Текст книги "Полвека с Вьетнамом. Записки дипломата (1961–2011)"

Назначение в Ханой

На объектах экономического сотрудничества

На линии разлома

«Прошу обеспечить охоту на тигра»

От практики к науке

Памятная встреча с Президентом ДРВ Хо Ши Мином

В Брестской крепости с посланцем народа Южного Вьетнама

Боевые будни шахтеров Хонгая

«КВ» в легендах и наяву

На объектах экономического сотрудничества

После сдачи выпускных экзаменов и окончания института в сентябре 1962 года я снова отправился в Ханой, теперь уже в качестве старшего переводчика Аппарата советника по экономическим вопросам Посольства СССР в ДРВ (Представительства ГКЭС в ДРВ).

К месту назначения я отправился в обновке. Перед отъездом в обмен на два ордера, выданные мне в отделе кадров ГКЭС, в секции готовой одежды на верхнем этаже ГУМ’а я обзавелся первым в моей жизни деловым костюмом и пальто отечественного пошива.

Два года работы в Представительстве ГКЭС открыли для меня широкую возможность изучить экономику Вьетнама, получить конкретное представление об осуществляемом при материально-техническом содействии нашей страны восстановлении, реконструкции и строительстве промышленных и других экономических объектов. Постоянно наблюдая за ходом их строительства, присутствуя при вводе в строй 1-й очереди ТЭС Уонгби (там мне довелось впервые переводить беседу с премьер-министром ДРВ Фам Ван Донгом), суперфосфатного завода в Ламтхао, горно-обогатительного комбината Тиньтук, шахт Лангкам и Вангзань, я смог основательнее познакомиться со страной, побывав в ее отдаленных уголках.

Старшее поколение вьетнамцев помнит, сколь значительными были в то предвоенное десятилетие масштаб технико-экономической помощи СССР Вьетнаму, ее роль в восстановлении и строительстве важнейших отраслей экономики ДРВ. Только за период с 1955 года на конец 1964 года Советский Союз оказал материально-техническое содействие в реконструкции и строительстве 18 энергетических объектов, в том числе 10 электростанций без учета подвижных дизельных электростанций (в 1965 году они выработали 40 % всей электроэнергии в стране), в восстановлении или новом строительстве 10 угольных карьеров и шахт (в 1964 году на их долю приходилось 82,3 % всего объема выработки каменного угля в стране), крупного оловоплавильного комбината Тиньтук в Каобанге (100 % производства металлического олова в стране). В эти годы был построен крупный суперфосфатный завод в Ламтхао (свыше 70 % всего производства минеральных удобрений в ДРВ), оснащен первый в стране крупный механический завод в Ханое, сооружен целый ряд предприятий целлюлозно-бумажной, легкой и пищевой промышленности. К 1964 году удельный вес безвозмездной помощи и кредитов всех социалистических стран в поступлениях государственного бюджета ДРВ достиг 80 %.

На линии разлома

За два года работы в аппарате Советника по экономическим вопросам Посольства СССР в ДРВ мне нередко приходилось совершать поездки в различные районы Северного Вьетнама, в основном туда, где на объектах двустороннего технико-экономического сотрудничества трудились наши специалисты. Но когда в феврале 1964 года известный журналист-международник, спецкор газеты «Правда» в странах Индокитая Иван Щедров предложил отправиться с ним в недельную поездку на юг ДРВ до самой демаркационной линии, временно разделяющей по Женевским соглашениям 1954 года Север и Юг Вьетнама, я конечно же сразу согласился[2]2
  По условиям подписанного 20.07.1954 г. в Женеве Соглашения «О прекращении военных действий во Вьетнаме» территория страны была временно (до проведения в июле 1956 г. всеобщих свободных выборов, которые были сорваны по вине южновьетнамской стороны) разделена демаркационной линией, проходившей немного южнее 17-й параллели по реке Бенхай. С каждой стороны от демаркационной линии была создана демилитаризованная зона шириной 5 километров. Как подчеркивалось в Заключительной декларации совещания, она «должна служить буферной зоной, чтобы избежать всяких инцидентов, которые могли бы привести к возобновлению военных действий».


[Закрыть].

Эта поездка, последняя в предвоенное время, за полгода до первых бомбардировок территории ДРВ, открывала возможность на месте познакомиться с повседневной жизнью в демилитаризованной зоне в условиях острого идеологического и силового противостояния двух разделенных частей Вьетнама. Осмотр по пути древних памятников и знаменательных мест, помог «привязать к местности» многие факты и сведения, почерпнутые раньше из институтских лекций и книг по истории Вьетнама.

Перелистывая сохранившиеся записи в блокноте, я как бы заново переживаю те далекие события полувековой давности.

Выехав из Ханоя рано утром 17 февраля 1964 года, не доезжая километров пятнадцати до г. Тханьхоа, мы не могли не остановиться у Храма госпожи Чиеу (Den Ba Trieu) и у расположенной справа на холме ее могилы, откуда позднее был перенесен прах этой героической женщины, во многом благодаря личной храбрости и «военной хитрости» которой была одержана историческая победа над китайскими захватчиками в III в. н. э. Осмотрев мельком другие достопримечательности Тханьхоа – родины и вотчины императора Бао Дая, направились дальше в г. Винь. По пути нам встретилась пагода Ан Зыонг

Выонг (Chua An Duong Vuong), построенная на месте, где по одной из версий король Ан Зыонг Выонг (257–208 гг. до н. э.), спасаясь от преследования китайских войск, узнав об измене дочери, утопил ее в колодце (по другой – был сам сброшен туда врагами).

В г. Винь, центре провинции Нгеан, родины президента Хо Ши Мина, из бесед с работниками административного и партийного комитетов города узнали о состоянии дел в провинции, осмотрели теплоэлектростанцию, построенную с помощью Советского Союза, сохранившиеся северные и южные ворота крепости, музей Совета Нгетинь, побывали в речном порту Бентхюи в 5-ти километрах от города.

Отправившись на следующее утро в Донгхой, сделали остановку в Хатинь. Расположенная в этой небольшой провинции ровная долина, служившая удобным местом для крупных военных сражений, буквально усыпана могильными холмами, издали похожими на островки посреди безбрежных рисовых полей, тянущихся на многие километры по обеим сторонам дороги. Впечатление такое, будто проезжаешь по костям десятков тысяч захороненных воинов.

До Донгхоя оставалось преодолеть еще 145 км по дороге мандаринов и переправу через реку Зиань шириной 800 метров. По ней в XVI–XVIII веках проходила граница зон влияния между враждующими династиями Чинь и Нгуен.

Наконец, через два часа пути, включая еще одну паромную переправу, мы добрались до конечного пункта нашей поездки – города Виньлинь, находившегося у демилитаризованной зоны (ее установленная Женевскими соглашениями общая ширина – 10 километров, 5 – с каждой стороны), места расположения группы Международной контрольной комиссии по наблюдению за перемирием во Вьетнаме (в нее входили поляки, индусы и канадцы). До реки Бенхай, по которой немного южнее 17-й параллели проходила демаркационная линия, оставалось 7–8 км. С июля 1955 года переход через нее и мост были закрыты.

Из многочисленных свидетельств наших собеседников – политработников, полицейских, местных жителей и представленных нам двух перебежчиков – южан, складывалась картина непрекращающихся нарушений со стороны южновьетнамских властей установленного Женевскими соглашениями 1954 года режима демилитаризованной зоны. В нее за неделю до нашего приезда (по упомянутым соглашениям каждой стороне разрешено было вводить не более 80-100 полицейских, вооруженных только легким стрелковым оружием) проникли два батальона южновьетнамских войск, численностью 1,5 тысячи человек, которые арестовали 34 местных жителя. На южновьетнамской половине демилитаризованной зоны продолжалось строительство под видом школ бетонных сооружений военного назначения, участились обстрелы с южного берега проплывающих по реке рыбацких лодок.

По рассказам собеседников, на обстановке в этом районе сказывался рост активности в последнее время Национально – освободительной армии в соседних южновьетнамских провинциях (ближайший от демилитаризованной зоны освобожденный район находился в 30–40 километрах), особенно после свержения в результате переворота в ноябре 1963 года президента марионеточного правительства Нго Динь Дьема.

Из записанных рассказов, на мой взгляд, достоверно передающих атмосферу, в которой в тот напряженный предвоенный период с обеих сторон демаркационной линии велась активная пропагандистская война, приведу три.

Первая из них – «история о знамени» в изложении (лексика сохранена) начальника отдела пропаганды, редактора районной газеты «Thong Nhat» («Тхонгнят») Нгуен Динь Аня. «До 1955 года по обеим сторонам моста государственные флаги висели на шестах высотой 5–6 метров. В 1955 г. один старик с северного берега увидел высокое дерево и предложил использовать его как древко для знамени, которое повесили на высоте 13–14 метров. На южной стороне не смогли найти такого высокого дерева и использовали как древко металлическую матчу. В 1958 году жители на южном берегу стали говорить, что дерево кривое и недостаточно высокое, чтобы им с южного берега было хорошо видно знамя. И тогда мы установили знамя на высоте 36 метров, с бетонным основанием 42 метра. На этой высоте оно висит до сих пор. В ответ на южном берегу повесили свое знамя на мачте на высоте 38 метров, с фундаментом 45 метров, на два метра выше нашего. Но полотнище нашего знамени все же было больше южновьетнамского. Сейчас население северного берега просит повесить наше знамя повыше и размером полотнища 10 на 15 метров».

Не менее любопытна и рассказанная Нгуен Динь Анем «история пограничного моста». Читаю запись в блокноте: «С самого начала было решено, что ремонт и покраска моста будут проводиться по очереди раз в два года. В 1956 году южная сторона покрасила мост в голубой цвет (в 1955 году он был выкрашен в коричневый цвет). Когда в 1958 году подошла наша очередь и мы покрасили его в красный цвет, южная сторона выступила против, заявив, что половина моста принадлежит им, и сразу перекрасила ее в голубовато-зеленый цвет. В 1959 году мы снова покрасили свою половину моста в красный цвет, а южная сторона – в голубой. В 1960 году обе стороны в канун своих национальных праздников опять покрасили половины моста в те же разные цвета – красный и голубой. В 1963 году после того, как мы решили покрасить мост в один с южной стороной цвет, она к своему празднику 26 октября покрыла свою половину моста очень хорошей американской краской xanh luc (по описанию близко к темнозеленой), и потом похвалялась, что такой краски у нас не найти. Тогда мы поехали в Ханой, но такой краски там не оказалось. К нам приехали из столицы специалисты, которые в течение недели изучали вопрос, можно ли изготовить подобную краску их местного сырья. После неудачи эту задачу поручили мастеру Ки (по словам собеседников, он «перешел на нашу сторону с Юга»).

О том, как дальше разворачивались события описано в статье «Встреча с рабочими, покрасившими мост Хиен Лы-онг», которая была опубликована в районной газете «Тхонг-нят» за 20 декабря 1963 года. Цитирую далее по этой газетной статье: «Разве мы не можем, – думал Ки, – приготовить такую же краску как знаменитая американская. Чтобы изготовить ее из иностранного сырья, придется ждать 4–5 месяцев. Надо ускорить работу, чтобы ознаменовать II съезд НФОЮВ и день рождения президента Хо Ши Мина. Я считаю, что покраска моста одним цветом имеет политическое значение. Мы не можем покрасить его худшей краской, чем они». Ки справился с задачей и сам приготовил краску из местного сырья не хуже американской, предварительно изучив образцы цвета xanh luc». «В ноябре 1963 года, – сообщается далее в газетной статье, – бригада маляров из трех девушек – одна из них по имени Тхем и две – по имени Хыонг, во главе с мастером Ки покрасили северную половину моста в тот же цвет, что и южная сторона. Со времени переворота в Южном Вьетнаме в ноябре 1963 года ничего не изменилось и все остается, как прежде», – заключил свою историю Ань.

Не менее активно и изобретательно, по рассказам собеседников, разворачивалось «состязание» в области пропагандистского радиовещания. Стремление превзойти противную сторону явно проглядывало и в проводимых ими деталях организации и ведения пропагандистского вещания, которое все активнее применялось с обеих сторон демаркационной линии для оказания психологического воздействия на проживающее в демилитаризованной зоне население и находившиеся вблизи нее воинские части.

«Поначалу, – рассказали нам в беседах в городе Виньлине Нгуен Динь Ань и другие политработники, – из-за слабой технической оснащенности мы использовали только громкоговорители и рупоры. В 1954 году у нас имелась только одна маломощная установка в 25 ватт, а в 1955 году мы получили еще одну, мощностью 100 ватт, и репродукторы. В 1956 году была построена радиостанция, но со старым оборудованием, установить которое помог советский специалист. В 1958 году эту радиостанцию и еще полученные две по 600 ватт мы использовали для радиофикации деревни и установили репродукторы вдоль демаркационной линии, направив их в сторону юга. В 1961 году заработала еще одна радиостанция, мощностью 10 киловатт, оснащенная советским оборудованием, которая теперь могла «покрыть» всю территорию демилитаризованной зоны. Вдоль нее на столбах были развешаны громкоговорители китайского производства. К концу 1963 года на каждом столбе было установлено по 40 репродукторов, которые прослушивались на расстоянии до 6–7 километров, в то время как до 1963 года – только до четырех.

Южновьетнамская сторона тоже установила на столбах вдоль демаркационной линии мощные репродукторы размером 1,4 метра каждый, по шесть-десять штук на одном столбе. Несколько матч и столбов были поставлены у самого моста, четыре из них были повернуты на север, остальные – на юг. Три столба с репродукторами, «покрывавшие» расстояние в четыре километра, были установлены на берегу, у низовья реки. Кроме того у южновьетнамской стороны имелись две передвижные звуковещательные станции на автомобилях».

Помимо ретрансляции передач своих радиостанций обеими сторонами активно проводились в разнообразных формах пропагандистские мероприятия для психологического воздействия на население демилитаризованной зоны, разделенное на две части демаркационной линией, проявляя при этом немало изобретательности, чтобы избежать обвинения в нарушении ее режима, установленного парижскими соглашениями.

Так, со стороны ДРВ, по словам собеседников, активно использовалось «выгодное» местоположение рынка, находившегося в 150 метрах от берега реки, для организации в дневное время выступлений артистов цирка, которые были хорошо видны с другого берега. Начиная с 1957-58 годов, для проведения концертов, пользующихся большой популярностью у жителей на южном берегу, использовались и импровизированные сцены, сколоченные поверх причаленных к берегу скрепленных рыбацких лодок. С 1963 года выступления артистов стали проводить прямо на берегу на насыпанном возвышении. 11 и 12 февраля 1964 года впервые жителям на южном берегу разрешалось свободно, а не украдкой, с оглядкой на полицейских, в отличие от прежних лет, смотреть концерт артистов цирка. С 1962 года ретранслировались выступления советских артистов и международные футбольные матчи.

На южном берегу, где в отличие от северного, рынка поблизости не было, концерты танцевальных ансамблей и спектакли национального театра устраивались на площадке у моста рядом с высокой мачтой, на которой висел их флаг.

Из города Виньлинь мы вернулись в город Донгхой, где из рассказов жителей узнали о возросшей за последнее время напряженности в провинции в связи с активизацией подрывной деятельности со стороны южновьетнамских властей. Диверсантов забрасывают с воздуха, по ночам с морских судов, часть их проникает через горы. В прошедшем 1963 году зафиксировано более ста нарушений границ провинции, большинство диверсионных групп удалось захватить.

Теплый прием оказали нам в сельскохозяйственном кооперативе Дайфонг имени вьетнамско-советской дружбы, где мы провели весь следующий день. С интересом читаю старые записи бесед в кооперативе, организованных к нашему приезду по инициативе гостеприимных хозяев, – с членами правления, кулаком, середняком, бедняком, помещиком, бывшим колдуном и участниками местной художественной самодеятельности.

По всему чувствовалось дыхание приближающейся войны. Уже 5 августа был совершен первый налет авиации США на территорию ДРВ, а на следующий год 7 февраля 1965 года начались регулярные массированные бомбардировки населенных пунктов Северного Вьетнама.

Одной из первых от варварских налетов пострадала построенная при техническом содействии Советского Союза теплоэлектростанция в городе Винь, на которой я побывал во время той памятной поездки к 17-й параллели. В ноябре 1965 года мне довелось с делегацией снова побывать в городе Вине на этой ТЭС, уже разрушенной американскими бомбардировками.

«Прошу обеспечить охоту на тигра»

С довоенным периодом моей командировки во Вьетнам связан эпизод, во многом типичный для атмосферы, в которой приходилось работать в то время.

Однажды, это случилось летом 1963 года, меня вызвал мой непосредственный начальник, возглавлявший представительство ГКЭС в ДРВ, в недавнем прошлом заместитель председателя правительства Узбекистана, и по обыкновению тыкая, коротко изрек: «Зайди срочно к торгпреду. Ему нужна твоя помощь!».

Торгпред, ожидавший меня в своем кабинете, показался мне очень озабоченным. «Вот радиограмма с нашего судна, она только что пришла на мое имя», – сказал он, протягивая мне листок бумаги. В ней после краткого обращения содержалась только одна фраза: «Прошу обеспечить охоту на тигра». Подпись принадлежала заместителю главы крупного в то время монополиста – акционерного общества «Совфрахт». Телеграмма была отправлена с зафрахтованного в Сингапуре судна, которое перегонялось в Калининградский порт и находилось на подходе к вьетнамскому порту Хайфон. «Я срочно займусь организацией охоты, а Вас попрошу сопровождать важного гостя и помочь ему как знаток вьетнамского языка и местных реалий», – польстил он мне на прощание.

Прошло несколько дней, судно уже стояло на рейде Хайфона и важный гость переселился в гостиницу, ожидая известий из торгпредства.

Затруднения торгпреда, задействовавшего для организации охоты все свои контакты, были понятны. Да и само намерение «важной персоны» поохотиться на тигра в полунищем Вьетнаме, стоявшем на пороге войны, казалось нам, мягко говоря, неуместным. Да и тигры, насколько я слышал, в этих краях встречались крайне редко. Наверное, подобным образом отнеслась к этой затее и вьетнамская сторона.

К исходу недели пришло тревожное известие из хайфонской гостиницы, где остановился наш охотник. Он учинил там большой переполох, затеяв среди ночи в своем номере стрельбу по крысам из охотничьего ружья. Так и осталось загадкой: то ли ему вздумалось, сгорая от нетерпенья в ожидании известия от торгпреда и находясь под воздействием крепкого вьетнамского напитка, «размяться» перед охотой, то ли он был всерьез напуган крысами. Так или иначе, эта новость из Хайфона помогла ускорить события.

«Все готово, – с видимым облегчением сообщил мне торгпред. Стартуете завтра утром от здания торгпредства, куда доставят из Хайфона нашего гостя». «Вам какое ружье

подойдет, может мой «Зимсон» 12-го калибра?», – деловито поинтересовался он. Скрывая свое смущение (весь мой охотничий опыт ограничивался в школьные годы зимней охотой на зайцев с «мелкашкой», во время которой отец, не доверяя свою трофейную двустволку, использовал меня по большей части в роли загонщика), я предпочел его любимое ружье, пообещал с ним бережно обращаться и вернуть в сохранности. По совету торгпреда взял к ружью патроны с самой крупной, какая у него нашлась, дробью.

Рано утром «во всеоружии» я был уже у здания торгпредства. Из подъехавшего вскоре к входу родного «газика» вышел наш охотник. Полноватый, за пятьдесят, с ружьем на плече и с длинным ножом на поясе, он удивительно напоминал, особенно в профиль, портрет героя романа Альфонса Доде «Тартарен из Тараскона» в иллюстрациях Н.В. Кузьмина академического издания 1935 года. Только на голове нашего охотника вместо фески был пробковый шлем и обут он был в сапоги. В машине было сложено и другое его снаряжение. Среди множества вещей неведомого мне предназначения можно было разглядеть лампы сильного свечения. Приобретенные в Сингапуре, они, как он объяснил мне позже в дороге, предназначались для ночной охоты на тигров.

Итак, не теряя времени, мы отправились в путь (с нами были двое вьетнамцев: водитель и сопровождающий – знаток наречий горных племен). Предстояло проделать долгий путь на север в провинцию Хазянг почти на границу с Китаем, где близ горной деревушки, по сообщению местных жителей, был недавно замечен тигр. Дорога заняла весь день.

Сидя рядом с гостем из Калининграда, мне пришлось выслушать в его пересказе истории знаменитого англичанина – охотника на тигров и львов в Индии (его книга была недавно у нас издана), подвигами которого наш охотник не переставал восхищаться. «Я в точности следовал его советам», – не раз повторял он, демонстрируя мне закупленное в Сингапуре снаряжение.

Уже стемнело, когда мы по разбитым дорогам, миновав несколько мостов и переправ, наконец, добрались до места. Въехав в небольшое поселение из десятка деревянных домов на высоких сваях, после расспросов с любопытством разглядывавших нас жителей, мы остановились у одного из них, где нас уже ожидал хозяин дома – проводник, с которым предстояло отправиться на охоту.

Следуя за ним, мы поднялись по лестнице (в наступившей темноте внизу за загородкой между сваями были едва различимы несколько свиней и кур) и оставив свою обувь у входа, оказались в просторном помещении. В противоположном углу я разглядел большой котел, из которого торчали длинные соломинки. Хозяин усадил нас на циновки вокруг котла, разжег для освещения лучины и кивком головы молча пригласил отведать из него напиток. Он говорил на неизвестном мне языке одной из горных народностей, и наше общение в дальнейшем проходило с двойным переводом через сопровождавшего нас вьетнамца. Видя нашу нерешительность, он о чем-то спросил хозяина дома и сказал мне по-вьетнамски для перевода, мол, такова традиция и нельзя обижать хозяина. Мы с нашим охотником, переглянувшись, робко потянули в себя теплую сладковатую на вкус жидкость.

Под аккомпанемент доносившихся рядом с реки каких-то странных звуков практически в темноте хозяин рассказал нам свой план предстоящей охоты. Хотя не терпелось поскорее заняться делом, беседа затянулась далеко за полночь. По совету хозяина – проводника надо было дождаться полной темноты, а пока предательски вовсю светила луна. Нам предстояло направиться к реке, ближе к которой обычно держатся хищники и куда скорее всего придет ночью тигр. Тот самый хищник, который несколько дней назад неожиданно появился в деревне и задрал свинью у соседей. Подстеречь ночью тигра на задранной скотине наш проводник считает делом бесперспективным. Нам надлежит строго следовать за ним, не отклоняясь от проложенного им прохода и в полном молчании. Он будет палкой в руке показывать нам направление, откуда может внезапно появиться тигр. Туда же надо незамедлительно поворачивать лучи света от закрепленных на наших головах ламп. Важная особенность, пояснил проводник, тигр при попадании на него снопа света зажмуривает один глаз. Поэтому если отсвечивать будет только один, надо, не мешкая, стрелять. Но, предупредил проводник, надо быть очень осторожным, чтобы ненароком не попасть в буйвола. (От здешних автомобилистов я слышал немало историй, чем может для водителя закончиться гибель буйвола от столкновения с ним на дороге.) Однако у буйвола, как и кошки при попадании на них луча света отражаются оба глаза.

Наконец, после инструктажа, дождавшись полной темноты и закрепив на головах лампы, стараясь не производить шум, мы направились к водопою. Первым за проводником шел наш охотник, за ним я и сопровождающий из Ханоя. Тропинка была настолько узкой и заросшей кустарником, что шедшему впереди проводнику приходилось расчищать нам путь подобием мачете. Все же просека оставалась настолько узкой, что появись тигр сбоку, ее ширины не хватило бы, чтобы повернуться с ружьем в его направлении.

Когда мы вышли из деревни, луч от моей лампы неожиданно выхватил из темноты пару глаз. Это оказалась кошка. Хорошо, что не буйвол. Никогда не думал, что кошачьи глаза так ярко отражаются в темноте. Стараясь ступать неслышно в ногу с впереди идущими и следя за направлением палки в руке проводника, я, как и другие, напряженно прислушивался к незнакомым шорохам и звукам, которые по мере приближения к реке становились все громче. Так мы дошли до реки и, повернув, двинулись вдоль нее. Начинался рассвет, а с ним постепенно таяли надежды на успех всего нашего предприятия. Когда совсем рассвело, остановились на привал. «Все, тигр ушел, – наконец объявил нам через переводчика проводник, – надо возвращаться в деревню».

Больше всех огорченным несостоявшейся встречей с тигром выглядел наш охотник. Раззадоренный и возбужденный от ночного похода к водопою, он настойчиво требовал продолжения охоты. Проводник, посовещавшись с сопровождающим, предложил продолжить неподалеку охоту с нагоном из небольшой рощи у подножья горы, где, по его словам, водятся олени, кабаны и другие дикие звери. Он сходит в соседнюю деревню и договорится с местными жителями, чтобы они выгнали эту живность снизу на вершину горы, на которую нам надо подняться и ждать в засаде.

Наш охотник тут же согласился и мы, дождавшись возвращения проводника, двинулись в путь. Уже вовсю жарило солнце. Высота, издали казавшаяся нам небольшим холмом, при ближайшем рассмотрении, когда мы наконец добрались до ее подножья, была подобна неприступной горе. Заметив нерешительность в глазах охотника, сопровождавший нас вьетнамец, переговорив с проводником, сообщил, что до вершины совсем близко. Вверх вела крутая, извилистая тропа и за поворотами расстояние до цели определить было трудно. Но, как мы вскоре убедились, за каждым новым поворотом коварно открывался новый не менее крутой и длинный отрезок пути. После первого поворота пришлось раздеться, оставшись в одних шортах. Но оголенные ноги тут же становились добычей довольно крупных «летающих» пиявок, прикосновение которых обычно замечаешь поздно по ручейку стекающей крови. При приближении жертвы эти пиявки, опираясь на один кончик и как бы пружиня, высоко взлетают вверх. Зная по опыту, что заметив такие пиявки на теле, отдирать их сразу нельзя, иначе открывается ранка. Помогает единственно действенный, много раз проверенный способ. Преодолевая гадливость, я не спеша доставал зажигалку или спички и подносил огонь к пиявке, которая с шипением набухала и, лопаясь, отваливалась, оставляя чуть заметный след.

При тридцатиградусной жаре и стопроцентной относительной влажности подъем в гору стоил немалых усилий. Было полное ощущение, что у меня за спиной не ружье, а нечто тяжеловесное, наподобие гранатомета. Первым сдался наш охотник. После очередного «последнего» поворота, осознав, что до вершины еще далеко, он наотрез отказался подниматься выше, заявив, что возвращается назад. Нам с проводником и сопровождавшим вьетнамцем пришлось, как минимум, еще три раза, преодолев очередной отрезок пути, долго уговаривать охотника идти дальше, уверяя его, что за тем «последним» поворотом нас действительно ждет конец пути.

Когда мы были уже наверху и проводник, разведя нас на небольшое расстояние, показал, откуда надо ожидать появления диких животных, разразился сильный ливень. Оставшись один, я начал вслушиваться в доносившийся снизу со стороны деревни шум, который постепенно нарастал. Это, как я потом убедился, ребятишки из соседней деревушки, отчаянно колотя в банки – склянки громкими криками пытались спугнуть какую-то живность и выгнать ее на нас. Не знаю, как мой сосед по номеру, но я, сжимая торгпредовский «Зимсон», из которого еще ни разу не пришлось выстрелить, ощущал легкий мандраж, гадая, какой зверь на меня выскочит. Воображение, подкрепленное рассказами проводника, рисовало картины внезапного появления, откуда не ждали, невероятных размеров хищника. После часа напряженного ожидания заметил впереди нечто метнувшееся в сторону от меня, тут же рядом раздались выстрелы.

Вскоре появились проводник, держа в руках нечто, издали напоминающее лису, и наш охотник. В присутствии набежавших деревенских ребятишек, загонявших для нас животных, проводник торжественно протянул ему охотничий трофей. Наш герой, видимо, немало раздосадованный финалом долгожданной охоты, отвел руку. После долгого обсуждения пришли к заключению, что перед нами скорее всего енотовидная собака, которую тут же передали деревенским ребятишкам. Те ее с радостью взяли и унесли, хотя только что нас хором предупреждали, «это есть нельзя».

На обратном пути в деревню, где мы оставили автомашину, наш охотник впал в какое-то непонятное состояние, принявшись целиться в любую живность – в основном это были мелкие птицы, – которая нам попадалась. Мне немалых трудов стоило отвлечь его от такого намерения.

Возвратившись в Ханой за полночь, передал на руки торгпреду, встретившему нас с нескрываемым облегчением, важную персону в целости и сохранности, как и его любимый «Зимсон» 12-го калибра, из которого мне так и не пришлось сделать ни одного выстрела.