Текст книги "Женское лицо СМЕРШа"

Позже мне стало известно, что после моего красно-белого сигнала к объекту быстро подошли два наших сотрудника, заломили руки за спину и втолкнули предателя в подъехавшую машину. Сделано всё было молниеносно, так что прохожие не успели даже сообразить, что же произошло.

Шеф СМЕРШа Абакумов и наш начальник отдела Збраилов стояли около Архитектурного института – на углу Рождественки и Кузнецкого моста. Абакумов направился вслед за машиной на Лубянку, а Збраилов подошел к нам, похвалил за четкую работу. Старший группы «наружки» поинтересовался у Збраилова, кто стоял рядом с ним. Когда услышал, что Абакумов, растерялся, заволновался. Оказалось, он не узнал шефа СМЕРШа и гаркнул на него из-за того, что тот все время интересовался, как идут дела,? А он послал его на три заборно-стенные буквы.

– Ой, что теперь мне будет? – загоревал он.

Збраилов засмеялся и ответил, что ничего не будет, так как Виктор Семенович и сам сильно нервничал, а потому такие «детали» не замечаются, когда достигается победа. Абакумов и Збраилов часто присутствовали при задержании особо опасных преступников.

– Ну и были какие-то последствия за ругань вашему сотруднику?

– Естественно, никаких. Для оперативника Абакумова это были всего лишь издержки сложного чекистского производства.

И действительно это так.

Мне как оперативнику такие факты известны, когда нервы пытались вывести из терпения идущего по следу преступника, но холодный ум приказывал ему: держись! Помню, на одного из больших начальников, неожиданно приехавшему ради праздного интереса в район наблюдения за объектом разработки, мой подчиненный, не узнав его, «вежливо» шепнул:

– Какого х… уставился, а ну-ка слинял отсюда.

Говорят, разбирался этот проступок на служебном, а потом и партийном собрании. Как видит читатель, Абакумов до этого срама не опустился.

– Анна Кузьминична, а были ли курьезные случаи в вашей многолетней практике при установках личностей?

– В 1943 году стал создаваться «ядерный проект». Занимался им институт, который тогда именовался «лабораторией № 2 Академии наук СССР. Он находился на территории Щукинского военного городка. Ныне это институт им. Курчатова. Вскоре там был установлен атомный реактор. Многие из жителей городка стали устраиваться туда на работу, и я каждый день здесь бывала, делала «установки» на желающих работать на этом объекте. Одна из женщин, к которой я пришла побеседовать, она работала горничной в гостинице на территории военного городка, заподозрила меня… в шпионаже.

Стала расспрашивать, как меня найти, если она еще что-то о ком– то вспомнит. Я ей рассказала и обещала прийти на следующий день. После моего ухода «бдительная советская гражданка» побежала в уголовный розыск местного отделения милиции, поведала о нашем разговоре, и там сказали, чтобы она сразу же сообщила о моем появлении. А я, возвратившись в отдел и рассказав о беседе с этой женщиной, решила вновь к ней зайти, чтобы закрепить наше знакомство, так как получила от нее нужную информацию о многих интересных нам ее соседях по дому.

На следующий день я позвонила ей в дверь квартиры, и она, увидев меня, растерялась:

– Это вы?

Я засмеялась и говорю, что обещала же зайти. Но тут к ней пришла соседка по квартире, осталась в комнате со мной, а та стала кому-то звонить по телефону. Я хорошо видела это, так как аппарат стоял в коридоре. Быстро переговорив, женщина вернулась в комнату и стала рассказывать, что она вчера разыскивала меня в комендатуре военного городка, расспрашивала всех обо мне, но по ее описанию никто такую не знал и не видел. Оказывается, она описала меня девочкой лет семнадцати. И потому, конечно, работники комендатуры меня не признали.

Сидим, беседуем…

Вдруг раздается звонок, входит начальник местного уголовного розыска с двумя милиционерами. Проверили документы, и повели меня в отделение милиции, которое находилось на территории городка. Ведут «преступницу», а многие жители городка меня знали, стали здороваться. Удивило это «сыскаря».

Начальник угрозыска, майор по званию, спрашивает:

– Кто же ты есть на самом деле?

Молчу.

Привели меня к начальнику отделения милиции, он задает мне тот же вопрос. Ему я ответила, что сотрудник МУРа. Несколько часов продержали меня с командами: «входите», «выходите», «подумайте»…

Мое муровское удостоверение начальник отделения милиции держит у себя, слышу, кому-то звонит, что-то спрашивает, ему отвечают, а он повторяет:

– Нет-нет-нет.

В конце концов я попросила разрешить мне позвонить. Только набрала телефон Збраилова, как начальник отделения милиции вырвал у меня трубку и услышал:

– Збраилов слушает!

– Леонид Максимович! Так это твоя девушка у меня сидит?

– Мы уже несколько часов разыскиваем ее по Москве! – отвечает Леонид Максимович.

Он тут же приехал за мной. И выяснилось, что МУР, выдавая нам удостоверения, не поставил в нем какой-то одной точки. Пришлось Збраилову самому туда ехать и разбираться, после чего нам поставили недостающий знак. Начальник отделения расхвалил меня Збраилову, сказав, что я стойко держалась.

– Мне бы, таких! – закончил он.

* * *

– Читая и перечитывая воспоминания ветеранов военной контрразведки периода войны, приходится удивляться их честности, целеустремленности и скромности. Нет никакого «яканья». Эпизоды, в том числе интересные, даются авторами, как бы со стороны на них смотревших.

– Что вы можете сказать о своих сослуживцах по СМЕРШу?

– Коллектив нашего отдела был очень дружный, дисциплинированный, трудолюбивый. Состоял из простых, порядочных и инициативных людей. Настоящие патриоты своей Родины, патриоты самой высокой пробы, настроенные как можно больше принести пользы Отчизне в борьбе с агентурой противника. У нас в отделе находились опытные кадры, способные заметить то, на что другой человек не обратил бы внимания. А ведь целое лепится из частностей. Этот закон собирания улик соблюдался нами для помощи в работе оперативникам, аналитикам и руководству СМЕРШа.

– Это правда, что в конце войны вы принимали участие по выявлению связей изменника Родины Власова?

– Да! Когда арестовали предателя генерала Власова, в его штабных материалах нашли большую групповую фотокарточку – он среди приближенных.

Мне поручили разыскать аккордеониста, который всегда его сопровождал, считался чуть ли не правой рукой Власова. Было известно только то, что он аккордеонист и проживает в Москве в районе Таганки.

Я за несколько дней обошла все улицы и переулки на Таганке, а разыскала объект оперативного интереса в конце Малой Коммунистической улицы. Он проживал в небольшом частном одноэтажном доме. Расспрашивала осторожно, чтобы не спугнуть о нем, во всех домах, находившихся поблизости.

Оказалось, что всем он рассказывал о себе одно и то же: в Красную Армию был призван в начале войны, сражался с фашистами на фронтах. Затем жена получила из войсковой части уведомление, что он пропал без вести. Но в конце войны неожиданно вернулся домой. По его рассказам, он попал в плен к немцам, где ему выбили все зубы. Когда Красная Армия освободила его из фашистской неволи, он вместе с воинскими частями дошел до Берлина, вставил там золотые зубы, приобрел дорогой перламутровый аккордеон и по болезни был демобилизован. Вернулся в Москву, привез трофейные подарки для жены и всех родных.

Нужно сказать, на аккордеоне он играл блестяще, был настоящим виртуозом. Его часто приглашали на свадьбы, в клубы, на танцплощадки. Физически это был рослый и крепкий мужчина. Аккордеон в его больших руках казался игрушечным. Однажды я вижу, что собрался народ, танцуют под аккордеон. Договорилась с ним, чтобы он сыграл «на свадьбе моей сестры».

От него же я узнала, что вечером он будет дома. Предупредила его, что приду к нему домой и принесу деньги. Он сразу же согласился – все же деньги! В тот же вечер группой захвата власовец был арестован…

* * *

В середине 1952 года после очередной реорганизации органов госбезопасности Зиберова была направлена для дальнейшей службы в Особый отдел Московского района ПВО, который с сентября 1954 года стал называться Московским округом ПВО, где и завершила свою чекистскую практику.

Говоря о пережитом, она подчеркивала, что совсем не сожалеет о своем пройденном пути, потому что он был светлым.

Она смело и откровенно говорила о репрессиях, о войне, о Сталине, о своих руководителях и вообще о политиках и политике.

Анна Кузьминична призналась:

«Я не могу даже сказать, почему мы так любили Сталина. Но у меня так было: если увижу во сне Сталина или Збраилова (начальника отдела – Авт.), то обязательно случится что-нибудь хорошее: или повышение по службе, или премия, или в семье что-то приятное. Мы знали, что Сталин никогда не был стяжателем, набивателем своих карманов.

Правильно говорят, что политика – грязное дело. Но почему во всех злодеяниях, репрессиях до сих пор обвиняют только Сталина? В этом виновата и вся система, и люди, которые находились вокруг него, в первую очередь ближайшее окружение. Тот же Хрущев, кстати. Так что дело не только в правителе, надо создать такую систему, которая будет работать вне зависимости от того, кто у власти. А у нас принято боготворить первое лицо, зато, когда оно сходит с «престола», тут же выясняется, что это было ничтожество. Словно раньше никто этого не замечал. Странная система!

У Сталина были реальные заслуги перед народом. В период Великой Отечественной войны он начал воссоздавать империю, исправлял прежние ошибки: вернул офицерские погоны и звания, содействовал подъему патриотизма, проявлял благосклонность к Православной церкви…

Кстати, когда мы в институте изучали произведения Ленина и Сталина, то говорили: «В сочинениях Ленина не сразу разберешься, а Сталин пишет просто, его легко читать…

В день похорон И.В.Сталина патриарх всея Руси Алексий I провел панихиду в патриаршем соборе. Он говорил:

«Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума…

Его имя как поборника мира во всем мире и его славные деяния будут жить века…

Память о нем для нас незабвенна, и наша православная церковь, оплакивая его уход, провожает его в последний путь, «в путь всея Земли», горячей молитвой…

Мы молились о нем, когда пришла весть о его тяжкой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его бессмертной души…

Нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память.

В день смерти Сталина заказал панихиду по отцу и его сын Василий».

В этих словах умудренной долгой жизненной дорогой женщины ловится та искренность вперемешку с немалым мужеством, тем более в настоящее время, как думает большинство нашего народа, хоть и говорится, что откровенность – вовсе не доверчивость, а только дурная привычка размышлять вслух. Но по-другому она сказать не смогла, потому что верила в правильность своей выстроенной жизни и выбранного пути. А пережитое всегда остается с человеком.

Время, заметила мадонна СМЕРШа, отсеивает второстепенное и мелкое, а главное видится еще острее. Близких людей не так много, но тех, кого я люблю и уважаю, немало, и это в радость. Возможно, были когда-то обиды, но все забылось, и в памяти остается только хорошее. В жизни каждый отвечает за себя, и судить других мы не имеем права. Если же я могу кому-то помочь, то в этом вижу смысл своего существования.

Из-за секретности участниками Великой Отечественной войны нас признали только в 1992 году на основании соответствующих директив начальника Генштаба и приказа министра безопасности. Удостоверение участника войны я получила 15 октября 1993 года – после 48-й??? годовщины Победы.

Это наше российское разгильдяйство.

Даже сейчас я рассказываю о той своей работе с упоением.

Я была влюблена в нее и вообще уверена, что военные контрразведчики – и наши смершевцы, и те, с кем я служила в Особом отделе Московского округа ПВО, и сегодняшние сотрудники Департамента военной контрразведки ФСБ России, – это самые лучшие, самые порядочные люди!

В этих словах объективной самооценки ловится человеческая благодарность за правильно прожитую жизнь Человека, который полностью отдавался учебе, работе, службе и семье – всецело!

Только из таких людей рождаются патриоты, которых сегодня либералы забрызгивают дерьмом. Это они из тех, кто на жизнь стараются поставить поменьше, а выиграть побольше, а потом ещё говорят, что такая жизнь их обманула.

Человек, как отмечал Достоевский, всю жизнь не живет, а сочиняет себя, самосочиняется. То есть делает, лепит из себя личность.

Думается, капитан госбезопасности в отставке, сотрудница легендарного СМЕРШа сочинила прекрасную жизненную повесть о себе и своих коллегах. На такое способны были только мадонны СМЕРШа!

С фронта в СМЕРШ

Старший лейтенант госбезопасности в отставке Евгения Яковлевна Костина – секретарь ОКР СМЕРШ НКО СССР.

Судьба Евгении Яковлевны Костиной интересна многообразием служебных функций в период войны. Отучившись девять классов в средней школе, она решила поступать в учительский институт. И поступила, удачно сдав все экзамены. Училась легко и с интересом, потому что педагогика нравилась. Вообще она любила сам процесс общения с людьми, убеждая всякий раз себя, что без многого может обходиться человек, но только не без человека.

Люди одиноки, – считала она, – потому что вместо мостов они строят стены.

Женя считала, что процесс общения – это наука, в ходе которой обретается важнейший навык, которому стоит обучиться каждому человеку, независимо от того, где он и кем работает. Это процесс установления и развития контактов, рожденных потребностями совместной деятельности, включающий в себя обмен информацией, обладающий взаимным восприятием и попытками влиять друг на друга. Гуманитарные науки постигала уверенно, потому что они были ее любимыми предметами.

Эти знания пригодились ей во время многих должностных перемещений на фронте: от медсестры на Сталинградском фронте до начальника штаба полевого госпиталя под Прагой в составе войск 1-го и 4-го Украинских фронтов.

Трудилась в обществе культурных связей за границей, а по линии комсомола направлялась на работу в общество Красного Креста.

Через неделю после войны, действуя с войсками 4-го Украинского фронта её, как грамотную и знающую пишущую машинку, кадровые работники госбезопасности определили в качестве секретаря-машинистки, а потом и делопроизводителя отдела контрразведки СМЕРШ НКО СССР 3-го армейского корпуса 38-ой армии.

– Вы были в Сталинградском пекле. Какое впечатление вынесли с этой эпохальной битвы? Ведь вы как никто другой были «приземлены», наверное, не один километр проползли за ранеными?

– Да, локтями работала часто. Земля Сталинграда была изрыта воронками и траншеями – оспинами войны. Как медицинский работник я видела разливанное море главного напитка войны – крови. Душераздирающие стоны раненых солдат и офицеров, жалобное ржание подбитых лошадей, тлетворные запахи горелого мяса и разлагающихся трупов. А еще сплошная канонада, состоящая из автоматно-винтовочной стрельбы, орудийных раскатов и разрывов авиационных бомб и мин. И в этом дымовом аду приходилось искать и вытаскивать на плечах наших раненых.

Многим наши санинструкторы, санитарки, медсестры и врачи спасли жизни, немало вернули в армейский строй. Не раз видела на гимнастерках у некоторых наших солдат и офицеров желтые и красные нашивки – знаки легких и тяжелых ранений. Разве это не заслуга медперсонала? Конечно, это результаты нашей работы и заботы. И знаете, такая гордость возникала за свою нужную на войне работу и специальность.

Зимой Волга во многих местах не могла замерзнуть. Несмотря на сильные морозы, лед постоянно кололи взрывы снарядов, бомб и мин. Когда зимой сорок второго было жутко от той брони, которая перла на защитников Сталинграда, нас молодых часто успокаивали, особенно старики-раненые словами: не взять супостату города на Волге, потому что отступать россиянам некуда. Наша пружина сдавлена до предела. Сил сдерживать ее долго у неприятеля уже не будет.

Эти «деды» говорили с такой убедительностью, так проникновенно, что мы им поверили, да так, что уж болезненные сомнения больше не тревожили нас. И правда, наши воины не сдали Сталинграда, окружили 6-ю полевую армию генерал-фельдмаршала Паулюса и уничтожили тех, кто продолжал сопротивляться. Остальные капитулировали вместе с командующим. Я видела колонны этих битых вояк, бредущих практически без конвоя, – зима, бежать некуда и опасно.

– А после Сталинграда, по каким путям-дорогам пришлось вам пройти?

– Потом вместе с войсками шла на Запад. Как говорится: «бои, бои, сегодня, завтра, снова…»

В районе Станислава, сейчас это Ивано-Франковск, что на Украине, возглавила штаб эвакопункта 38-й армии.

Помогали организаторские способности и знания, почерпнутые в учительском институте.

– А как вы попали в СМЕРШ, который практически заканчивал свое существование?

– Это отдельная тема. Была и секретарем отдела контрразведки СМЕРШ 3-го армейского корпуса 4-го Украинского фронта. В Чехословакии 15 мая 1945 года даже назначили старшим оперуполномоченным. Видела пленных власовцев, которые пытались реабилитироваться участием в освобождении Праги, в которой вспыхнуло восстание против гитлеровской оккупации. Но наше руководство не приняло этой помощи, а вскоре был задержан и руководитель РОА генерал-предатель Власов, хотя сегодня его пытаются некоторые головотяпы оправдать, мол, под трехколерным знаменем воевал. Нет, он воевал под знаменами с паучьей свастикой – нацистскими штандартами. А наш, теперешний, флаг только позорил, убивая соотечественников.

Там, в Чехословакии, для меня и закончилась война, хотя в западных районах Украины ещё продолжалась война после войны. Бандеровские банды опустошали села, мстили за свое поражение мирному населению и советским воинам, которым стреляли в спины из-за углов и засад.

* * *

– Мне известно, что вы работали в городе Черновцах в секретариате Управления контрразведки СМЕРШ Прикарпатского военного округа. Почему не во Львове? Мне довелось служить в Особом отделе КГБ по ПрикВО – отдел располагался в столице Галиции.

– Всё правильно, сразу после войны было образовано два военных округа: Львовский – со штабом во Львове и Прикарпатский – со штабом в Черновцах. Потом они слились в Прикарпатский военный округ с центром во Львове.

После этого возвратилась в Москву и работала в 1-м отделе ГУКР СМЕРШ, который возглавлял генерал-лейтенант Москаленко. Был спокойный дядечка. На фронте генералов-чекистов вблизи приходилось видеть редко, а тут каждый день встречался целый генерал– лейтенант.

Работала потом секретарем отдела кадров МГБ СССР, а после декрета – в Особом отделе Московского военного округа.

Итак, в легендарный СМЕРШ я впрыгнула, словно в вагон отъезжающего поезда. И скажу вам, поэтому горда своей сопричастностью к этому знаменитому органу военной контрразведки, возглавляемому высоким профессионалом генерал-лейтенантом Виктором Семеновичем Абакумовым.

А что касается общения с людьми, до сих пор у меня много друзей и знакомых. У Антуана де Сент-Экэюпери есть четко высказанная по этому случаю позиция. Он говорил, что единственная известная мне роскошь – это роскошь человеческого общения.

К великому сожалению, сегодня народ стал замкнутей. Стоит подойти к двери любого крупного офиса или магазина, как они автоматически открываются, но стоит подойти к человеку, как он автоматически закрывается.

– Что это?

– Примета времени надвигающегося мрачного индивидуализма из-за расслоения людей по имущественному принципу. Выделилась верхушка богатых, которым не до общения с нижестоящими по финансовому достатку. Для них время – золото в прямом и переносном смысле, заработать любыми путями и побольше. Для них деньги не пахнут. Для меня они, тем более заработанные нечестным путем, излучают неприятный запах…

Слава Богу, мы прожили жизнь интересно – в общении!

Командировки на передовую

Лейтенант госбезопасности в отставке Анна Ильинична Рудакова, сотрудница ГУКР СМЕРШ НКО СССР, свидетельница Халхин-Гола, передовой на фронтах и военной Москвы.

1 марта 2012 года Анне Ильиничне Рудаковой исполнилось 95 лет, но жизнерадостная контрразведчица не боится и не скрывает возраста, а гордится им и тем путем, который смогла бы смело повторить опять, так он был правильно выбран. Только подумать, трудовой стаж около семидесяти лет, из них тридцать семь – отдано службе в органах госбезопасности.

Она ровесница революции, поэтому на ее долю выпало увидеть воочию: и обе войны, и голод, и разруху, и репрессии и послевоенное восстановление народного хозяйства.

– Где ваша малая родина, откуда родом?

– Родилась я, соколик, на Рязанщине, в деревне Кирицы – славной земле, воспетой великим Есениным. Мама рано отошла в мир иной. Отец через некоторое время женился, ведь у него на руках оставалось четверо деток. После этого мы переехали в Москву. Прямо хочу сказать, жилось нелегко, но мы не испытывали большой нужды. Жили, как многие в городе, от зарплаты до зарплаты. Жизнь тратили на то, чтобы зарабатывать на нее. Все работали, нищеты народ не знал. Я старалась по жизни идти прямо, понимая, что счастье каждым куется в труде. Сегодня ерничают по этому поводу. Но так было. Философствовать о смысле жизни человека не было времени. Помню, как-то один из моих коллег сказал: не отравись смыслом: каждый день разбавляй его жизнью. А жизнь была в работе.

– Анна Ильинична, где и как вы вступили в трудовую деятельность?

– После окончания 7 классов, поступила в ФЗУ, если кто не знает, это фабрично-заводское училище. Оно было организовано при фабрике Гознак, где я тогда трудилась. Приходилось нелегко, работала и училась, училась и работала. Учителя-наставники у нас были опытные. Среди них был и Цезарь Львович Куников, ставший во время войны Героем Советского Союза.

Этот человек руководил десантным отрядом, состоявшим в основе своей из 305-го отдельного батальона морской пехоты, командиром которого он был. Это он захватил плацдарм на «Малой Земле». Жизненный путь Куникова до совершения подвига был настолько интересен, что не могу не отметить вам, по каким жизненным дорогам он шел. Он и слесарил на фабрике «Союз», и работал токарем на тормозном заводе. В 1928 году поступил в военно-морское училище имени Фрунзе в Ленинграде, но вскоре заболел, и его отчислили из учебного заведения по состоянию здоровья.

В 1930 году он вернулся в Москву, а на следующий год поступил в МВТУ имени Баумана. Учился много и упорно, окончил два вуза: Московскую промышленную академию и Московский машиностроительный институт имени Бубнова. По окончании их сразу же поступил на работу мастером токарного отделения при Московском заводе шлифовальных станков. А вскоре он становится начальником технического управления Наркомата машиностроения СССР.

Когда началась война, Цезарь Львович попросился на фронт, непременно во флот. Воевал в составе Азовской флотилии и Черноморского флота.

А какой гостеприимный был наш наставник. Всячески опекал он нас, молодых подопечных. Не раз мы ходили к нему домой по приглашению в гости. Это по его настоянию я окончила курсы машинописи и стенографии, которые мне очень пригодились при работе в органах госбезопасности.

– Кстати, а как вы попали в органы военной контрразведки?

– Неожиданно это было. Помню до сих пор даже, какая погода была. Это был яркий, солнечный день 1938 года. Меня пригласил кадровик и приказал по вызову отправиться на Лубянку. А мне всего двадцать два года. Испугалась и стала перебирать в памяти, где я могла нагрешить – время-то окружало нас суровое. Оказалось, замолвил обо мне доброе словечко, а потом и навел на меня один из работников фабрики Гознак, который некоторое время трудился в НКВД.

Пришла в приемную. Представилась. Кадровый работник провел со мной собеседование. Прошла испытание успешно. Вышла из кабинета, а голова от волнения, как чугунная. Скоро на новой работе я познакомилась с будущим мужем Леонидом – начальником секретариата одного из особых отделов НКВД. В 1939 году супруга откомандировали в район боевых действий – Халхин-Гол. Я через некоторое время поехала за ним, а как же – за иголочкой и ниточка, если хочешь сшить семейное полотно. Судьба схватила в свои объятия, – меня назначили на должность машинистки-делопроизводителя особого отдела НКВД 2-й танковой бригады и присвоили звание младшего лейтенанта.

– Там же развивались события по всем параметрам и правилам военного жанра. Как же в таких условиях было жить или выживать?

– Действительно, условия жизни были тяжелые. Но жизнь не имеет другого смысла, кроме того, какой мы ей придаем. Жили, как кто где устроился: в землянках и блиндажах, избушках и самодельных развалюхах. Водных источников не было вблизи. Живительную влагу привозили в цистернах. Наверное, оттуда привилось чувство цены и сбережения воды. До сих пор оно у меня живет. Переживаю, когда из крана капает.

* * *

– Известно, что после командировки в Монголию вы вскоре возвратились в столицу. Какие причины столь спешного переезда в Европу?

– Да, в Европу пришлось срочно переезжать по семейным обстоятельствам. На Дальнем Востоке появился первенец. В 1940 году родилась дочь Ирина. Весной того же года в Монголии возникла эпидемия чумы, поэтому муж отправил меня с дочкой в Москву, тем более ожидался второй ребенок. Прибыла в столицу, как сейчас помню, 21 июня 1941 года, а на следующий день война. Вскоре родился сын Вадим. Когда ему исполнилось восемь месяцев, попросила родственницу присмотреть за малышом, а сама вышла на службу. Определили мне должность секретаря-машинистки в ОКР СМЕРШ НКО СССР Артиллерийской академии.

С учетом того что Академия была одним из головных научных центров в области орудийно-пушечной тематики, приходилось готовить серьёзные документы по этим вопросам даже самому Сталину, как говорится, напрямую. Степень ответственности – высочайшая, бумагу для этого подбирали лучшую, из имеющейся в отделе. Документы подобные сопровождала внимательная вычитка, чтобы не пропустить вкравшихся ошибок.

– Говорят, вы одна из немногих сотрудниц, которые выезжали из Москвы в командировки на фронты – на передовую? С какой целью?

– С учетом того что кроме машинописи я владела стенографией, мне пришлось совершать командировки на передовую. Машина, самолет и… пекло.

– И кого вам приходилось стенографировать?

– Записывала отчеты возвратившихся из-за линии фронта агентуры военной контрразведки, а также показания при допросах важных немецких военнопленных. Нередко приходилось передавать фронтовому руководству сугубо секретную информацию из Центра, которая подлежала передаче, только устно. Были и такие поручения.

– Доверяли, значит.

– Наверное…

– Попадали в переплеты на передовой?

– А как же? И под артобстрелы попадала, и под бомбежки. Были случаи, когда фашистские асы гонялись за нашей машиной. Видать родилась со счастливой судьбой – божья милость превосходит наше понимание.

Ведь недаром говорится, что уже при покачивании колыбели решается, куда склоняется чаша весов судьбы. Я, наверное, из тех, для которых колыбель оказалась счастливой.

При артобстрелах и бомбежках приходилось и глохнуть, и слепнуть на мгновение, а песок с осыпавшихся окопов так и норовил залезть то в рот, то за воротник.

– А после окончания военной службы, где приходилось трудиться?

– Когда сняла погоны, еще до пятидесяти девятилетнего возраста работала служащей в органах военной контрразведки. Время – ткань, из которой состоит наша жизнь. Я скажу вам, что каждый человек хочет жить долго, но не хочет стареть. Вот и я не захотела стареть и пошла работать.

Судьба забросила меня техником в трест «Спецэлектомонтаж» на Байконур. Погода там не баловала: жаркое, сухое, пыльное лето и морозная, малоснежная и ветреная зима. Холодные ветра выдували комнаты.

Вернулась из Казахстана снова в головное управление треста, где и проработала до двухтысячного года…

– Скажите, с высоты вашего почтенного возраста, какой же секрет долголетия? Как вам удалось сохранить высокую работоспособность?

– Рецептов вам такие, как я, дамы с почтенным возрастом, предоставят много. Я считаю, что небо дает много прожить тем людям, которые отвергают обогащение за чужой счет. А вообще для многолетия нужен оптимизм, доброта, любовь к близким людям, общительность и легкость на подъем. А еще, чтобы стать долгожителем, нужна уйма времени. Переживает других тот, кто не завидует успехам других.

– Многие вам лета! – сказал автор на прощание Анне Ильиничне.

– Буду стараться, у меня ещё много времени впереди…

Вот такая мадонна СМЕРШа!