Текст книги "Королевская дорога"
Автор книги: Андре Мальро
Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
– Вернёмся, однако, к вашим планам, месье. Вы намереваетесь, если не ошибаюсь, проследовать по тропе, которая осталась от бывшей Королевской дороги кхмеров…
Клод кивнул головой.
– Прежде всего должен сказать вам, что эту тропу, именно тропу – я не говорю о дороге – практически нельзя различить на довольно значительных участках. Вблизи горного хребта Дангрек она окончательно теряется.
– Я её найду, – с улыбкой ответил Клод.
– Приходится надеяться на это… Мой долг – и моя служебная обязанность – предостеречь вас от опасностей, которые вас подстерегают. Вам, вероятно, известно, что двое наших людей, отправившихся в экспедицию, Арни Мэтр и Одендхал, убиты. А между тем наши несчастные друзья хорошо знали эту страну.
– Вряд ли я удивлю вас, месье, если скажу, что не ищу ни удобств, ни покоя. Позвольте спросить вас, какую помощь вы можете оказать мне?
– Вы получите талоны на реквизицию, благодаря которым с помощью нашего уполномоченного, как и положено, сможете раздобыть камбоджийские повозки, необходимые для перевозки вашего багажа, а также возчиков для них. К счастью, груз такой экспедиции, как ваша, относительно лёгкий…
– Это камень-то лёгкий?
– Во избежание прискорбных злоупотреблений, имевших место в прошлом году, принято решение, что предметы, каковыми бы они ни являлись, должны оставаться in situ.
– Простите, не понял.
– In situ – на месте. Их следует описать. Изучив это описание, руководитель нашей археологической службы, если это потребуется, направится…
– По-моему, после того, что я здесь от вас услышал, трудно себе представить, чтобы руководитель вашей археологической службы рискнул направиться в районы, в которых мне предстоит побывать…
– Случай этот особый; мы подумаем.
– Впрочем, даже если он и рискнёт, хотелось бы понять, почему я должен выполнять роль изыскателя в его пользу?
– А вы предпочитаете выполнять эту роль ради собственной пользы? – тихо молвил Рамеж.
– За двадцать лет ваши службы не обследовали этот район. Безусловно, у них были дела поважнее; но я знаю, чем рискую, и хотел бы идти на риск без указки.
– Но не без помощи?
Оба говорили неторопливо, не повышая голоса. Клод боролся с душившей его яростью: с какой стати этот чиновник собирается присвоить себе права на предметы, которые он, Клод, может обнаружить, на поиски которых он, собственно, сюда и приехал, возлагая на них последнюю свою надежду?
– Только с той помощью, которая была мне обещана. А это гораздо меньше того, что вы предоставляете в распоряжение любого военного географа, отправляющегося в покорённый район.
– Надеюсь, месье, вы не ожидаете, что администрация предложит вам военный эскорт?
– Разве я просил чего-то другого, кроме того, что вы сами мне предложили, а именно возможности получить (раз уж здесь нет иного способа действовать) возчиков и повозки.
Рамеж только взглянул на него и ничего не сказал. Наступило неловкое молчание; Клод ожидал услышать снаружи шум воды, но капли больше не падали.
– Одно из двух, – продолжал он, – либо я не вернусь, и тогда уж не о чем говорить; либо вернусь, и, какую бы пользу я ни извлёк для себя, она будет ничтожной по сравнению с тем результатом, которого я добьюсь.
– Для кого?
– Мне думается, месье, и, надеюсь, вы не сочтёте это обидой для себя, что вы исполнены решимости отвергать любой вклад в историю искусства, если он исходит не от института, которым вы руководите.
– Ценность такого рода вкладов, к сожалению, во многом зависит от тех, кем они внесены, – их технической подготовки, опыта и привычки следовать определённой дисциплине.
– Склонность к дисциплине вряд ли может привести человека в непокорный край.
– Зато склонность, которая приводит в непокорный край…
Не закончив фразы, Рамеж встал.
– Я в самом деле обязан оказать вам определённую помощь, месье. Можете рассчитывать на меня, вы её получите; ну а остальное…
– Остальное…
Всем своим видом Клод хотел, казалось, как можно сдержаннее сказать: «Остальное я беру на себя».
– Когда вы намереваетесь двинуться в путь?
– Поскорее.
– В таком случае вы получите необходимые бумаги завтра вечером.
Директор проводил его до двери с величайшей любезностью.
* * *
«Подведём итоги». Пересекая двор, Клод, словно стараясь уклониться от собственного предписания, разглядывал останки богов, по которым скользили вечерние ящерицы.
«Подведём итоги».
Однако ему это не удавалось. Он вышел на пустынный бульвар. Слово «колония» преследовало его своим жалобным звучанием – так обычно оно звучит в романсах островитян. Вдоль канав, крадучись, пробирались кошки… «Этот благородный бородач не желает, чтобы охотились в его владениях…» Меж тем он начинал понимать, что Рамежем двигал вовсе не интерес, как он полагал вначале. Тот стоял на страже порядка, противясь, возможно, не столько самому проекту, сколько натуре человека, ни в чём не схожей с его собственной… Ну и, конечно, защищал престиж своего института. «Но даже если стать на его точку зрения, ему следовало бы попытаться вытянуть из меня всё, что я могу для него раздобыть, ибо нет сомнений, что его нынешние сотрудники не захотят ради этого рисковать своей шкурой. Он действует, как администратор, склонный к осторожности: через тридцать лет, возможно, и так далее… Да будет ли ещё существовать его институт через тридцать лет и останутся ли вообще до тех пор французы в Индокитае? Мало того, он, конечно, считает, что те двое погибли во имя того, чтобы коллеги продолжили их дело, хотя ни тот, ни другой и не думали жертвовать жизнью ради его института… Если в своём лице он защищает какие-то групповые интересы, он может озлобиться; если же он полагает, что защищает мёртвых, то станет просто бешеным: надо попытаться предугадать, что он там собирается придумать…»
IV
На стекле катера, который должен был доставить их на землю, Клод снова увидел отражение профиля Перкена, увидел именно таким, каким часто видел его на иллюминаторе теплохода во время трапез; сзади стоял на якоре белый пароход, на котором они прибыли сюда ночью из Пномпеня. Район, где исчез бывший товарищ Перкена, находился неподалёку от Королевской дороги, которая едва ли не граничила с мятежной зоной; сведения, которые с предельной осторожностью удалось раздобыть в Бангкоке, подтверждали неоспоримые достоинства плана Клода.
Катер отчалил, пробираясь сквозь гущу деревьев, затопленных водой; стекло царапали ветки, покрытые затвердевшей от жары грязью и торчавшими волокнами ила; полоски высохшей пены на стволах служили отметкой самого высокого уровня воды. Клод с трепетным волнением созерцал это предвестие леса, ожидавшего его впереди, одурманенный запахом медленно застывавшего на солнце ила, подсохшей блеклой пены, разлагавшихся животных, земноводных тварей, прилипших к ветвям своей студенистой массой грязноватого цвета. За густой листвой, в каждой прогалине, на фоне корявых деревьев, исхлёстанных ветрами, которые дули с озера, он пытался различить башни Ангкор-Вата note 1414
Ангкор-Ват – грандиозный храм-гора, построен в XII веке.
[Закрыть], но безуспешно; покрасневшие в закатных лучах листья плотной стеной заслоняли жизнь малярийных болот. Стоявшая вокруг вонь напомнила ему, что в Пномпене в окружении жалких людишек он видел слепца, который бубнил «Рамаяну» note 1515
«Рамаяна» – древнеиндийская эпическая поэма на санскрите. Приписывается легендарному поэту Вальмики.
[Закрыть], аккомпанируя себе на самодельной гитаре. Этот старик олицетворял Камбоджу в руинах, его героическая поэма могла найти отклик лишь у жалкой кучки нищих попрошаек да служанок: закабалённая земля, прирученная земля, где гимны вместе с храмами приходят в упадок, гиблая, мёртвая земля; а тут ещё эти мутные, грязные ракушки, которые булькали в своей скорлупе, и гнусные кузнечики… А на берегу, прямо напротив него, стоял лес, враждебный, словно сжатый кулак.
Катер наконец причалил. Пассажиров дожидались «форды», сдававшиеся напрокат; какой-то туземец отошёл от группы и направился к капитану.
– Это как раз тот, кто вам нужен, – сказал капитан Клоду.
– Бой?
– Может, он и не такой, как надо, но другого в Сиемреапе попросту нет.
Перкен задал бою несколько обычных вопросов и нанял его.
– Главное – не давайте ему денег вперёд! – крикнул, немного отойдя, капитан.
Туземец слегка пожал плечами и сел рядом с водителем автомобиля для белых, тот сразу тронулся. На следующую машину погрузили багаж.
– Бунгало? – спросил, не оборачиваясь, водитель. (Автомобиль уже катил прямо по дороге.)
– Нет, сначала в резиденцию.
По обе стороны красной дороги бежал лес, и на этом фоне вырисовывалась бритая голова боя; пронзительный треск кузнечиков заглушал даже шум мотора. Внезапно шофёр вскинул руку: на горизонте на какое-то мгновение возник Ангкор-Ват. Но Клод в двадцати метрах ничего уже не видел.
Потом появились огни и фонари, замелькали куры и чёрные свиньи – деревня. Автомобиль вскоре остановился.
– Дом представителя французской администрации?
– Да, миссье.
– Думаю, я ненадолго, – сказал Клод Перкену.
Уполномоченный ждал его в комнате с высоким потолком. Подойдя к Клоду, он неторопливо потряс протянутую ему руку, словно взвешивая её.
– Рад вас видеть, месье Ваннек, рад вас видеть… Давненько вас поджидаю… Как всегда, опаздывает проклятый пароходишко…
Не отпуская руку Клода, мужчина бормотал слова приветствия в свои густые поседевшие усы. Тень от его внушительного носа, отбрасываемая на побеленную известью стену, частично заслоняла висевшую на ней камбоджийскую картину.
– Стало быть, вы желаете отправиться в дебри?
– Раз вам сообщили о моём прибытии, месье, полагаю, вам в точности известно всё об экспедиции, которую я собираюсь предпринять.
– Которую вы собираетесь… э-э… которую вы собираетесь предпринять… хм… Впрочем, это ваше дело.
– Полагаю, я могу рассчитывать на вашу помощь, чтобы получить всё необходимое для моей экспедиции?
Ничего не ответив, старый уполномоченный встал; суставы его хрустнули в наступившей тишине. Он зашагал по комнате, волоча за собой свою тень.
– Надо двигаться, месье Ваннек, если не хотите, чтобы вас зажрали эти чёртовы комары… Время сейчас, знаете ли, скверное. Всё необходимое… хм!..
(«Это хмыканье выводит меня из себя, – подумал Клод. – Хватит разыгрывать из себя впавшего в маразм маршала!»)
– Так как же насчёт реквизиции?
– Ладно… Это-то вы получите, само собой… Только, видите ли, реквизиция – это не Бог весть что. Я прекрасно знаю, что те, кто является сюда с определённой целью, не очень-то любят, когда их начинают поучать, это их раздражает… И всё-таки…
– Говорите.
– Вот вы, например; то, что вы собираетесь предпринять, не какая-нибудь там прогулочка, как у других. Так вот, должен вам сказать одну вещь: реквизиция в этих краях – как бы это получше выразиться? – шелуха всё это.
– Я ничего не получу?
– О, я совсем не об этом. У вас экспедиция – экспедиция, и ничего с этим не поделаешь. Вам дадут то, что положено. В этом отношении будьте покойны. Инструкции есть инструкции. (Хотя для вас это совсем не так хорошо, как может показаться на первый взгляд.)
– То есть?
– Надеюсь, вы понимаете, что я здесь не для того, чтобы пускаться с вами в откровения? Однако есть вещи, которые не всегда мне нравятся в этом чёртовом ремесле. Я не люблю никаких историй. Так вот, представьте себе, что я хотел бы сказать вам ещё одну хорошую вещь, нет, правда, в самом деле очень хорошую, в общем, дать вам, что называется, совет! Месье Ваннек, не стоит ходить в джунгли. Бросьте вы эту затею, так будет гораздо разумнее. Поезжайте в большой город, в Сайгон например. И подождите немного. Я вам очень советую.
– Неужели вы думаете, что я проехал полсвета только затем, чтобы с самодовольной и глупой миной отправиться в Сайгон?
– Эти полсвета мы, знаете ли, все тут проехали, и никто этим особо не гордится, да и гордиться-то нечем… Но вот в чем суть: раз уж вы так настаиваете, стало быть, вам нелегко было договориться с месье Рамежем и с его этим… институтом, а? И потому оно для всех было бы лучше, да и мне, конечно, не пришлось бы ввязываться в историю… Теперь я вроде бы довольно всего сказал…
– С одной стороны, месье, вы даёте мне совет, которым я, судя по всему, обязан некоторой симпатии (он чуть было не добавил: «или некоторой антипатии к Французскому институту», но так и не сказал); однако, с другой стороны, вы говорите, что, несмотря ни на что, никто не станет мешать моей экспедиции; мне с трудом…
– Я этого не говорил. Я сказал, что вам дадут всё, на что вы имеете право.
– Ах, так… Ясно. Возможно, я начинаю понимать. Но мне хотелось бы всё-таки…
– Узнать об этом больше? Что ж, придётся смириться с тем, что желание это останется неудовлетворённым. А теперь ближе к делу: может, всё-таки подумаете хорошенько?
– Нет.
– Хотите ехать?
– Безусловно.
– Хорошо. Будем надеяться, что у вас для этого имеются веские основания, а иначе, месье Ваннек, не хочу обижать вас, но вы делаете большую глупость. Затем мне надо дать вам… нет, пожалуй, это позже, а сейчас я скажу вам несколько слов о месье Перкене.
– Что именно?
– У меня тут – подождите, в другой папке, что ли? Нет… в конце концов, это неважно, – где-то здесь у меня есть записка службы безопасности Камбоджи, и мне надлежит «передать вам её смысл». Поймите меня правильно: то, что я собираюсь сказать вам, я скажу только потому, что мне поручили это сделать. А сам я, знаете ли, терпеть не могу всех этих штучек. Чушь какая-то. В районе есть только одна серьёзная проблема – это торговля лесом. И уж лучше было бы помочь мне серьёзно в работе, чем приставать с разными глупостями, вроде этой истории с камнями.
– Я вас слушаю.
– Так вот, дело касается месье Перкена, который путешествует вместе с вами: паспорт ему выдали только по настоянию сиамского правительства. Он собирается разыскивать – так он говорит! – некоего Грабо. Заметьте, мы могли бы отказать, ибо этот самый Грабо числится у нас дезертиром…
– Почему же не отказали? Не из гуманных соображений, я полагаю?
– Что касается здешних исчезновений, то их обстоятельства следует прояснять. А сам Грабо – бездельник. Вот вам и весь сказ. И ушёл-то он оттого, что испытывал, скорее всего, материальные затруднения.
– Думаю, что Перкен довольно мало знал его, но мне-то какое до этого дело?
– Месье Перкен – важный сиамский чиновник, ну или что-то вроде этого, хотя и не совсем официальное лицо. Я его знаю; вот уже десять лет, как я о нём слышу. И лично вам хочу сказать следующее: когда он уезжал в Европу, то вступил в переговоры с нами – с нами, а не с сиамцами, вы меня поняли? – чтобы попытаться получить несколько пулемётов.
Клод молча смотрел на уполномоченного.
– Так-то вот, месье Ваннек. Ну и когда же вы хотите двинуться в путь?
– Как можно скорее.
– В таком случае через три дня. В шесть часов утра вы получите всё необходимое. У вас есть бой?
– Да, он в машине.
– Я выйду с вами. Мне нужно дать ему указания. Ах да! Ваши письма!
Он вручил Клоду несколько конвертов. На одном из них стоял штамп Французского института. Клод собирался вскрыть его, но тон уполномоченного, окликнувшего боя, заставил его поднять голову: автомобиль дожидался, голубея в свете висевшей над дверью лампы, а бой, судя по всему, завидев уполномоченного, отошёл в сторону и теперь нерешительно возвращался обратно. Они обменялись несколькими фразами на аннамском языке; не понимая, о чём они говорят, Клод не спускал с них глаз. Бой, казалось, был просто ошарашен; усы уполномоченного, размахивавшего руками, в электрическом свете выглядели совсем белыми.
– Предупреждаю вас, этот бой только что вышел из тюрьмы.
– За что сидел?
– Жульничество, мелкие кражи. Вам следовало бы взять другого.
– Я подумаю.
– Ладно, я с ним поговорил. Если вы возьмёте другого, он передаст мои инструкции.
Сказав ещё какую-то фразу по-аннамски, уполномоченный сжал руку Клода. Глядя в глаза молодому человеку, он то открывал, то закрывал рот, словно собираясь чтото сказать; тело его застыло неподвижно, выделяясь на фоне темнеющего леса светлым пятном – от белых волос ёжиком до парусиновых ботинок; он так и не отпускал руку Клода. «Что он хочет мне сказать?» – спрашивал себя Клод. Но уполномоченный уже отпустил его руку, хмыкнул на прощанье ещё раз, что-то проворчал и, повернувшись, пошёл в дом.
– Бой!
– Миссье?
– Как тебя зовут?
– Кса.
– Ты слышал, что сказал о тебе уполномоченный?
– Это неправда, миссье!
– Правда или неправда, мне всё равно. Слышишь? Всё равно. Главное – делай, что положено, остальное мне безразлично. Понял?
Бой остолбенело глядел на Клода.
– Понял?
– Да, миссье…
– Хорошо. А ты слышал, что сказал капитан?
– «Не давать денег вперёд».
– Вот тебе пять пиастров. Водитель, поехали.
Он снова занял своё место.
– Это что, проверка? – с улыбкой спросил Перкен.
– Пожалуй. Если он прохвост, завтра мы его не увидим; а если нет, теперь он наш человек. Лояльность – одно из тех редких качеств, которое, на мой взгляд, ещё сохранилось в какой-то мере.
– Возможно… Так что там рассказывает этот старый вояка, который любит ворчать?
Клод задумался.
– Вещи довольно любопытные, о которых я должен поговорить с вами; но сначала подведём итоги. Повозки мы получим послезавтра утром. Он намекает довольно прозрачно, что я поступил бы благоразумно, вернувшись в Сайгон…
– Почему?
– Потому, и всё тут. Дальше этого он не идёт… Он намерен выполнять инструкции, которые, видимо, раздражают его или смущают.
– Вам не удалось узнать ничего больше?
– Нет. Разве что… Подождите, по… подождите…
Он всё ещё держал в руках конверт. В темноте ему с трудом удалось вскрыть его, но прочитать письмо, когда он его развернул, так и не удалось. Перкен достал карманный фонарик.
– Остановитесь! – крикнул Клод.
Шум мотора смолк, растаяв в стрекоте кузнечиков.
"Месье, – читал Клод вслух, – считаю своим долгом (хорошее начало) – во избежание какого-либо недоразумения, а также в надежде на то, что вы сможете должным образом воздействовать на лиц, которые будут сопровождать вас, – передать вам постановление генерал-губернатора, до сих пор сохраняющее свою силу, его некоторая расплывчатость будет устранена на этой неделе новым административным решением.
Примите мои уверения (ладно, оставим это! И всё-таки, всё-таки…) в наилучших к вам чувствах, а также искренние пожелания удачи. С глубочайшим уважением". (Какое постановление?)
Он взял другой листок.
"Генерал-губернатор Индокитая, согласно предложению директора Французского института… (сколько же можно, чёрт побери!..) постановляет:
Все памятники, уже открытые и те, что предстоит открыть в будущем, расположенные на территории провинций Сиемреап, Баттамбанг и Сисопхон, объявляются исторической ценностью…" Датировано 1908 годом.
– Продолжение есть?
– Есть административные распоряжения. Жаль, что остановились на такой великолепной дороге! Водитель, поехали дальше!
– Ну что?
Перкен направил луч фонаря ему в лицо.
– Уберите это, прошу вас. В каком смысле – что? Уж не думаете ли вы, что это может изменить мои намерения?
– Я рад, что оказался прав, полагая, что это их не изменит. От администрации я ждал именно такой реакции и говорил вам об этом ещё на пароходе. Придётся преодолевать дополнительные трудности, вот и всё. Вперёд, в джунгли…
Невозможность вернуться вспять была настолько очевидна Клоду, что его приводила в отчаяние сама идея заново всё обсуждать. Жребий брошен – тем лучше. Он старался гнать от себя тревожные мысли, надо было идти дальше, продвигаться вперёд, как этот автомобиль, врезавшийся во тьму бесформенной массы леса. В свете фар появилась и тут же исчезла тень лошади, затем замелькали электрические лампочки…
Бунгало.
Бой занялся багажом. Клод, не успев даже попросить воды, отодвинул лежавшие на плетёном столе пожелтевшие номера «Иллюстрасьон» и, не обращая внимания на жужжание комаров, отвинтил колпачок своей ручки.
– Неужели вы собираетесь отвечать прямо сейчас?
– Успокойтесь, письмо я отправлю только после того, как мы уедем. Но ответ напишу сейчас, это успокоит мне нервы. Впрочем, ответ будет очень коротким.
И в самом деле – всего три строчки. Он передал листок Перкену, а сам тем временем написал адрес.
"Месье,
Шкура неубитого медведя тоже является исторической ценностью, однако было бы неразумно и даже опасно ходить за ней.
Ещё с большим уважением
Клод Ваннек".
Местный бой принёс на всякий случай содовой воды.
– Утолим жажду и сразу пойдём, – сказал Клод. – Это ещё не всё.
По другую сторону дороги начиналась мостовая, ведущая к Ангкор-Вату. Они двинулись по ней. Ноги их то и дело спотыкались о выступы неплотно пригнанных плит. Перкен присел на камень.
– Ну что вы мне скажете?
Клод поведал ему о беседе, состоявшейся у него с уполномоченным. Перкен закурил сигарету: на его поблекшем, осунувшемся лице, выхваченном на мгновенье из мрака пламенем зажигалки, лежали теперь красноватые блики горящего табака…
– Обо мне уполномоченный ничего вам больше не сказал?
– Куда уж дальше…
– И что вы обо всём этом подумали?
– Ничего. Мы оба рискуем жизнью; я здесь, чтобы помочь вам, и вовсе не собираюсь спрашивать у вас отчёта. Если вам нужны пулемёты, я сожалею лишь о том, что вы не сказали мне об этом раньше, мне хотелось бы раздобыть их для вас.
И снова вокруг воцарилось необъятное молчание леса, пропитанное извечным привкусом разворошенной земли. Его нарушил хриплый зов гигантской жабы – так похожий на вопль свиньи, которую режут, – затерявшийся тут же во тьме, растворившийся в запахе сырости…
– Поймите меня. Если я принимаю человека, то принимаю его целиком, принимаю, как самого себя. Могу ли я утверждать, что не совершил бы того или иного поступка, совершенного этим человеком из числа близких мне?
И снова молчание.
– Вас никогда ещё по-настоящему не предавали?
– Бросать вызов массе людей, конечно, небезопасно. Но на кого же тогда рассчитывать, как не на тех, кто защищается, подобно мне?
– Или нападает…
– Или нападает.
– И для вас не имеет значения то, куда может завлечь вас дружба?..
– Неужели я стану бояться любви из-за сифилиса? Не скажу, что мне все равно, скажу только: я согласен.
В темноте Перкен положил руку на плечо Клода.
– Желаю вам умереть молодым, Клод, желаю от всей души, как мало чего желал на этом свете… Вы и не подозреваете, что значит быть пленником собственной жизни; я лично начал об этом догадываться только после того, как расстался с Сарой. То, что она спала с теми, чьи губы ей нравились – особенно когда оставалась одна, – и то, что она последовала бы за мной хоть на каторгу, не имело значения. Став женой принца Питсанулока, она в Сиаме через многое прошла… Женщина, которая знала жизнь, жизнь, но не смерть. И вот однажды она поняла, что её жизнь приняла определённую форму – мою, что её судьба только в этом, и ни в чём другом, и тогда она стала смотреть на меня с такою же точно ненавистью, с какою смотрела в своё зеркало. (Представляете себе взгляд белой женщины, которой зеркало раз от разу всё явственнее показывает, что тропики уже никогда не отпустят её, сделают навсегда лихорадочной…) Все её былые надежды молодой женщины начали потихоньку подтачивать её жизнь, вроде сифилиса, подхваченного в юном возрасте, – а заодно, словно зараза, и мою… Вы понятия не имеете, что значит раз и навсегда определившаяся судьба, неизбежная, неотвратимая: она подчиняет вас себе, словно тюремный порядок узника, и вы точно знаете, что будете тем, а не этим, что вы были тем, и ничем другим, и что того, чего у вас не было, уже никогда не будет. А позади – все надежды, те самые надежды, которые въедаются в душу, с их властью не может соперничать ни одно живое существо…
Гнилостный запах прудов подступил к Клоду, и он снова представил себе свою мать, блуждавшую по гостинице деда: почти невидимая в полумраке – только в копне её тяжёлых волос притаился свет, – она с ужасом заглядывала в маленькое зеркало, украшенное романтическим галионом, замечая, как опускаются углы рта и тяжелеет нос, привычным жестом, точно слепая, массируя пальцами веки…
– Я всё понял, – продолжал Перкен, – потому что сам уже приближался к этому моменту, – моменту, когда пора кончать со своими надеждами. А это всё равно что убить существо, ради которого ты жил. Так же легко и так же весело. И опять слова, смысл которых вам непонятен: убить кого-то, кто не хочет умирать… И если нет детей, если детей не хотели, то надежду нельзя ни отдать, ни продать, поэтому и приходится убивать её самому. Вот почему симпатия может приобрести такую силу, если встретишь эту надежду у другого…
Словно нота, звучащая на разных октавах, кваканье лягушек прорезало темень до невидимой черты горизонта.
– Молодость – это религия, к которой всегда в конце концов обращаешься… А между тем!.. Я самым серьёзным образом пытался сделать то же, что Майрена, возомнивший, что он на сцене ваших театров. Быть королём – это глупо; главное – создать королевство. Я не валял дурака с саблей, да и ружьём особо не баловался (хотя, поверьте, стреляю я хорошо). Однако тем или иным способом мне удалось установить связь почти со всеми вождями свободных племён – вплоть до Северного Лаоса. И эта связь длится уже пятнадцать лет. Я подобрался к ним по очереди, к одному за другим, и к тупым, и к отважным. И признают они не Сиам, а меня.
– Чего же вы от них хотите?
– Хотел… Прежде всего, мне нужна была военная сила. Сила грубая, но зато очень мобильная. Потом следовало дождаться неизбежного здесь конфликта – либо между колонизаторами и колонизованными, либо только между колонизаторами. И уж тогда вступить в игру. Чтобы остаться в сознании множества людей, и, возможно, надолго. Я хочу оставить след на этой карте. Раз мне суждено играть со смертью, я предпочитаю иметь на своей стороне двадцать племён, а не одного ребёнка. Я хотел этого точно так же, как мой отец хотел заполучить землю своего соседа, как сам я хочу овладевать женщинами.
Интонация его поразила Клода. В голосе – никакой одержимости, только суровость и раздумье.
– Почему вы этого больше не хотите?
– Я хочу покоя.
«Покой» у него звучало точно так же, как «действие». И хотя сигарету он закурил, зажигалка всё ещё продолжала гореть. Он поднёс её к стене, внимательно разглядывая украшенные резьбой камни и линии их соединения. Покой он, казалось, надеялся отыскать там.
– С такой стены ничего не унесёшь…
Он погасил наконец крохотное пламя. Стена снова погрузилась в кромешную тьму, прорезаемую где-то над ними неясными бликами (наверняка ладанками, горящими перед Буддами), половина звёзд была скрыта вздымавшейся впереди огромной массой, которую они не видели, но одного её присутствия во мраке было довольно, чтобы ощутить эту внушительную силу.
– Илом, гнилью пахнет… чувствуете? – снова заговорил Перкен. – Мой план тоже прогнил. У меня не остается больше времени. Не пройдёт и двух лет, как закончится удлинение железнодорожных линий. А уж через пять-то лет, если не меньше, джунгли можно будет пересечь из конца в конец на автомобиле или на поезде.
– Вам внушает тревогу стратегическая значимость дорог?
– Ни в коей мере. Дело не в этом, но моих мои наверняка доконают спиртные напитки и всякая мишура. Делать нечего. Придётся пойти на сделку с Сиамом или совсем всё бросить.
– Ну а пулемёты?
– В своём районе мне нечего опасаться. Если у меня будет оружие, я продержусь там до самой смерти. К тому же существуют женщины. Всего несколько пулемётов – и район становится неприступен даже для государства, если, конечно, оно не согласится пожертвовать огромным числом солдат.
Могут ли железнодорожные линии, пока ещё не законченные, служить оправданием его словам? Мало вероятно, чтобы непокорённый край сумел противостоять «цивилизации», своему аннамскому и сиамскому авангарду. «Женщины…» Клод не забыл Джибути.
– Вас отвратили от вашего плана только зрелые размышления?
– Помните, я говорил: если случай… Однако жить только ради этого случая я больше не могу. После фиаско в борделе Джибути я много думал над этим… Видите ли, мне кажется, меня отвратили, как вы говорите, от этого плана женщины, которыми мне не удалось овладеть. Поймите, это вовсе не мужское бессилие. Скорее ощущение опасности… Как в первый раз, когда я заметил, что Сара стареет. А главное, конец чего-то… Я чувствую, как меня покидает надежда и вместе с тем во мне зреет, словно неутолимый голод, какая-то сила – во мне и против меня.
Он чувствовал, как эти чеканные слова становятся связующей нитью между ним и Клодом.
– Я всегда был равнодушен к деньгам. Сиам обязан мне гораздо большим, чем то, о чем я хочу попросить, и всё-таки рассчитывать на него больше нельзя. Он остерегается… И не то чтобы у него были на это особые причины, просто он остерегается меня, и всё тут, остерегается такого, каким я был два-три года назад, когда мне приходилось скрывать свои надежды… Надо попробовать осуществить это, не опираясь на государство, отказавшись от роли охотничьего пса, который ждёт подходящего случая, чтобы самому поживиться добычей. Но это ещё никому не удавалось, да никто, в общем-то, и не пытался сделать что-то подобное всерьёз. Ни Брук в Сараваке note 1616
Саравак – штат в Малайзии, на острове Калимантан. В 1841 г. стал владением английского авантюриста Джеймса Брука.
[Закрыть], ни даже Майрена… Прожекты эти на деле ничего не стоят. И если я поставил свою жизнь на карту, то потому, что верил: игра стоит того…
– А что остаётся другого?
– Ничего. Но игра эта заслоняла от меня остальной мир, хотя иногда мне бывает так надо, чтобы его от меня заслонили… Если бы мне удалось осуществить свой план… И пускай всё, что я думаю, – труха, мне на это плевать, ведь есть ещё женщины.
– Их тело?
– Трудно себе вообразить, сколько ненависти таится в словах: ещё одна. Любое тело, которым не овладел, становится враждебным… Отныне все мои прежние мечтания сосредоточены только на этом…
Сила его убеждения давила на Клода, казалась вполне осязаемой, вроде этого затерянного в ночи храма.
– Да и потом, попробуйте представить себе, что это за страна. Задумайтесь над тем, что я только теперь начинаю понимать их эротические культы и эту ассимиляцию мужчины, которому случается отождествлять себя самого – вплоть до своих ощущений – с женщиной, которой он овладевает, воображать себя ею, не переставая при этом быть самим собой. Ничто не может сравниться со сладострастным блаженством существа, которому оно становится не под силу. Нет, речь не о телах, женщины эти являют собой… возможности, да-да, именно так. И я хочу…
Клод лишь мог угадать его жест во тьме: взмах руки, готовой всё сокрушить.
– …как хотел покорить мужчин…
«Главное, чего он хочет, – думал Клод, – это уничтожить самого себя. Догадывается ли он об этом? Ясно, что рано или поздно он своего добьётся…» Судя по тону, каким Перкен говорил о своих растоптанных надеждах, он с ними не собирался расставаться; а если и собирался, то уповал не только на эротизм, дабы найти им замену.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?