, что ждет в машине. Через пару минут тот вышел из подъезда, на его лице было написано беспокойство. По старой профессиональной привычке Соколов решил сразу поднапереть на оппонента. Шнякин устроился рядом на сиденье, увидел повязку на голове Соколова и побледнел. Не давая ему опомниться, Соколов с размаху шмякнул на колени соседа пакет так, как азартные игроки бьют тузом шестерку, угрожающе развернулся в кресле всем своим видом показывая, что из последних сил сдерживает себя, чтобы не врезать пассажиру по сусалам. Шнякин отпрянул, прижался к дверце и жалко скукожился. Уперев как удав взгляд в бегающие глаза Шнякина, и выдержав паузу, Соколов зло бросил: – Я слушаю, говори.

– Я… я… не знаю… э… как…, – замычал Шнякин. Соколов рукой схватил его за загривок и несильно, но резко ударил его лбом о переднюю панель машины.

– Я двести километров отмахал не для того, чтобы твое блеяние слушать! Говори!

– Я, я всё скажу, – потирая лоб, заверил Шнякин. – В общем, в тот день я был у москвичей, разговаривал с Георгием и Александром и предложил им сотрудничество по разработке этого месторождения. «Кочка» оно называется. Разговор плохой получился. Они сказали, что сотрудничать с такой с…, в общем, от сотрудничества они отказались и предложили продать им «Кочку». И назвали смешную цену.

– Шнякин, эти три месторождения золота, где пашут артели москвичей, продал им ты? Когда? Ну?

Шнякин втянул голову в плечи и выдавил из себя: – Да, я! Это… это… лет шесть – семь тому назад.

– А Бачуриным? Тоже ты?

– Я.

– Ладно, продолжай.

– В общем разговор о «Кочке» с ними —Георгием и Александром – не получился, и тон разговора был …э… такой, что я …э… я вдруг испугался. Москвичи-то не белые и пушистые. Помните, не так давно их работник пропал, а потом в тайге скелет нашли? Фамилию я забыл.

– Фомичев! Помню, и что?

– Как что? Все говорили тогда, что этот Фомичев скрысятничал, и москвичи его… того!

Я и подумал, а ну как они меня… В общем, я испугался и сказал, что все материалы по «Кочке» хранятся у моего друга и… и назвал вас. Я, я был в панике! А потом я пошел на почту, сделал этот пакет и… и всу… и отдал его вам.

– Причем здесь почта, Шнякин?

– Ну как причем? Взять с собой к москвичам материалы по «Кочке» я побоялся, и оставил их в абонентском ящике на почте. Чтобы забрать после встречи с москвичами.

– Значит, забрал и всучил мне! Во как! Ладно! А если бы я сразу вскрыл пакет? Прямо там – в конторе?

– Я…я и рассказал бы всё как есть. Куда мне было деваться?

Соколов вспомнил: «В тот день я так закрутился с теми беглыми зеками, что вообще забыл про Шнякина и его пакет», – и вслух: – Дальше.

– Дальше. Говорю же, в панике я был, поймал такси и сразу поехал домой.

– Шнякин, здесь в пакете всё по «Кочке»? – безразличным тоном спросил Соколов.

– Д-да, всё, – промямлил Шнякин и для убедительности закивал головой.

Соколов опять схватил его за шкирку и дважды, как нашкодившего кота, несильно ударил лбом о панель машины, приговаривая: – Это для памяти, для памяти полезно! Что же ты, Шняка, другу лапшу вешаешь на уши и больной мозг трахаешь? Так где же она – эта «Кочка»?

– Хватит, хватит, – взмолился Шнякин, – я понял, я дам, дам координаты, я их помню!

– Дай.

Пока Шнякин царапал цифры координат, Соколов соображал: «Значит по голове я, скорее всего, получил из-за этого месторождения, из-за этой «Кочки». Кто? Москвичи? Их три брата – Георгий, Александр и Николай!

Да, Шнякин прав – москвичи не белые, и не пушистые. Когда года четыре назад братья Бачурины вздумали отжать у них отлаженный золотой бизнес, в нашем городке появились два хмурых мужика из Москвы, а уже здесь к ним присоединился третий – из области. Смотрящий. Все трое навестили старшего Бачурина в его кабинете замруководителя районной управы и вежливо с ним поговорили. Младшего Бачурина – полного отморозка, по которому тюрьма давно плачет да всё не сподобится принять, – который со своими головорезами и наехал на москвичей, эта тройка отловила где-то в городе. С ним тоже поговорили. Но иначе. После этого разговора Бачурин младший недели две ходил в темных очках и еще дольше не вылазил из кабинета стоматолога.

После этого Бачурины затаились, прямых выпадов в сторону москвичей себе не позволяли, но и случая напакостить не упускали.

Так кто же? Москвичи? Садануть по голове сотрудника полиции? Сомнительно, но кто знает?»

– А что? Месторождение действительно хорошее? —спросил Соколов.

– Не то слово, лакомое! Золото россыпное, чистое, содержание в кубе породы ого-го! И вода недалеко!

– А чего ты ждал-то столько лет?

– Пришлось ждать. Только я …гм… приобрел… тогда… давно кое-что из фонда, как ко мне заявился Нефедов – геолог, который открыл, изучил и описал «Кочку», и потребовал отдать ему материалы. На ГОКе он их, видите ли, не нашел. Кое как я от него отбоярился, но уходя, он предупредил меня, что если ему станет известно, что кто-то ковыряет «Кочку», то он придет и своим геологическим молотком превратит мои причиндалы в яичницу, а голову перекроит в тетраэдр. Он мог! Пришлось ждать. А этой зимой Нефедов умер.

Соколов покосился на Шнякина: «Что-то подсказывает мне, что этот хорёк не всё мне сказал!». – Состроив зверское лицо, но при этом мягким, вкрадчивым, с подвохом, голосом спросил: – Так ты мне всё сказал? – и резко бросил руку на шнякинский загривок. Тот, упреждая процедуру восстановления памяти, закричал: – Не надо! Щас скажу, скажу!

– Ну так говори, – предложил Соколов, не отпуская загривка.

– По пути домой из такси я позвонил Бачурину младшему и сказал, что материалы по «Кочке» я только что передал вам.

– Зачем? – изумился Соколов.

– Чтобы… э…, чтобы столкнуть москвичей и Бачуриных лбами, чтобы «Кочка» не досталась москвичам и…и, если бы Бачурины …э… или всё же москвичи получили каким-то образом материалы по «Кочке», – Шнякин покосился на повязку на голове Соколова, – они… они по координатам месторождения разбирались бы с вами, а не со мной. – И добавил: – Тем более, что у Бачуриных есть зуб на вас.

– Какой еще зуб?

– Ну как же? Они считают, что это вы слили Ануарию информацию по махинациям Бачуриных с порубочными билетами, поджогами и списаниями лесных участков, которые вовсе нельзя было списывать, и которые потом они хищнически вырубали. Бачурины считают, что это вы подтянули корреспондента из области, чтобы он напару с Ануарием забабахал статью, из-за которой Бачурин-старший и слетел с должности, и чуть не угодил за решетку.

– Хм. Значит, все стрелки ты перевел на меня, чтобы самому уйти в тень? Так да? А ты, Шняка, большая сука! Пошел вон!

Всю обратную дорогу в больной голове метался вопрос: так кто? Бачурины или москвичи?

А еще где-то на периферии сознания крутился вопрос: если месторождение действительно такое лакомое, то почему москвичи отказались от сотрудничества со Шнякиным? Потому что он сука? Уж какие суки Бачурины, так пробы ставить негде и словами не описать, но транспортное предприятие—то у них общее, значит, москвичи сотрудничают с ними! Нет, что-то здесь не то!

В родной городок Соколов прибыл, когда уже стемнело. Въехал во двор дома, предвкушая, как сейчас проглотит пару-тройку дежурных сосисок и наконец-то пристроит больную голову на мягкую подушку. Но не тут-то было! В голове что-то щелкнуло и внутренний голос приказал: «Разворачивайся и дуй к Никитичу. Успеешь отоспаться».

Никитич – в прошлом прапорщик погранвойск – был завхозом детского дома, травником, охотником, звероловом, изобретателем и просто хорошим человеком. К детдомовским он относился как к своим родным. Старших мальчишек водил в лес, приговаривая: – Лес – это дом, но надо знать, как войти в него. – И учил лесным премудростям: как определить стороны света, как построить шалаш и без спичек разжечь костёр, как добыть пропитание, чтобы не умереть с голоду, как и где искать лечебные травы и всяким другим полезностям.

А еще Никитич наставлял пацанов. Он говорил: «Настоящий мужчина не тот, кто мышцы накачал и может лихо в морду дать, хотя и это надо уметь, а тот, кто может себя перебороть, перебороть собственную лень, косность, безразличие и нежелание думать. Сейчас мода пошла качаться – мышцы растить. Так я вам скажу: осел, даже если он силен как медведь, всё равно остается ослом»

Иногда Никитич выполнял официальные заказы на отлов лесных обитателей. Для их отлова он использовал капкан собственного изобретения и изготовления. Показывая мальчишкам свое творение, он собирал его на месте и объяснял: – Видите, ничего сложного. Вот сюда надо положить приманку. Вот здесь петля из стального гибкого тросика. Оба конца петли заправляются в металлическую трубку, а на выходе крепятся к пружинам, а пружины к кольцу вбитого в землю металлического штыря. А это фиксатор – он не пускает трос обратно в трубку после срабатывания пружин. Вот так взводятся пружины, а вот спусковой механизм – растяжка. Зверь задевает растяжку, срабатывают пружины, петля затягивается в трубку и прижимает лапу зверя к торцу трубы. Животное при таком отлове не получает увечий. Говорили, что Никитич по заказу однажды даже медведя-шатуна отловил, который по ночам безобразничал прямо в городе. Мальчишки, конечно, спрашивали, как ему это удалось. Никитич скромно отвечал, мол, всё просто – труба была такой длины, что не позволяла медведю дотянуться до штыря и вырвать его, а тросик он порвать не мог – тросик врезался в лапу и причинял боль. Как-то так.

Когда москвичи только появились в городке и зарегистрировали ООО «Свет», стало известно, что старший из братьев – Георгий – гендиректор семейного предприятия – бывший пограничник, полковник в отставке, долгое время был начальником Забайкальского погранотряда. Никитича, всем это было известно, он звал к себе на работу, но тот отказался, мол, не может оставить своих пацанов. И хотя сам Никитич говаривал, что «там, где злато, нажива и куш не ищи праведных душ», о Георгии отзывался очень хорошо, говорил, что за долгие годы службы, да и потом, не слышал об этом человеке ни одного худого слова.

О среднем брате – Александре – говорили, что он специалист по цветным и благородным металлам, работал в Москве в научно-исследовательском институте, даже защитил диссертацию, а когда старший позвал его к себе, оставил свою науку, отдав предпочтение практике, и уехал в Сибирь. Судили и рядили, что, мол, плюнул Александр на скучные пробирки и малодоходную и тягомотную научную волокиту и подался в тайгу за блеском и звоном золота. Уж так повелось, что люди не привыкли верить в чистые и высокие помыслы. Да, скажем прямо, не так уж часто они встречаются в действительности, и потому люди охотно склоняются к чернушке и видят подвох, лукавство, щербинку, червоточинку и какашенцию даже там, где их нет.

Но, как бы там ни было, Александр прижился на новом месте и теперь как главный инженер занимается решением технических вопросов и отработкой технологий.

Младший – Николай – занимается общими вопросами: снабжением, кадровым подбором, транспортом и вообще всем, что ему поручают старшие, но главное, конечно, экономикой.

В городе поговаривали, что у Николая не все было гладко в прошлом. По слухам, это и было одной из причин его отъезда из Москвы в нашу глушь, на чем, якобы, настояли старшие братья пока дело не зашло слишком далеко.

А еще шептались, что именно Николай организовал приезд на место тех двух хмурых мужиков из Москвы, которые занимались братьями Бачуриными.

Иван после тех событий на всякий случай проверил Александра по учетам и базам МВД, но никакого компромата не получил.

И, если скверные мысли о Георгии и Александре как-то в голову не заходили, то вот Николай некоторые сомнения всё же вызывал.

Так может быть отсюда в голову прилетело? Кто знает?

Никитич был дома. Увидев Соколова с повязкой на голове, сразу провел его на кухню, усадил за стол и захлопотал: – Сейчас я тебе чайку лечебного сварганю, голова-то, поди, болит? А я, Ваня, наслышан о тебе, наслышан! Раз ты приехал ко мне в такое время, значит, чем-то могу помочь?

– Можешь, Никитич, можешь!

– Чем же?

– Твоим изобретением.

Никитич долгим взглядом уперся в глаза гостя и, более ничего не уточняя, тихо спросил: – С длинной трубой? Как на медведя? Сколько комплектов и когда надо?

– Два. Завтра к вечеру. А еще, Никитич, нужна палатка, компас, бинокль и карта района с твоими заимками. Я все верну… наверное.

Никитич, наливая гостю чай и придвинув к нему блюдце с бутербродами, вздохнул: – Вижу – голоден. Ешь. Ладно. Завтра к этому времени, – Никитич посмотрел на часы, – всё будет готово. Карту, бинокль и компас сейчас отдам.

Попав в родную берлогу, Соколов сразу расстелил на тахте карту и достал из конверта нацарапанные Шнякиным координаты «Кочки». «Ага, по дороге на Белокаменск до Горбатого моста через речку Натку, и вверх по течению примерно километров двадцать. Та-ак, и около километра от речки на запад, и вот она „Кочка“. Как сказал этот хорёк – месторождение лакомое! Ну-ка, посмотрим. Ага. Россыпь. Содержание золота – ого-го! Запасы – восемьсот килограммов! Это три раза ого-го! Ладно. Всё. Спать. А чаёк – то у Никитича чудодейственный – голова перестала болеть. Спасибо тебе, Никитич!»

Спозаранку, еще затемно, Соколов проглотил три сосиски, запил их чаем, оседлал свою «Тоёту» – Ласточку и рванул в сторону Белокаменска. Эту дорогу он знал хорошо, а вот прогуливаться по берегам Натки не доводилось.

Не доезжая сотни метров до Горбатого моста свернул с дороги, загнал машину в кусты так, чтобы ее не было видно с дороги, дошел до речки и берегом пошел вверх против течения. Каменистое неширокое русло речушки петляло между невысоких голых или заросших соснами и елями сопок, перемежающихся кое-где с островерхими скальными выходами. За сопками простиралась тайга. Вот русло реки ушло на очередной поворот вправо, Соколов остановился, достал бинокль, осмотрелся и подумал: «Вот! Похоже подходящее место». – Прямо по ходу на левом берегу две невысокие заросшие хвойными деревьями сопки смыкались между собой заросшей невысоким и негустым кустарником седловиной, ниспадающей к речке зеленым лугом. В створе между сопками просматривался скальный выход, от которого начинался и тянулся вдоль берега невысокий горный хребет. Соколов по лугу поднялся к седловине, а от неё к хребту. «Да, место идеальное! Та-ак, а где это на карте? – развернул карту, – ага, вот он хребет. Значит, от Горбатого моста до этого места километров восемь-девять. Здесь будет основной наблюдательный пункт, а вон там – запасной. Всё, можно возвращаться». Вернувшись к мосту Соколов подвёл итог: «Место нашлось подходящее. Речушка спокойная, крупных валунов, ям и порогов нет. И это хорошо».

По возвращении в город Соколов, сразу поехал в транспортную компанию с незатейливым названием «Автохозяйство» и бравым девизом на воротах – «Доставим всё хоть к чёрту». Транспортная техника компании в свое время была хитрым образом выведена из имущественного комплекса Горловского Горно-обогатительного комбината, приватизирована в лучших традициях русского капитализма и, в конечном варианте, оказалась, как ни странно, в равной долевой собственности конкурентов: братьев Бачуриных и москвичей. Консенсус конкурентов объяснялся просто – транспорт и тем, и другим нужен в равной степени, раздробить автохозяйство из-за рембазы было невозможно, а содержать автохозяйство самостоятельно дело хлопотное и весьма дорогое, так что пришлось сотрудничать.

«На ловца и зверь бежит» – подумал Соколов, увидев выходящего из адмкорпуса исполнительного директора компании, которого все за его фонарный рост звали дядей Стёпой. Узрев Соколова, дядя Степа остановился, глядя на перевязанный лоб сочувственно покачал головой, и со свойственной ему душевной простотой спросил: -Тебе чего, Ваня?

– Мне бы Шишигу, – в тон ему ответил Соколов и кивнул головой на стоящий в открытом боксе армейский ГАЗ-66, – в аренду на три дня.

– Шишига у нас одна. Надо согласовать, а то сам знаешь, хозяева у меня крутые, а я между ними как меж двух огней.

– Иди, дядя Степа, иди согласовывай, – равнодушно согласился Иван. Через пару минут дядя Степа вернулся и бросил: – Иди в бухгалтерию, а потом с квитком ко мне, а я пока подготовлю пропуск и документы. Машину можешь забрать вечером, масло ей надо поменять.

Забрав вечером Шишигу Соколов направился к Никитичу, получил и загрузил в кузов подготовленное снаряжение. Уже собираясь отъехать, Соколов увидел, как Никитич махнул рукой, подошел и сказал: – Подожди, я сейчас, – повернулся и ушел в дом. Вернулся Никитич с рюкзаком и привязанным к нему кариматом, патронташем и ружьём в чехле, и со словами «не сгодится – вернешь, а мне так спокойней будет», положил всё это в кузов, пояснив: – В рюкзаке сухпаек, да то, да сё.