Текст книги "Полвека с Вьетнамом. Записки дипломата (1961–2011)"

От практики к науке

Собранный во время командировки материал, дополненный документами архива ГКЭС, помог мне в дальнейшем в научной работе. По возвращении в Москву поступил на должность младшего научного сотрудника в Отдел Кореи, Монголии и Вьетнама Института народов Азии Академии наук СССР (вскоре переименованный в Институт востоковедения). Сдав экзамены, был зачислен в аспирантуру «без отрыва от производства» при том же институте.

В Отделе Кореи, Монголии и Вьетнама занялся исследованием проблем хозяйственного развития ДРВ и ее экономического и научно-технического сотрудничества с Советским Союзом и другими социалистическими странами. По этой теме подготовил и опубликовал, в основном в закрытых изданиях, несколько научных работ и подготовил к защите диссертацию. В ней я попытался обобщить и сопоставить практику предоставления социалистическими странами технико-экономической помощи ДРВ, прежде всего Советским Союзом и Китаем, и на основе сравнительного анализа выявить резервы для повышения эффективности нашего двустороннего сотрудничества с Вьетнамом.

Много лет спустя, работая директором 4-го Департамента Азии и позднее Директором 4-го Департамента стран СНГ МИД России, каждый раз приходя на прием или беседу с послом в посольство Армении, расположенное в Армянском переулке, дом 2 (это уникальный в своем роде случай совпадения названия улицы и страны, где находится иностранное представительство), не без волнения переступал калитку старинного особняка в стиле классицизма, с которым связаны мои воспоминания тридцатилетней давности.

Дойдя до середины двора, привычно огибал высокий обелиск с барельефными портретами на его гранях основателей и попечителей частного Армянского Лазаревского училища, построенного в 1813–1815 годах на средства графа Ивана Лазаревича Лазарева (Лазаряна), придворного ювелира Екатерины II, и его семьи. Это фамильное заведение, получившее статус высшего учебного заведения и преобразованное в 1827 году в Институт восточных языков, со временем превратилось в один из крупных центров развития отечественной ориенталистики. Наряду с восточноведческими дисциплинами там преподавались арабский, персидский, турецкий, грузинский, армянский и азербайджанский языки. Среди выпускников института был К.С. Станиславский. Министр иностранных дел России, князь А.М. Горчаков во время посещения 25 марта 1859 года Лазаревского института отметил, что «некоторые из воспитанников института поступили в МИД и министерство чрезвычайно довольно их знанием восточных языков и доброю их нравственностью». После октября 1917 года, претерпев ряд реорганизаций, он в сентябре 1920 года был преобразован в Институт живых восточных языков и после слияния с восточным отделением Московского университета в одно учебное заведение стал Институтом востоковедения. В начале 50-х годов здание в Армянском переулке было передано Институту народов Азии, куда я в 1964 году по возвращении из командировки во Вьетнам поступил на работу младшим научным сотрудником.

Поднявшись по лестнице на второй этаж перед поворотом направо к кабинету посла, невольно оборачиваюсь в сторону двери, за которой небольшую комнату занимал отдел Кореи, Монголии и Вьетнама, где провел два года. А побывав в первый раз на посольском приеме, устроенном на первом этаже в бывшем актовом зале института (там проходила защита моей диссертации), я не мог отделаться от воспоминаний того памятного волнительного дня.

На защите моей диссертации, которую пришлось отложить до возвращения из командировки во Вьетнам по линии МИД, главным оппонентом был академик РАН С.Л. Тихвинский, тогда член-корреспондент АН СССР, доктор наук, профессор, ценные подсказки которого помогли мне на завершающем этапе работы над диссертацией.

И сейчас с большой теплотой и благодарностью вспоминанию своего научного руководителя доктора исторических наук С.А. Мхитаряна, коллег по отделу Кореи, Монголии и Вьетнама – талантливых и отзывчивых ученых-востоковедов А.Г. Буданова, Ю.В. Ванина, В.С. Расторгуева и многих других.

Памятная встреча с Президентом Хо Ши Мином

В ноябре 1965 года, находясь в Ханое как переводчик делегации ВЦСПС, мне довелось впервые участвовать во встрече с президентом Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Мином.

За день до возвращения в Москву, когда мы только что вернулись в Ханой из поездки по стране, нам неожиданно сообщили, что делегацию примет президент ДРВ Хо Ши Мин. Это было редкое везение. В последнее время президент, ему тогда исполнилось 75 лет, по причине болезни редко появлялся на публике. Мы быстро собрались и вскоре были у входа в его официальную резиденцию – президентский дворец.

Президент, одетый в хлопчатобумажный кремового цвета костюм хорошо знакомого по фотографиям и открыткам покроя, встретил нас радушным приветствием. Его добрая улыбка и душевная простота в общении как-то незаметно помогли мне снять скованность в начале беседы и ободряли при переводе.

Президент, поблагодарив за братскую поддержку и помощь делу мирного строительства Северного Вьетнама и в отражении американской агрессии, в борьбе народов Южного Вьетнама за свободу и независимость родины, вспомнил эпизоды своей поездки в нашу страну, оказанный ему повсюду радушный прием. Особенно тепло он отзывался о встречах с нашей молодежью, называя ее собирательно «комсомон», говорил о множестве получаемых им от молодых рабочих, колхозников, студентов и школьников писем. (Как рассказывал мне дипломат, который работал до меня в посольстве, президент внимательно знакомился с этими письмами, не оставляя их без ответа.)

По окончании беседы, когда кто-то из нашей делегации попросил президента сфотографироваться вместе на память, он, к явному замешательству сопровождающих, неожиданно предложил сделать общий снимок на открытом воздухе. После небольшой заминки, вызванной скорее всего опасениями врача и охраны за состояние здоровья президента, а также тревожной обстановкой (после недавних массированных бомбардировок и обстрелов американской авиацией ряда населенных пунктов Северного Вьетнама ожидались новые воздушные налеты на столицу) вслед за поддерживаемым под руки президентом, мы спустились по высокой лестнице во внутренний двор, где и был сделан памятный снимок. Фотографирование не заняло много времени – торопил находившийся поблизости врач. По всему чувствовалось, что этот дружественный по отношению к нашей делегации жест стоил президенту немалых физических усилий.

Больше увидеть президента Хо Ши Мина мне не довелось. Вернувшись на следующий год в Ханой на работу в посольство за проведенные там три года я ни разу не видел президента на крупных протокольных мероприятиях, в том числе на устроенном нашим посольством юбилейном приеме в ноябре 1967 года.

Известие о кончине Хо Ши Мина застало меня уже в Москве по возвращении в конце августа 1969 года из командировки в ДРВ. Через несколько дней после прилета меня вызвали в управление кадров МИД и предупредили, чтобы я был готов, если возникнет необходимость, заменить одного из переводчиков готовящейся вылететь в Ханой для участия в похоронах правительственной делегации. (Коллега был на грани заболевания, но все обошлось, и необходимость в моей поездке отпала.)

Позднее, в 80-х годах, уже будучи заведующим Отделом Юго-Восточной Азии МИД, каждый раз приезжая в Ханой в составе наших правительственных делегаций или на межмидовские консультации, я участвовал в возложении венков и букетов цветов к мавзолею Хо Ши Мина.

29 июня 1985 года в Москве на площади, носящей его имя, мне довелось участвовать в закладке памятника Хо Ши Мину вместе с находившейся в нашей стране с официальным дружественным визитом партийно-правительственной делегацией СРВ во главе с Генеральным секретарем ЦК КПВ Ле Зуаном.

В Брестской крепости с посланцем народа Южного Вьетнама

В 1965 году в период работы в Институте народов Азии мне довелось дважды побывать в ДРВ – на Международной конференции солидарности с народом Вьетнама и с профсоюзной делегацией, а также сопровождать в качестве переводчика Главу Постоянного Представительства Национального фронта освобождения Южного Вьетнама (НФОЮВ) Данг Куанг Миня в его первой поездке по нашей стране.

Принятое в декабре 1964 года решение об открытии в Москве постоянного представительства НФОЮВ при Советском комитете солидарности стран Азии и Африки (21 июня 1969 года после установления дипотношений с Республикой Южный Вьетнам представительство преобразовано в посольство) было расценено тогда у нас в стране и во Вьетнаме как новое подтверждение солидарности с борьбой народа Южного Вьетнама за освобождение своей родины.

В маршрут поездки помимо Ленинграда и Бреста с посещением мемориала Брестская крепость и Беловежской пущи, Данг Куанг Минь предложил обязательно включить «посещение родины товарища Сталина». Поначалу организаторы поездки пытались отговорить его от такого намерения, ссылаясь на то, что «в Гори уцелел только один памятник и смотреть там особенно не на что» (после ХХП съезда КПСС в 1961 году почти все памятники И.В. Сталину были демонтированы), но гость настоял на своем.

Мне хорошо запомнилось, с каким радушием принимали повсюду посланца народа Южного Вьетнама, с каким воодушевлением на встречах и митингах встречали их участники сообщения о новых успехах армии НФОЮВ в освобождении территории Юга страны, выражали уверенность в скорой полной победе его народа. Особенно символичными были встречи с ветеранами Великой Отечественной войны во время посещения Брестской крепости.

По прилете в Тбилиси после встреч и выступления по местному телевидению гостя повезли в Гори. В главном корпусе музея и доме, где родился И.В. Сталин, на месте убранных экспонатов виднелись следы от вывернутых шурупов, правда, еще оставался памятник (демонтирован в июне 2010 года), а также мемориальная доска с барельефом на стене гимназии, где он учился. Впечатление гостя от всего увиденного и выглядевшего довольно удрученным, пытались «развеять» сопровождавшие нас представители городских властей и работники музея, пригласив перед отъездом в ресторан «Интурист». Поочередно произнося во время ужина длинные и витиеватые заздравные тосты, они славили «того, кто…», умудряясь при этом ни разу не назвать его по имени.

В труде и в бою

В ноябре 1965 года, совершая поездку по Северному Вьетнаму, наша делегация посетила шахтерский город Хонгай, где на встрече с передовиками труда я познакомился с Фам Зяо, бригадиром экскаваторщиков на угольном карьере Хату, расположенном на полпути из Хонгая в Камфа.

Фам Зяо из семьи потомственных шахтеров. Женат. Четверо детей. Старшему семь лет, младшему – один месяц. В двенадцать лет, чтобы помочь родным, пошел на шахту, где работали его дед, отец и старший брат. «Это был самый трудный период в моей жизни», – вспоминал он в нашей беседе. Во время войны Сопротивления французским колонизаторам он помогал революции – был связным. После восстановления мира вернулся на родной карьер. Окончил курсы. Сейчас возглавляет лучшую на шахте бригаду экскаваторщиков.

С гордостью рассказывал мне Зяо о достижениях тружеников карьера за годы мирного строительства: «С уходом летом 1954 года французских колонизаторов, мы стали хозяевами предприятия. Особенно трудно пришлось на первых порах. Уходя, колонизаторы демонтировали и увезли с собой почти все оборудование. Справиться с трудностями нам помогли братья из социалистических стран – Советского Союза, Чехословакии. Особенно ценными для нас была помощь специалистами и поставками из Советского Союза замечательных мазов и экскаваторов. За годы мирного строительства намного возросла добыча угля в карьере. Неузнаваемо изменилась жизнь горняков. В шахтерском поселке построены стадион, кинотеатр и клуб. На смену ветхим баракам пришли светлые и просторные дома. Растет профессиональный и культурный уровень рабочих и их семей. Три вечера в неделю шахтеры учатся. Изменился их быт. Если раньше вся мебель горняцкой лачуги состояла из стола и кровати, то теперь у рабочих есть радиоприемники, велосипеды, вентиляторы».

«Американские агрессоры совершают пиратские воздушные налеты на города и деревни нашей страны, – с гневом говорит мне Зяо. – Но, вопреки всему, мы постоянно увеличиваем добычу угля. Так, в октябре прошлого года, несмотря на усиленные атаки заокеанских стервятников, мы выдали на-гора угля в полтора раза больше, чем было намечено планом».

Бригада Зяо не только лучшая на производстве. Боевую подготовку рабочие карьера проходят в отрядах самообороны. У 70-ти рабочих имеется стрелковое оружие. С первых дней воздушных налетов этот шахтерский коллектив активно борется с воздушными разбойниками.

Месяц назад 5 октября бойцами взвода Зяо над карьером был сбит американский самолет. «В тот день по сигналу воздушной тревоги, – рассказал Фам Зяо, – мы бросились к боевой позиции нашего взвода, находящейся неподалеку от карьера. Над нами на низкой высоте прошла на север группа вражеских самолетов. Мы знали по опыту, что, возвращаясь, они обязательно пролетят над карьером. Нас было четверо: Кхоа, Нык, Кы и я. И когда показались самолеты, мы дружно открыли огонь. Один из них загорелся, затем упал у берега. Это был истребитель «Ф-105 Д».

Зяо познакомил меня с членами своего отряда, такими же, как и он, скромными ребятами с винтовками через плечо. Прощаясь, они крепко пожимали мне руку. «Вернетесь на родину, – сказал Зяо, – передайте привет и большое спасибо рабочим вашей страны за их материальную и моральную помощь. А еще передайте вот это». И он протянул мне осколок крыла истребителя, сбитого рабочими его карьера.

«КВ» в легендах и наяву

Когда в апреле 1966 года мне, тогда младшему научному сотруднику и аспиранту академического института, предложили «подработать на съезде», я, конечно, согласился. Для меня, как и других молодых научных сотрудников с приставкой «б/с», что означало «без степени», устные и письменные переводы помогали хоть как-то «перебиваться» между зарплатой. Там на заключительном приеме съезда мне довелось сидеть рядом и общаться с Климентом Ворошиловым.

Аббревиатура «КВ» для меня и людей моего поколения прочно связана с именем Климента Ефремовича Ворошилова и названным его именем тяжелым танком периода Великой Отечественной войны.

Знакомый еще со школьных уроков истории и по полюбившимся фильмам, образ отважного полководца, быть может, немного хрестоматийный, со временем для меня нисколько не потускнел.

До сих пор остались в памяти связанные с его именем различные истории, в которых ему неизменно приписывались геройские поступки. Не берусь судить о достоверности услышанных рассказов, но хорошо помню, что их всегда отличали благожелательное отношение к герою и добрый юмор. Запомнилась популярная тогда в армейской среде байка.

«Рано утром по завершении учений на проводы высокой инспекционной комиссии, которую возглавлял К. Ворошилов, был собран весь офицерский состав воинской части. Как водится, по такому случаю для «разбора учений» в большой палатке был накрыт стол. Глава комиссии, войдя в нее и взглянув на выстроившихся вдоль уставленного бутылками водки и закусками стола офицерами, строго спросил: «Кто пьет водку по утрам, шаг вперед!». После минутного замешательства среди присутствующих вперед шагнул только один молодой лейтенант. «Налейте водки мне и лейтенанту, – приказал маршал. Всю остальную уберите».

Эта нехитрая история вспомнилась много лет спустя, когда волею случая мне довелось сидеть рядом за одним столом и наливать водку самому Клименту Ефремовичу Ворошилову.

Случилось это 8 апреля 1966 года в Кремлевском Дворце съездов на приеме, устроенном для зарубежных делегаций в заключительный день XXIII съезда КПСС. На этот прием я был приглашен как переводчик лаосской делегации.

В большом банкетном зале Дворца съездов, в обычное время служившим буфетом для посещавших спектакли и концерты зрителей, слева у сцены был накрыт большой главный стол, предназначенный для государственного и партийного руководства СССР и глав делегаций коммунистических и рабочих партий «братских социалистических стран». Напротив него в несколько рядов были установлены столы поменьше для «делегаций национально – демократических и левых социалистических партий». К этой категории была причислена и делегация Народно-революционной партии Лаоса, с которой мне довелось работать. За отсутствием в то время знатока лаосского языка я переводил с вьетнамского, которым свободно владели члены делегации.

В центре главного стола расположился Л.И. Брежнев, впервые в новом для себя качестве (несколькими часами раньше на партийном пленуме он был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС, сменив прежний титул Первого секретаря). По обеим сторонам от него за стол сели, через одного, другие члены политбюро и главы делегаций коммунистических и рабочих партий, среди которых хорошо разглядел Ле Зуана. За каждым из других столов почетное место было отведено руководителям рангом пониже: кандидатам в члены Политбюро, членам и кандидатам в члены Ревизионной комиссии и в качестве почетных гостей – известным партийным деятелям, находившимся на пенсии.

Для лаосской делегации предназначался стол в третьем ряду от главного. Когда мы рассаживались за столом, я вздрогнул от неожиданности. К нам подошел и сел в центре стола, через одного от меня, сам Климент Ефремович Ворошилов.

В начале приема к сидевшему между нами заместителю заведующего международным отделом ЦК КПСС передали срочное поручение подготовить по просьбе главы одной из делегаций (они разъезжались на следующее утро) какую-то справку. Перед уходом он сказал, чтобы я пересел на пустующее место рядом с именитым гостем съезда и не забывал уделять ему «первоочередное внимание». Я сразу же принялся выполнять наказ, обрадованный негаданно представившейся возможностью оказаться весь прием рядом с этой легендарной личностью.

Пока подавали закуски, заметив перед Климентом Ефремовичем пустую рюмку, предложил налить ему на выбор из одной из стоявших на столе бутылок. На вопрос, какой из напитков он предпочитает, КВ ответил:

«Конечно же, белое вино», показав пальцем на бутылку водки. «Не хотите ли еще?», – старался я угодить знаменитому гостю. Он не возражал и, пока я наливал, на мгновение оглянулся назад, чему я, возбужденный от такого соседства, поначалу не придал значения.

Вскоре официант, разнося борщок, первому поставил чашку передо мной. В этот момент из-за стоящего рядом стола, отведенного для делегации Союза коммунистов Югославии, встали и направились в нашу сторону несколько гостей. (Я еще раньше обратил на них внимание, когда, оживленно жестикулируя, они показывали на сидящего за нашим столом именитого гостя.) «Климент Ефремович, – просительно наклонился к нему тот, кто посмелее, – можно попросить у Вас автограф?». «Вот еще, – обращаясь то ли к подошедшим югославам, то ли к официанту, и глядя при этом в мою сторону, добродушно пробурчал в ответ КВ, – другим уже принесли суп, а мне нет».

Немало обескураженные, югославы молча вернулись за свой стол. Однако их инициатива подсказала мне мысль – когда еще представится такая возможность?! – попросить у Климента Ефремовича автограф для себя. Не обнаружив в карманах пиджака подходящего листа бумаги, взял со стола программу концерта и стал дожидаться подходящего момента.

К концу приема, собравшись с духом и не рассчитывая особенно на успех, протянул программу Клименту Ефремовичу. Он взял ее в руки и, как-то по– отечески взглянув на меня и занеся над ней авторучку, только спросил: «Зовут– то как?». «Анатолий, – еще не веря до конца в удачу, робко протянул». «А по отчеству?», – переспросил он и, получив ответ, ровным, каллиграфическим почерком написал на чистой оборотной стороне программы: «Уважаемый Анатолий Сафронович. Желаю Вам, Вашим родным и близким здоровья, счастья и благополучия. К. Ворошилов».

В середине обеда за спиной легендарного гостя неожиданно выросла высокая фигура спортивного вида плечистого мужчины в черном костюме. Наклонившись, он что-то негромко сказал ему на ухо. «Это не я, это все он наливал», – то ли шутя, то ли всерьез громко произнес Климент Ефремович, глядя в мою сторону. Только тогда мне стало понятно, почему он время от времени с беспокойством оглядывался назад, где у ограждения зала весь вечер стоял, наблюдая за ним, «прикрепленный» офицер охраны.

За пару часов, пока длился прием, Климент Ефремович по различным поводам вспоминал разные эпизоды из своей богатой событиями жизни, по большей части военного периода. Во всех них, как помню, неизменно упоминался И.В. Сталин. Память сохранила один из этих рассказов, начинавшихся, как и все другие, со слов «Как-то Сталин и я…».

Когда обед подошел к десерту и стали разливать шампанское, мой собеседник вспомнил, как однажды во время войны «Сталин и он» во время приема затеяли спор с послами стран-союзников, чье шампанское лучше. Условились, что на следующей встрече каждый из участников пари, среди которых был и французский посол, выставят по ящику шампанского национального производства. «И что Вы думаете, чье шампанское признали лучшим, – вопросительно глядя на меня, заключил он, и, насладившись паузой, сам же ответил: «Конечно же, наше, советское!».

Внезапно Климент Ефремович поднялся из-за стола и направился к главному столу. Привстав, чтобы лучше разглядеть, я наблюдал, как он, подошел сначала к Л.И. Брежневу, который как-то сухо и даже отстранено, как мне показалось, отреагировал, видимо на поздравление с избранием его Генеральным секретарем. Затем обойдя стол, КВ поздоровался с другими членами Политбюро и руководителями зарубежных делегаций, которые, в отличие от первых, очень радушно его приветствовали.

Дальнейшее продвижение Климента Ефремовича по залу прервал подошедший уже знакомый «прикрепленный» и что-то сказал ему на ухо. КВ тут же повернулся и направился к выходу из зала.

С тех пор прошло немало лет. Как дорогую реликвию храню в домашнем архиве автограф К.Е. Ворошилова, легендарный образ которого после той памятной встречи стал для меня ближе и человечней.