Текст книги "До экстаза… и после (сборник)"

Глава 8
За одни сутки и двадцать три часа до кульминации

Назавтра, уже вечером, уже после того, как я съездил в Сокольники и подобрал натуру, после того, как расписал диалоги для участников, я повез их, свеженапечатанные, к Инфанту. Куда и все остальные участники должны были съехаться. Все, кроме БелоБородова, который без устали работал над образом и к Инфанту обещался заехать попозже.

– Гляди как расписался. Можешь, значит, когда хочешь, – вскинула на меня критические глаза Жека, после того как просмотрела странички с диалогами. – Нет чтобы книжки для людей писать, как тебе полагается. Так нет. На ерунду у тебя, – тут она помахала диалогами, – времени и сил завсегда находится. А когда же ты за настоящее дело возьмешься? Народ в ожидании. Вон у меня все подруги постоянно спрашивают: «Когда же твой что-нибудь новенькое напишет?» А что я им в ответ должна говорить? Что у него времени не хватает, что он по ночам диалоги для инсценированного изнасилования составляет. Чтобы вот этому, – здесь она уже показала на Инфанта, – наконец обломилось. Да они мне не поверят! Они знаешь как про тебя думают? Они думают, что ты…

Я молчал, да и что я мог ответить? Права была Жека, абсолютно права. И хорошо, что подругам про инсценированные диалоги не говорила.

– Да и вообще у меня всю эту дребедень учить времени нет, – продолжала горячиться Жека, и хвостик ее наверняка встал торчком, как каждый раз вставал, когда она горячилась. – Визжать да кричать я, если хотите, покричу, но учить всякую туфту я не намерена. Да и времени у меня нет, занята я на ближайшую ночь.

– Визжать и кричать как раз ни к чему, – посоветовал осторожный Инфант. – Зачем посторонний народ привлекать.

А вот я посоветовал совсем другое:

– Чем это ты таким важным занята? Опять, что ли, секса попробовать захотелось? Так вот, мой тебе совет, подруга, если один раз у тебя не получилось, второй и не пробуй даже. Особенно с одним и тем же клиентом. Это в спорте преодолевать себя хорошо, когда через «не могу» пробиваешься. А в любви и в сексе подобные жертвы совершенно напрасны.

– Да при чем тут секс? – еще больше возмутилась Жека. – Мне Дусю вечером выгулять надо, я ей обещала. И если не выгуляю, то она обидится.

– Кто такая Дуся? – спросил я глазами у Инфанта, но увидел в его глазах лишь ответный немой вопрос. – Уж не та ли маленькая собачка, – начал вспоминать я, – которая вытащила тебя из Москвы-реки? Мы же ее уже встречали в «Горке». Помню, помню, хорошая такая собачка, надежная, бутылки хорошо сторожит. Нет, подводить ее не надо. Если она ждет, то надо прийти, выгулять.

– Никого вообще подводить не надо. Особенно четвероногих, – согласился Инфант, просматривая краешком глаза свой собственный текст.

– Вот и получается, что нет у меня времени твою писанину учить, – повторила Жека. – Дусин хозяин уехал и попросил меня ее сегодня вечером выгулять. Если я не приду, она мучиться будет всю ночь, потому что дома она не писает.

– В отличие от нас, – зачем-то вставил Инфант.

– Подожди, – стал искать я компромисс, – а Дусю обязательно именно тебе надо выгуливать? Или тебя кто-то подменить может?

– Ну, в принципе может, наверное, – предположила Жека. – Только некому.

– Есть кому, – возразил я. – Инфант и подменит.

Тут вышла очевидная заминка, во время которой Жека сверлила меня своими глазами и косила ими на Инфанта, как будто хотела сказать что-то, но вслух не решалась. Но я не понял ее намеков и не хотел понимать.

– Знаешь что, – наконец пришлось признаться ей, – не уверена я в Инфанте.

– Это почему же? – наивно удивился Инфант.

– Да у тебя, насколько я помню, отношения с Дусей не заладились с самого начала, еще тогда в «Горке». Как-то она отреагировала на тебя подозрительно, видимо, почуяла чего. Да и ты к ней ключика не подобрал, все воспитывать ее пытался. А когда она тебя в нос лизнула, ты вообще в одну сплошную панику впал. В общем, у вас какая-то взаимная несовместимость сложилась. Вот я и опасаюсь немного.

– Да ладно, – успокоил я Жеку. – Чего там, им же вместе детей не крестить, Инфанту с Дусей. Ну выгуляют они друг друга, ну поднимет Дуся лапку под кустиком, и всех делов. Она лапку-то поднимает или, наоборот, присаживается?

Но Жека мой вопрос оставила без ответа, лишь глянула на меня неодобрительно.

– Ему же самому свой текст надо учить, – нашла она еще один аргумент. Видимо, сильно не хотела оставлять Инфанта с Дусей наедине. – У него вон сколько написано, еще больше, чем у меня.

– Да не волнуйся ты за него, – заступился я за Инфанта. – У него память – как чистый лист. Незамутненная, не отягощенная ничем. Никакими лишними знаниями, особенно литературными текстами. Думаю, ему на диалоги взглянуть только, они сразу у него на этот лист уложатся.

– Не уверена, – начала было Жека. – Память тренировать надо, иначе она совершенно атрофируется. Ведь память… – Но все ее возражения полностью пропали даром.

Так мы Жеку и уговорили, вернее, не мы, а я. И вернее, не уговорили, а просто отобрали ключи от Дусиной квартиры, а саму Жеку отправили домой, чтобы зубрила она текст для предстоящей репетиции.

А потом и мы разошлись: я к себе, потому что надо было мне еще поработать этой ночью, обдумать все мельчайшие детали. Ну а Инфант на Фрунзенскую, к Дусе, чтобы взять ее и выгулять по-честному.

– Ты давай, Инфантик, – предложил я ему уже внизу станции «Пушкинская», – с Дусей не конфликтуй и вообще не входи с ней ни в какие личностные отношения. Считай, что это работа у тебя такая, что ты при исполнении, а значит, никаким эмоциям – ни дружеским, ни наоборот – ты не должен быть подвержен. Действуй только по инструкции. Понял?

– А какая у нас такая инструкция? – пробубнил Инфант и опустил долу свои глаза, прикрываемые густыми, длинными ресницами. Через которые вдруг блеснул и тут же погас желтый, мстительный огонек.

Ах, если бы я смог его тогда понять, разобраться в этом огоньке… Но я не смог, потому что уж больно густые и длинные ресницы были на глазах у Инфанта.

Я как раз сидел за ночным столом, настольная лампа очерчивала желтым светом рабочий круг, в котором на отдельных листах я дорабатывал последние детали натурных сокольнических мизансцен. И в этот момент, как-то уж слишком нервно для такого позднего часа, зазвонил телефон. Я постарался отбросить неприятное предчувствие и снял трубку. Предчувствие меня не подвело: в трубке заскулил голос Инфанта:

– Она бросила меня, оставила… Так внезапно… Я не мог предположить… Ушла, прямо на улице… Не сказала ничего, не объяснила, а просто развернулась и ушла…

– Как? – не поверил я. – Ты встречался со своей девушкой, забыл, как ее зовут? Почему, зачем так поздно? Ты же должен был Дусю выгуливать?

– Какая там девушка… Дуся и ушла! – взвизгнул Инфант. – Я же говорю, развернулась, выдернула у меня из рук поводок и ушла. Я было за ней, но она обернулась, увидела, что я ее догоняю, и дала деру. Только пятки засверкали.

– Какие пятки? – не смог сдержать я своего раздражения. Потому что бегство Дуси от Инфанта грозило сорвать всю завтрашнюю репетицию, во всяком случае, Жекино участие. А без Жеки, без главного женского персонажа, репетировать было решительно невозможно. Да и Дусю было жалко. Как она там одна, в ночи?

– И где она сейчас? – спросил я, пытаясь сохранить хладнокровие.

– Так кто ж ее знает? – Голос Инфанта просто раскалывался от горя. – Гуляет где-нибудь по набережной одна. В принципе ничего страшного, вечер-то тихий, теплый. Кушать захочет – глядишь, вернется. Ты думаешь, она помнит, где ее жилье находится?

– Мудила ты, Инфантище, – сорвался я на грубость, но тут же снова взял себя в руки. – Что ты с ней сделал такое, что она от тебя деру дала? Как ты ее обидел?

– Я-то тут при чем, – снова заныл Инфант в трубку. – Она сама взяла и смылась…

– Ладно, сейчас приеду, – пообещал я сердито и повесил трубку.

Машину долго ловить не пришлось, они сейчас по ночам еще доступнее, чем женщины легкого поведения, – стоят маются вдоль тротуаров. Или, наоборот, курсируют вкрадчиво туда-сюда, в поисках запоздавших клиентов.

Я ехал по долгой, размеренной Москве, практически пересекая ее насквозь, любуясь, скорее по инерции, ее тихим, ночным, как бы затаившимся спокойствием. И дорога, отражающая уличные фонари в темном асфальте, и теплый ветер, врывающийся из приоткрытого окна, и многозначительный шелест уснувших деревьев на бульварах, вдоль которых мы ехали, – все это ввело меня в спокойное, философствующее настроение.

«А ведь все-таки странно устроен этот мир, – подумал я. – И нам никогда не разгадать его до конца. Вон, например, если взять Инфанта. Похоже, ни одна женщина с ним ужиться не может, даже если эта женщина не человек, а собачка».

Инфанта я отыскал как раз на Фрунзенской набережной. Он сидел на парапете, уронив голову в ладони, и лишь иногда, вскидывая усталые глаза на желтеющее ядро луны, тоскливо, жалостливо подвывал: «Дуся!» А потом снова: «Ду-у-у-у-ся!» И еще раз: «Ду-у-у-у-ся, вер-ни-ись!» Но на его зов никто не отзывался. Никто, кроме меня.

– Инфантище, хватит мудить, – предложил я. – Если она от тебя убежала в никуда, в ночь, в сырость, в холод и голод, то неужели она пойдет добровольно на твой голос?

– Да нет, – ответил вдумчиво Инфант, – я просто думал, что раз собаки стадные животные, то они любят подвывать друг другу, особенно на луну. Вот я и завыл, чтобы она мне ответила. А я бы по подвыву ее местоположение тут же запеленговал. И тогда бы точно ее изловил.

– Ты просто таежный разведчик, просто Чингачгук, просто «последний из могикан», – догадался я про Инфанта вслух и тут же пожалел, что вслух. Потому что от обилия непонятных литературных терминов Инфант прямо на глазах напрягся и даже привстал с парапета. – Потом объясню, – тут же пообещал я на будущее.

– Мы ее найдем? – обратил ко мне полное надежд лицо Инфант. – Она ведь не может пропасть бесследно! Ведь должны остаться какие-нибудь следы! Например, кусочки линяющей шерстки на асфальте… или, вот, орошенные Дусей кустики, или хотя бы… – Тут он сбился и продолжил уже совсем по-другому: – Нам необходимо ее найти, слышишь, просто необходимо! А то Жека меня убьет. Ты же знаешь Жеку, она резкая, особенно по отношению ко мне. Ей только повод дай… А тут Дуся потерялась. Точно убьет.

Не только тебя, подумал я, но сказал другое:

– Ты лучше скажи: что ты с ней сделал такого, что она от тебя деру дала?

– Да ничего, – начал обманывать меня Инфант.

– Инфантище, – подошел я к нему поближе, – если ты мне сейчас мгновенно не сознаешься, я тебе торжественно клянусь: я не только Дусю искать не буду, но и от Жеки тебя оберегать не намерен. И в лесу завтра насиловать будут тебя. И не сексуально в шутку, а на полном серьезе и совсем не сексуально.

Похоже, угроза подействовала, особенно про Жеку, так как ее Инфант побаивался не понарошке.

– Да правда, ничего… Ну помнишь, тогда, в «Горке», как она, эта Дуся, себя вела разболтанно, совершенно без достоинства. Лизалась с кем хотела, на руки ко всем шла. Совершенно она не гордая оказалась. А ведь девочка. А все потому, что ее не воспитывал никто, особенно в детстве. Твердой мужской руки она не знала.

– Так ты чего, ее воспитывать, что ли, взялся?! Ты чего, сдурел? – не выдержал я. – Тебе же ее только выгулять надо было. И все, и домой отвести. Я же тебя предупреждал, чтобы ты с ней в личностные отношения не вступал. Дал ей присесть у кустика, и домой.

– Так в том-то все и дело, – перебил меня Инфант, – что не хотела она приседать.

– Почему не хотела? – не врубился я с ходу.

– Я ж говорю, разболтанная, – повторил Инфант. – Вот и не хотела приседать. А все норовила ногу заднюю задрать. А ноги задирать девочкам не полагается, так только мальчики писают. Девочки всегда приседать должны. Особенно собачки. Вот и не стерпел я. Не мог я мимо такой разнузданности пройти, должен я был ее научить…

– И как именно ты ее учил? – искренне поинтересовался я, потому что мне сразу стало интересно.

– Да по-разному пытался, – ушел от прямого ответа Инфант. – Но она упорно свою заднюю лапку все норовила поднять. Как будто специально, как будто мне в отместку. С трудом удавалось удержать ее.

– Удержать! – еще больше изумился я.

– Ну да, – подтвердил Инфант, – а как же иначе? Ведь чтобы присесть научиться, она по-прежнему должна была писать хотеть.

– Короче, ты, Инфантище, ей писать спокойно не давал, – оценил наконец я полностью ситуацию. – Потому она от тебя и убежала.

– Да не потому, – вздохнул Инфант и опустил глаза.

– А что еще? – удивился я садистской нескончаемой Инфантовой изобретательности.

– Ну помнишь, – он так и не поднимал глаз, – тогда, в «Горке», когда я ее хотел с винных бутылок сдвинуть, она меня тогда лизнула в морду. Думаешь, мне приятно было?

Я молчал.

– Язык-то у нее жесткий, шершавый и очень мокрый. И прямо в нос мне угодил. Знаешь, как мне обидно было?

– И что ты с ней сегодня сделал? – спросил я, теряя терпение.

– Ну вот я и воспитывал ее аналогичным образом. Как она только лапку принималась поднимать, я ее тут же в нос и лизал. Чтобы не поднимала больше. А научилась приседать.

– Что-что?! – не поверил я. – В нос?!

– Ну не всегда в нос получалось, – поправился честный Инфант, – иногда промахивался. Она ведь верткая, крутилась вся у меня в руках, вырывалась. А там вокруг носа у нее сплошные волосы, вот я и наелся их до отвала. – Тут он сплюнул и поднял на меня глаза. – Ну а что? Кто еще ее воспитает правильно, если не мы? Что она, так всю жизнь лизаться и будет? Да еще к тому же лапку бесстыже поднимать? Девочка… и лапку!

– То есть ты зализал собачку до полусмерти, – начал стыдить я Инфанта. – Воспитатель хренов! Ты сам-то понимаешь, что не для Дусиной пользы ты ее воспитывал, даже не для собственного удовольствия… А для примитивной, низкой мести. Или ты все-таки удовольствие тоже немного получал?

И тут мне пришла новая, вполне правдоподобная мысль про Инфанта.

– Может, ты вообще всех женщин зализываешь, если они не приседают, как тебе надо, а ножки поднимают? И лижешь, пока они не вырвутся и не засеменят от тебя подальше, оглядываясь настороженно, – подвел я ошарашенную черту.

– При чем тут женщины? – засуетился Инфант. – Я же не смотрю, как женщины писают. А эта при мне писала, не стеснялась и ножку задирала. Кто ж ее научит? А лизаться… Она же первая начала. Почему ей можно, а нам нельзя? Откуда такая дискриминация человека, кто кому, в конце концов, меньший брат? Или сестра? Пусть на себе попробует, что значит шершавым языком по носу.

– А у тебя чего, язык шершавый? – не смог я скрыть очередного любопытства.

– А у тебя чего – нет? – ответил вопросом на вопрос Инфант.

Но я промолчал и снова спросил, теперь уже капнув глубже:

– А если бы она тебя цапнула, ты бы ее в ответ тоже покусал всю?

– А почему нет? Весь есть такая старая русская поговорка, что-то вроде: «Зуб за око, нос за зуб». А раз народная мудрость говорит…

– Инфантище, – вздохнул я, – далек ты от народа с его мудростями. Как декабристы – далек.

– Как кто? – переспросил Инфант, и я понял, что надо прекращать разбирательства. Пора переходить к делу.

– Ладно, – перешел я, – что с тобой говорить, надо Дусю искать, она небось где-то недалеко отмывается от твоего шершавого языка. Значит, так, я пошел в эту сторону, – я указал сторону, – а ты в обратную. Кто первый Дусю найдет, тот возвращается назад и ждет другого здесь.

– А мобильника у тебя при себе, как всегда, нет? – спросил Инфант.

– Нет, – покачал я головой. – Ты же знаешь, не люблю я их и считаю пустой ненужной затеей, отвлекающей от личной жизни. Ну чего, пошли?

И мы пошли. Слава богу, в разные стороны.

Я шел по безлюдной набережной, подпитанной лишь светом ночных, желтых фонарей, воды за парапетом видно не было, но она все равно постоянно подразумевалась – в сырых влажных запахах, в отраженных огнях города на противоположной стороне и даже в тишине, легко отлетающей от ее поверхности в спелый летний воздух.

Главное, чтобы Дуся нашлась, думал я, внимательно оглядываясь по сторонам в поисках маленького, но гордого тельца. Главное, чтобы она не сиганула сдуру, как ее подруга Жека, в реку. Пойди отыщи ее там в темноте.

Я еще прошел метров триста, периодически негромко, но разборчиво оглашая воздух коротким словом из четырех букв. «Дуся!» – подзывал я, а потом снова, ласково: «Дуся, иди ко мне, девочка».

И вскоре мне повезло – сначала я заметил низкую, вытянутую тень, брошенную от ближайшего фонаря, а потом и само лохматое существо, которое, ловко перебирая лапками, семенило по асфальту, но на сей раз именно ко мне.

– Дуся, сладкая моя, – проговорил я с облегчением и присел на корточки. Она подошла ко мне и прижалась, как к долгожданному старому другу.

А ведь на самом деле мускулистая, подумал я, пробираясь пальцами под кудрявую мягкую шерстку.

– Ну что, Дусюня, пойдем домой, – предложил я, и обрадованная собачка на радостях лизнула меня в нос.

Язык-то и вправду шершавый, снова подумал я. Получается, что и Инфант в чем-то прав, действительно, почему им можно, а нам нельзя? Но все-таки я сдержался и лизать Дусю в ответ не стал. А взамен подхватил Дусин поводок, и теперь уже мы вдвоем засеменили по пустынной ночной набережной.

Инфант поджидал меня в условленном месте, он тяжело дышал и сбрасывал с себя капли пота. Очевидно было, что он промчал выделенное ему расстояние на одном дыхании. Видимо, он и в самом деле боялся Жеки значительно сильнее, чем Дуся боялась его.

Как он обрадовался, завидев издалека меня с Дусей на поводке! А вот Дуся ничуть не обрадовалась. Она остановился и уперлась лапками в мостовую, крепко уперлась, настойчиво. Я было хотел подтащить ее на поводке, но она и впрямь оказалась на редкость мускулистой – поводок натянулся до предела, а расстояние между мной и собачкой не сократилось ничуть. Она все таращилась на Инфанта и упиралась лапками все настойчивее и настойчивее.

– Дуся, пойдем домой, поздно уже, – попросил я ее. Но между нами и домом расположился Инфант, а мимо него она проходить не желала. Может, и не прав я был, может, она боялась Инфанта все-таки не меньше, чем Инфант боялся Жеку. – Инфант! – крикнул я через разделяющее нас расстояние. – Похоже, тебе придется извиниться перед Дусей, похоже, она на тебя шибко обижена.

– Почему это мне? – не понял на расстоянии Инфант и двинулся к нам. Поводок снова натянулся, это Дуся стала перебирать лапками в обратную от Инфанта сторону. Но я тоже был мускулистым не менее ее и удержал.

– Давай-давай, – подбодрил я Инфанта, – быстренько, пока она поводок не оборвала и не тиканула снова в ночь. Напакостил – имей смелость признать за собой вину.

– Она ж сама начала, первая… – отчаянно было заспорил Инфант. – Пусть она первая и извиняется. А я потом, после нее.

– С кем ты считаться решил, с маленькой собачкой? – усовестил его я.

– А что, раз она маленькая, так ей все можно?! – вошел Инфант в пике. Но я его оттуда вытащил.

– Нет, не потому что она маленькая, – возразил я. – А потому что она собачка.

– Ну и что, мне по этому поводу теперь перед ней на колени становиться? – съехидничал Инфант.

– На колени не надо, а вот на четвереньки не помешает, – предложил я. – Потому что на руки ее брать ни к чему. Еще подумает, что ты снова к ее носу языком приложиться хочешь, вырвется опять и удерет. А так ты на четырех конечностях, она на четырех, так вы вроде и сравнялись во всем. Полный паритет получается.

Тут Инфант обнял себя руками за плечи, встал в гордую стойку – этакий Печорин перед Грушницким – и заявил Дусе, что, мол, он никогда не унизится до такого.

– Если бы я первым лизать тебя стал, тогда я еще понимаю, – заявил он собачке сверху вниз. – А раз ты сама начала, то давай сама и извиняйся.

Но Дуся тоже извиняться не хотела, она по-прежнему упрямо упиралась, и перебирала лапками, и пыталась оторваться от нас и исчезнуть в ночь.

И мне снова пришлось вмешаться:

– Послушай, Инфантище, может, ты Дусю зализал так агрессивно, потому что тебе девушка твоя не дает уже целых двадцать восемь дней? Вот в тебе бесконтрольная страсть и выработалась, и набрасываешься ты на любое женское существо без тормозов. Ты сам прикинь, что случилось бы, если Жека тебя попросила не собачку, а, скажем, козу выгулять. Что случилось бы, если ты такой бесконтрольный?

Тут я выдержал паузу. Она полагалась по контексту.

– Решай сам, конечно, но если хочешь избежать окончательного зоофилизма… если хочешь остаться внутри класса «человеков разумных», хотя бы в плане своих сексуальных потребностей… если хочешь, чтобы девушка твоя дала тебе наконец на этой неделе… – нагнетал я с каждым оборотом, – … тогда немедленно становись на четвереньки, проси у Дуси прощение и не срывай завтрашнюю генеральную репетицию. Потому что без Жеки никакая репетиция не состоится и весь наш план рассыпется, как воздушный замок. А вместе с ним и все твои сексуальные мечты.

Тут Инфант стал тяжело вздыхать, потому что ломался прямо на его глазах общий порядок вещей и вся мировая справедливость. Но, видимо, он очень хотел, чтобы его девушка дала ему все-таки на этой неделе, и поэтому, сетуя и вздыхая, он стал неловко опускаться на четвереньки.

– Ладно, – сказал он, не переставая вздыхать, опуская глаза на близкий асфальт и избегая Дусю глазами. – Извини меня, я больше не буду. – Тут я почувствовал, что натяжение поводка немного ослабло. Я оглянулся, Дуся сделала шажок в сторону Инфанта.

– Не хотел я тебя обидеть, – продолжал Инфант, – как-то так само вышло… нечаянно… из-под контроля… рефлекс сработал.

Дуся сделала еще один шажок – похоже, она была отходчивой и готова была его простить.

– Хотя, если честно, – тут Инфант оторвал свой взгляд от асфальта и перевел его на Дусю, – ты сама первая начала. Думаешь, мне было приятно? – а я ничего, стерпел. Я ведь от тебя не убегал.

Я пожалел, что на шее стоящего на четвереньках Инфанта не было ошейника с поводком, за который я бы мог дернуть, чтобы прервать Инфантов полемический задор. Но Дуся, видимо, была великодушнее меня, она уже виляла своим маленьким кудрявым хвостиком, уже сделала еще несколько шажков вперед – похоже, она простила Инфанта, полностью простила. Потому что женщины все-таки чувствуют прежде всего ушами, а уж потом остальными частями тела. И реагируют на слова куда как сильнее, чем на все другое. Особенно если эти слова – добрые.

– Ну вот и хорошо, – заявил я сверху. – Вот и помирились. Пожмите друг другу лапки. В смысле, Инфант, дай Дусе руку.

И Инфант тоже размяк от Дусиного доверия и протянул ей пятерню. Дуся отозвалась и вложила в его заскорузлую широкую ладонь свою маленькую, деликатную лапку. Инфант хотел было потрясти ее немного, но тут Дуся приблизила свою лохматую мордочку к не менее лохматой Инфантовой голове и, довольная, лизнула его в лицо своим маленьким подвижным язычком. Прямо, по-моему, в нос.

Инфант аж застонал от обиды. Он тут же вскочил, потирая зализанный нос.

– Чтобы я еще раз у них просил прощения… – возмущался он. – Да никогда в жизни!

– Ладно, Инфантик, – поощрил я его, – главное, конфликт улажен, и мы сможем завтра репетировать с чистой совестью. Посмотри, как Дуся довольна, к тому же мы ее все-таки выгуляли. Интересно, она присела, как ты ее учил, или все же лапку подняла?

– Да разве за один сеанс научишь? Вот если бы я каждый день приезжал, воспитывал ее, может, какой прок и вышел бы в результате, – предположил Инфант, качая в размышлении головой. А потом, позже, когда мы уже подходили к Дусиному дому, он покачал ею еще раз: – А все-таки язык у нее очень шершавый.

Ну а вскоре мы сначала распрощались с Дусей, а потом уже с Инфантом. Но с Инфантом лишь до следующего, репетиционного дня.