Автор книги: Анатолий Вершинский
Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Шрифт:
-
100%
+
Род
Прилегла под плитою каменной,
не закрыв калитку в оградке…
После тихой кончины маминой
что-то пишет отец в тетрадке.
Долгий век достался недёшево.
Сил хватает – на помощь птицам:
щиплет булку и сыплет крошево
голубям, воробьям, синицам.
Отлучив старика от горести
просто тем, что приехал в гости,
не хочу о былом разговор вести,
да не все в нём отпеты кости.
О душевном ли равновесии
помышлять в родословном сыске?!
– Ты подростком застал репрессии.
Это дедовы братья – в списке?
Та ж фамилия, то же отчество.
Семьянины, отцы, кормильцы…
Вытер батя столешню дочиста.
– Нет, – ответил. – Однофамильцы.
Вскоре он ушёл вслед за мамою
в край, где все калитки открыты.
Не вписавшейся в память драмою
тайна рода легла под плиты.
Лишь недавно в архиве Ачинска
я обрёл в метрических книгах
сельский мир, позабытый начисто
в тектонических наших сдвигах.
В нём венчались, крестили детушек.
Умирали – обидно рано.
В нём сходились в корнях прадедушек
два чалдонских семейных клана.
Род отца избежал насилия,
а другой – не ужился с властью…
Крепко вбита наша фамилия
в грунт пути к «народному счастью».
2012
Память
По узенькому перешейку,
по гати из листвяжных слег
уходят, вытянувшись в змейку,
мужчины – двадцать человек.
– Живи, земля, и слёз не ведай:
недолог будет ратный труд.
Прощай, округа, жди с победой,
до скорой встречи, милый пруд!
А он, знакомый от рожденья,
неузнаваемо притих.
В воде мелькнули отраженья —
и снова рябь сокрыла их…
Вовек родимые подворья
не знали горших проводин.
Из двадцати вернулись двое.
А жив поныне лишь один.
И каждый год порой весенней
приходит он на старый пруд,
глядит – и двадцать отражений
из глубины к нему идут…
1982
Укрепрайон
…дело прочно,
Когда под ним струится кровь…
Н. А. Некрасов
Долгая пустошь ежами уставлена.
Дол – как терновый венец на челе.
Доты и надолбы. «Линия Сталина»…
Юный Союз, на имперской земле
цепь укреплений в лихие тридцатые
вдоль усечённых границ возведя,
в тридцать девятом столбы полосатые
сдвинул на запад по воле вождя.
К новым кордонам щиты оборонные
переместить не успела страна —
в западнорусские земли исконные
лютою бестией вторглась война…
Кровля небес – ослепительно синяя.
Мир на ухоженных минских полях.
«Линия Сталина» – людная линия,
к ней не прервётся наезженный шлях.
Память не станет безжизненным остовом,
в омут не канет, не сгинет в золе…
Схожий музей обустроен под Островом,
славной твердыней на Псковской земле.
Есть и на юге подобные крепости.
Жаль, обветшал укреплённый район
западней Киева. Верхом нелепости
видится то, что не ценится он.
Видится злым извращеньем сознания
то, что насельники южной страны
в тяжком угаре крушат изваяния
общих героев победной войны.
В братских могилах, в безвестности мертвенной,
замерли тени убитых солдат.
Как за попрание памяти жертвенной
павшие – падших живых устыдят?
Пятая… сотая статуя свалена.
Варвары топчут пустой пьедестал…
Тщетны старания: линию Сталина
потом и кровью народ начертал.
7–21 июня 2019
Судьба
Памяти моего отца Николая Николаевича Вершинского
Город Жуковский. То место, откуда
с аэродрома военной поры
шли бомбовозы на запад. От гуда
стёкла дрожали, как будто с горы
камни катились… Крылатое войско
с неба разило врага наповал.
Стала гвардейской на службе геройской
часть, где отец-сибиряк воевал…
Случай всегда в полушаге от чуда.
В эти края занесённый судьбой,
позже узнал от отца я: отсюда
в лётном полку он отправился в бой.
1–5 октября 2018
В ожидании героя
Юные нуждаются в кумирах.
С детства у читателей в чести
фэнтези, где немощных и сирых
сильные стараются спасти.
Маясь от назойливого стука
дождика ночного у крыльца,
вместо сказки лучше перечту-ка
записи покойного отца…
Скромному курсанту лётной школы,
лишь по сводкам знавшему врага,
в сорок третьем славный и тяжёлый
выпал жребий – Курская дуга.
Полк их, силу вражью перевесив,
стал подобен мстящему клинку.
Где судьбу испытывал Маресьев?
В этом истребительном полку!
Сдюжил, свыкся с болью от протезов…
Накрепко запомнил мой отец
то, как, тройку «Фокке-Вульфов» срезав,
ас пошёл снижаться наконец.
До аэродрома незадолго
кончился бензин, и верный «Ла —
пятый» на одном лишь чувстве долга
долетел! Судьба не подвела.
И качали лётчики пилота
за его отвагу и талант.
И гордился этим отчего-то
мой отец, механик-практикант…
Персонажи сказочные круты,
я за добрый вымысел – горой,
но зовёт на подвиги не дутый,
не воображаемый герой.
13–16 октября 2018
«Место захоронения неизвестно…»
Помянем дедушку Петра
победною весной!
Не виноваты доктора:
война тому виной,
что канул дедушка во мрак
в числе других больных
в могиле, общей, как барак
брюшнотифозный их.
У смерти логика своя:
нагрянула война —
и значит, каждая семья
отдать ей дань должна.
На поле брани пасть могли б
отец мой и дядья.
Но дед один за всех погиб…
до фронта не дойдя.
Не годный к службе строевой,
сражался не в бою —
как трудармеец рядовой
он принял смерть свою.
Залили хлоркой дедов прах
в одной из тысяч ям…
На чьих мы топчемся костях,
никто не скажет нам.
3 марта 2020
Колокола Хатыни
Даже если бы скорбный звон
заглушило парадным гулом,
был бы мною распознан он
по сведённым от боли скулам.
Даже если бы ожил прах
палачей, порождённых адом,
их размёл на семи б ветрах
гнев идущих со мною рядом.
Не усматривая врагов
в чужеземце и чужеверце,
здесь и двух не ступлю шагов,
не споткнувшись о чьё-то сердце…
15–19 июня 2018
Быль о кедровой бочке. 1947 год
Светлой памяти моей бабушки, Анны Васильевны
Дмитриевой, урождённой Хижненко
1
Как с японской войны воротился солдат,
разрыдались от радости сёстры,
и заплакала мать, и свой траурный плат
поменяла на праздничный пёстрый.
Уж не чаяла сына дождаться, а то б
разве стала реветь, как белуга?
Он в болотах маньчжурских едва не утоп;
застудился и слёг от недуга.
Продержали парнишку без малого год
за дверьми госпитальной палаты,
подлечили, надеясь на добрый исход…
Помирать отпустили до хаты.
Только смерти сказала хозяйка избы:
«Не отдам вслед за мужем сыночка!
Не нужны мне гробы, что растут, как грибы,
а нужна мне кедровая бочка».
2
Поляна красива:
полынь и крапива,
чабрец, зверобой и пустырник;
спорыш-бескорыстник
и тысячелистник,
седой, как черниговский лирник;
невесты-ромашки
с ватагою кашки,
что клевером в книгах зовётся;
душица и мята —
для сына и брата.
Живая вода – из колодца!
3
Кто открыл хуторянке способности трав?
Не её ли батьки́ с Поднепровья?
Иль орловка-свекровь, кошенину собрав,
речь вела о поправке здоровья?
Или сватья-чалдонка по долгу свойствá
рассказала о средстве старинном?..
В чистой бочке запáрила травы вдова —
воспари́ла надежда над сыном!
Вдалеке от больниц, в деревеньке лесной
я дивлюсь рукотворному чуду:
растворяет хворобу настой травяной,
изымает из тела остуду.
Ради сына, чью плоть истомила война,
долго травница кланялась лугу.
Ну а душу его отмолила она
в дальней церкви, одной на округу.
26–31 мая 2016
Земля́чки
Как много вместилось в неделю
и лет, и событий, и стран!
И снова льняную куделю
прядёт подмосковный туман.
Знакомый простор перед нами,
но каждый обыденный штрих
мы видим другими глазами —
вернее, глазами других.
Глазами девчонок-землячек,
которых почёл за ясырь
жестокий и сильный захватчик,
окинем российскую ширь,
пределы степной Украины,
края белорусской земли:
сквозь мёртвые рвы и руины
невольничьи шляхи прошли…
Спасители пленных славянок
невест увозили в Брюссель.
Но помнился им полустанок
за тридевять смежных земель,
и снились белёные хаты
в цветастых фламандских домах,
и красками были богаты
виденья сквозь слёзы впотьмах.
Стране ясноглазого Тиля,
дотоле неведомой им,
они патриотов растили,
но песням учили – своим.
Спасибо, чужая землица,
за то, что умела беречь
их стать, их открытые лица,
их вольную сельскую речь.
1987, 2016
Цвет на карте
Саксонская весна. Шестнадцатое марта.
Преддверие больших германских перемен.
И года не пройдёт, а северная карта
успеет полинять, как старый гобелен…
Мне вспомнились холмы и замки Будишина[9]9
Будиши́н (нем. Баутцен) – город в Восточной Германии, культурный центр славянского народа лужичан.
[Закрыть],
несуетный уклад укромных площадей,
где серенький Трабант, бедняцкая машина,
сподручнее Тойот зажиточных людей.
Промозглая с утра весенняя погодка
ерошила вихры, трепала пиджаки.
И, угольным дымком попыхивая кротко,
глядели на меня, прищурясь, чердаки.
Я в лавку забегал в стремлении простецком
погреться у огня в железном камельке,
вымучивал вопрос на ломаном немецком,
чтоб выслушать ответ на русском языке.
На этих площадях ещё не позабыли
недальнее родство, двоюродную речь
и, может, потому от копоти и пыли
отеческую речь сумели уберечь.
…Когда грядущий век в деляческом азарте
по-новому скроит лоскут материка,
отыщется ли цвет на вылинявшей карте
для этого, душе родного, уголка?
Сентябрь – октябрь 1990
Вещи
1
В чулане жилья городского,
отвыкшие жить напоказ,
соседствуют шина с подковой,
с электроплитой – керогаз.
Со сбитой по обух литовкой —
обрезки сосновых досок,
с пропахшею клеем спецовкой —
сведённый косою брусок.
Какого уклада в предвестье
судьба вековая свела
кричащие краски предместья
и вещие знаки села?
…На месте фабричной слободки,
месившей столетнюю грязь,
за срок, небывало короткий,
бетонная башня взнеслась.
Покрыла по замыслу зодчих
ее величавая сень
четыре квартала рабочих
и дворики двух деревень.
Охочи до нового быта,
снесли по закутам жильцы
свои примуса и корыта,
свои чугуны и ставцы…
2
На каждый предмет обихода,
который на что-нибудь гож,
так быстро меняется мода,
что скоро в чулан не войдёшь.
И вот на семейном совете,
вчерашние куклы забыв,
заводят хозяйские дети
все тот же нехитрый мотив.
Что время спровадить на свалку
и ветхую плотничью снасть,
и сбитую косу, и прялку,
с годами отвыкшую прясть.
Устав от ребячьей докуки,
с детьми соглашается мать.
Но вновь опускаются руки,
не зная, с чего им начать.
В скоплении ржавых жестянок,
в тряпье и обрезках досок
то встретится батькин рубанок,
то сестрин мелькнёт туесок.
И старое тёткино сито.
И матушкины кружева…
Извечные мелочи быта,
которыми память жива.
1992
Сады
Есть ли что на свете краше
рукотворной красоты?
Вековое чудо наше —
монастырские сады!
Забредя в обитель, вдруг ты
видишь, глядючи окрест,
экзотические фрукты,
ягоды из южных мест.
В Соловках растят арбузы,
а в Сибири – виноград
и не видят в том обузы
инок Нил и брат Кондрат.
И крестом в нездешних кущах
светлый старец Иоанн
осеняет всех живущих
и усопших прихожан.
В этой жизни скоротечной
знатный был садовник он:
вертоград любви сердечной
в наших душах им взращён!
Не избыть земной заботы
у небесного крыльца:
садоводческой работы
много в Царствии Отца.
Что представлю, обмирая
от болезни, от беды?
Чудотворный образ рая —
монастырские сады.
Валаам – Соловки – Печоры
9–10 июня 2017, 3–4 апреля 2020
Хранители Нотр-Дам-де-Пари
Как стражники в бессменном карауле,
с высот собора, изо всех углов,
следят за мной замшелые гаргульи —
драконье войско, стая в сто голов.
И слышу я глухие их упрёки:
«Доколе слыть чудовищами нам?
Не монстры мы – всего лишь водостоки,
в сезон дождей спасающие храм».
Собор веками скапливал, как улей,
и воск утрат, и мёд удач людских.
Не страх живыми делает гаргулий,
а непохожесть каждой – на других…
Я прочь иду. Навстречу, вдоль ограды,
шагают автоматчики, храня
спокойствие Парижа; их отряды
тревожат, но и радуют меня.
От сырости вечерней сводит спину,
а весело! И верится, как встарь,
что выстоит собор. И я не сгину…
Ударь в колокола, горбун-звонарь!
Париж – Москва
12–18 октября 2016
Ад земной
Разумеется, Данте велик
и Вергилий, его проводник,
именит, но едва ль достоверно
описание Ада – Инферно,
чьи подземные гроты они
обошли в стародавние дни.
Там искусны мучения плоти:
там гневливые тонут в болоте,
а убийцы – в кипящей крови,
там Иуда и Брут – визави
с пожирающим их сатаною.
Ад питается плотью земною?
Но куда же уходит, греша,
христианка дурная – душа?
Разлучённая с миром греховным
подвергается мукам духовным,
обречённая вечно страдать
за отказ принимать благодать.
Послесмертие это и надо
обозначить под именем Ада.
А трясину кровавых болот,
где снедает нас ужас, как плод
поедают садовые слизни,
назовём преисподнею жизни…
28–29 февраля 2020
Шестая
И когда Он снял шестую печать…
произошло великое землетрясение,
и солнце стало мрачно как власяница,
и луна сделалась как кровь. И звезды небесные
пали на землю… И небо скрылось, свившись
как свиток…
И увидел я Ангела, сходящего с неба,
который имел ключ от бездны…
Отк. 6:12–14; 21:1
«Не думаю, что вправе писать об этой роте[10]10
29 февраля – 1 марта 2000 г. 6-я рота 2-го батальона 104-го гвардейского парашютно-десантного полка 76-й гвардейской воздушно-десантной дивизии (Псковской) вела неравный бой с отрядом чеченских боевиков под Аргуном в Чечне, на рубеже Улус-Керт – Сельментаузен, удерживая высоту 776. В живых осталось только шесть бойцов…
[Закрыть]», —
по списку павших взором растерянным скользя,
вы скажете без фальши и всё-таки соврёте,
ведь совесть выше права, и промолчать нельзя…
Я службу вспоминаю вблизи границы южной:
выдубливали душу, как должно, добела
и солнце знойным летом, и лёд зимою вьюжной;
вот только «точка» наша «горячей» не была.
Бессонными ночами в КП за монитором
и в душных кунгах старых, капризных РЛС,
ведя борта по зыбким воздушным коридорам,
платили мы здоровьем за чистоту небес.
Здоровьем, да не жизнью!.. как парни под Дамаском,
в афганских вилаятах, в Анголе и Чечне,
как их дядья и деды – на острове Даманском,
как прадеды – на самой убийственной войне.
И что же, мы не вправе лишь потому, что живы,
сказать о доле павших, о кровной жертве их?
А тем, в устах которых слова присяги лживы,
должны простить послушно предательство своих?
Мы все имеем право писать о том, что было,
судить о том, что стало с великою страной,
чья память родовая, как братская могила,
полным-полна убитых то мором, то войной.
И собственною долей в судьбу Земли врастая,
я верю: в адском пекле планета не сгорит.
Пока периметр держит бессмертная шестая,
цела печать шестая и ключ от бездны – скрыт.
20–22 марта 2020
Раздел II
Поэмы
М. В. Нестеров. Александр Невский
Князь Александр Ярославич на пути в Каракорум
Предисловие
…Туда, к потомкам Чингисхана,
Под сень неведомых шатров,
В чертог восточного тумана,
В селенье северных ветров!
Николай Заболоцкий«Рубрук в Монголии»
Владимирский великий князь,
был Ярослав как вождь и воин
на поле чести пасть достоин,
но жизнь его оборвалась —
от яда, поданного ханшей
Туракинóй, – намного раньше,
чем совладать сумел бы враг
с отважным князем в битве… Так,
руками матери, без шума,
в мир лучший из Каракорума
препроводил каан Гуюк
посланника от Бату-хана
(Батый, сославшись на недуг,
не прибыл чествовать каана,
не то бы и ему каюк).
…Отпев-оплакав Ярослава,
в Сарай наследники пришли:
два брата спорили за право
на трон отеческой земли,
при дедах их – почти монарший.
Батыю был по нраву старший:
«Ты держишь, Искандер-урус,
народы Рума в устрашенье.
Храни как страж и наш улус».
Но медлил хан принять решенье.
Меж тем, спеша закрыть вопрос,
гонец указ каана вёз.
Урусам жаловалась пайцза —
резцом чеканщика-китайца
надписанная бирка: с ней
князь Александр и князь Андрей,
не прерывая продвиженья,
сквозь всю империю могли
за ярлыками на княженья
проехать в новый центр Земли.
Но как долга, но как угрюма
дорога до Каракорума!
* * *
I…они веруют, что огнём все очищается; отсюда когда к ним приходят послы, или вельможи, или какие бы то ни было лица, то и им самим, и приносимым ими дарам надлежит пройти между двух огней…
Иоанна де Плано Карпини,архиепископа Антиварийского,история монгалов, именуемых нами татарами
II
О монголах владетели Русской земли
знали больше, чем Плано Карпини…
Отчего же посланцы Руси не вели
путевых дневников на чужбине?
Или князь, отправляясь дорогой отца
далеко за родные погосты,
не велел дегтярям припасти для писца
золотой новгородской берёсты?
Иль кожевник не принял у княжеских слуг
драгоценный заказ на пергамент?
Или писарю-дьяку слагать недосуг
свой словесный славянский орнамент?
Пусть опишет, как в стане татарском звучат
то псалом, то буддийская мантра,
как степная тоска, будто масляный чад,
омрачает лицо Александра.
«Брате княже Андрее, где край у Орды?
Вот уж тысячи вёрст за плечами,
и повсюду начертаны знаки беды:
не пером и не кистью – мечами.
И не ими ли мечена светлая Русь?
И спасу ли отцовскую землю,
коль не ханам – гордыне своей покорюсь
и напрасную гибель приемлю?
Мы с тобою крестили чудскою водой
крыжаков, битых мной под Копорьем.
Только сравнивать рыцарский Орден с Ордой ―
это сравнивать озеро с морем.
Будто море Великая степь на пути.
Но подвижница Русь терпелива.
По воде, яко посуху, сможет пройти.
Надо только дождаться отлива.
Не княженья ищу у царя степняков,
но отечеству – места под солнцем.
Под которым Изборск, и Копорье, и Псков
не достанутся хищным тевтонцам.
Вот и Полоцк на мне, Брячиславов удел, ―
не Литве ж отдавать на поместья!
Знал, что делал, покойник-отец: приглядел
не жену мне – соратника-тестя».
III
Князь умолк, вспоминая сябров-полочан ―
храбрецов незлобивого нрава.
И казалось ему, что кочевничий стан
обращается в сад Брячислава.
И хозяйская дочь, ненагляда-княжна,
краше девок родного Залесья,
к Александру идёт. Как юна, и нежна,
и тонка, будто яблонька, Леся!
Лишь накидка, зелёная, словно листва,
чуть приподнята справа и слева,
будто яблоки все раздарила, а два
утаила за пазухой дева.
Молодой Ярославич взволнован и рад,
что венчальной короною завтра
оборонный союз двух земель утвердят
Александр и его Александра.
А потом и полюбится князю жена.
И с рождением каждого сына
всё родней и милей для супруга она.
Без неё – неотступней кручина…
В отношениях с близкими, тонких, как нить,
узелки расплетает разлука.
Даже радость, коль не с кем её разделить, —
не услада, а горькая мука.
От стрелы защитят боевые друзья,
от старения – малые дети.
Столько дивного создал Господь, но семья —
это главное чудо на свете!
И держава стоит на устоях семьи,
как на сваях небесного сплава.
Разорвёте ли кровные узы свои,
удалые сыны Ярослава?
Много раз их отряд обновит коновязь:
селенгинские степи неблизки.
Повелит описать путешествие князь,
да монголы отымут записки.
Только память не в силах никто отобрать.
Он вернётся. И с верой святою,
как и встарь, учинит с крестоносцами рать;
как и раньше, поладит с Ордою.
Чтоб не знали набегов родные края.
Чтоб, оставив семейные драки,
дань ордынскую впредь собирали князья,
а не мытари ханов – баскаки.
Бог Орду переменит. Железной стеной
встанет Русь в единенье геройском.
Серебро, сбережённое княжьей казной,
обернётся испытанным войском.
«Между ярых огней не пройду невредим.
Но, сгорев, упасу, не порушу
между Западом злым и Востоком лихим
православную землю и душу».
Он оставит свой край меж враждующих стран.
Но беды не допустит Создатель:
житие Александра прочтёт Иоанн,
среднерусских земель собиратель.
И возьмёт Калита их скупые плоды,
не щадя ни себя, ни соседа, ―
чтобы мир до поры выкупать у Орды
по примеру великого деда.
И Москву по совету владыки Петра
возвеличит Успенским собором:
Богородица к нам неизбывно добра
и конец полагает раздорам…
* * *
Сколько б миром ни правил закон барыша,
как бы ни было время лукаво,
о бессмертье своём не забыла душа,
о величии вспомнит держава.
1995, 1997, 1999, 2013
На Красном Яру
Уподобилася еси земля Руская
милому младенцу у матери своей:
его же мати тешить, а рать лозою
казнит, а добрая дела милують его.
Задонщина
I
В осенний день, порой погожей,
меня мой замысел привёл
в то место, «красно и угоже»,
где вбил Дубенский[11]11
Дубенский Андрей Ануфриевич – основатель (1628 г.) и первый воевода Красноярска.
[Закрыть] первый кол.
Я углублялся, как разведчик,
в страну, чьё имя – старина.
В названьях сёл, проток и речек
искал героев имена.
Большому городу подобен,
посёлок Злобино вставал,
где атаман Дементий Злобин
тайгу под новь раскорчевал.
Тянула шею автострада
на остров Татышев, где встарь
гуляло Татушево стадо,
с косою хаживал косарь.
И влёк меня красой былинной
высокий берег – Красный Яр,
окаменелой рдяной глиной
так походивший на пожар.
И шелестела по-над Качей
в закатном сумраке лоза,
напоминая коч[12]12
Коч – небольшое вёсельное и парусное судно.
[Закрыть] казачий.
И видел я, прикрыв глаза:
на дикий мыс, на яр высокий,
на стрелку двух таёжных рек,
ступает родич мой далёкий —
казак, служилый человек…
II
Буковка к буковке – слово…
Мечется тень от пера.
Ёжась на слани еловой,
пишет казак у костра:
«Мыслю, что мы не напрасно
шли на сии берега —
место угоже и красно,
близко и лес и луга.
Можно и плечи расправить
с острой косой поутру.
Можно и город поставить —
крепость на Красном Яру…»
Выучил инок-расстрига
беглого служку письму.
Яко церковная книга,
летопись люба ему.
Буковка к буковке – слово.
Слово ко слову – строка.
Смотрит Никита сурово,
трогает шрам у виска.
Там, за каймою таёжной,
там, за холмистой грядой,
даль широка и тревожна,
степь угрожает бедой.
– Братья! Доколе же порох
будет надёжней чернил?! —
Вздрогнул: почудился шорох.
Саблей перо очинил.
«Мирные эти землицы
мира не знали вовек.
Снова у южной границы
злой умышляют набег
люди алтыновы[15]15
Люди алтыновы – подданные алтын-хана.
[Закрыть]… Внемли
конскому топу, земля!
Кровь и пожары… Не тем ли
пахли твои соболя?
Тако вымучивать будем
в местных улусах ясак[16]16
Улус – род со своей территорией, ясак – дань.
[Закрыть]?
Нам, государевым людям,
здешний народец – не враг!»
* * *
В былых угодьях князя Тюлки,
в густом берёзовом лесу,
запел топор – и клёкот гулкий
разнёс над устьем Изыр-Су[18]18
Изыр-Су – местное название реки Качи.
[Закрыть].
Был мыс едва ли обитаем.
Но вырос тын – за жердью жердь.
И воры Татуш[19]19
Татуш – аринский князец.
[Закрыть] с Абытаем,
князцы, нарушившие шерть,
откочевали от острога,
не взяв дощаный городок.
– Бежите… Скатертью дорога!
Сочтёмся кровью, дайте срок, —
сказал Дубенский, сын боярский.
И люд служилый красноярский
работал, вон из кожи лез…
Для башен гож кремлёвый лес,
и углублялся люд служилый
в приенисейскую тайгу.
Таскали брёвна, рвали жилы,
крепя сосновую слегу —
пятисаженную лесину…
Спасибо, пособил Кузей —
за иноземную летчину[20]20
Летчина – сорт дорогого сукна.
[Закрыть]
прислал аринец лошадей…
В глазах Кузея, тёмных, узких,
сквозит тревога: младший сын
закладник – аманат – у русских,
среди чужих совсем один…
А сын князька отводит душу:
запряг лошадку в волокушу,
кобыла выбилась из сил,
а он ей на спину вскочил!
Взыграло бешеное сердце,
взвилась шальная на дыбы…
– Беда! Потопчет иноверца! —
бежит казак из городьбы,
спешит на выручку Никита.
Поймал узду. Не устоял…
И с маху тюкнуло копыто.
И пальцы будто молот смял…
III
«…помирали голодною смертью, наги и босы, и пити и ести нечево, и души свои оскверняли – всякую гадину и медведину ели…»
Из челобитной служилых людей
Буковка к буковке… Нут-ко:
«веди», да «люди», да «ять»…
Хмыкнул Никита – не шутка
левой рукою писать:
«В лето 138-го[21]21
В 1630 г.
[Закрыть]
скудость в остроге была.
И атамана Кольцова
кинули в Качу со зла —
он-де своим нераденьем
жалованье не привёз…»
Долго над яром осенним
гул не смолкал, стоголос:
– Соли ни пуда.
– Ни чети[22]22
Четь – здесь: мера веса (от 4 до 6 пудов в различное время).
[Закрыть]
хлеба…
– А ну холода?
Станут морозом на Кети
с хлебным запасом суда!
– Люди начальные сыты.
– Мы же у них не в чести!.. —
Вот и в избёнке Никиты
пусто – шаром покати.
Худо на новой землице
без привозного харча…
Сеял Никита ярицу
подле реки Бугача.
Нехристи… В самое время
жатвы, шайтан их возьми,
злое немирное племя
выбило ниву коньми.
Хмур поселянин от мрачных
дум… Лиходей атаман
грабит людишек ясачных
да набивает карман.
Шлют казаков воеводы
в степь за пушною казной,
а кочевые народы
месть им чинят за разбой.
С вьюками княжих гостинцев
едут в улусы аринцев —
тайно, украдкой, в тиши —
конные люди тайши[23]23
Тайша (тайши, тайчжи) – у монголов и калмыков: племенной вождь, старейшина рода.
[Закрыть].
– Боже! От умысла злого
остереги степняка!.. —
Буковка к буковке – слово.
Слово ко слову – строка…
* * *
«…в работное и летнее время хлебново жнитва и сенокосу приходят под Красноярской войною… киргиские князцы… села и деревни жгут, и всякой скот отгоняют, и людей побивают до смерти».
Из челобитной красноярцев
…По всем приметам жди дождя:
закат сгустился, пламенея,
и веет ветер с Енисея,
Никите спину холодя.
Когда-то служка монастырский,
потом – казак, теперь – мужик,
он полюбил простор сибирский
и к делу мирному привык.
Не на разбой – на труд великий
он шёл на эти берега…
На зубьях вил играют блики,
стройней шатров стоят стога.
Тропинка тянется лугами.
И вот, взойдя на крутояр,
он чует дым. И видит пламя —
горит подворье: тын, амбар,
конюшня, хлев, изба… Всё выше
встаёт огонь – свирепый тать.
Пылают стены, двери, крыша…
Горит заветная тетрадь!
А за деревней пыль клубится.
– Ушли!.. – И тут невдалеке
он видит конного аринца
с чадящим факелом в руке.
Осатанел казак от гнева,
до хруста в косточках сдавил
не искалеченною левой
кривой трезубец длинных вил.
…Все громче топот лошадиный,
все ближе конный – он один.
На краткий миг, на миг единый
застыл казак: «Кузеев сын!» —
И пальцы дрогнули, ослабли…
И, просвистав наискосок,
лихой клинок степняцкой сабли
рассёк ладонь и черенок.
Поймал казак двумя культями
кривой обрубок острых вил,
поддел ногой, помог локтями —
и под куяк[24]24
Куяк – наборные латы.
[Закрыть] врагу всадил!..
Всхрапнула, вздыбилась кобыла —
и ускакала налегке.
…Заря померкла и остыла,
как рдяный след на черенке.
Зажав культю другой культёю,
чтоб не сочилась кровь-руда,
поник Никита головою:
– Ведь я же спас тебя тогда…
Что, кровью пьян? не вяжешь лыка?
…Неужто помер? Нет. Живой!
Эй, кто-нибудь!.. Перевяжи-ка.
Да не меня. Сперва его!..
IV
«Продвижение русских землепроходцев за Урал являлось естественным и закономерным завершением процесса складывания многонационального Русского государства. Оно отвечало интересам русского крестьянина, искавшего на востоке новые пахотные земли… Объективно этот процесс… способствовал прогрессу народов, которые обитали в Сибири до прихода русских».
«…Их поразила Сибирь, но и они удивили своими подвигами, удалью и чисто русским размахом не только коренных жителей, но и своих потомков».
Академик А. П. Окладников
Сибирь, срединный край России.
На свете нет пестрей семьи,
чем пришлые и коренные
сыны и дочери твои.
К любви сыновней и дочерней
не приревнуют корень свой
былые выходцы губерний
Смоленской, Витебской, Тверской —
досель такими именами
здесь кличет улицы народ,
зовет подворья хуторами,
а избы хатами зовет.
Словарь Сибири – клад бездонный;
раскрой, пока он под рукой.
Вот имя звонкое чалдоны —
а в нём сквозит причал донской.
Донской? Под Ачинском – с улыбкой
кумыса гостю предложил…
и вдруг назвал горбушку скибкой[25]25
Скибка – по-белорусски ломоть хлеба.
[Закрыть]
земляк, чулымский старожил.
А приглядись: как на ладони
увидишь ты – узнаешь ты
в отце, потомственном чалдоне,
поморов ясные черты.
В незнамый край, к восточной кромке
земли, не ждавшей перемен,
за лучшей долей шли потомки
полян, дреговичей, словен.
Из щедрых руд страны великой
ковался нрав сибиряка.
Острей клинок попробуй выкуй —
а сердцевина так мягка.
Душа Сибири… Право слово,
никто не встретит гостя так,
как «нелюдимый и суровый»,
коль верить слухам, сибиряк.
Проводит в лучшую из комнат,
себе постелет на полу…
Здесь цену слишком ясно помнят
участью, хлебу и теплу.
Здесь люди знают без подсказу,
что их родная сторона
им стала матерью не сразу.
Была и мачехой она…
V
– Кто ты? Отшельник? Едва ли.
Нищий? Колдун-еретик?
Может, тебе обкорнали
с пальцами вместе язык?
– Кто я? Никитой Беспалым
кличут в народе меня.
Бабам, да старым, да малым
я всё равно что родня.
Песни да байки слагаю.
Зиму в посаде живу,
а потеплеет – шагаю…
– И далеко ли?
– В Москву.
– Ишь ты. Увечный, убогий!
Ты же загинешь в дороге,
верно тебе говорю.
Ну а в Москве-то?
– К царю.
Кинусь Тишайшему[26]26
Тишайшим называли царя Алексея Михайловича Романова.
[Закрыть] в ноги:
укороти воевод!
Был я в Илимском остроге —
стонет окрестный народ.
Жил на земле Красноярской —
зла воеводская власть!
– Значит, за милостью царской.
В ножки царевы упасть…
Вот она – милость! Клещами
выжег палач на груди.
Только и пыток упрямей
ненависть наша. Гляди!
– Кто же ты сам? Не иначе —
вор государев аль тать?
– Слышал о Разине, старче?
С ним доводилось гулять.
Кто я… Дворовый Артёмка,
беглый по прозвищу Грош!
– Вот что, Артемий, пойдём-ка
мы в Красноярск. Не пойдёшь?
Зря. Хоть и знал Красноярский[27]27
«Красноярск… Красноярский» – в двояком названии поселения отразился переходный период от Красноярского острога к городу Красноярску.
[Закрыть]
много лихих воевод,
дух неуёмный, бунтарский
в нём изначально живёт.
В наших местах изобильных
в людях такая нужда,
что и утеклых, и ссыльных
в службу верстали всегда.
– Ты же к царю.
– А вдругóрядь…
Врал про Москву я, винюсь, —
дабы тебя раззадорить,
выведать, что ты за гусь.
Вижу: хоть плотью лядащий —
духом изрядно богат.
Гей, человече гулящий[28]28
Гулящий – вольный, не приписанный ни к одному из основных сословий.
[Закрыть], —
с дедом Никитой в посад.
…Нету угла у бродяги.
Все-то пожитки в суме.
Книги. Полдести[29]29
Десть – единица счёта писчей бумаги (на Руси – 24 листа).
[Закрыть] бумаги.
Перья… Да сны о письме!
Веришь ли, зыбкою ранью,
многие ночи подряд,
будто устав от писанья,
бывые пальцы болят.
Ведаешь ли, каково мне? —
всё, что увидел и помню,
всё, что слагаю в уме,
сгинет со мною во тьме.
Перышко вынешь, бывало, —
будто затеплишь свечу…
Грамоте знаешь ли?
– Мало…
– Ну ничего, обучу.
…Видишь, красуются башни,
что казаки на смотру.
Гей, безземелец вчерашний, —
в город на Красном Яру!
* * *
«В прошлом в 203-м году[30]30
В 1695 г.
[Закрыть]… учинили своим самовольством красноярские служилые люди… в Красноярску бунт, а Алексею Башковскому от воеводства отказали…» «…выходил напротив Спасской башни Мирон Башковский[31]31
Мирон Башковский – брат Алексея Башковского, сменивший его на воеводстве.
[Закрыть] и говорил красноярцам, чтобы они от всяких шатостей перестали и не были таковы, как прежде сего казак Степан Разин, и против-де тех его Мироновых слов говорил непристойно… Игнашка Ендауров[32]32
Игнашка Ендауров – активный участник «Красноярской шатости» 1695–1698 гг.
[Закрыть]: Степан-де Тимофеевич Разин пришел на князей и на бояр и на таких же воров, будто и он, Мирон…»Из документов Сибирского приказа
Буковка к буковке – слово…
Мечется тень от пера.
В доме Артюшки Грошова
теплится свет до утра.
«Мыслю, что мы не напрасно
шли на сии берега.
Небо высоко и ясно.
Дышит привольем тайга.
В крае угожем, богатом
места достаточно всем:
русским, татарам, бурятам.
Мы же враждуем. Зачем?
Этак и воды, и землю:
недра, леса и поля —
все лиходеи поемлют
собственной выгоды для.
Вот – воевода Башковский.
Вор. Половинит ясак.
Курит вино – и с бесовским
зелием держит кабак.
Емлет посулы[33]33
Посул – взятка.
[Закрыть] – с готовых
чёрту продаться торговых
да промысловых людей.
Грабит ясачных, злодей!
Досыть разбойничать! Будя!
В вольном сибирском краю
встаньте, служилые люди,
встаньте, посадские люди,
встаньте, ясачные люди, —
вместе за правду свою!»
VI
…Я поднял взгляд. Рабочий город
сквозил задымленной красой.
Был небосвод над ним распорот
инверсионной полосой.
На стрелке рек, на круче лысой
концертный зал тянулся ввысь.
Землечерпалки возле мыса
на донных выгулах паслись.
Все звуки в городе проснулись —
и к енисейским берегам
сбегали ручейками улиц
людская молвь, машинный гам…
И я оставил с тайной грустью
моих героев, уходя
к пустому качинскому устью
тропинкой, мокрой от дождя.
Он лил всю ночь и, мир очистив
от старой копоти, иссяк.
В сквозном узоре влажных листьев
плескался парусом лозняк.
Я шёл по набережной, хрусткой
от гальки, щебня и песка.
И очутился… в сказке русской —
у стен резного городка.
Он притулился по-соседски
у Качи, где стоял острог.
Но это был особый – детский,
сугубо мирный городок.
В нём жило всё, во что мы верим
под мягкий бабушкин распев.
Журчал фонтан. Высокий терем
смеялся, дверью проскрипев:
– Смелей, чудак, для всех открыта
ребячья крепость… —
Если б мог,
то как же был бы рад Никита
срубить такой вот городок!
Хозяин разве что котомки,
свой век он прожил бобылём.
Но это и его потомки
играют в городе родном.
Неведом им раздор вчерашний.
…Но сердцу кажется порой:
на те игрушечные башни
с тревогой смотрит мой герой.
Его могла б не беспокоить
судьба сегодняшних детей,
когда бы мы могли не строить
иных, недетских крепостей,
когда бы, встав на их защиту,
не падал у лесных засек
сменивший воина Никиту
солдат, служилый человек…
1982
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?С этой книгой читают:
