Текст книги "Наследники СМЕРШа. Охота на американских «кротов» в ГРУ"

И все же для жены не остался незамеченным процесс какого-то перерождения души супруга. Вторая командировка проходила у него более напряженно, чем та – первая, будившая приятные воспоминания.

Вот и сейчас Сергей ушел, а она встала у окна наедине с тревожными раздумьями: «Что его так угнетает? Мне кажется, начальство его ценит. Отчего же у него такая бессонница? Участились неожиданные отлучки в вечернее время, после которых он возвращается с плохим настроением. Постоянно объясняет раздражительность дома усталостью… Но меня не проведешь, я чувствую в его ответах фальшь. Почему он молчит, если есть необходимость выговориться? Раньше такого никогда не было. Приходит со службы, как выжатый лимон. Чего-то остерегается, а чего – не пойму никак…»

Оперативник докладывал Стороженко материалы на Бохана. По первой командировке в Греции на исчезнувшего офицера были сведения о его каких-то сомнительных, до конца не выясненных контактах с американским бизнесменом. Эта связь объяснялась служебной необходимостью, но только частично. По заявлению сослуживцев, Бохан излишне нервничал, организуя встречи с этим респектабельным американцем, с которым установил доверительные отношения. Руководство резидентуры вскоре потеряло американца из виду.

Следует заметить, что Бохана однажды видели выходящим из гостиницы в центре Афин. Тогда не придали значения, да и командование взяло под защиту тот визит военного разведчика в отель, объяснив оперативной необходимостью. Теперь нельзя исключать, что подобные визиты он делал не раз.

– Это уже интересно. А почему такие материалы лежали без выяснения истины столько времени? Вы запрашивали дополнительно офицера внешней контрразведки по Греции? – спросил Стороженко.

– Нет. Тогда не успел. Накатился ком других, более интересных материалов, отодвинувших бохановские на второй план.

– На второй план, на второй план… Поймите, я не хочу ставить всякое лыко в строку – вменять в вину вам каждую ошибку в этом ЧП. Согласитесь, что-то мы с вами обленились донельзя. Прекратили думать и анализировать. Такие факты – не мелочи. Это ведь очень интересный субъект уже в то время был. Им тогда следовало бы заняться всерьез. Дай такие материалы на периферию – они бы были «обсосаны» до косточек, а мы с вами, получается, слишком богаты, поэтому бросаем их легко и просто. А задумывались ли вы о возможных тяжелейших последствиях для военной разведки? – спрашивал подчиненного Николай. – Нет, не задумывались! А должны были…

– Николай Семенович, кто-кто, а вы должны понять и понимаете, что сил у нас нет тащить полную арбу таких сигналов. Сами знаете, что в последние годы мы задыхаемся от наплыва подобных материалов. Сегодня атаки на военных разведчиков идут и слева, и справа – идет настоящий прессинг. Их бьют все кому не лень – и наши безголовые руководители, и головастый противник в ходе заключительных залпов «холодной войны», – пытался оправдаться подчиненный.

– А ну, а ну, что это за «заключительные залпы»? – поинтересовался Николай, хотя и сам понимал, что ответит старший оперуполномоченный.

– Добивают страну нехристи… тяжело сейчас Родине…

– Да… прости за кнут, не всегда же пряником кормить. Мы оба виноваты с тобой, особенно я, – подытожил Стороженко. Он никогда не позволял себе повышать тон на подчиненных и привык ответственность брать на свои плечи. Михаила он давно знал как предельно честного человека, исполнительного оперативника, вместе с которым еще работали по изобличению такого «крота», как Филатов.

Он был волом, тащившим одно из важнейших подразделений ГРУ. Правда, ему время от времени требовалось давать подробные инструктажи. А иногда и подстегивать в срочных делах.

– Согласись, хоть и говорю в сослагательном наклонении, Боханом надо было плотно заниматься сразу же по возвращении из первой командировки.

– Принимаю критику… виноват…

– Ну, если принимаешь, тогда слушай: рабочий день начинай с доклада о ходе разыскных мероприятий. Прошу подготовить обобщенную справку на Бохана по всем имеющимся материалам. Кстати, кто вылетает руководителем комиссии от ГРУ в Афины?

– Полковник Новиков.

– Вот и прекрасно. Ты его хорошо знаешь, поэтому попроси в ходе работы на месте обратить внимание на такие моменты… – Он стал перечислять их.

Через несколько дней ведущие информационные агентства мира – Рейтер, Ассошиэйтед Пресс и другие – передали сообщение, что советский военный разведчик полковник Бохан попросил политическое убежище в США. Американские власти положительно отреагировали на просьбу офицера ГРУ. Через сутки после обращения Бохана в американское посольство в Афинах его срочно вывезли на военно-транспортном самолете из Греции на одну из военных баз в Западной Германии. А затем предателя спешно доставили в Штаты.

В Афины из Москвы вылетела комиссия ГРУ, которой удалось пролить свет на факт исчезновения полковника-дипломата. Правда, эту информацию надо было еще тщательно просеять оперативникам военной контрразведки, отделив зерна от плевел, истину от лжи.

Начальник одного из управлений стратегической разведки ГРУ ознакомил оперативников со справкой, подготовленной вернувшейся из греческой столицы комиссией. В секретной тетради Стороженко появилась выписка из справки:

«…Бохан за период командировки с 1983 по 1985 год жил явно не по средствам… Перечень его связей и их характер позволяет сделать однозначный вывод, что он мог попасть в поле зрения спецслужб противника… В поведении последних месяцев явно просматривались такие качества, как раздражительность, несобранность, безразличие к службе и нежелание выезжать в краткосрочные командировки в СССР…»

Далее шло перечисление признаков, под которые попадал беглец, как вероятный агент ЦРУ, подозревавший, что находится под «колпаком» госбезопасности и испугавшийся разоблачения. Дополнительная проработка материалов показала, что страсть к нумизматике уже не ограничивалась желанием иметь приличную коллекцию, а втянула его в крутой бизнес вовсе не звоном разных монет, а шелестом «зеленой» валюты. Свершилось перерождение офицера в дельца. По характеру он был трусоват, хотя перед женой стремился демонстрировать сталь в голосе, а перед сослуживцами – натуру трудоголика.

Накопительство, скопидомство, стремление больше взять, чем кому-то отдать, постепенно сформировали в нем эгоиста, давно не считавшегося с чужим мнением, даже если оно претендовало на истину. В армейском единоначалии виделось ему посягательство на личность – и это у офицера, добравшегося до полковничьих погон.

Увлекшись бытоустройством, он отодвинул на задний план вопросы трудной и ответственной работы. Заграничную командировку считал главным источником наживы.

В последние месяцы Бохан чего-то боялся. Пытался наладить хорошие отношения с офицером безопасности посольства. Он страшился выездов в СССР.

Прибывший из Афин полковник Николаев с санкции начальника ГРУ генерала Ивашутина П. И. поделился личными наблюдениями с оперативниками:

– Анализ всего того, что я там прочел, услышал и увидел, позволяет сделать вывод: он сбежал, будучи завербованным. Бохан рогами упирался, чтобы только не ехать на совещание в Москву. Я думаю, он боялся вашего «колпака», страшился быть арестованным на Родине. Его дважды вызывали в Центр. В первый раз он сослался на болезнь, а второй раз – «опоздал» на самолет…

Через несколько дней на стол Стороженко легла справка о принадлежности американского «нумизмата» к ЦРУ. Он являлся разведчиком – вербовщиком, специализирующимся на разработке советских граждан. Его деятельность такого плана фиксировалась нашей внешней контрразведкой в Заире и Сомали.

Посольство СССР в Вашингтоне. Консульский отдел делал все возможное и невозможное, чтобы власти разрешили встречу с Боханом как гражданином Советского Союза. Дело в том, что в прошлом отмечались случаи насильственного захвата наших сотрудников с последующим объявлением в прессе о добровольном переходе на сторону противника с одновременно активным процессом перевербовки.

По заявлению представителей США, русский якобы отказывается от встречи с советскими дипломатами. Однако через несколько месяцев в результате решительного воздействия советской стороны на правительственные структуры США они, стремясь избежать общественного резонанса в связи с подозрениями о насильственном удержании гражданина СССР, наконец, предоставили возможность встретиться с перебежчиком…

Прибыл Бохан на встречу с соотечественниками в сопровождении двух дюжих штатских. Они внимательно слушали. Полковник открыто заявил об отказе возвращаться на Родину, отметив, что попросил политического убежища в США добровольно на основании продуманных шагов в ответ на новые вызовы времени. После этих коротко-нервных фраз он быстро удалился, отказавшись, таким образом, отвечать на приготовленные советскими дипломатами вопросы…

А через несколько месяцев начала «сыпаться» закордонная агентура ГРУ, которую знал перебежчик по документам или работе с нею. Стало предельно ясно, что Бохан сдает святая святых разведки – своих помощников, зарабатывая доверие новых хозяев.

Приехавший из Греции офицер ГРУ полковник Багров поведал Стороженко, что сразу же после побега предателя во вражеский стан в Греции поднялась такая волна шпиономании и антисоветского психоза, что в одночасье была парализована работа всех служб посольства. В каждом россиянине видели «глаза и уши» Москвы.

«Вот уж истинно справедливы слова, – подумалось Николаю, – о том, что дурные последствия преступлений живут гораздо дольше, чем сами преступления, и призраки убитых, а в данном случае преданных, всегда следуют по пятам за злодеем».

Последовавшие затем почти поголовные аресты подозреваемых, задержание и изучение связей наших даже «чистых» дипломатов как раз и свидетельствовали о наступлении тех тяжелейших последствий предательств, о которых подозревали оперативники…

Рабочий день на Лубянке заканчивался. В настенных электрических часах что-то щелкнуло. Стороженко бросил взгляд на белый циферблат серого квадрата часов: было десять часов вечера.

– Ну ладно. Пора и меру знать. Домашние небось заждались. Пока доеду – будет как раз двадцать три. А завтра в шесть надо встать.

Он собрал документы и положил их на верхнюю полку сейфа. Там у него лежали самые важные и срочные материалы, требующие продолжения работы с ними на следующий день.

Как-никак в разведке с перебежчиком такого высокого ранга – полковником ГРУ – он встретился впервые, и нужны были консультации со специалистами территориальных органов контрразведки. Именно на следующий день намечена встреча с разыскниками – профессионалами высокого класса, чьих советов никто не игнорировал в таких ситуациях.

Следственный отдел КГБ СССР возбудил уголовное дело по факту побега военнослужащего, квалифицируя его действия как измена Родине.

Для Стороженко это был трудный урок. Как-никак прошляпил вместе с подчиненными явного шпиона. Вышестоящее руководство упрекало его в том, что он не смог упредить предательства. Уже первая командировка изменника должна была пролить свет на личность офицера. Николай во многом соглашался. Вину на подчиненного не перекладывал, хотя прекрасно понимал, что первую тревожную информацию на Бохана должен был доложить оперативник – непосредственный куратор греческого участка ГРУ…

Пройдет время – и чекисты станут получать сведения, что предатель, изменив внешность, стал ездить по Штатам с миротворческими лекциями, проповедуя некие пацифистские идеи. Надо отметить, выколотив из него информацию, ЦРУ и ФБР особого доверия на тот период к инициативнику не испытывали. А потом его надо было зарабатывать ценой дальнейших унижений и предательств, что он делает, наверное, и по сей день, если не стал бомжем или не наложил на себя руки.

Семья его оставалась на тот период в Союзе…

Глава 11
Двойная игра «Каина»

В сентябре 1980 года в одно из подразделений ГРУ Генштаба прибыл для прохождения дальнейшей службы высокий, стройный старший лейтенант Иванов Александр Васильевич. Военная форма ему шла. Очки в тонкой золоченой оправе придавали лицу особый интеллигентный шарм.

«Такие мужчины должны быть в фаворе у женщин», – неожиданно для себя подумал старший оперуполномоченный майор Стороженко, впервые увидев новоприбывшего офицера на своем объекте.

Начальник направления, куда попал служить Иванов, полковник Лобанов охарактеризовал новичка в целом положительно:

– Парень толковый, из него может получиться хороший специалист информационной службы. На работе усидчив, умеет анализировать материалы, неплохо пишет, хорошо поставлена устная речь. У него какие-то связи наверху. Мне Иванова порекомендовали взять, хотя во время командировки в Болгарии у него были какие-то мне пока неизвестные неприятности на семейной почве, что явилось основанием для досрочного откомандирования из страны. О них мне скупо говорили кадровики, я посчитал бестактно влезать в душу подчиненного.

Первая ознакомительная беседа Стороженко с ним показала, что старший лейтенант Иванов действительно обладает широким кругозором. О себе рассказал, что в 1978 году окончил Военный институт иностранных языков, специализация – английский и болгарский языки. В 1973 году был в месячной командировке в Конго. Откровенно поведал о сложностях семейной жизни. После завершения учебы на спецкурсах ГРУ в 1979 году выехал в длительную служебную командировку в Болгарию.

В ходе беседы выяснилась одна интересная деталь, – оказывается, Сашу Иванова Стороженко мог видеть бегающим в гарнизоне, когда он в качестве слушателя стажировался в конце 60-х годов от Высшей школы КГБ в Рава-Русском мотострелковом полку. Командовал частью его отец – полковник Иванов. Старший оперуполномоченный полка майор Червоткин очень тепло отзывался о командире. Вот какие в жизни могут быть совпадения.

Начало службы в центральном аппарате ГРУ для Иванова было связано с семейными дрязгами и подготовкой к бракоразводному процессу, с персональным разбором поведения офицера на партячейке – первичной партийной организации. Капризная жена, дочь полковника Генштаба, как он утверждал, требовала оставить ей все нажитое совместное имущество, вплоть до квартиры. Иванов не стал мелочиться, понимая – жена остается с ребенком.

Командование было на стороне офицера. А вот кадры и политотдел стояли за стороне супруги, которая не без помощи отца существенно влияла на ход разбирательства в свою пользу. Иванов, конечно, мог подключить более мощные рычаги, но не хотел впутывать в грязную историю отца-фронтовика и его влиятельного друга в маршальских погонах.

И все же Стороженко не мог успокоиться из-за отсутствия информации о службе Иванова в Болгарии и истинных причинах его досрочного откомандирования. Анализ имеющихся материалов и поступивших уже за период службы Иванова на новом месте позволил прийти к выводу о необходимости заведения на него сигнала. Вскоре согласие от руководства было получено, и Стороженко на «корочках» с материалами вывел черным фломастером кличку – «Каин». Она же стала в дальнейшем фигурировать и в делах оперучета: оперативной проверки, а затем и разработки.

В ходе изучения «засветившегося» старшего лейтенанта оперативник выяснил, каким путем попал и окончил Иванов один из престижных военных вузов. Туда поступали молодые люди после десятого класса, в основном по протекции. Правда, командование разбавляло курсы выходцами «из армии, от плуга и станка». Однако таких слушателей насчитывалось единицы. Существовал даже женский факультет, в шутку окрещенный острословами «пансионатом номенклатурных девиц». Они туда попадали по конкурсу мамаш и папаш.

Генеральские и министерские, не говоря уже о маршальских дочках и удочеренных внучках, сдавали вступительные экзамены для отвода глаз, не боясь быть проваленными.

Из плеяды поднявшихся на «слушательскую скамью» через «отцовский лифт» был и Александр Васильевич Иванов. Отец его и один из маршалов Советского Союза вместе воевали на фронте. Как не помочь чаду сослуживца? Один звонок – и просьба выполнена. Именно таким образом Иванов стал слушателем.

Учился неплохо, схватывал знания на лету, однако столичная жизнь сильно манила своей привлекательностью. Баловала отцовская опека. Очень хотелось после получения лейтенантских погон остаться в Москве. Женитьба на дочери полковника ГРУ Генштаба и быстрое решение квартирного вопроса позволили ему сделать если не шаг, то уверенный шажок к столичному трудоустройству. Остальные шаги в службе помогали делать отец, тесть и тень маршала.

Быстро пройдя спецкурсы военной разведки, он сразу же получил неплохое место в центральном аппарате ГРУ и через несколько месяцев с женой убыл в первую длительную командировку в Болгарию…

Многие сослуживцы завидовали молодой семье, хотя все понимали, что новоиспеченному разведчику, сотруднику аппарата военного атташе за границей будет крайне трудно без соответствующего образования и необходимого опыта военной службы. Офицеры-кадровики не могли противостоять приказу сверху, доказывая, что все великое совершается медленным, незаметным ростом, а тем более утверждать о таящихся опасностях начатой таким образом служебной карьеры молодого офицера. Маршальский гнев мог загнать любого смелого и принципиального кадровика далеко от Москвы. А кому хотелось лишаться должности в Генштабе? Таких офицеров, к сожалению, не нашлось.

Служба для помощника военного атташе Иванова началась относительно удачно. Встречал его собственной персоной начальник аппарата Скалов – маленький, щупленький полковник-общевойсковик, четко угадывавший скрытые потоки кадровых перемещений. Он давно подготовился к встрече протеже маршала и зятя полковника Генштаба. В софийском аэропорту он с угодливой улыбкой на лице обратился к своему подчиненному не по званию. Обласкал его теплым словом – Сашенька!

– Я приветствую вас на болгарской земле. Думаю, не пожалеете, что выбрали эту прекрасную страну нашего боевого содружества. Квартира вам готова, обмеблирована. Магазинчики рядом. Сашенька, садитесь с женой в мою машину, а сумки и чемодан увезет майор на «Волге». – Он бросил взгляд на офицера-водителя.

Первые месяцы службы для Иванова прошли спокойно. Он как бы стажировался, врастая в обстановку. Привыкая к такой загрузке, считал «вкалывание» уделом работяг, а не представителя «белой кости». Но так долго продолжаться не могло – захребетника скоро раскусили сослуживцы. Поднялся справедливый ропот. Скалову поначалу удавалось сдерживать коллектив. Но противостояние зашло так далеко, что на партийных собраниях стали «разделывать под орех» и нетребовательного начальника, и безынициативного подчиненного. Полковник, боясь попасть в немилость к руководству Центра, после почти пятилетнего пребывания за рубежом добился перевода в Москву. Он почти вычислил вероятность «взбрыков» прибывшего «блатника».

Вместо Скалова в Софию прибыл генерал-майор Кизяков – зять одного из членов Политбюро ЦК КПСС. Если прежнего военного атташе никто не мог упрекнуть в мздоимстве, то новый начальник с первых шагов стал мелочиться, обманывать Центр, допуская валютно-финансовые злоупотребления. Иванов прекрасно понимал «непробиваемого броненосца», потому что сам ходил при таком же панцире, только тоньше. Многие странные вещи творились у него на глазах. По молодости он посчитал, что начальник у него в кармане, – тем более узнав, что его партийный родственник отправился к праотцам.

Жена Александра уехала в Москву рожать. И супруг ударился в вольную жизнь, которая не осталась без внимания американских разведчиков.

…Стояло жаркое, душное утро. Близился вечер субботнего дня. Иванов лежал на диване, размышляя о перипетиях жизни. В его понимании человеческая жизнь похожа на коробку спичек. Обращаться с ней серьезно – смешно. Обращаться несерьезно – опасно. С другой стороны, жизнь – это чередование всяких комбинаций, их надо изучать, следить за ними, чтобы всюду оставаться в выгодном положении, а поэтому она видится слишком короткой, чтобы позволить ее прожить ничтожно. И в конце концов на излете наших лет она представляется островом в море одиночества и уединения. Он видел это по жизни – мучение многих родителей…

Надвигалась гроза. Вдруг комнату озарила оранжево-синяя вспышка молнии, резанула по глазам, прервала ход философствования, и тут же последовал сухой, как артиллерийский выстрел, близкий раскат грома. Крупные капли дождя замолотили по листве деревьев, подступающих к окну. Голова офицера гудела от вчерашнего перепоя. Осушив бутылку минеральной воды и стакан огуречного рассола, он стал ждать окончания непогоды. Назначенное свидание с внучкой одного из бывших руководителей компартии Болгарии обещало быть интересным.

Ливень затих так же быстро, как и начался. Полоснули по глазам каленые лучи заходящего солнца. Соломенно-золотистые оттенки светила затекали в окна, лакируя позолотой листву комнатных цветов, стоящих на подоконниках. Иванов резко поднялся с дивана, потянулся руками к потолку и подошел к телефону. Постояв несколько мгновений в раздумье, решительно набрал номер дамы.

Вечеринка на даче у дедушки подруги, несмотря на позднее время, не думала завершаться. Баловни и виновники торжества резвились. Из магнитофона доносились мелодии группы «Абба». Лились рекой болгарское вино и русская водка.

Александр с девушкой, прилично захмелев, сидели в огромном кресле из натуральной кожи. Говорили на отвлеченные темы. Он приглашал ее в Москву, она его – в путешествие по стране. Хмель – это добровольное сумасшествие, которое всегда делает людей смелыми и радушными. Пьянство само по себе не создает пороков, а только выставляет их напоказ. У спесивого – растет чванство, у жестокого – свирепость, у завистливого – злость, у расчетливого – ложь и т. д.

– Знаешь, мне тут хорошо… такое ощущение, что знаком с тобой давно. Все это не случайно, потому что наша первая встреча была не случайна, а закономерна…

Этот дешевый прием ловеласа подействовал на девушку сильнее, чем вино и водка. Недаром говорят, что женщина любит ушами. Она прижала горячую щеку к его плечу, представляя, что скоро будет бродить по улицам Москвы с Шуриком – так она называла советского офицера. У него же самого мысли ходили по одному и тому же кругу, характерному для молодого мужчины в таком состоянии.

Вместе с тем его мозг искал ответа на вопрос: где достать деньги для таких кутежей в дальнейшем? Именно поиск ответа заставлял его иногда отвечать девушке невпопад на задаваемые вопросы. Несмотря на свою молодость, она, не раз побывавшая в аналогичных компаниях, знала, что он военный дипломат, а люди его профессии, тем более молодые, в такие минуты любят расслабиться, отходя от строго вычерченной условиями службы линии поведения. Поэтому она прощала его, хотя из приличия надувала губки и принимала вид обиженной невнимательностью собеседника.

Вечеринка продолжалась. Позолоченный циферблат напольных часов показывал около пяти утра, когда гости решили искупаться в бассейне. Александр плавал прекрасно, но девушка не уступала ему в технике, особенно в брассе.

– Подруга, у тебя не школа, а скорее академия, – польстил он пассии, когда та стремительно, словно катер, проплыла двадцатипятиметровую дистанцию.

– Просто давно плаваю. Брасс – мой любимый способ. Да и учителя были хорошие, – ответила она, лукаво улыбнувшись, словно почувствовала его неискренность.

Солнце взошло уже достаточно высоко, когда гости стали разъезжаться. Прощаясь с Александром, девушка сделала грустную гримасу и, отведя взгляд в сторону, тихо промолвила в ответ на дежурное «до встречи»:

– Может быть, и встретимся… Не знаю, не знаю…

После этих слов она направилась в кабинет дедушки.

…Прошло несколько недель после той памятной вечеринки. Подруга на звонки не отвечала. Он уже стал ее забывать. Появились новые объекты внимания, свежие впечатления. Обычной чередой проходили представительские мероприятия. Жена не подавала никаких признаков желания вернуться к супругу. Он понимал, что причиной молчания жены могли быть «доброхоты», просигнализировавшие в Москву о его загулах.

И вот, как гром среди ясного неба, команда… на досрочное откомандирование. Состоялся крутой разговор у начальника. С перепуганным видом тот распекал своего подчиненного – проштрафившегося помощника.

– Ты что наделал? Как ты мог покуситься на честь внучки такого великого человека? Ты что, сожительствовал с нею? – кричал разъяренный генерал, надеясь сразу же деморализовать волю к сопротивлению советского донжуана.

– Товарищ генерал, у меня с нею были вполне нормальные отношения. Вы же сами требовали расширять круг связей, врастать в обстановку, быть коммуникабельнее и напористее в работе. Как же иначе исполнять обязанности офицеру военно-дипломатической службы в соцстране? – одновременно с нотками испуга и юмора Александр парировал натиск начальника.

– Хватит, из-за тебя пятно позора ляжет на весь здоровый коллектив. Кто тебя учил так работать? Ты прекрасно знаешь – у них, как и у нас, партийная власть неприкосновенна. Куда ты полез армейскими сапожищами? – громыхал Кизяков, приподнявшись над большим письменным столом.

– Я сапогами не лазил…

– Хам, вон из кабинета… негодяй, испачкал и мою биографию, – кричал вдогонку генерал.

Иванов выскочил как ошпаренный. Несмотря на испуг, ему захотелось смеяться. Офицер прекрасно понимал, что подруга не могла опуститься до роли жалобщицы. Она была слишком избалована жизнью, чтобы останавливаться на каком-то русском военном, тем более имеющем семью.

«Это друзья-завистники «настучали», – подумал Иванов, – делился ведь с некоторыми из них пикантными впечатлениями».

Сборы были недолгими. Вещи уместились в двух сумках и одной коробке…

Квартира, к которой он успел привыкнуть, теперь показалась неуютной, и ему хотелось поскорее покинуть ее.

«Да, чем больше я познаю людей, – философствовал Иванов, – тем больше мне нравятся звери: они не завидуют и не предают. Что плохого я сделал? Ничегошеньки! А со мной поступают, как с законченным негодяем. Прощай, непрочитанная Болгария. А как хотелось поработать еще здесь! Был бы Скалов, а не этот дуралей, события бы повернулись, наверное, по-другому. Я, конечно, виновен, но не в такой степени, чтобы без расследования ломать судьбу офицера. Не могу простить своей болтливости…»

Он верил в силу «отцовского лифта»…

Москва встретила Иванова холодным моросящим дождем, а жена, тесть и теща – ледяными взглядами с упреками в неспособности его быть достойным семьянином. Ссора закончилась грозным окриком тестя, чтобы он убирался из квартиры. Разъяренная жена собрала нехитрый скарб мужа в чемодан и выставила его за дверь. Не без влияния родителей она решила, что в дальнейшем совместной жизни у них с Александром не получится. Прошел грязный бракоразводный процесс. На нем всплыли такие сценки из бытовых будней, что у слушавших их показания пропало всякое сочувствие к обеим сторонам судебного разбирательства.

Он поселился в небольшой квартирке друга, убывшего в заграничную командировку. Жизнь стала дорожать с расширением трат на развлекательные мероприятия. Рестораны менялись кафе, кафе – забегаловками. Квартира открыла настежь двери собутыльникам. Нужны были деньги, и большие деньги, чтобы прилично одеваться, жить на широкую ногу с друзьями, хорошо питаться и платить алименты.

Но деньги, как известно, благо отрицательное: о них, как о здоровье, думает человек только тогда, когда их нет. Деньги – хороший слуга, но плохой хозяин. Больших же денег в звании старшего лейтенанта на службе он не мог получить. Разгружать по ночам вагоны было не в его натуре. Да и сколько он мог таким образом заработать – гроши. Большие деньги он видел в другом месте… но Александр почему-то забыл одну непреложную истину: если много денег – не радуйся, если мало – не горюй. У него еще не было больших денег, а из-за малых – горевал.

22 июня 1981 года Иванов приехал на службу раньше обычного. По радио звучали фронтовые песни. Сослуживцев по кабинету, на счастье, не было: один находился в отпуске, второй приболел. Он взял ручку, чистый лист бумаги и начал писать текст, заставивший его поначалу вздрогнуть от неестественности поступка для сына фронтовика, офицера военной разведки, проходящего службу в центральном аппарате ГРУ:

«Господа!

Предлагаю свои услуги по обеспечению Вас и Вашего руководства секретной, совершенно секретной и предназначенной для ограниченного круга лиц информацией, касающейся деятельности центральных органов Министерства обороны, КГБ и МИД СССР. Обладаю широким кругом информационных знакомств…

Я четко представляю то, что Вы вправе считать это письмо провокацией…

Призываю Вас самым серьезным образом отнестись к моему предложению, ибо я сознательно иду на этот шаг. Последние случаи провалов Вашей агентуры в центральных аппаратах заставляют задуматься о качестве подготовки и проведения Вами оперативно-разведывательных мероприятий…

В случае принятия Вами решения работать со мной очень прошу тщательно спланировать операцию по выходу на встречу…»

Из-за страха быть застигнутым кем-либо из сослуживцев он дописал письмо дома, вложив его в коробку из-под сигарет «Мальборо», которую осторожно поместил в одно из отделений кейса. У него созрела мысль установить связь с американцами, став таким образом продавцом секретного товара, за который можно получить неплохие деньги.

26 июня 1981 года кейс с письмом и другими документами Иванов утерял в районе ресторана «Советский» после очередного «банкета для души». Но и после этого не отказался от преступных намерений. Вместе с друзьями выехал на пляж Николина Гора, что в районе Серебряного Бора. Он знал, что там, на живописном берегу Москвы-реки, иностранные дипломаты давно облюбовали себе место отдыха. Кстати, об утере он не переживал, почему-то веря, что кейс у него умыкнули элементарные ворюги.

В компании была девушка, понравившаяся Иванову. Перед тем как отправиться купаться, она робко процедила, что проголодалась и не отказалась бы от бутерброда.

– Какой бутерброд, пойдем, попробуем шашлычок. Здесь его делают отменно, – проговорил Александр, понимая, что придется платить за всю компанию. Его «друзья» редко когда раскошеливались.

«Скупердяи, любят дармовщину. На халяву все норовят. Сколько раз я рассчитывался за них! А ведь деньги есть, я видел. Лариска понравилась, надо выдержать роль денежного и нежадного офицера», – подумал Иванов.

Шашлык запили шампанским. Напиток ударил в голову. Вскоре хорошее настроение сменилось сплином. Нахлынули тягостные мысли о бытовых последствиях развода, ожидаемых сложностях в служебной карьере и многочисленных долгах.