Текст книги "Лекарство от Апокалипсиса"

– Я сомневаюсь, что кто-то взялся бы искусственным образом создавать нечто подобное. К тому же никто достоверно не знает всех параметров произошедшего взрыва реактора и того, что последовало непосредственно за ним.

– Это так, – сухо кивнул Макс, увлекая Алекса в коридор за собой. – Тебе нужно смыть с себя эту грязь, иначе у нас могут возникнуть проблемы. – Так вот, как я уже говорил, взрыву сопутствовало огромное количество сложных физических процессов и явлений, параметры которых едва ли полностью понятны. И здесь возникает целый ряд вопросов, на которые я не имею адекватных ответов. При помощи кварцевого магнитного вариометра мне удалось зафиксировать мощное геомагнитное излучение, которое, судя по всему, и является элементом, провоцирующим зарождение перехода. Я фиксировал здесь рекордные значения параметров магнитного поля Земли из когда-либо наблюдавшихся в лабораторных условиях. Я не знаю, был ли этот источник геомагнитного излучения до аварии, или же он активизировался уже после… Теперь, после ядерной войны, фиксируемые параметры значительно выросли.

– Скорее всего, был, – Алекс остановился.

– С чего ты взял? – Макс обернулся, осветив лицо Алекса налобным фонарем.

– Дело в том, что при строительстве Чернобыльской АЭС никто не проводил геодинамической экспертизы, к тому же это место никогда не было обозначено на карте в качестве разлома. Когда же такие исследования начали проводиться, выяснилось, что многие АЭС находятся на активных разломах.

– Получается, что… – Макс задумался.

– Получается, что собственно и авария, которая произошла 26 апреля 1986 года, могла стать следствием каких-то катаклизмов, связанных с подвижками земной коры. На эту тему есть немало свидетельств. Ведь во время проведения испытания, которое, по официальной версии, и послужило причиной катастрофы, многие свидетели наблюдали свечение над третьим и четвертым энергоблоками и даже ощущали слабые удары. А некоторые из специалистов при этом испытывали даже психотические реакции, свойственные воздействию геомагнитного излучения или тектонического оружия.

– То есть, все это наблюдалось еще до взрыва реактора? – Макс по-прежнему неподвижно стоял.

– Да, это позже подтвердили многие сейсмологические станции, расположенные в различных частях планеты. То есть, самой катастрофе предшествовало необычное по своей частоте землетрясение, произошедшее под четвертым энергоблоком ЧАЭС, причем его эпицентр располагался очень близко к поверхности Земли.

– Вот! Вот поэтому и излучение имеет особую мощность, а сейсмограмма каждый раз приобретает настолько странную конфигурацию! – у Макса заблестели глаза. – Как же так, как же я мог упустить подобный факт…

– Но как геомагнитное излучение, исходящее из разлома, способно формировать подобные явления?

– В том-то и дело, что само по себе никак. Но, взаимодействуя с остаточными процессами Чернобыльской катастрофы, оно, очевидно, запускает цепочку уникальных явлений, – Макс теперь значительно ускорил шаг, он торопился, чтобы не потерять мысли, которые рождались в его голове. – То есть, мы получили формирование в различных местах сгустков застывших топливо-содержащих масс, породивших постоянный открытый источник радиоактивного и иного неизвестного излучения, проще говоря, новый неоднородный минерал чернобылит, образовавшийся из всего, что было на пути раскаленного топлива – бетона, металла, песка и прочего… Так вот, эти фрагменты чернобылита стали чем-то вроде аккумуляторов этой энергии. Кстати, легендарная «слоновья нога», представляющая собой крупнейшую застывшую массу топлива, находилась непосредственно над тем местом, где формируется переход. И вот что теперь происходит: энергетическое излучение от топливного сгустка сталкивается с геомагнитным излучением, и в области горизонта их столкновения из уникального набора элементов, находящихся в коридоре в виде микрочастиц, формируется новое уникальное поле. Создается впечатление, что под его воздействием микрочастицы выстраиваются в определенном порядке, после чего открывается сам переход, проникновение в который возможно лишь в фазе голубоватого свечения. При красноватом свечении наблюдается энергетический максимум, который взаимодействует только с физическим телом.

– Поэтому я и ощутил удар током? – Алекс посмотрел на свою руку, на которой не осталось и следа от этого удара.

– Не думаю, что это удар именно током. Но ощущение очень похожее.

– А когда оно стало вновь голубоватым…

– Да-да, именно тогда проход можно считать открывшимся и дающим возможность войти в коридор времени.

– Но как? Как это возможно? – Алексу весь этот разговор и все происходящее вокруг казалось лишь очередным вымыслом.

– Не понимая всего механизма до конца, я лишь могу строить гипотезы. Дело в том, что в момент голубого свечения переход обладает весьма необычными свойствами, которые близки к тем, что описаны в отношении торсионных полей. То есть, воздействие на человека оказывается не на физическом, а на энергетическом уровне.

– Я слышал о теории торсионных полей. Но мне казалось, что она не была принята научным сообществом.

– Я и не утверждаю, что формируется именно торсионное поле, просто его особенность, как и особенность открывающегося прохода, заключается в том, что они взаимодействуют не с материальной составляющей человека, а с его психофизической сущностью. В момент путешествия в прошлое тело остается здесь, а во времени и пространстве путешествует лишь разум, если позволите.

– То есть, получается, что мое тело все это время находилось здесь, а сам я видел… все это реальность?

– Реальность… еще какая реальность, – усмехнулся Макс. – Так что ты там видел?

– Я видел свою семью… – Алексу тяжело давались воспоминания об увиденном.

– Свою семью? – Макс удивленно оглянулся на Алекса и, уйдя от этой темы, проговорил: – Вот здесь нужно по лестнице спуститься. Осторожно, она довольно сильно проржавела. Давай ты первый, я за тобой. Как спустишься, сразу отходи влево, там фон чуть пониже.

Лестница была приварена к металлической конструкции, выступавшей из бетона. Даже при беглом осмотре в полутьме можно было легко понять, что сварочный шов разорвался в нескольких местах.

Алекс с опаской спустился на пару ступеней, тщательно ощупывая каждую из них, перед тем, как полностью опустить на нее свой вес. Когда Алекс преодолел половину маршрута, вслед за ним спуск начал Макс. Он так же медленно, осторожно ощупывая каждую ступень, принялся спускаться вниз. Одна из стальных планок, не выдержав веса человеческого тела, сломалась, больно ударив по руке Алекса. Соседняя от резкого рывка тоже оборвалась с неприятным скрежетом, и Макс полетел вниз. Алекс, едва увернувшись от удара по голове, поймал своего нового знакомого в полете, но ушибленная рука, будучи не в состоянии удержать летящее тело, лишь замедлила падение. Но даже этих несколько секунд хватило для того, чтобы Макс схватился рукой за одну из ступеней на уровне своего спасителя и удержался.

Держа Макса за руку, Алекс чувствовал, как часто бьется его пульс. Да и у него самого сердце было готово выпрыгнуть из груди. Немного переведя дыхание, обитатель саркофага выдал несколько эмоциональных эпитетов, обращенных и к строителям атомной станции, и к ликвидаторам, и даже к сталеварам, создавшим эту лестницу.

Лишь уверено стоя обеими ногами на твердой поверхности, Макс принялся осматривать себя.

– Что это? – настороженно проговорил Алекс, так же разглядывая пострадавшего.

– Где? – не понял он.

– Ну, вот же, защитный костюм порван. Нога-то цела?

– Цела. Крови вроде никакой нет. Да что с ней будет, – пожал плечами Макс и, ощупав карманы, усмехнулся. – Главное – целы приборы.

– Как же быть с ногой? – не понял Алекс, когда Макс продолжил маршрут.

– Сейчас все исправим. Не хочется набрать пыли.

Макс ловким движением извлек из небольшого рюкзака, висевшего за спиной, моток прозрачной липкой ленты, и, обмотав ногу на месте разрыва защитного костюма, сделал шаг вперед.

– Ловко! – Алекс задумчиво улыбнулся.

– Побудешь здесь с мое, еще и не такому научишься.

– Ты давно здесь?

– Я… да уж считай с четверть века. Да-да, не удивляйся.

– Но как? – Алекс изумленно посмотрел на Макса.

– Очень просто. В момент аварии я в Курчатовском институте работал, вот и приехал сюда, сначала просто в качестве дозиметриста, потом научным работником, и так вот закрутилось, завертелось. Нас много здесь работало, кто-то заболел и умер, причем, как правило, сердце сдавало от постоянного напряжения и нечеловеческих радиационных нагрузок. Другие просто все бросили. А мне ехать некуда было, жена ушла, еще когда я во второй или в третий раз сюда приехал, а с сыном отношения вообще не сложились. Вот как-то и прижился в Чернобыле, потому что именно с ним, как ни странно, связаны самые яркие воспоминания об интересной работе и верных друзьях. Иногда выезжал из зоны, конечно, но редко. А потом в середине девяностых годов XX века я случайно столкнулся с этим явлением, и тут моя жизнь круто изменилась, было решено здесь задержаться, – Макс тяжело вздохнул. Казалось, что в этих крохотных воспоминаниях о жизни вдруг всплыла горечь о каком-то давно ушедшем времени. – Ладно, не стоит обо мне, мы остановились на том, что ты видел там.

– Да, – Алекс вздохнул, так же тяжело возвращаясь к своим воспоминаниям. – Да, это была моя семья, моя семья много лет назад. Но вот в чем странность, я видел их… точнее, нас, – от проговаривания этих слов по спине пробежали мурашки.

– Странно…

– Что странно? То, что я видел происходящее не от своего лица?

– Нет, так все и должно быть, но тот факт, что ты видел свою семью… Вот это меня смущает, – задумчиво ответил Макс.

– А что я должен был увидеть? Что-то не так?

– Не совсем. Дело в том, что червячный переход соединяет вполне конкретные точки пространства и времени. То есть, существует некоторая программа, которая каждый раз определяет конечный пункт путешествия, выбирая лишь один из миллиардов возможных.

– То есть, можно попасть куда угодно?

– Теоретически. Пока это все лишь предположения. Дело здесь в другом. Все, что я видел до этого момента, будто подчинено некой единой логике перемещений.

– В каком смысле?

– Все просто… Первое, что мне довелось увидеть, было, как ни странно, будущее. То будущее, которое теперь уже свершилось. Я видел ядерную войну, которая уничтожала планету. Сотни, тысячи ядерных взрывов один за другим сметали города с их обреченными жителями и достижениями цивилизации… Это была страшная, я бы сказал, даже жуткая картина. Я увидел это настолько реально, что тот момент просто изменил мою жизнь, придав ей смысл. Постепенно я оборудовал здесь несколько помещений и провел некоторое количество экспериментов над открывающимся переходом. Со временем у атомщиков интерес к саркофагу угасал, а вслед за этим и передо мной появлялось больше пространства для существования…

– Сколько же ты здесь уже сидишь? – Алекс приподнял глаза, пытаясь хоть примерно прикинуть срок пребывания этого человека в саркофаге.

– Я, – Макс, едва шевеля губами и загибая пальцы на левой руке, принялся вести подсчет. – Выходит, порядка девяти месяцев. Когда арку закончили, возможность выходить осталась только через третий энергоблок. Но это оказалось весьма проблематично, предприятие все-таки режимное, и я уже давно официально не работаю там. Поэтому пришлось делать небольшие вылазки. Но это все уже мелочи. Меня сейчас все же больше беспокоит то, что увидел ты, – отчего-то Макс не сказал про арку главного – она стала защитой для самого саркофага. Ведь если бы не было ее, износившееся бетонное сооружение давно бы кануло в Лету вместе с ним.

– Почему тебя это интересует? – Алекс, будто ощущая какую-то недоговоренность в каждом слове, продолжал задавать беспокоившие его вопросы.

– Как тебе объяснить. Все что доводилось видеть мне, все это были лишь картины из жизни совершенно чужих, незнакомых мне людей. Они никогда не имели никакого отношения к моей личной жизни и не были непосредственно связаны с моей судьбой.

– А что же это было? Каким образом можно видеть то, что было с кем-то другим?

– Очень просто, ты наблюдаешь все происходящее не от своего лица, ты же сам говорил об этом.

– Это так…

– Ну вот, я наблюдал различные события с момента создания ядерного оружия. Я видел это от лица людей, которые принимали участие в тех или иных процессах. Причем я мыслил и чувствовал вместе с ними, и даже как-то воспринимал эмоции того человека-носителя, от лица которого наблюдал за происходящим. Но управлять им я не мог.

– Я тоже, я пережил все те же ощущения, но не мог ничего изменить, подчиняясь чьей-то чужой воле. Мне оставалось только наблюдать.

– Мне кажется, что программа механизма путешествия в пространстве и времени будто ведет меня по тем тропам, которыми шло человечество на пути к ядерному самоуничтожению, – продолжил Макс, не обращая внимания на Алекса. – Создается впечатление, что Чернобыльская АЭС и, в частности, саркофаг, – это стало каким-то особенным местом в этой череде событий. Поэтому вход, открывшийся здесь, и связывает его с множеством аналогичных моментов истории. Я видел, как зарождалась идея создания ядерного оружия в Третьем Рейхе, пожимал руку Нильсу Бору, Альберту Эйнштейну и Роберту Оппенгеймеру, наблюдал испытания этого оружия в США и СССР. Но почему я видел именно это? Я не нашел ответа на этот вопрос.

– А как же то, что увидел я? – Алекс пытался представить себе всю ту систему, о которой говорил Макс, но она с огромным трудом укладывалась в его голове.

– Вот и я не понимаю, как оно может быть включено в ту систему, о которой говорю я. Может быть, для каждого открываются свои выходы, а может, тебе удалось как-то повлиять на точку входа, направив свою психофизическую сущность именно туда, что было важнее в данный момент времени.

– Я действительно часто думал о своей семье в последнее время, вспоминая различные яркие моменты нашей жизни.

В этот момент Макс щелкнул выключателем, размещенным на одной из стен, и небольшое помещение осветили несколько ламп дневного света. Алекс сразу же узнал место, к которому они пришли – это был санитарный блок на входе в саркофаг со стороны деаэраторной этажерки. Этим входом пользовались чаще других из-за его удобного расположения. К тому же относительно чистое пространство позволило соорудить здесь достаточно просторный модуль для смены одежды и обработки тела после похода внутрь саркофага. Алекс сам не раз пользовался этим переходом. Правда, постепенно пункт санобработки стал ветшать, часть оборудования демонтировали, другая сама по себе пришла в негодность. Но несмотря на это он по-прежнему оставался в рабочем состоянии.

– Откуда здесь вода? – Алекс внимательно осмотрел конструкцию.

– После ядерной войны, судя по всему, все насосные станции вышли из строя под воздействием электромагнитного импульса, поэтому пришлось подключить альтернативную систему водоснабжения.

– Альтернативную? – Алекс вновь и вновь поражался тому, что удалось соорудить этому человеку в саркофаге незаметно для всех остальных.

– Кое-какие наработки здесь были сделаны до меня еще во время строительства самого энергоблока и станции. Мне пришлось потратить немало сил и времени, чтобы всю систему привести в рабочее состояние. Ведь без воды здесь нельзя. Чистая вода – это жизнь.

– Так откуда поступает вода? Она действительно чистая?

– Ну, пить я ее не советую, она «не живая».

– Что значит «не живая»? – удивленно переспросил Алекс.

– Радиация убивает воду. Я имею в виду не просто микроорганизмы, а ее саму. Понимаешь, она из носителя информации и источника жизни превращается в нечто безжизненное и бесполезное для организма. Но все же смыть с себя пыль вполне подходит. Она поступает из пруда охладителя, отстаивается, потом проходит через систему фильтров и очищается при помощи ионообменных смол. Но и этого недостаточно в условиях сильнейшего заражения источника. Поэтому приходится добавлять в воду еще и раствор лимоннокислого натрия, позволяющего более эффективно проводить дезактивацию.

– Хитро придумано… А что же с питьевой водой?

– Есть немного, – Макс с явной неохотой ответил на этот вопрос, и, переводя разговор на другую тему, протянул Алексу брусок желтоватого цвета.

– Что это? – он внимательно, с осторожностью осмотрел полученный предмет.

– Обычное каолиновое мыло. Я сторонник того, чтобы дезактивирующие средства использовать в комплексе, тогда вероятность уничтожить все загрязнения значительно повышается.

– Согласен, но я для этих целей запасся трилоном Б.

– Хорошее средство, мы его тоже часто использовали, – без особых эмоций проговорил Макс.

– Что с Вашей бородой? – вдруг присмотревшись, удивленно спросил Алекс.

– А что с ней не так? – не понял Макс.

– Ну, она какой-то странной расцветки.

– Контрастная в смысле? – Макс широко улыбнулся.

– Да, именно, контрастная, – не найдя другого слова, кивнул Алекс.

– В этом, кстати, виноват Чернобыль, – ученый подмигнул Алексу.

– Каким образом? – искренне удивился тот.

– Это еще в начале моей деятельности в Чернобыле произошло. Так вот, при проведении работ мы обычно вдвоем ходили. Один что-то делает, другой замеры проводит. Иногда втроем, – Макс после длительного одиночества рассказывал о своей жизни теперь с неожиданным даже для него самого удовольствием. – Однажды нужно было выполнить срочную задачу, провести фотосъемку конструкций сооружения в одном довольно безобидном месте. Вроде бы плевое дело, много раз подобное бывало. Но со мной рядом всегда кто-то был. А в этот раз я шел один. В общем, отработал все, что надо, и вышел к этому же санпропускнику. Принял душ, уже выходить наружу собрался, и тут мне кто-то говорит: «Макс, а что у тебя с бородой? Белая». Я подумал, может, пену в душе не смыл. Подхожу к зеркалу. И вот он весь контраст на лицо – половина седая, половина черная. И как после этого не верить в то, что радиация по нервам бьет. И я ведь не мальчишка какой-нибудь. Опыт-то к тому моменту был будь здоров. А все же вот так.

– Да, – протянул Алекс, – сколько общался с чернобыльцами, впервые такое слышу.

– Я еще много подобных историй могу рассказать, – собираясь отправиться в душ, проговорил Макс.

Принятие душа и переодевание в условно чистую одежду было необходимой процедурой после каждого захода под саркофаг. Это был установленный порядок при работе в этом месте, который со временем превратился в целый ритуал.

В период активной ликвидации последствий аварии был разработан специальный метод принятия душа, заключавшийся в чередовании использования холодной и горячей воды. Так, сначала необходимо было ополоснуть тело холодной струей, чтобы смыть радиоактивную пыль с поверхности тела. Затем горячая вода позволяла раскрыть поры и очистить их от попавшей грязи. А после вновь, обдав себя холодом, человек подготавливал организм к выходу в радиационную среду уже с закрытыми порами, что создавало препятствие для попадания зараженных частиц внутрь тела. Так, даже простые и привычные для человека вещи в радиационном мире приобретали свой какой-то не всегда понятный и сразу воспринимаемый оттенок. Но это был не вымысел или чья-то изощренная фантазия. Нет, это было обусловлено лишь одним – стремлением сохранить человеческую жизнь. Только теперь в условиях отсутствия горячей воды нужно было просто смыть любые частицы, осевшие на коже.

Макс после двадцатиминутного пребывания в душе появился с выражением глубокой задумчивости на лице. Алекс в соседней душевой кабинке значительно раньше закончил процедуру и уже переоделся в выданный ему комплект не новой, но чистой станционной одежды.

– Что-то стряслось? – спросил Алекс, глядя на взволнованное лицо своего спутника.

– Да не то, чтобы случилось… но все же… как-то неправильно все это.

– Что?

– Да вот какая штука, – он приподнял брючину. В том месте, где разорвался защитный костюм, на ноге появилось удлиненное покраснение, обрамленное розоватым ореолом.

– Это же ожог! – для постановки подобного диагноза не нужно было быть медиком.

– В том-то и дело, что это настоящий радиационный ожог! У меня однажды уже такое было, – Макс поднял другую штанину. На ноге примерно в том же месте находился большой сероватый шрам, говоривший о том, что повреждение было весьма глубоким. – Так вот, тот ожог я получил еще в 1988 году, но тогда под саркофагом шло еще большое количество бета-распадов, но теперь все иначе и ожога быть просто не может.

На лице Макса вновь появилась глубокая задумчивость. Судя по взгляду, он погрузился в какие-то непростые размышления. Алекс молча наблюдал за тем, как меняется выражение его лица, на котором предельная напряженность за мгновения превращалась в недоумение и вновь обратно.

– Тебе нужно уйти отсюда, – с суровым взглядом проговорил Макс после пятиминутного молчания. Свое беспричинно приподнятое настроение сейчас он списывал на сильное переоблучение. И глядя на удивленное лицо собеседника, добавил. – Ты получил сегодня немалую дозу, неизвестно, как это скажется на твоем здоровье.

– Я же забыл свой дозиметр на столе, ну и черт с ним, – Алекс выругался.

– Профессионал, – усмехнулся Макс. – Тем более, ты должен уходить, даже условно чистые места саркофага для тебя могут быть опасны. И с каждой минутой ты получаешь еще большее облучение. Тебе сейчас лучше быстрее укрыться в самом чистом известном тебе месте и несколько дней не выходить оттуда. Да, и пей как можно больше воды. У тебя есть чистая вода?

– Да! Артезианская скважина, – кивнул Алекс. Его вдруг наполнило осознание последствия всего произошедшего – он чувствовал, как его состояние постепенно ухудшается, но не подавать вида.

– Хорошо! Продолжим разговор позже, сейчас некогда. Я надеюсь, ты знаешь, как выйти отсюда?

– Конечно, – Алекс кивнул, немного растерявшись от такого неожиданного поворота, и раскачивающейся походкой, теряя координацию, пошел к выходу.

– Я тебя потом сам найду, – Макс махнул рукой, будто торопя Алекса.

Свет в санитарном блоке погас, как только Макс скрылся за поворотом. Алекс, недолго думая, двинулся к своему укромному жилищу. Несмотря на переизбыток информации, казалось, голова была полностью опустошена.

Макс же вдруг осознал, что теория, которую он выстроил, наблюдая за пространственно-временным переходом, не просто далека от истинного положения дел, но, возможно, и вовсе не соответствует действительности. Или же Алексу удалось как-то нарушить выстроенную систему? Но как? Это «как?» не давало ему покоя. Выходило, что Алекс, каким-то образом спровоцировав открытие прохода, направился к точке, выпадающей из общей системы пространственно-временных перемещений. Возможно, для каждого конкретного человека формировалась собственная индивидуальная система переходов. Или же это просто случайность? А может дело в концентрации мыслей?

Миновав несколько коридоров, Макс оказался в небольшом помещении, скрытом за плотно прилегающей дверью. В раздумьях он присел на панцирную кровать, покрытую темно-синим одеялом. В его руках была зажата все та же толстая тетрадь, которую он изучал, ожидая, пока Алекс придет в себя.

Находилось только одно объяснение: какая-то внутренняя энергия Алекса была способна спровоцировать запуск механизма открытия прохода. Его появление послужило катализатором для всего процесса. Этому было логическое объяснение, правда, оно выходило за пределы научных знаний и представлений о человеке, поэтому Макс рассматривал его с особой осторожностью. Но о какой осторожности в суждениях и размышлениях можно было говорить теперь, когда в одном месте сошлось столько невероятных событий – взрыв ядерного реактора, ядерная война и вход в пространственно-временной коридор? Какая осторожность здесь могла быть? Макс встрепенулся от этой мысли. Ведь если бы ему двадцать лет назад кто-то сказал, что он переживет ядерную войну и отправится в прошлое, он бы просто рассмеялся ему в лицо.

Поэтому теперь Макс довольно смело мог предположить, что внутренняя энергия Алекса по своим параметрам очень близка к природе поля, формирующего переход в пространстве и времени. Именно эта внутренняя энергия могла бы помочь Алексу справиться с воздействием радиации. Ведь энергия, заключенная в каждой клетке человеческого тела, сопоставима с мощностью целого реактора. Но некоторым людям удавалось усилием воли перенаправить эту мощь в необходимое русло, у других же это выходило бессознательно. Возможно, Алекс из этих людей. И именно эта энергия, бьющая из его тела во все стороны, могла заставить проход открыться раньше срока…

Макс посмотрел на сделанные ранее выкладки и кивнул головой, будто соглашаясь сам с собой – только привнесенная внешняя энергия могла заставить систему работать иначе. Эксперименты, нужны эксперименты…