Текст книги "Разлом. Белый и красный террор"

Атаман-вешатель

Для некоторых людей единственное доступное удовольствие – мучить людей и наслаждаться их несчастьем.

Клод Гельвеций

Когда на Дальнем Востоке была установлена советская власть, белогвардейский атаман Григорий Михайлович Семенов (1890–1946) бежал в Маньчжурию, где при помощи японских оккупантов развернул энергичную работу по формированию войсковых частей для вторжения в восточные районы Советской России. Опираясь на японские штыки, Семенов объявил себя вождем казачества в Забайкалье.

4 января 1920 года «верховный правитель» России адмирал Колчак был разгромлен и в «ознаменование поражения» издал указ о передаче власти атаману Семенову. В нем, в частности, говорилось:

«Ввиду предрешения мною вопроса о передаче Верховной Всероссийской власти Главнокомандующему Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанту Деникину, впредь до получения его указаний, в целях сохранения на нашей Российской Восточной Окраине оплота Государственности на началах неразрывного единства со всей Россией, представляю Главнокомандующему Вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа генерал-лейтенанту атаману Семенову всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Российской Восточной Окраины…

Поручить генерал-лейтенанту атаману Семенову образовать органы государственного управления в пределах распространения его полноты власти.

Верховный правитель адмирал Колчак».

Какой же он был правитель – без войска?! Выжатый лимон.

Но некоторое время еще свирепствовали подчиненные Колчака – атаманы Калмыков и Анненков, генералы Бакшеев и Власьевский, офицеры Чистохин, Филыпин, Михайлов, Шекунов и многие другие, однако время рассудило по-своему – победили красные.

Барон П. Н. Врангель, командуя в свое время Нерчинском казачьим полком, в своих воспоминаниях дал Семенову такую характеристику:

«Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, ко времени принятия мною полка состоял полковым адъютантом и в этой должности прослужил при мне четыре месяца, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров.

Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели. Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он кончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны».

18 декабря 1917 года на станции Маньчжурия Семенов разоружил и распустил разложившиеся и дезорганизованные части русской армии, находившиеся в полосе отчуждения Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД), разогнал Маньчжурский городской совет, в котором было засилье приверженцев социалистических взглядов. Затем Семенов пополнил и хорошо вооружил свой более чем полутысячный отряд, и 29 января 1918 года вторгся в Забайкалье, заняв его восточную часть – Даурию, где быстро сформировал три новых полка общей численностью в 900 сабель. А к апрелю 1918-го его Особый Маньчжурский отряд составлял уже более 3000 бойцов. К весне 1919 года численность Отдельной Восточно-Сибирской армии, которой командовал Семенов, достигла десяти тысяч штыков и сабель.

Вступающему в добровольческий белый отряд 27-летнего есаула Семенова задавали три вопроса: «В Бога веруешь? Большевиков не признаешь? Драться с ними будешь?» И добровольцы шли к нему в отряд, напуганные красным террором, разрухой, голодом и бесправием. Войско атамана был разношерстным и состояло из отчаяннейших офицеров, казаков, бурят, баргутов и знаменитых китайских бандитов-хунхузов.

Семенова по праву называли «атаманом-вешателем», так как, по его словам, у него «патроны ценятся очень дорого»… «большевики права на жизнь не имеют. Самый лучший большевик – тот, который на виселице». К большевикам Семенов относил всех, кто сочувствовал советской власти.

В городе Троицкосавске Забайкальской области, расположенном у самой границы с Монголией, семеновцами был организован застенок, в который свозились для физического истребления «неблагонадежные» из Западной Сибири и Дальнего Востока. Только в городской тюрьме было уничтожено свыше 1500 человек. Заключенных содержали в казармах в невыносимых условиях, в результате чего только за два с половиной месяца от голода и болезней умерло 350 человек. Даже невиновных они уничтожали – не хотели иметь свидетелей.

Американский генерал Уильям Сидней Грейвс в своей книге «Americas Siberian Adventure (1918–1920)», переведенной на русский язык и изданной при Сталине в 1932 году тиражом 5000 экземпляров, писал:

«Солдаты Семенова и Калмыкова под защитой японских войск бродили по стране, как дикие звери, убивая и грабя людей; при желании Японии эти убийства могли бы прекратиться за день.

Если по поводу этих жестоких убийств возникали вопросы, в ответ говорилось, что убитые были большевиками, и это объяснение, очевидно, вполне устраивало мир. Условия в Восточной Сибири были ужасными, и там не было ничего дешевле человеческой жизни.

Там совершались ужасные убийства, но совершались не большевиками, как думает мир. Буду далек от всякого преувеличения, если скажу, что на каждого убитого большевиками в Восточной Сибири приходилось сто убитых антибольшевиками…

По мнению японских представителей и их платных марионеток в Сибири, большевиками были все русские, не желавшие взять в руки оружие и воевать за Семенова, Калмыкова, Розанова, Иванова– Ринова; а ведь в уголовных архивах США не найдешь персонажей хуже. По мнению британских и французских представителей, большевиками были все, кто не желал браться за оружие и воевать за Колчака».

Думается, это объективная оценка честного американца. Следует заметить, что американец заявляет, что «не было персонажей хуже» колчаковцев, а у нас раздаются голоса в их защиту и устанавливают памятники и меморильные доски.

А была ли у атамана какая-то глубокая идея? Говорят, была. Так, друг детства Семенова казак Гордеев вспоминал:

«Семенов мечтал в интересах России образовать между ней и Китаем особое государство. В его состав должны были войти пограничные области Монголии, Барга, Халха и южная часть Забайкальской области. Такое государство, как говорил Семенов, могло бы играть роль преграды в том случае, когда бы Китай вздумал напасть на Россию ввиду ее слабости».

Разве же не современное умозаключение атамана?..

Было у него еще одно увлечение – быть зрителем дикого шоу. Он любовался, когда сбрасывали людей с аэропланов.

Говорят, он любил цитировать высказывания Н. В. Гоголя о казаках из повести «Тарас Бульба». Пришлось вновь перечитать произведение классика, где нашел, возможно, оценку тех событий в России, с которыми встретилось Белое движение:

«Нет, поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа, – поднялась отомстить за посмеяние прав своих, за позорное унижение своих нравов, за оскорбление веры предков и святого обычая, за посрамление церквей, за бесчинства чужеземных панов, за угнетение, за унию, за позорное владычество жидовства на христианской земле – за все, что копило и сугубило с давних времен суровую ненависть казаков… Если русских останется только один хутор, то и тогда Россия возродится».

Но с другой стороны, много крови, в том числе безвинной, он пролил в той самой России, которую Николай Васильевич призывал хранить и преумножать.

В 1932 году после оккупации Маньчжурии и создания марионеточного государства Маньчжоу-го Семенов был вызван к начальнику 2-го (разведывательного. – Прим. авт.) отдела штаба Квантунской армии полковнику Исимуре. Японец предложил атаману готовить вооруженные отряды из русских эмигрантов на случай возможной войны против СССР. Семенов дал согласие. При его участии было создано Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурской империи (БРЭМ) с целью мобилизации русских эмигрантов на борьбу с советской Россией. Но 1945 год перечеркнул планы японской военщины и российского атамана.

С началом же Второй мировой войны 55-летний генерал-лейтенант Г. М. Семенов серьезно воодушевился и сразу же после вероломного нападения Германии на Советский Союз опубликовал в газете «Голос эмиграции» статью, в которой обнародовал стержневое начало, а вернее, продолжение своих планов в борьбе с большевистской Россией:

«Нам, русским националистам, нужно проникнуться сознанием ответственности момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами «оси» – Японией и Германией».

И это был не просто призыв к соответствующим действиям, а сами действия. Агентура разведывательных подразделений РККА и НКВД фиксировала, что в районе китайского города Муданьцзяна проводится работа по мобилизации белоэмигрантских элементов для создания повстанческо-бандитских формирований, с целью совершения вооруженных набегов на нашу территорию.

В то же время при харбинском Бюро по делам российских эмигрантов под руководством атамана Г. М. Семенова и его подручных – А. П. Бакшеева. Л. Ф. Власьевского, К. В. Родзаевского и Б. Н. Шептунова были объединены все белые организации российских эмигрантов Дальнего Востока. Из казаков ими были сформированы 5 белых полков.

Кроме того, в конце 1943 года из этих сил при помощи японцев создается бригада «Асано», к концу войны насчитывающая более четырех тысяч бойцов под командованием полковника Г. Наголяна.

Руководство БРЭМ знало, что Япония готовится напасть на СССР.

Начальник Управления особых отделов НКВД СССР, а с марта 1943 года руководитель ГУКР Смерш НКО СССР генерал-лейтенант В. С. Абакумов постоянно обобщал эти материалы и справками докладывал И. В. Сталину.

В сентябре 1945 года Семенов был задержан сотрудниками военной контрразведки Смерша в Маньчжурии.

Его самолет, пилотируемый японским летчиком, по ошибке сел на уже занятый советскими войсками аэродром в Чаньчуне.

По приговору Военной коллегии Верховного суда СССР он был повешен 30 августа 1946 года как «враг советского народа и активный пособник японских агрессоров».

В 1994 году в отношении Г. М. Семенова Военная коллегия Верховного суда РФ пересматривала уголовное дело: приговор оставлен в силе, а подсудимый признан не подлежащим реабилитации, как и его казненные соратники.

Чернорубашечник

Жестокость не может быть спутницей доблести.

Мигель Сервантес

Генерал-майор, участник Первой мировой войны, атаман Сибирского казачьего войска, командующий Отдельной Семиреченской армией Борис Владимирович Анненков (1889–1927) 3 марта 1917 года со своим отрядом присягнул на верность Временному правительству. Он обладал высшей наградой Российской империи за личную храбрость в бою – Золотым Георгиевским оружием с надписью «За храбрость» со знаками орденов Святого Георгия и Святой Анны.

В декабре 1917 года новыми властями он был выслан в Омск для расформирования своего отряда «за контрреволюционность». Однако в январе 1918 года он отказался разоружать свое войско по требованию большевиков и с этого периода начал борьбу с советской властью.

Именно его историки того времени считали главным отморозком Гражданской войны. Это была противоречивая историческая фигура: для одних он прославленный герой, блестящий организатор, для других – неуправляемый командир и кровавый деспот и тиран.

Чтобы отличаться от других белогвардейских частей, он приказал пошить для всего личного состава черную форму. Его солдаты были одеты с иголочки. Они носили черные гимнастерки, чакчиры с серебряными лампасами и расшитые белыми шнурами ментики – почти по канонам гусарской формы. На такого же цвета знаменах и штандартах его войска красовались намалеванные и вышитые серебряным галуном череп и кости. Через некоторое время эту эмблему возьмет себе руководитель гитлеровских органов и частей СС рейхсминистр внутренних дел Третьего рейха, рейхсляйтер и начальник РСХА Генрих Гиммлер. Именно черную форму он взял за основу для своего ведомства. И этот знак – «череп и кости» – красовался на черных околышах фирменных эсэсовских фуражек.

Цикличность происходящих в мире событий заметил еще академик В. О. Ключевский, написав, что история повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй – в виде фарса. История с Анненковым и Гиммлером закончилась уже после фарса трагедиями для них.

Командуя сводным отрядом оренбургских и сибирских казаков, Анненков нанес поражение красным отрядам Каширина и Блюхера на Верхнеуральском фронте и взял Верхнеуральск.

Многочисленные зверства, совершенные анненковцами, потрясали даже самих белогвардейцев. Так, начальник Особой канцелярии 2-го Отдельного Степного корпуса, в состав которого входила дивизия под командованием атамана Анненкова, в докладной записке отмечал:

«Среди кадровых частей замечается нежелание служить в частях дивизии атамана Анненкова, так как они думают, что большевики сочтут их за добровольцев и обязательно убьют».

В августе 1919 года Колчак назначает его командующим Отдельной Семиреченской армии.

Об изуверстве Анненкова говорит еще один факт. После подавления крестьянского бунта в селе Черкасское анненковские головорезы только в этом селе казнили более 2000 крестьян, в Колпаковке – 700, в поселке Подгорном – 200. Деревня Антоновка была сожжена полностью. А когда белые зашли в селение Карабулак, Анненков приказал собрать всех мужчин якобы на сход, а потом их расстрелял. По его указанию, трупы не зарывались, и собаки до такой степени откармливались и привыкали к человеческому мясу, что, зверея, бросались на живых людей.

Так же он расправился с нейтральным крестьянским движением самообороны под названием «Горные орлы» во главе с Егором Алексеевым.

В один из дней отряд анненковцев обрушился на аул Кырык ошак. Собрав людей селения и загнав их в одну большую юрту, порубил всех шашками. В живых после этой бойни осталась одна-единственная трехлетняя девочка Биржан…

Среди его «заслуг» – зверское подавление большевистского восстания в Павлоградском и Славогорском уездах. Однажды, захватив участников одного из крестьянских съездов, Анненков лично зарубил шашкой 87 человек. Много было замучено и непричастных к восстанию людей. Казаки-чернорубашечники атамана Анненкова выжигали целые деревни и поселки.

Принято думать, что экспроприацией церковных ценностей занимались только большевики. На самом деле приложили к этому руку и белогвардейцы Колчака и Анненкова, Деникина и Мамонтова. Хорошо известен рейд многотысячного отряда под командованием генерала Константина Мамонтова по тылам красных в районе Воронежа в августе 1919 года. Газета «Приазовский край» писала, что «… «мамонтовцы» везут с собой в качестве трофеев иконы в золотых окладах, церковные сосуды и другие ценности… Икон насчитали 250 штук, остального церковного имущества потянуло на шесть больших ящиков».

Награбленного было так много, что Деникин создал специальную комиссию по учету трофеев.

Многие сослуживцы по Белому движению отмечали в методах руководства Анненкова войсками элементы партизанщины.

Так, дутовский генерал А. С. Бакич в своем письме генералам Н. С. Анисимову, А. Н. Вагину и Г. М. Семенову отмечал, что «способ командования и порядки в партизанских частях атамана Анненкова, где не соблюдались основные требования военной службы, отрицались законность и порядок, допускались невероятные бесчинства и грабежи, как по отношению к мирному населению деревень и станиц, а равно и по отношению к чинам моего отряда, вследствие болезни не могущих постоять за себя, вызвали озлобление против партизан генерала Анненкова со стороны чинов моего отряда».

Когда начались трудные времена для белых в горах Алатау, некоторые вояки стали понимать бесперспективность дальнейшего сопротивления отрядам Красной армии и пытались вернуться к своим семьям. На пути у них встали «чернорубашечники» атамана Анненкова. В «Военно-историческом журнале» № 3 1991 года были опубликованы воспоминания белогвардейского офицера Александра Степановича Новокрещенкова, в которых подтверждаются зверства Анненкова даже против своих сослуживцев:

«Приблизительно в марте, числа 16-19-го, отряд атамана Анненкова под натиском Красной армии подошел к границе Китая у перевала Сельке. Это место атаман назвал «Орлиное гнездо» и расположился там лагерем с отрядом численностью в 5 тысяч человек. Здесь были полк атамана Анненкова, или Атаманский, Оренбургский полк генерала Дутова, Егерский полк и Маньчжурский при одной батарее и саперном дивизионе. Атаманский полк осуществлял прикрытие отступления отряда. Он же на месте производил суд над идущими на родину партизанами – их просто раздевали и расстреливали или сообщали вооруженным киргизам, что идет такая-то партия и ее надо уничтожить. С отрядом к границе шли семьи некоторых офицеров, как, например, семья заслуженного оренбуржца полковника Луговских, состоявшая из трех дочерей, престарелой жены, жена есаула Мартемьянова и в числе других – жена с 12-летней дочерью вахмистра Петрова-оренбуржца.

Всем семьям атаман приказал эвакуироваться в Китай, а сам немедля отдал приказ 1-й сотне Атаманского полка, сотнику Васильеву отдать всех в распоряжение партизан и киргизов, а мужчин перебить. Как только стали приезжать семейства, то сотник Васильев задерживал их под разными предлогами и отправлял в обоз своей сотни, где уже были любители насилия: полковник Сергеев – начальник гарнизона Сергиополя, Шульга, Ганага и другие.

Прибывших женщин раздевали, и они переходили в пьяные компании из рук в руки, и после их рубили в самых невероятных позах. Из этой клоаки удалось выбраться уже изнасилованной с отрубленной рукой дочери вахмистра, которая прибежала в отряд и все рассказала. Это передали оренбуржцам, попросили их взять под защиту. Полк немедля вооружился, а командир его Завершенский пошел с Мартемьяновым к атаману и потребовал выдачи виновных. Атаман долго не соглашался, оттягивал время, дабы главный виновник Васильев имел возможность убежать за границу и тем самым замести следы. Но Завершанский угрожая револьвером, заставил атамана выдать преступника. Оренбуржцы арестовали Шульгу, Ганагу и еще трех-четырех человек. Были вызваны добровольцы их порубить. Рубка этих людей происходила на глазах всего отряда. После этой казни полк немедля снялся и пошел в Китай, не желая оставаться в отряде. Вслед по полку анненковцы дали несколько выстрелов из орудий, к счастью, не попавших в цель…

Позднее по приказу генерала Дутова произвели дознание в управлении эмигрантами. Васильева поймали, арестовали, и он погиб голодной смертью в том же Оренбургском полку уже в Китае».

Анненков вскоре перебазировался в г. Урумчи, где располагалась многочисленная русская колония, которая была наслышана о чудовищных злодеяниях анненковцев, совершенных ими на перевале Сельке. Их просто презирали соплеменники. В марте 1921 года Анненков был арестован китайскими властями и посажен в тюрьму г. Урумчи. Однако стараниями начальника штаба отряда генерал-майора Н. А. Денисова и благодаря вмешательству представителей Антанты в феврале 1924 года он был освобожден из заключения, но 7 апреля 1926 года вновь был захвачен – теперь уже командующим 1-й Китайской народной армией маршалом Фэном Юйсяном и передан чекистам, действовавшим на территории Китая, и через Монголию вывезен в СССР.

По приговору выездной сессии Военной коллегии Верховного суда СССР в Семипалатинске с обвинением в массовых зверствах над пленными и мирным населением Анненков и Денисов были расстреляны 25 августа 1927 года.

Самодержец пустыни

Зло, пришедшее на землю, чтобы уничтожить Божественное начало в человеке, должно быть вырвано с корнем.

Роман фон Унгерн-Штернберг

Этот лицемерный лозунг-принцип барона Роберта-Николая-Максимилиана фон Унгерна (1886–1921) автор поставил в качестве эпиграфа не случайно, так как зло, совершенное на российской земле белым офицером, превратившимся в сумасшедшего маньяка и кровавого убийцу, тоже было вырвано с корнем.

Выходец из прекрасной дворянской семьи лифляндских помещиков, барон Унгерн с раннего детства был предоставлен саму себе. Его мать, рано овдовев, вторично вышла замуж и, вероятней всего, перестала интересоваться судьбой сына. С детства он мечтал участвовать в боевых действиях, путешествиях и приключениях. После окончания с превеликим трудом Павловского военного училища его направляют в Амурский казачий полк. Необузданный от природы, вспыльчивый и неуравновешенный, он нередко участвовал в драках с сослуживцами. В одной из них оскорбленный им человек ударил Унгерна шашкой по голове. Шрам от этой раны остался на всю жизнь.

Невероятной жесткости террор совершал на Дальнем Востоке «кровавый барон» и «сын степи» генерал-лейтенант Унгерн фон Штернберг, считавший, что надо жить «без пощады и жалости» и что «пролить кровь» – счастье.

Во время встречи в Монголии с известным писателем-оккультистом Фердинандом Оссендовским Унгерн раскрыл истоки своего увлечения буддизмом: «Свою жизнь я провел в сражениях и за изучением буддизма. Дед приобщался к буддизму в Индии, мы с отцом тоже признали учение и исповедали его».

Своему земляку по городу Грацу бывшему австрийскому военнопленному Лауренцу, назначенному начальником гауптвахты в Даурии, Унгерн признавался:

«Некоторые из моих единомышленников не любят меня за строгость и даже, может быть, жестокость, не понимая того, что мы боремся не с политической партией, а с сектой разрушителей всей современной культуры. Разве итальянцы не казнят членов «Черной руки»? Разве американцы не убивают электричеством анархистов-бомбометателей? Почему же мне не может быть позволено освободить мир от тех, кто убивает душу народа? Мне – немцу, потомку крестоносцев и рыцарей. Против убийц я знаю только одно средство – смерть!»

О жестокости Унгерна ходили легенды. Он не щадил ни женщин, ни детей. По его приказанию сжигались целые деревни, а сам он с наслаждением расстреливал обреченных на смерть. Получив от правительства Монголии титул князя, он стал диктатором этой страны. Имея солидное военное образование – Павловское военное училище, он не гнушался сурово наказывать не только красноармейцев и сочувствующих советской власти, но и своих солдат, заподозренных в слабодушии или трусости в бою. Специально для этого он придумал сечь не розгами, а бамбуковыми палками, после ста ударов которыми мясо отделялось от костей, и человек начинал гнить изнутри.

Из всех пыток Унгерн предпочитал «монгольское наказание». Несчастного раздевали, связывали его по рукам и ногам, привязывая к кровати, и сажали ему на живот крысу, сверху накрывали кастрюлей и ждали, когда обезумевшее животное начнет вгрызаться в тело. Барон получал несказанное удовольствие от крика обреченных на смерть людей. Применял он другие виды изощренных наказаний отрубал приговоренным ладони, приговаривая:

– Они тебе больше не понадобятся…

Нарубил он такое количество, что обрубки кистей скармливал свиньям.

Из-за неимоверной жестокости против него восстали даже офицеры. Декабрьской ночью 1920 года пятеро заговорщиков ворвались в его шатер и расстреляли спящего барона. Но он остался жив, а заговорщиков по его приказу четвертовали.

Отмечались случаи, когда провинившихся он загонял летом на раскаленную покатую крышу высокого дома и держал их там до тех пор, пока они, теряя сознание, не сваливались на землю, разбиваясь и калечась.

При захвате города Урга было убито более четырех сот евреев, детей которых разрывали, беря за ноги. Унгерн, как утонченный садист, испытывал чуть ли не сладострастие, наблюдая медленную смерть жертвы: сожжение на костре, вырывание крючьями кусков мяса на спине, прижигание пяток каленым железом, поджоги домов вместе с жильцами. Он оставил за собой пепелища от сожженных деревень и горы трупов. Все имущество «непокорных» он раздавал участникам своей дивизии, кормившейся за счет грабежей.

В своих воспоминаниях его бывший военачальник – тоже из баронов – Петр Врангель так характеризовал своего подчиненного:

«Такие типы, созданные для войны и эпохи потрясений, с трудом могли ужиться в обстановке мирной полковой жизни…

Оборванный и грязный, он спит всегда на полу среди казаков своей сотни, ест из общего котла и, будучи воспитанным в условиях культурного достатка, производит впечатление человека, совершенно от них оторвавшегося. Оригинальный, острый ум и рядом с ним поразительное отсутствие культуры и узкий до чрезвычайности кругозор. Поразительная застенчивость, не знающая пределов расточительность… безумный порыв и необузданная вспыльчивость… и удивительное отсутствие самых элементарных требований комфорта.

Этот тип должен был найти свою стихию в условиях настоящей русской смуты. В течение этой смуты он не мог не быть хоть временно выброшенным на гребень волны и с прекращением смуты он так же неизбежно должен был исчезнуть».

И он исчез из этой кровавой смуты с прекращением гражданской войны на территориях еще не окрепшей, но медленно поднимавшейся на ноги Советской России.

Понимая, что Белое движение проиграло, Унгерн пытался использовать для восстановления монархии в России недовольство народных масс советской властью. Вместе с тем он надеялся использовать действия других белых отрядов монархистов Монголии, Маньчжурии, Китая и Восточного Туркестана, а также японцев, свирепствующих в этих краях.

После кровопролитных стычек с регулярными частями красной кавалерии барон получил несколько ранений, а отряд его был изрядно потрепан и рассеян.

Существует несколько версий его пленения. Наиболее правдоподобна, по мнению автора, одна – Унгерна связали подчиненные и оставили в палатке в ответ на беспрепятственный выход из окружения.

В связи с этим хочется привести один документ, свидетельствующий о причинах неизбежного «исчезновения самодержца пустыни» с военно-политического поля.

Так, в предложении в Политбюро ЦК РКП(б) о предании суду барона Унгерна, написанном в связи с телеграммой председателя Сибревкома И. Н. Смирнова от 26 августа 1921 года на имя главы Совнаркома В. И. Ленина, говорилось:

«Барон Унгерн 22 августа был окружен нашим авангардом и вместе со своим штабом взят в плен. Под сильным конвоем Унгерн препровождается в Новониколаевск (ныне Новосибирск. – Прим. авт.), где предполагаем предать суду Отделения Верховного трибунала ВЦИК Сибири по обвинению в измене. Суд будет иметь большое политическое значение. Прошу Вашего заключения».

В ходе следствия с ним обращались крайне вежливо, подчеркивая таким образом модный в то время гуманизм по отношению к раненому и плененному врагу. Барону в камере оставили собственноручно сконструированную им шинель с необычным круглым «монгольским» воротничком. Уцелевший Георгиевский крест в ночь перед вынесением приговора он разломал зубами и проглотил осколки, чтобы не достался врагам.

Смертный приговор барону был вынесен большевистским руководством в Москве. 26 августа 1921 года Ленин передал по телефону свое мнение о бароне:

«Советую обратить на это дело побольше внимания, добиться проверки солидности обвинения, и в случае, если доказанность полнейшая, в чем, по-видимому, нельзя сомневаться, то устроить публичный суд, провести его с максимальной скоростью и расстрелять».

Показательный процесс над бароном Унгерном состоялся 15 сентября 1921 года в Новониколаевске в летнем театре парка «Сосновка». По времени он занял 5 часов 20 минут. В роли государственного обвинителя выступил Е. М. Ярославский.

Унгерн обвинялся по трем пунктам:

– участие в вооруженной борьбе против советской власти под покровительством Японии;

– участие в зверских расправах над мирным населением в районах вооруженных действий;

– участие в массовом уничтожении населенных пунктов и населения.

Унгерн во время следствия и суда подчеркивал свое отрицательное отношение к большевизму и советской власти.

Защиту вел бывший присяжный поверенный Боголюбов. На суде был раскрыт целый ряд злодеяний Унгерна и его сподручных. Строя планы восстановления монархии во главе с Михаилом Романовым, Унгерн рассчитывал на помощь японцев, обещавших захватить Читу, но был схвачен после вторжения на территорию Сибири.

Барона Унгерна приговорили к расстрелу.

Приговор был приведен в исполнение в здании Новониколаевского отдела ГПУ…