Электронная библиотека » Анатолий Вассерман » » онлайн чтение - страница 4


  • Текст добавлен: 22 февраля 2018, 11:20


Автор книги: Анатолий Вассерман


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Через дорогу от «Большой Московской» здание, где был прекрасный Одесский Дом Книги. Самые наблюдательные экскурсанты могут увидеть, что здесь Дерибасовская прогнута. Когда-то на этом месте нашей главной улицы был мост. Военная балка вовсе не формально переименована в Военный спуск. Она была значительно больше и включала как нынешний Военный спуск, так и современную Гаванную улицу. Когда вы шли по ней и стояли у дома Кирсанова, то не догадывались, что идёте по засыпанной части Военной балки. У самого дома Кирсанова засыпан и мост через неё после выравнивания местности. Мост на пересечении Дерибасовской и Военной балки просто разобрали, когда местность достаточно нивелировали. Но небольшой прогиб всё же остался.

Дом книги был настоящим Домом. Он занимал около 800 квадратных метров. Центральная часть – зал двухэтажной высоты, причём опоясан балконом: на первом этаже справа (если глядеть от входа) точные науки, слева – гуманитарные; на балконе – изобразительная продукция и книги по изобразительным искусствам и архитектуре. В левом одноэтажном крыле – ноты и книги, связанные с музыкальными искусствами; в правом – художественная литература. Справа подальше от Дерибасовской – букинистический отдел с отдельным входом с улицы; слева сзади – отдел книг одесских издательств тоже с отдельным входом с улицы. Между этим и музыкальным отделами – служебные помещения, где Анатолий проводил немало времени, изучая планы издательств и заполняя бланки предварительных заказов на предусмотренную этими планами научную и техническую литературу: когда книга приходила в магазин, открытку отправляли почтой, и для выкупа книги надо было предъявить эту открытку. Сейчас издательства также собирают предварительные заказы от магазинов, но читатели в этом процессе не участвуют – зато упростилась допечатка по мере распродажи стартовых тиражей.

Нынче в доме отель, кафе, четыре магазина одежды, магазин обуви; книжного магазина нет. Поверьте – в Одессе есть где купить книги: сейчас мы пройдём мимо одного книжного, потом – мимо самого большого в городе. По разнообразию изданий мы давно опередили советские годы. Но всё же сейчас многое из бывшего тогда вспоминаем с грустью. Например, тиражи большинства тогдашних книг в десятки и сотни раз больше, чем аналогичных нынешних – и сотни тысяч человек находили время всё это прочесть. Да и возможность заказать книгу заблаговременно вселяет немалую уверенность. Вдобавок все нынешние книжные магазины Одессы выглядят не храмами, как Дом книги или тоже давно закрытый магазин научной и технической литературы «Два слона», а скорее супермаркетами: атмосфера изменилась.

Продолжая поход по Дерибасовской, мы подошли к дому № 16. Это зданию исходного Ришельевского лицея. «Исходного», поскольку в Одессе и сейчас работает Ришельевский лицей, но образованный на базе средней школы. При всех его достоинствах, старый и нынешний Ришельевские лицеи – «две большие разницы».

Впрочем, историю лицея пересказывать не будем – мы много внимания уделили ему во второй книге[92]92
  Книга 2, стр. 68–89, 159, 319.


[Закрыть]
. Нам интересен один скромный молодой преподаватель словесности – Адам Николаевич Мицкевич (1798–12–24 – 1855–11–26). Как и положено классику польской поэзии, Адам Мицкевич родился в литовской дворянской семье[93]93
  Он далеко не единственный литератор, прославившийся не в культуре своего рождения. Приведём несколько известнейших примеров. Александр Стеванович Пе́трович (1823–01–01 – 1849–07–31) – серб по отцу и словак по матери – прославился как венгерский поэт Шандор Иштванович Петёфи, поборник независимости Венгрии и подчинения ей южных и западных славян, автор множества замечательных стихотворений, включая гимн вооружённому восстанию «Патриотическая песня», и погиб в бою с русскими войсками, введенными в Венгрию, отделившуюся от Австрии, для пресечения насилия венгров над славянами, в свою очередь пожелавшими независимости. Ксаверий Юзеф Теодор Конрад Аполлонович Коженёвськи (1857–12–03 – 1924–08–03) – классик английской романтической приключенческой прозы Джозеф Конрад. Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий (отчество неизвестно; предположительный отец – итало-швейцарский аристократ Франческо Флюджи д’Аспермонт) Костровицьки герба Вонж (1880–08–26 – 1918–11–09, французский поэт Гийом Аполлинер. Борис Леонидович Пастернак (1890–02–10 – 1960–05–30) – сын уже не раз упомянутого здесь художника Аврума Ицхока Лейба Иосифовича Постернака, лауреат (1958) нобелевской премии по литературе «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа», и его русскокультурность никого не сомневает. Вспоминается фраза из энциклопедии, процитированная Юлианом Семёновичем Ляндресом – Юлианом Семёновым! – в романе «Приказано выжить» из «Штирлициады»: «Великий русский художник Исаак Ильич Левитан родился в бедной еврейской семье». Да и его однофамилец Юдка Беркович – Юрий Борисович – Левитан – один из лучших русских радиодикторов.


[Закрыть]
. Отец его принадлежал к старинному литовскому дворянскому роду Мицкевичей-Рымвидов. Мать поэта происходила из литовского дворянского рода Маевских, известного в Новогрудском воеводстве Литовского княжества с 1650-го года. Кстати, Новогрудок[94]94
  В современном белорусском написании – Навагрудак. При разработке орфографий для западных и юго-западных диалектов русского языка принят фонетический принцип: что слышим – то пишем. В литературной русской орфографии принят принцип фонематический: что могли бы слышать, если бы звуки не менялись под воздействием соседей – то пишем. Фонетический принцип проще для первоначального обучения, зато фонематический легче для восприятия носителями разных диалектов с разными формами произношения одного и того же написанного текста. Именно поэтому литературная норма, созданная для единства великого народа и великой культуры, фонематична, а сепаратистские движения, культивируемые поляками на оккупированных ими окраинах Руси, избрали фонетическую орфографию.


[Закрыть]
нынче и вовсе в Белоруссии, что позволяет считать Адама Мицкевича, родившегося на хуторе недалеко от этого древнего города (первое упоминание – 1044-й год), деятелем белорусской культуры. Сам он себя считал «литвином», что в нашем нынешнем понимании тождественно литовцам[95]95
  Сам этот народ в те времена ещё не вполне осознавал себя как единый: различия между жемайтами и аукштайтами были важнее и для них самих, и для их соседей.


[Закрыть]
, но в то время – всему населению Литовского княжества (не зря нынешние поборники увековечения отделения белорусов от остальных русских часто именуют себя не белорусами, а литвинами).

В 17 лет Мицкевич поступил на математический факультет виленского – ныне вильнюсского – университета, но быстро перешёл на историко-филологический. Аналогичный случай в следующем столетии прокомментировал математик Давид Оттович Гильберт, когда узнал, что один из его учеников в итоге стал поэтом:

– Ничего удивительного: для математика у него было маловато фантазии.

У Мицкевича, впрочем, и с этим и с энергией, и с организаторскими способностями всё хорошо. Он организует во время учёбы общество «филоманов» и пишет романтические стихи, посвящённые свободе и грядущему освобождению Литвы и Белоруссии от России (то есть – в тогдашних политических обстоятельствах – восстановлению владычества Польши над ними). Исключительно похоже по направлению на ранние романтические стихи Пушкина. Дальше тоже параллели: одного ссылают на юг в мае 1820-го, другого – в начале 1825-го. Тут уместно вспомнить замечательную песню Бориса Оскаровича Бурды «Ссылка в Одессу». Мы, к сожалению, не нашли текст ни в его персональном разделе[96]96
  http://bards.ru/Burda


[Закрыть]
на сайте «Барды»[97]97
  http://bards.ru


[Закрыть]
, ни вообще в Интернете, и цитируем по памяти относящийся к теме куплет:

 
Не меньше пресловутого Дантеса
На Пушкина был царь российский зол:
Безжалостно сослал его в Одессу,
И этим зверским актом на себя навлёк позор.
А что? В Одессе жить поэтам жуть!
У них другая точка рандеву:
Любой умеющий писать хоть чуть-чуть
Бежит немедля из Одессы в Москву.
 

Впрочем, Пушкин в Одессе работал (пусть формально) в канцелярии генерал-губернатора Новороссийского края М. С. Воронцова, а Мицкевич – после «отсидки» в монастыре базилиатов в Вильно – прибыл в Одессу преподавать словесность (по представлениям XX века – работа идеологическая) в Ришельевском лицее. Сидел Мицкевич в связи с деятельностью кружков «филоманов» – любителей науки – и «филаретов» – друзей добродетели. Конечно, деятельность эта была скорее просветительской и – максимум – вольнодумной, а не подрывной (про терроризм вообще никто не слыхал). Но тем не менее показательно отношение министерства народного просвещения и лично министра – адмирала Александра Семёновича Шишкова: он разрешил практически всем бывшим узникам выбирать место службы[98]98
  Венедикт Александрович Мякотин. «Адам Мицкевич. Его жизнь и литературная деятельность». СПб, 1898. Биографическая библиотека Флорентия Фёдоровича Павленкова «Жизнь замечательных людей». https://books.google.de/books?id=hM8DDQAAQBAJ&pg=PT26&lpg=PT26&dqчто+преподавал+мицкевич+в+одессе&source=bl&ots=_fZU1VWai4&sig=pFpfNDYwgdTvPUCDaoPCJmHgcds&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwjGudSVqKjRAhWF1SwKHQRCBzsQ6AEIPjAG#v=onepage&q=что+преподавал+мицкевич+в+одессе&f=false


[Закрыть]
. Мицкевич и его приятели Ежовский и Малевский выбрали Одессу, причём Мицкевич и Ежовский выразили желание преподавать в Ришельевском лицее. Ходатайство было удовлетворено (!), да ещё и выделено 300 рублей ассигнациями на дорогу. Прекрасная иллюстрация нравов эпохи правления Александра I (а ведь это его поздний, а не либеральный период).

Тут, конечно, сословность общества играла ключевую роль. Дворяне – «свои». В конце того же 1825-го декабристы с тем же чувством «своего» посвятили уже нового царя – победившего их в прямом военном столкновении Николая I – во все детали своей деятельности. Они искренне убеждены: «свой Первый дворянин» прислушается, оценит красоту идей и станет во главе их реализации. С тем же чувством Пушкин 1826–12–22 пишет свои «Стансы» (если не думать, что это тонкий царедворский ход для помощи сосланным декабристам, что можно заподозрить по последней строфе):

 
Семейным сходством будь же горд;
во всём будь пращуру подобен:
как он неутомим и твёрд,
и памятью, как он, незлобен.
 

Мицкевич, как и Пушкин до него, принят в Одессе с симпатией и сочувствием. Это не история Михаила Иосифовича Веллера[99]99
  См. «Ножик Сергея Довлатова».


[Закрыть]
в Таллине после эмиграции Сергея Донатовича Довлатян-Мечика. Напротив, Мицкевич окружён ореолом борца за вольность, причём как участник этой борьбы находит сочувствие не только среди одесских поляков (что логично), но и у всего высшего света молодого интернационального европейского города. Такое общество сочло бы тезис «если человек отсидел за идею – это не доказательство её правильности» не комильфо.

В этой атмосфере Мицкевич влюбляется в жену польского магната Иеронима Собаньского (мы его упоминали в связи с Сабанскими казармами[100]100
  Книга 1, стр. 261.


[Закрыть]
; кроме жены и казарм, он не известен практически ничем: даже его место на родословном древе нам не удалось отыскать в Интернете) Каролину Розалию Теклу Адамовну Ржевускую. В «забавной» компании её, её бывшего мужа (развод католиков всё же оформлен в 1825-м), её гражданского мужа генерала Ивана Осиповича де Витта и её брата Генриха Ржевуского (имя, впоследствии известное в польской литературе) Мицкевич путешествует по Крыму. Собанскую Мицкевич ревнует, что логично: по его мнению, человек с таким «облико морале», что ей – при всей упомянутой нами сословной лояльности – отказала в приёме в своём доме сестра де Витта (у них одна мать – София Константиновна Глявоне) княгиня Ольга Станиславовна Потоцкая (по мужу Нарышкина[101]101
  Книга 2, стр. 13.


[Закрыть]
; в её честь названа Ольгиевская улица), способен на всякое. Примерно то же думал Отелло о своей Дездемоне: если, нарушив обычаи Венецианской республики, она вышла замуж за него – мавра, то на следующем этапе может нарушить правила семейной жизни и стать любовницей его лейтенанта Кассио.

«В сухом остатке» мы имеем: легенду, что курортная местность под Одессой – Каролино-Бугаз – названа в честь Каролины Сабанской; поиски следов Собанской в творчестве Пушкина (самый явственный след – автограф стихотворения «Что в имени тебе моём» в альбоме Собанской[102]102
  http://feb-web.ru/feb/pushkin/critics/lit/lit-8762.htm


[Закрыть]
); ряд сонетов Мицкевича с инициалами адресата D.D. Сонеты описывают все этапы взаимоотношений: от робкой влюблённости через бурную страсть к горькому разочарованию. Так что разрешение уехать в Москву в ноябре 1825-го пришло очень кстати. Мицкевич немедленно им воспользовался, и в Одессе больше не бывал.

Умер он в 1855-м – от холеры, в Константинополе. Туда его занесла идея «сколотить» польский легион для помощи Оттоманской империи в очередной войне с Россией[103]103
  У нас эту войну называют Крымской, ибо только в Крыму антирусская коалиция из трёх империй – Британской, Османской, Французской – и пары стран помельче благодаря удобному снабжению морем смогла накопить достаточное превосходство, чтобы за год с лишним одолеть русские войска, снабжаемые по грунтовым дорогам через узкий перешеек. Во всех прочих местах боевых столкновений на суше и на море – северо-восток нынешней Турции, Одесский залив, Финский залив, Соловки, Петропавловск-Камчатский – войска коалиции, несмотря на также значительный численный перевес, оказались разбиты и отступили.


[Закрыть]
. Затея для штатского довольно самоуверенная[104]104
  Правда, уроженец Одессы Вольф Евнович – затем Владимир Евгеньевич, впоследствии Зеев – Жаботинский (1880–10–18 – 1940–08–04) справился с зеркальной задачей: в ходе Первой Мировой войны его Еврейский легион воевал против Османской империи.


[Закрыть]
.

Простим Адаму Мицкевичу эту попытку: на национальном (особенно польском) вопросе ломались многие. Печальнее то, что поэт скоропостижно умер, лишив читателей многих прекрасных ненаписанных произведений. Но у нас его и любят и почитают. Кроме мемориальной доски на Лицее, открыли памятник – к нему мы скоро подойдём. И – вишенка на торте – среди переводов Мицкевича есть созданные Кирсановым. Из них популярнейший – «Посвящение в альбом», потому что музыку к этим стихам написал вышеупомянутый Давид Тухманов и включил в свой второй диск «По волнам моей памяти».

На Лицее установили и мемориальную табличку в честь визитов туда Пушкина. Но про него мы, пожалуй, не будем рассказывать. Высоцкий писал для кино бесконечно, а песни не брал практически ни один режиссёр. И не только по цензурным соображениям. Песни в большинстве на порядок мощнее, чем фильмы, куда они предназначались. Они реально рвали бы ткань картины. Так и у нас: Пушкин слишком крупная фигура, чтобы говорить о нём по ходу наших одесских прогулок. Ограничимся только тремя «маленькими забавными подробностями».

К нескольким мемориальным доскам, фиксирующим пребывание Пушкина в различных домах юной Одессы, прибавился контур его, нарисованный на на асфальте на углу Дерибасовской и Ришельевской. Спорное решение, сразу вызывающее в памяти изображение места убийства в стандартном детективном фильме.

Прекрасный памятник Пушкину на Приморском бульваре (без его осмотра не обходится ни одна хрестоматийная экскурсия в Одессе[105]105
  Книга 1, стр. 32–33.


[Закрыть]
) можно рассматривать как фонтан: изо ртов четырёх весьма условных дельфинов, расположенных по углам постамента, льётся вода в четыре чугунные чаши[106]106
  Чаши изготовлены и подарены еврейским обществом «Труд». Его руководитель Меир Янкелевич Дизенгоф впоследствии стал первым мэром Тель-Авива. Мы увидим здания этого общества во второй части экскурсии.


[Закрыть]
, чтобы из них перелиться в прямоугольный бассейн вокруг памятника (кстати, мы не помним ни одного ремонта водопроводных труб, расположенных внутри памятника: надёжно сделано). Так что мы имеем фонтан Пушкина, из-за чего пришлось сделать и второй – стандартный – памятник у его дома на Пушкинской (Итальянской), № 13[107]107
  Книга 1, стр. 16.


[Закрыть]
.

В советское время при осмотре памятника Пушкину непременно рассказывали, как его специально развернули спиной к Городской думе в знак недовольства неучастием Городской думы в финансировании сооружения памятника. Полная чушь. Во-первых, памятник логично смотрит на аллею Приморского бульвара. Во-вторых, в момент сооружения в здании за спиной памятника была не Дума, а Городская биржа. Дума, кстати, была в одном из полуциркульных домов около памятника Ришелье, так что наш задумчивый Пушкин смотрел как раз на гласных Городской думы. В третьих, сбор средств дал меньше половины сметы памятника-фонтана, и Дума таки дала необходимые для завершения строительства деньги. Так что «не читайте за едой советские газеты».

От мемориальной доски Мицкевича переходим на нечётную сторону Дерибасовской, чтобы по Красному переулку дойти до дома, где останавливался Иван Яковлевич Франко (1856–09–27 – 1916–05–28). У нас в недалёкой перспективе памятники Адаму Мицкевичу и Ивану Франко; оба стоят на Александровском проспекте. Так что логично посмотреть на дом, где Франко жил в Одессе.

Пока ещё пару слов про переводы. Конечно, чем масштабнее поэт, тем сложнее его перевести на другой язык: поговорка «переводы – как женщины – либо некрасивы, либо неверны» в прозе работает не всегда, но в поэзии оправдывается почти без исключений Если переводчик – сам крупный поэт – проблема ещё больше. Вот Дмитрий Быков берёт все интервью без диктофона. Память у него феноменальная, что говорить. Но почитайте три тома «И все-все-все» (включая и интервью с Анатолием): нельзя сказать, что Быков интервьюирует самого себя, но, воспроизводя беседы по памяти, он – вольно или невольно – шлифует речь собеседника под свой стиль.

С другой стороны, великие переводы делают творчество автора в другой языковой среде живым и современным. Точно знаем (дочь Владимира в Торонто общалась с учениками High School, то есть по-нашему – старших классов средней школы), что Мольера и Шекспира в оригинале сейчас воспринимают намного хуже, чем мы с невероятным богатством переводов на современный русский язык[108]108
  Не страдает от многовековых изменений языка разве что Израиль. Там школьники спокойно читают ивритскую часть кумранских рукописей, созданных с 250-го года до нашей эры по 68-й год нашей эры. О чуде возрождения иврита мы ещё расскажем в связи с Хаимом Нахманом Ицхок-Иосефовичем Бяликом. Но кто знает, как изменится этот язык в грядущие века существования страны и народа?


[Закрыть]
.

Добавим тут же, что проблемы с цензурой, вынуждавшие наших перворазрядных – а то и великих – литераторов десятилетиями заниматься переводами, для нас обернулись не только доступностью литературных титанов прошлого. Были ведь – чего греха таить – созданы целые эпосы народов СССР, что повысило самооценку этих народов. Это тоже здорово.

Мы дошли до угла Греческой и Малого переулка. На доме № 42 по Греческой мемориальная доска, сообщающая, что в этом доме в 1909-м году жил великий украинский писатель, революционер-демократ Иван Франко.

Начнём с сенсации: Франко не переводил Мицкевича на украинский язык. Это сенсационно потому, во-первых, что Франко знал польский язык столь свободно, что ещё в гимназии регулярно выполнял задания по польскому языку в поэтической форме. Во-вторых, обладая феноменальной памятью, он знал 14 языков и при желании мог бы перевести Мицкевича с польского на, например, немецкий. Ведь переводил же он «Фауст» Гёте на украинский. И мог «с листа» переводить детям сказки братьев Гримм, читая их перед сном. А вот Мицкевича на украинский не переводил. Хотя как знать – нам известно «всего» 5000 (!) произведений Ивана Франко. Может, затерялась какая-то сотня, включая переводы Мицкевича.

Не затерялась – что крайне осложнило жизнь Ивана Франко – его статья о психологии творчества Мицкевича, по случаю его юбилея: «Der Dichter des Verraths» «Поэт измены» (в венском журнале «Zeit»). После этого, как говорил Жванецкий по поводу своей шутки на концерте в Сочи в «застойные годы» – «И Сочи для меня закрылся!». Так для Франко с конца XIX века закрылись все польские газеты и журналы.

Вообще, жизнь Франко в Галиции в период бурного кипения национальных страстей была сущим наказанием. Человек безграничного дарования, поэт, писатель, этнограф, экономист, философ, гражданский и политический деятель, был всеми привлекаем и всеми осуждаем. Вся его жизнь, без преувеличения, борьба. Борьба за кусок хлеба в детстве и в юношестве, борьба за минимальный достаток в семье до самой смерти, борьба за право писать то, что думаешь, и придерживаться тех политических взглядов, какие считаешь верными.

Ему доставалось от всех, хотя никто не отрицал его эрудиции, литературных и редакторских талантов, потрясающей памяти и невероятной работоспособности. Поэтому его бесконечно приглашали руководить различными журналами, публиковали его поэмы, романы, научные исследования – и ругали, «не пущали» и просто травили.

Франко пытался стоически всё это переносить. С невероятной энергией он занимался своим образованием и самообразованием. Будучи сиротой и зарабатывая после дрогобычьской гимназии репетиторством, в 19 лет поступил на философский факультет Львовского университета. Там вступил в товарищество «Академический кружок», быстро эволюционировал до масштаба гражданско-политического деятеля, заслуживающего ареста. В 1877-м году арестован австрийским правительством (всего арестов было четыре). Затем возобновление учебы во Львовском университете (1878–1879; всего 7 семестров), потом окончание высшего образования в университете Черновицком (аж 1890–1891), потом докторантура в Венском университете и защита (1893) докторской диссертации «Варлаам и Йоасаф, старохристианский духовний роман и его литературная история».

Профессорский сенат Львовского университета избрал его на кафедру украинской и старорусской литературы, но наместник Галиции и Лодомерии граф Казимир Феликс Ладиславович фон Бадени (1846–10–14 – 1909–07–09) не допустил до утверждения в профессуре человека, к тому времени уже трижды сидевшего в тюрьме, да ещё основавшего «Русско-Украинскую радикальную партию». От этой партии Франко трижды баллотировался в сейм Галиции и даже в австрийский парламент, но избран, конечно, не был.

Последние годы жизни его были ещё трагичнее. Умирает старший сын, жена регулярно лечится от психического заболевания. Сам Франко уже с 52 лет страдает от инфекционного ревматоидного полиартрита, парализующего его руки. Физически он совершенно беспомощен и в тщетной надежде поправить здоровье приезжает в Одессу. Воспоминания очевидца об этом визите[109]109
  http://litakcent.com/2009/03/04/ivan-franko-v-odesi/


[Закрыть]
читать бесконечно тяжело.

Как видим, тяжёлый физический недуг сочетается и с душевным расстройством. Смерть, наступившая 1916–05–28, явилась не только избавлением, но и примирением всех с Франко. Начинается культ Франко. Ему – скромному и до конца жизни небогатому человеку – ставят самый заметный памятник на Лычаковском кладбище Львова. В Польше 1918–1939-м годах все – социалисты, марксисты, националисты – выдвигают его на щит. В его громадном научном и литературном наследии (более 100 томов на украинском, русском, польском, немецком языках) каждый находит подходящий фрагмент, который можно считать подтверждением своей идеологии.

С приходом советской власти «Show must go on». В честь Ивана Франко переименовывают не только посёлок городского типа Янив, но и целый город Станислав. В силу тождественного написания фамилии писателя и испанского диктатора (различие только в ударении), город и посёлок называются Ивано-Франково и Ивано-Франковск. Если бы аналогичный приём был использован для Проскурова, у нас был бы Богдано-Зиновье-Хмельницкий.

После СССР Франко, конечно, остаётся в Пантеоне великих украинцев. Но – как и положено такому масштабному – даже не человеку, а явлению – стоит особняком. Когда Франко открывали памятник в Одессе, то отметили, что он хотел увидеть море, но сам был целым океаном. Сравнение ёмкое. Во-первых, до сих пор полностью не известно, что таится в глубинах его творчества. Поэтому отношение властей к нему почтительное, но опасливое и осторожное. Как того океан заслуживает. Во-вторых, если посмотреть в его чистые воды в штиль, то увидишь своё отражение. И это тоже справедливо по отношению к творчеству Ивана Яковлевича Франко.

Глава 4
Академик Бунин и конармеец Бабель

Мы стоим на углу Греческой и Красного переулка и имеем возможность посмотреть на редчайший пример гражданского строительства в Одессе в конце 1930-х годов. В начале того десятилетия ещё строили жилые дома (конечно, в стиле конструктивизма; больше в столице – в Харькове, но чуть-чуть и в Одессе), но в конце его в Одессе построили буквально пару жилых домов. Они перед нами. Мы не специалисты в архитектуре, но знаем: «чистый», аскетичный, математически выверенный конструктивизм – явление посерьёзнее. Тем не менее эти два небольших дома выглядят очень симпатично.

По чётной стороне осталось несколько из старейших домов Одессы. В домах № 18–20 размещён Греческий фонд культуры и музей, посвящённый «Филики Этерия» – «обществу друзей», созданному в Одессе с целью освобождения Греции от Османского ига. Это, конечно, отдельная тема, но рекомендуем в свободное от нашей экскурсии время заглянуть туда. Даже тем, кто, как принято сейчас выражаться, «совершенно не в теме», увидеть одесский дворик начала 1820-х годов – уже любопытно.

Без преувеличения, без Одессы не было бы ни современной Греции, ни современного Израиля. Чтобы убедиться в первом, нужно изучить деятельность общества «Филики Этерия». Для подтверждения второго факта хотя бы прочитайте мемориальную доску на доме № 12 по переулку Нечипуренко – мы скоро будем проходить мимо.

Пока же мы прошли весь Красный переулок, вышли на Т-образный перекрёсток на улице Бунина и упёрлись в Книжный супермаркет – наибольший из магазинов сети. Другой магазин той же книжной сети мы видели в доме № 18 по Дерибасовской, когда шли к смежному с этим домом зданию Ришельевского лицея. Так что сети – даже книжных магазинов – выживают[110]110
  Пока писалась эта книга, сетевой Книжный супермаркет на Бунина переехал на пару кварталов – во Дворец Культуры имени Леси Украинки: даже логично.


[Закрыть]
.

Короткий бросок по Бунина направо – и мы у памятника Мицкевичу. Памятник небольшой, современный (открыт в 2004-м году), с двумя надписями: «Польскому поэту-романтику Адаму Мицкевичу – одесситы» и ««Он между нами жил… и мы его любили». А. С. Пушкин». Чёткое ощущение: не подружись Пушкин с Мицкевичем в Москве во второй половине 1820-х годов – не видать нам этого памятника.

Если стоять лицом к памятнику Мицкевичу, то у нас за спиной здание бывшего ресторана «Киев»: три высоких этажа. В постсоветское время главный зал ресторана, простирающийся на всю высоту здания, занял банк «Приват», а помещения вокруг зала превратились в кормилища и торговые точки. В 1872-м году здесь было, естественно, другое здание. Там, в частности, Елене Петровне Блаватской – знаменитой впоследствии писательнице-теософке – принадлежала торговая точка по продаже чернил. И туда в гости к двоюродной сестре забегал будущий премьер-министр Сергей Юльевич Витте[111]111
  http://obodesse.at.ua/publ/aleksandrovskij_prospekt_ot_ulicy_bunina_do_uspenskoj/1–1–0–59


[Закрыть]
.

Итак, мы на улице Бунина. Бунин на ней не жил, но название прижилось максимально гладко. До того улица была имени Розы Люксембург (как и кондитерская фабрика, напомним). По дороге сюда мы пересекли параллельную Греческую – в советское время, естественно, Карла Либкнехта. Карла Пауля Фридриха Августа Вильхельмовича и Розалию Эльяшевну убили одновременно – 1919–01–15 – в Берлине после подавления восстания спартаковцев, так что улицы их имени в советских городах всегда были рядом[112]112
  В случае осуждённых 1921–07–14 в Плимуте, Массачусеттс по явно ложному обвинению, казнённых 1927–08–23 и официально оправданных 1977–08–23 тогдашним губернатором Массачусеттса Дукакисом активистов движения за права рабочих Фердинандо Сакко (в анархистском подполье – Никола Мосмакотелли) и Бартоломео Ванцетти зачастую довольствовались одной улицей – Сакко и Ванцетти, но этому способствовала короткая фамилия Сакко. В Одессе, впрочем, были отдельные улица Сакко, улица и переулок Ванцетти.


[Закрыть]
. В пригороде Одессы Люстдорфе – Весёлом Селе – был немецкий совхоз имени Карла Либкнехта с центральной улицей его же имени. Тут Розы Люксембург рядом не было – возможно в силу её еврейского происхождения.

До Розы Люксембург улица носила имя героя обороны Порт-Артура генерал-лейтенанта (посмертно) Романа Исидоровича Кондратенко, а до этого была Полицейской. Да, ещё при румынах она именовалась улицей 16-го октября; в 1941-м году в этот день румынские войска вошли в Одессу, оставленную Красной армией по приказу Верховного Главнокомандования СССР.

Как видим, у топонимической комиссии при переименовании оказался небогатый выбор. Бунин пришёлся очень кстати. Вдобавок как раз были опубликованы у нас его «Окаянные дни» – упоительное чтение эпохи развенчания большевизма. Потом знаменитый одесский краевед и писатель Почётный гражданин нашего города Олег Иосифович Губарь «раскопал», что был полицмейстер Бунин, так что переименование улицы Полицейской в Бунина приобрело тонкое «послевкусие».

Иван Алексеевич Бунин – первый Нобелевский лауреат в истории русской словесности. Толстому не дали, Горькому не дали, Бунину дали.

Оно и логично. Толстому хотели дать первую – в 1901-м году – Нобелевскую премию по литературе. Тогда резко воспротивился секретарь Шведской академии Карл Давид аф Винсен: «Этот писатель осудил все формы цивилизации и настаивал взамен их принять примитивный образ жизни, оторванный от всех установлений высокой культуры… Всякого, кто столкнётся с такой косной жестокостью по отношению к любым формам цивилизации, одолеет сомнение. Никто не станет солидаризироваться с такими взглядами»[113]113
  http://kozhinov.voskres.ru/articles/nobel.htm Кожинов. В. Нобелевский миф. // Кожинов В. Судьба России: вчера, сегодня, завтра – М.: Воениздат, 1997.


[Закрыть]
.

В итоге первую премию получил «за выдающиеся литературные добродетели, особенно же за высокий идеализм, художественное совершенство, а также за необыкновенное объединение душевности и таланта, о чём свидетельствуют его книги» французский писатель Сюлли-Прюдом (Рене Франсуа Арман Сюллич Прюдом) – и это при живых Анатоле Франсе (Франсуа Анатоль Франсуа-Ноэлевич Тибо) и бывшем в списке номинантов 1901-го года Эмиле Эдуарде Шарле Антуане Франсуа-Антуан-Жозефовиче Золя! Анатоль Франс, впрочем, получил премию 1921-го года (при 17 других номинантах) «за блестящие литературные достижения, отмеченные изысканностью стиля, глубоко выстраданным гуманизмом и истинно галльским темпераментом». Эмиль Золя скончался 1902–09–29 (в 62 года); официально – от отравления угарным газом. Была версия о намеренно блокированном дымоходе в камине. Смерть до октября текущего года лишает возможности получить премию. В крайнем случае, можно скончаться в промежутке между нобелевской неделей в начале октября и вручением премии в декабре, но не раньше октября. «Таких не берут в пионеры Нобелевские лауреаты».

Если бы первую премию дали Толстому (среди 24 официальных номинантов 1901-го его и не было), то был бы задан такой высокий стандарт, что далее последовала бы просто «игра на понижение». Так что поступили логично: взяли за «точку отсчёта» Сюлли-Прюдома – и дальше было только лучше.

Горькому тоже не дали. Нобель писал в завещании: «… Указанные доходы следует разделить на пять равных частей, которые должны распределяться следующим образом: …четвёртая – создавшему наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности». Конечно, не все премии достались произведениям «идеалистической направленности»[114]114
  Ярчайший пример – Уинстон Леонард Рэндолф-Хенрич Спенсёр Чёрчилл, за мемуары «Вторая Мировая война» и речи в парламенте награждённый в 1953-м «за высокое мастерство произведений исторического и биографического характера, а также за блестящее ораторское искусство, с помощью которого отстаивались высшие человеческие ценности». Также удостоены Нобелевской премии по литературе несколько историков.


[Закрыть]
, но Шведская академия не могла вручить премию писателю, придерживавшемуся столь невысокого мнения о человеке, что в конце жизни он одобрил коммунистический эксперимент по созданию нового человека.

Ивану Алексеевичу Бунину премию дали в 1933-м с лаконичной и выразительной формулировкой: «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы». В бесконечно ёмком Интернете есть документальные кадры нобелевского банкета с участием Бунина[115]115
  https://youtube.com/watch?v=3hJpLbrALXM


[Закрыть]
. Обратите внимание на даму со свечами на голове.

Среди других 27 номинантов того же года – Максим Горький (Алексей Максимович Пешков), Карел Антонинович Чапек, Эптон Синклер (Аптон Биэлл Аптон-Биэллович Синклер) и Хаим Бялик (Хаим Нахман Ицхок-Иосифович Бялик – о нём нам предстоит подробный разговор во второй части экскурсии). Был среди номинантов и другой эмигрант – Дмитрий Сергеевич Мережковский; рекордсмен по количеству выдвижений на эту премию – он выдвигался десять раз[116]116
  http://nobelprize.org/nomination/archive/show_people.php?id=6190


[Закрыть]
, но, как мы знаем, не удостоен.

Про Бунина мы уже писали в связи с газетой «Южное обозрение» и краткой женитьбой. Посмотрите на его фотографии. Очевидно, что такой человек не будет стоять в очереди за писательским пайком, даже если паёк ему «выбьет» Сам Максим Горький.

Дальний родственник Бунина – незаконнорождённый сын Афанасия Ивановича Бунина поэт Василий Андреевич Жуковский. Вот как у нас в литературе всё закручено.

Дважды лауреат Пушкинской премии (1903-й, 1909-й год), почётный академик Санкт-Петербуржской академии наук по разряду «изящной словесности» проучился в Елецкой гимназии до середины четвёртого класса. Сейчас с таким образованием его бы и в курьеры не взяли. Но благодаря самообразованию и усилиям старшего брата (что характерно и для нашей пары) никто не мог упрекнуть Ивана Бунина в необразованности.

Печататься начал в 17 лет. Сперва стихотворения, потом параллельно проза – бунинская проза, точно охарактеризованная Шведской академией. После революции – страстная и всепоглощающая ненависть к большевизму (и к народу, по большей части поддержавшему большевиков). Поэтому летом 1918-го он оказывается в занятой австрийцами Одессе.

Получилось точно как в диалоге Остапа Бендера с дворником Тихоном[117]117
  «Двенадцать стульев», глава V «Великий комбинатор».


[Закрыть]
:

– А твоего барина что, шлёпнули? – неожиданно спросил Остап.

– Никто не шлёпал. Сам уехал. Что ему тут было с солдатнёй сидеть…

Бунин тогда, пожалуй, мог приехать только в Одессу. С первого приезда (строго говоря, в Люстдорф – на дачу беллетриста Александра Митрофановича Фёдорова) в 1896-м году и до бегства сюда в 1918-м Иван Алексеевич был в нашем городе не менее 30 раз. Как мы уже рассказывали, здесь он женился в первый раз и прожил с женой Анной Николаевной Цакни около полутора лет. В марте 1900-го по её настоянию он уезжает из Одессы, а в августе того же года Анна родила единственного сына писателя – Николая. Бунин регулярно приезжает в Одессу, чтобы видеться с любимым сыном. Продолжает он любить и молодую жену (она моложе писателя на 10 лет и вышла за него замуж в восемнадцатилетнем возрасте – сразу после окончания гимназии), но останавливается не в их общем доме на Пастера, № 44, а в гостиницах либо у знакомых. В январе 1905-го мальчик умирает. «Рана Бунина не зажила никогда. Он так и не смог примириться со смертью Коли. Вторая жена В. Н. Муромцева-Бунина вспоминала, что и в Париже старый и немощный Бунин подолгу смотрел на фотографию Коли, плакал о чём-то, с ним тихо беседовал…»[118]118
  http://mecenat-and-world.ru/41–44/kovach2.htm


[Закрыть]
.

Несмотря на трагическую эту историю, Бунин продолжает любить Одессу и регулярно бывать в ней. Со второй женой[119]119
  Правда, брак оформлен только в 1922-м году.


[Закрыть]
Верой Николаевной Муромцевой (кстати, племянницей председателя Первой Государственной Думы Российской империи Сергея Андреевича Муромцева) Бунин едет в свадебное путешествие в Палестину, но на несколько дней в апреле 1907-го останавливается в Одессе. Регулярно живя в Одессе в последующие годы, он работает над корректурой 6-томного Полного собрания сочинений, вышедшего в 1915-м году, над рассказами «Чаша жизни», «Я всё молчу», пишет стихи. Так что, как говорилось в некогда популярной рекламе: «При всём богатстве выбора другой альтернативы нет»; с июня 1918-го по 1920–02–06 Бунин живёт и работает в Одессе.

Это было фантасмагорическое время. Начинается гражданская война, город бесчисленное множество раз переходит из рук в руки. Даже глубокие исследования не могут точно определить количество смен власти в городе. Если верить книге «Зелёный фургон» (о ней и её авторе разговор чуть позже), то были периоды, когда в городе было несколько властей.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 3.2 Оценок: 5

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации