Текст книги "Меж двух мундиров. Италоязычные подданные Австро-Венгерской империи на Первой мировой войне и в русском плену"

Интерпретация, подобная, как у Педротти, была не способна уловить другие виды сигналов, указывающие на существование среди народных масс широко распространенного безразличия к национальной проблеме: будучи приправленным укоренившимся уважением к установленному порядку, это безразличие было легко заменить на имперский патриотизм. Отнюдь не все ставили во главу угла национальную проблему, несмотря на активность «проповедников нации» (и вытекающую из этого озабоченность имперских властей). В течение долгого времени также и историография изучала развитие габсбургского государства исключительно сквозь национальную лупу, и, таким образом, не могла охватить альтернативные и не единственно возможные формы идентификации: по классу, полу, поколению, а также по стране, региону и т. д.[96]96
  См. Riall L. Nation, «deep images» and the problem of emotions // Nation and Nationalism, 15, 2009, 3. P. 402–409.


[Закрыть] Региональные исследования теперь выявили силу форм идентификации, чуждых идее нации, которые часто сосуществовали в тесном переплетении. Что касается говорящих по-итальянски групп населения Трентино и Приморья, то у них ощущалось сильное восприятие себя как австрийских итальянцев, как неотъемлемой части Габсбургской монархии, пусть со своими особенностями, связанными с языком, а также с конкретной местной культурой. Таким образом, можно было одновременно органично чувствовать себя частью разных образований, таких как империя, Австрия, регион, провинция, долина и т. д., преодолев узкие места прямолинейной двойной схемы, основанной на необходимом контрасте между национальным патриотизмом и патриотизмом габсбургским. Чувство принадлежности, связанное с географическим происхождением, соперничало по важности с языком употребления, часто сочетаясь с горделивой и искренней верностью императору. Национализм, региональная идентичность и лояльность к государству и монархии не обязательно служили элементами противопоставления.

Для итальянцев в Австрии война неожиданно обнажила сложные узлы этнической идентичности. Итальянцы ли они, австрийцы ли – пришло время определения, и первыми, кто осознал необходимость обновления своей идентичности, стали солдаты, испытавшие новый национальный опыт в окопах Галиции и в русских лагерях для военнопленных под зорким и участливым взглядом учреждений Вены и Рима.

Глава 2
В войне за Австрию

1. Армия и национальность

Вооруженные силы империи отражали институциональную структуру, определяемую компромиссом 1867 г., который породил Двуединую монархию или союз двух практически независимых государств, объединенных одним сувереном, – с титулами императора в Австрии и короля в Венгрии. Фактически существовало три отдельных военных учреждения, управляемых тремя различными министерствами. Общими вооруженными силами являлись k.u.k.[97]97
  kaiserliches und konigliches – императорский и королевский (нем.').


[Закрыть] gemeinsames Heer (совместная армия) и k.u.k. Kriegsmarine (военно-морские силы), подчиняющиеся общему Военному министерству – k.u.k. Kriegsministerium. Акроним[98]98
  Вид аббревиатуры, образуемый начальными звуками и представляющий собой слово, которое можно произнести слитно. – Прим. ред.


[Закрыть]k.u.k., с союзом und для соединения двух прилагательных kaiserlich и koniglich, указывал, что учреждение принадлежало как к Австрийской империи, так и к королевству Венгрии. К общей армии были добавлены две отдельные национальные армии: австрийская (k.k. – kaiserlich-konigliche-Landwehr), набранная на территориях Цислейтании и подчинявшаяся австрийскому Министерству обороны, и ее венгерский эквивалент во главе с Министерством обороны в Будапеште (k.u. – koniglich ungarische-Landwehr, в Венгрии называемый Honved). К этому присоединялись два подразделения всеобщего ополчения, называемые Landsturm в Австрии и Nepfolkelok в Венгрии, т. е. резервные формирования, только на случай войны". Как можно себе представить, тройное разделение армии, являющееся результатом внутриполитического развития, во время войны имело нежелательные последствия для оперативных возможностей и координации вооруженных сил.

Накануне войны австро-венгерская армия оказалась слабее, чем у других великих европейских держав. Сравнение размеров различных вооруженных сил в 1912 г. не оставляло сомнений: 1,33 миллиона человек в России, 646 тыс. в Германии, 611 тыс. во Франции и только 391 тыс. в Австро-Венгрии. Также и с точки зрения экономических ресурсов для военных расходов империя не была на уровне своих соперников. В абсолютных цифрах только Италия тратила меньше на армию, в то время как на душу населения лишь огромная Россия вкладывала меньше в вооружения[99]99
  См. Rothenberg G. L’esercito di Francesco Giuseppe. Gorizia: LEG, 2004; Allmayer-Beck J.C. Die bewaffnete Macht in Staat und Gesellschaft // Die Hab-sburgermonarchie 1848–1918. Vol. V (Die bewaffnete Macht) / Herausgegeben von A. Wandruszka, P. Urbanitsch. Wien: Verlag der Osterreichischen Akademie der Wissenschaften, 1987. S. 81–85; Wagner W. Die k.(u.)k. Armee. Gliederung und Aufgabenstellung // Die Habsburgermonarchie 1848–1918. Vol. V cit. P. 142–633.


[Закрыть]<sup>[100]100
  Kronenbitter G. Die Akteure der Macht. Politische und militarische Kriegs-vorbereitungen // Die Habsburgermonarchie 1848–1918. Vol. XI, 1.1 (Die Habsburgermonarchie und der Erste Weltkrieg) / Herausgegeben von H. Rumpier. Wien, Verlag der Osterreichischen Akademie der Wissenschaften: 2016. S. 108. О различных расчетах, сделанных в историографии относительно военных расходов Австро-Венгрии, которые далеко не просто отделить от общих государственных расходов, см. Rauchensteiner М. Der Erste Weltkrieg und das Ende der Habsburgermonarchie, 1914–1918. Wien-Koln-Weimar: Bohlau, 2013. S. 1072–1073.


[Закрыть]</sup>. По сравнению с другими крупными европейскими странами военный корпус Австро-Венгрии был меньшим по количеству дивизий, по огневой мощи, по материальной части, по ресурсам военной промышленности[101]101
  Kronenbitter G. «Krieg im Frieden». Die Fiihrung der k.u.k. Armee und die GroBmachtpolitik Osterreichs-Ungarns 1906–1914. Miinchen: Oldenbourg, 2003. S. 145–151; Herwig Н.Н. The First World War. Germany and Austria-Hungary 1914–1918. London: Arnold, 1997. P. 12–13


[Закрыть]. Всё это, однако, не влияло на престиж вооруженных сил и на положение в социальной и культурной жизни монархии военной касты, ее символы, ее ценности[102]102
  Cole L. Military Culture and Popular Patriotism in Late Imperial Austria. Oxford: Oxford University Press, 2014. P. 1–3.


[Закрыть]. Во второй половине XIX в. армия приобрела центральную роль в институциональном балансе Габсбургского государства, в частности, благодаря тому важному вкладу, который внесла в разгром революций 1848–1849 гг. Именно тогда император Франц-Иосиф принял на себя роль верховного главнокомандующего армией; с тех пор он регулярно появлялся в форме, модифицируя придворные церемонии и визуально устанавливая тесную связь с вооруженными силами[103]103
  Bellabarba M. L’impero asburgico. Bologna: il Mulino, 2014. P. 126.


[Закрыть]. Речь шла не только об усилении карательного потенциала вооруженных сил, но и о расширении участия населения в жизни военных учреждений и, прежде всего, о попытках сделать армию многоэтнической базой империи, тем «местом», где можно было бы погасить разногласия и национальную напряженность[104]104
  Meriggi M. Corte e societa di massa. Vienna 1806–1918 // La corte nella cultura e nella storiografia. Immagini e posizioni tra Otto e Novecento / a cura di C. Mozzarelli, G. Olmi. Roma: Bulzoni, 1983. P. 135–165.


[Закрыть]. Введение обязательной военной службы в 1868 г. оказалось функциональным для подобных намерений, но, однако, имело противоречивые результаты.

Отчасти вооруженные силы фактически стали средством идентификации в империи, способствуя преодолению различий языка и регионального происхождения и поддерживая лояльность по отношению к монарху и государству. В первую очередь это происходило в офицерском корпусе, но есть много свидетельств о росте привязанности к общественным устройствам после военной службы, даже со стороны простых новобранцев[105]105
  Schmidl E.A. Die k.u.k. Armee: integrierendes Element eines zerfallenden Staates? // Das Militar und der Aufbruch in die Moderne, i860 bis 1890: Armeen, Marinen und der Wandel von Politik, Gesellschaft und Wirtschaft in Europa, den USA sowie Japan / Herausgegeben von M. Epkenhans, G.P. Gross. Miinchen: Oldenbourg, 2003. P. 143–150; ColeL. Military Veterans and Popular Patriotism in Imperial Austria, 1870–1914 // The Limits of Loyalty: Imperial Symbolism, Popular Allegiances, and State Patriotism in the Late Habsburg Monarchy / ed. by di L. Cole, D.L. Unowsky. New York: Berghahn Books, 2007. P. 36–61.


[Закрыть].

В то же время, однако, военный институт действовал в прямо противоположном направлении, содействуя применению этнических категорий, и, следовательно, способствуя укреплению чувства принадлежности к отдельным национальностям. Признание статуса официального языка одиннадцати местным наречиям укрепило имидж национальных языков. В зависимости от своего языка каждый новобранец считался принадлежащим к одной из признанных национальностей, что помогало идентифицировать людей, которые во многих случаях говорили на нескольких языках или которые не соотносили используемый ими язык с принадлежностью к этносу. Кроме того, в глазах солдат, а также гражданского населения и самих военных властей сообщества, состоящие в основном из носителей одного и того же языка, в конечном итоге приобрели характер национальных формирований, наделенных национальными флагами и символами, песнями и гимнами на определенном языке[106]106
  Stergar R. L’esercito asburgico come scuola della nazione. Illusione о realta? // Minoranze negli imperi. Popoli fra identita nazionale e ideologia imperiale / a cura di B. Mazohl, P. Pombeni. Bologna: il Mulino, 2012. P. 279–294.


[Закрыть].

Та же армейская верхушка рассуждала на основе жесткого этнического видения, которое перешло от предположения о существовании наций в империи к четким и неизменным характеристикам и границам, которые вооруженные силы должны были знать, ими управлять и должным образом контролировать. Для борьбы с сепаратистскими тенденциями разные народы объединялись в большие многоязычные подразделения: избегались, насколько это возможно, образования мононациональных военных организаций[107]107
  См. Allmayer-Beck. Die bewaffnete Macht cit. P. 94–99.


[Закрыть]. Летом 1914 г. существовало, однако, 142 крупных фактически моноязычных соединений (самостоятельные полки и батальоны). К ним добавлялось 162 соединения, где говорили на двух языках, 24 – с тремя языками и ряд других даже с четырьмя[108]108
  Dedk I. Gli ufficiali della monarchia asburgica. Oltre il Nazionalismo. Gorizia: LEG, 2003. P. 167.


[Закрыть].

Языковое и национальное многообразие базы имперской армии не отражалось на ее высшем руководстве, которое имело сильный немецкий отпечаток. В 1911 г. из 98 генералов и 17 811 офицеров общей армии 76,1 % были немцами, тогда как в общей численности населения империи они составляли лишь около 24 %. Это непропорциональное германское присутствие сопровождалось ю,7 % венгерских офицеров, 5,2 % чехов и несущественным присутствием хорватов, словаков, рутенов, поляков, румын, словенцев, сербов и итальянцев[109]109
  Rauchensteiner. Der Erste Weltkrieg cit. P. 57. Однако итальянцы по-прежнему были хорошо представлены на флоте, как это было принято на протяжении веков, несмотря на значительный спад после потери Ломбардии и Венето. Если в армии итальянцы составляли всего 0,7 процента от общего числа офицеров, то на флоте их доля подскочила до 9,8 процента, плюс 18,3 процента матросов; см. Sondhaus L. In the Service of the Emperor. Italians in the Austrian Armed Forces 1814–1918. New York: East European Monographs, 1990. P. 104.


[Закрыть]. Вполне вероятно, что определенное количество тех, кто объявил себя немцами, являлись на самом деле двуязычными, решив отождествить себя с доминирующим языком в армии, который должен был знать каждый офицер[110]110
  Dedk. Gli ufficiali cit. P. 285–286.


[Закрыть]. Тем не менее, преобладание немецкого компонента среди офицеров и в целом в армии было неоспоримым. Немецкий оставался официальным языком общей армии и в австрийском Landwehr, в то время как в Honved в большинстве полков в качестве служебного языка использовался венгерский, а в ряде случаев – хорватский.

Однако всем офицерам требовалось знание языков, на которых говорили их солдаты. Только 80 % основных военных приказов отдавалось на немецком языке, в то время как остальная часть общения между офицерами и унтер-офицерами, с одной стороны, и войсками, с другой, происходила на одном из так называемых полковых языков, определяемых, если на них говорили по меньшей мере 20 % простых солдат данного подразделения. Официально унтер-офицеры должны были продемонстрировать, что они имели достаточное знание языка (или языков) своего полка, сдав специальные экзамены – они в реальности очень редко становились настоящим препятствием. На самом деле, многие из кадровых офицеров и, тем более, офицеров запаса, испытывали ежедневно проблемы из-за своих скудных языковых навыков[111]111
  SchmitzМ. «Als ob die Welt aus den Fugen ginge…» Kriegserfahrungen osterreichisch-ungarischer Offiziere 1914-18. Paderborn: Schoningh, 2016. S. 30–31.


[Закрыть].

Как мы увидим, во время войны границы общения между офицерским составом и военнослужащими зачастую проявлялись драматически, определяя поведение солдат, поспешно интерпретируемое военным руководством как проявление пораженчества или нелояльности. Трудности связи в пределах командных линий в сочетании с оперативными ограничениями армии, тактическими и стратегическими ошибками, отсутствием подготовки солдат, нехваткой техники и оружия в первые недели войны повлекли за собой на Русском фронте тяжелые поражения австро-венгерской армии, едва избежавшей полного краха. Верховное командование оказалось неспособным к рациональному анализу причин начальной катастрофы, возложив всю ответственность на нехватку жертвенности, если не на «предательство» солдат, принадлежащих к народам, традиционно считавшимся «неверными»: на них уже готовились возложить и ответственность за возможное окончательное поражение[112]112
  Lein R. Pflichterfiillung oder Hochverrat? Die tschechischen Soldaten Osterreich-Ungarns im Ersten Weltkrieg. Berlin: LIT, 2011. S. 51.


[Закрыть].

Задолго до войны в верхах австро-венгерского военного аппарата возникло намерение составить некую классификацию политической надежности разных национальностей империи и, следовательно, ее солдат. Во главе иерархии стояли, конечно, немцы и венгры – за ними следовали другие народы в произвольном порядке, которые, кто больше, кто меньше подозревались в нежелании сражаться за Двуединую монархию. Хорваты, словенцы и словаки считались преимущественно «надежными», в то время как основную озабоченность вызывали чехи, рутены и сербы[113]113
  Osterreich-Ungarns letzter Krieg 1914–1918. Vol. I (Das Kriegsjahr 1914) / Herausgegeben von Osterreichisches Bundesministerium fur Heerwesen. Wien: Kriegsarchiv, 1930. S. 43–45.


[Закрыть], особенно чувствительные к российско-сербской пропаганде, призывавшей к объединению всех славянских народов. Было закономерно беспокоиться, как они будут вести себя в случае войны против России или Сербии. Оставалась еще живой память о мятежах чешских солдат, дислоцированных на границе с Сербией во время первой Балканской войны[114]114
  Lein R. Pflichterfiillung cit. S. 50.


[Закрыть]. Аналогичные подозрения возникали относительно итальянцев и румын, обвиняемых в чувствительности к призывам соответствующих национальных государств, расположенных у границ империи.

Что касается итальянцев, то тут сильно сказалось общее ухудшение отношений между Римом и Веной, обострившихся особенно в начале XX в.[115]115
  Fellner F. Das Italienbild der osterreichischen Publizistik und Geschichts-wissenschaft um die Jahrhundertwende // Romische Historische Mitteilungen, 24, 1982. S. 117–132; Berghold J. Italien-Austria. Von der Erbfeindschaft zur europaischen Offnung. Wien: Eichbauer, 1997.


[Закрыть] Память о событиях Рисорджименто была еще свежа и не могла сблизить две страны. В Австрии существовала немалая обида на итальянцев: несмотря на неоднократные победы Австрии на полях сражений, итальянцам удалось вырвать у нее Ломбардию, Тоскану и Венето, благодаря помощи Франции и Пруссии. И, если это являлось историческим «бременем», то итальянские устремления были действительно опасны для Австрии. Ее замкнутость перед лицом требований административной и культурной автономии для австрийских итальянцев и амбиций Итальянского королевства на адриатической шахматной доске осложнила отношения между Римом и Веной[116]116
  Mondini M. La guerra italiana. Partire, raccontare, tornare 1914-18. Bologna: il Mulino, 2014. P. 20.


[Закрыть].

В обеих странах Тройственный союз, или тридцатилетний договор между Австрией, Италией и Германией, рассматривался скорее как необходимое соглашение, являющееся результатом отсутствия альтернатив, а не прочной и искренней дружбы[117]117
  О Тройственном союзе см. Afflerbach Н. Der Dreibund. Europaische GroB-macht– und Allianzpolitik vor dem Ersten Weltkrieg. Wien-Koln-Weimar: Bohlau, 2002. Конрад цит. no: Albertini L. Le origini della guerra del 1914. Vol. I (Le relazioni europee dal Congresso di Berlino all’attentato di Sarajevo). Milano: Восса, 1942. P. 232.


[Закрыть]. Начальник штаба армии Франц Конрад фон Хётцендорф полагал, что рано или поздно столкновение с «враждебным союзником» будет неизбежным, и для этого он способствовал созданию пояса фортов вдоль границы с Италией, против которой несколько раз разрабатывал планы превентивной войны[118]118
  См. Fontana N. La regione fortezza. Il sistema fortificato del Tirolo: pianificazione, cantieri e militarizzazione del territorio da Francesco I alia Grande Guerra. Rovereto: Museo storico italiano della guerra, 2016.


[Закрыть]. По его мнению, было важно предвидеть итальянские ходы и выбирать наиболее выгодный момент; для этого, к примеру, он предложил внезапное нападение на южного соседа, воспользовавшись чрезвычайной ситуацией после ужасного землетрясения в Мессине и Реджоди-Калабрии в декабре 1908 г. Идея войны с Италией мерцала, конечно, не только у Ф. Конрада фон Хётцендорфа. Той же линии придерживался преемник трона эрцгерцог Франц-Фердинанд, за которым следовала значительная часть армейской элиты, считавшая, что победа над Италией могла быть относительно легкой и особенно полезной для имперских устремлений на Балканах, не говоря уже о том, что способствовала бы реваншу после событий 1859 и 1866 гг.[119]119
  Kronebitter G. Politica militare e condotta della guerra austro-ungarica // La guerra italo-austriaca (1915-18) / a cura di N. Labanca, O. Uberegger. Bologna: il Mulino, 2014. P. 87–110.


[Закрыть]

Годы, предшествовавшие мировой войне, стали свидетелями обострения борьбы с ирредентизмом, которая велась в резких тонах и с обобщенными обвинениями, усугубляющими реальную опасность для империи. На переднем крае этой борьбы стояли именно военные институты: они постепенно радикализировали свое невнятное недоверие к меньшинствам, считавшимся наиболее ирредентистским, и претендовали теперь на центральную роль в борьбе с реальными или предполагаемыми антигосударственными тенденциями. Задолго до 1914 г. в империи возникла напряженность между гражданскими и военными властями, причем первые призывали к умеренности и сбалансированности в отношении италоязычного компонента, а вторые обвиняли гражданских лиц в том, что они слишком снисходительны и поэтому несут ответственность за риски сепаратизма. Для военных любое заявление о лингвистических и культурных гарантиях или территориальной автономии поспешно считалось выражением ирредентизма, который должен быть без промедления подавлен. Гражданские власти, с другой стороны, выражали оценки, более близкие к реальности, менее схематичные, без выпячивания политического значения какого-либо проявления принадлежности к итальянской нации.

Примером этого является анализ ситуации в Трентино, подготовленный в сентябре 1912 г. наместником Тироля и Форарльберга бароном Маркусом фон Шпигельфельдом, который критиковал действия «национальной обороны», проводимой в Трентино пангерманистской ассоциацией «Tiroler Volksbund», а также действия военных властей и их планы вмешательства, направленные на ликвидацию «ирредентистской опасности» путем установления полицейского режима[120]120
  Pircher G. Militari, amministrazione е politica in Tirolo durante la prima guerra mondiale. Trento: Societa di studi trentini di scienze storiche, 2005. P. 45–46.


[Закрыть]. Фон Шпигельфельд отмечал, что общие обвинения в ирредентизме в конечном итоге ухудшили политический климат, что привело к контрпродуктивным последствиям. По его мнению, вместо этого «предоставление итальянцу возможности спокойно обозначать свою национальность закрывает для ирредентизма один из основных, а возможно, и основной канал, которым он питается»[121]121
  Цит. no: Uberegger O. L’altra guerra. La giurisdizione militare in Tirolo durante la prima guerra mondiale. Trento: Societa di studi trentini di scienze storiche, 2004. P. 431.


[Закрыть]. Война ликвидировала пространство для разумной сдержанности важных секторов гражданской власти. Установилась бескомпромиссная строгость вооруженных сил, укрепленная общим положением, отмеченным быстрой передачей гражданских и административных полномочий к военным командованиям и последующим установлением диктаторского режима[122]122
  Hautmann H. Bemerkungen zu den Kriegs– und Ausnahmegesetzen in Osterreich-Ungarn und deren Anwendung 1914–1918 // Zeitgeschichte 3, 1975, 2. s. 31–37.


[Закрыть].

2. Всеобщая мобилизация и первые отправления на фронт

31 июля 1914 г. император Австрии Франц-Иосиф отдал приказ о всеобщей мобилизации и ополчении: в армию было зачислено чуть более 2,7 миллиона мужчин в возрасте от 21 до 42 лет, из которых полтора миллиона распределились по фронтам, остальные – в тылу и районах, не затронутых сражениями[123]123
  Rauchensteiner М. Streitkrafte (Osterreich-Ungarn) // Enzyklopadie Erster Weltkrieg / Herausgegeben von G. Hirschfeld, G. Krumeich, I. Renz. Paderborn: Schoningh, 2014. S. 896–900.


[Закрыть]. В последующие годы потребности войны привели к дальнейшему расширению упомянутых категорий с зачислением в армию всех трудоспособных мужчин в возрасте от 18 до 50 лет; в конце войны общее число людей, мобилизованных Австро-Венгрией в течение всего конфликта, составило 9 миллионов из 52,6 миллионов жителей страны.

Во время мобилизации итальянцы Австрии были включены в формирования, куда их традиционно зачисляли. Для трентинцев это были в основном четыре полка Общей армии (Kaiserjager) и три горных полка (Landesschiitzen, переименованные в Kaiserschutzen в 1917 г.) австрийской армии, а также два тирольских полка австрийского территориального ополчения (Tiroler Landsturm), зачисленные во всеобщее ополчение. Это были основные воинские части, куда вербовались трудоспособные мужчины из графства Тироль с долей солдат, говорящих на итальянском и ладинском языках, которые в каждом полку составляли около 40 %. Можно предположить, что на момент начала войны общее число новобранцев в Трентино составляло около 27 тыс. человек, а в течение всего конфликта их число возросло до 55 тыс. человек[124]124
  Benvenuti S. Il reclutamento dei Trentini nell’esercito austro-ungarico // La prima guerra mondiale e il Trentino. Convegno internazionale promosso dal Comprensorio della Vallagarina, Rovereto, 25–29 giugno 1978 / a cura di S. Benvenuti. Rovereto: Comprensorio della Vallagarina, 1980. P. 555–566; Heiss H. I soldati trentini nella prima guerra mondiale. Un metodo di determina-zione numerica // Sui campi di Galizia (1914–1917). Gli Italiani d’Austria e il fronte orientale: uomini popoli culture nella guerra europea / a cura di G. Fait. Rovereto: Museo storico italiano della guerra, 1997. P. 258.


[Закрыть].

Мужчины из Приморья, итальянцы, словенцы и хорваты, были зачислены в несколько пехотных полков общей армии (такие как 97-й и 20-й, куда призывали по всему Приморью и частично в Крайне), в полки австрийского Landwehr’a (такие, как 27-й, призывавший на всей территории Крайны и в графстве Горица и Градишка, и 5-й, который призывал в Триесте и Истрии), а также на флот[125]125
  Chersovani S. Esercito austro-ungarico e «Italiani d’Austria» // Sui campi di Galizia cit. P. 249.


[Закрыть]. На первом этапе войны в Триесте и на его территории было призвано в армию около 32 500 солдат – к ним необходимо добавить 30 тыс. из австрийского Фриули[126]126
  Rossi M. Irredenti giuliani al fronte russo. Storie di ordinaria diserzione, di lunghe prigionie e di sospirati rimpatri (1914–1920). Udine: Del Bianco, 1998. P. 16.


[Закрыть]. Трудно понять, сколько из них можно считать итальянцами и сколько принадлежащими к другим языковым сообществам региона. Согласно приблизительным подсчетам, в период с 1914 по 1918 г. в Приморье было мобилизовано более 50 тыс. итальянцев. Если в полках призванных из Трентино присутствовали немцы и итальянцы, то завербованные в Приморье имели более пестрый состав, с итальянцами, словенцами и хорватами, к которым в ряде формирований добавилась значительная доля немцев. Процент итальянцев в 20-м и 97-м полках составил 31 % и 20 % соответственно[127]127
  Sondhaus. In the Service cit. P. 104–105.


[Закрыть].

Несмотря на изначальное недоверие к итальянцам, они обстоятельно и послушно отреагировали на мобилизацию. В целом, призыв солдат и резервистов беспрепятственно прошел по всей империи, несмотря на опасения властей, которые сами удивлялись проявленной лояльности. Габсбургская военная машина неторопливо пришла в ход – без ожидавшихся эпизодов политического или национального сопротивления. Также не было недостатка в выражении энтузиазма или, возможно, – истерии и коллективного возбуждения в ряде крупных городов, от Вены до Праги, от Будапешта да Загреба. Даже на итальянских территориях не сообщалось о значительных случаях неподчинения призыву или демонстраций против войны.

В Триесте позиция верности Габсбургам наглядно показала себя уже 2 июля 1914 г., когда город отдал почести останкам эрцгерцога Франца-Фердинанда и его супруги. В адриатический порт наследник трона прибыл 24 июня, чтобы достичь Боснии, где он должен был следить за большими военными маневрами, но, как известно, нашел свою смерть в Сараево. В тот же Триест 1 июля вернулось его тело, снова на борту линкора «Viribus Unitis», во время последнего траурного маршрута обратно в Вену. Похоронная процессия из сотен тысяч людей сопровождала от гавани до железнодорожного вокзала гробы эрцгерцога и его супруги[128]128
  Todero F. Una violenta bufera. Trieste 1914. Trieste: Istituto regionale per la storia del movimento di liberazione nel Friuli-Venezia Giulia, 2013. P. 54–60.


[Закрыть]. Массовая приверженность этому трауру была подчеркнута градоначальником Триеста: он назвал его «чрезвычайно достойной и поучительной похоронной процессией, в которой приняло участие всё население города»[129]129
  WedracS. «Das Wohl des Staates ist oberstes Gesetz» – Die Nationalitatenpo-litik der staatlichen Verwaltung in Triest zu Beginn des Ersten Weltkrieges // Der Erste Weltkrieg und der Vielvolkerstaat. Symposium 4. November 2011. Wien: Heeresgeschichtliches Museum, 2012. S. 76.


[Закрыть]. В начале войны ситуация обнадеживала власти, как в Триесте, так и в Тренто – отовсюду приходили сообщения, где подчеркивалась лояльность населения, даже в кругах, стоявших на позициях национализма, и готовность граждан добровольно предлагать свои помощь властям[130]130
  Pircher. Militari cit. P. 18–20. О безупречном отношении населения Трентино к известию о начале войны см. документы, содержащиеся в: ÖStA AVA, Mdl, Pras, 1914, Nr. 10224, Kt. 2141.


[Закрыть].

Дневники италоязычных солдат помогают понять дух, с которым они уходили сражаться за Австрию. Каждый переживал тот момент, очевидно, по-своему, но проявляются повторяющиеся элементы, а также существенные различия в зависимости от региона происхождения. В записях о первых массовых отправлениях на фронт в дневниках простых солдат Трентино мы не встречаем ту экзальтацию, которую находим во многих мемуарах образованных людей, или же, например, у Э. Дж. Лида, описавшего «августовскую общность»[131]131
  Leed E.J. Terra di nessuno. Esperienza bellica e identita personale nella prima guerra mondiale. Bologna: il Mulino, 1985; Antonelli Q. Scritture di confine. Guida all’Archivio della scrittura popolare. Trento: Museo Storico in Trento, 1999. P. 15.


[Закрыть]. Более того, сегодня образ Европы, якобы реагировавшей на начало войны волной народного энтузиазма, всё чаще подвергается сомнению теми, кто рассматривал различные региональные и национальные сферы[132]132
  Об Италии см. Mondini. La guerra italiana cit. P. 107–122; о Германии см. Verhey J. The Spirit of 1914. Militarism, Myth, and Mobilization in Germany. Cambridge: Cambridge University Press, 2000; о Тироле см. Rettenwander M. Der Krieg als Seelsorge. Kirche und Volksfrommigkeit im Ersten Weltkrieg. Innsbruck: Wagner, 2005.


[Закрыть]. В дневниках и автобиографиях солдат-трентинцев чаще встречается смятение перед будущим, которое виделось неопределенным и пугающим, боль за насильственное отделение от семьи и родных мест. Вместо энтузиазма – смирение и отчаяние. Марио Раффаэлли, каменщик из Волано, недалеко от Роверето, воссоздал драматические моменты отъезда 1 августа 1914 г., вспоминая слезы родственников, болезненные прощания: «нам все желали скорейшего возвращения, кто плакал, кто кричал, кто столбенел от того, что видел столь пугающую картину»[133]133
  Mario Raffaelli // Riccardo Malesardi, Giuseppe Masera, Rosina Fedrozzi Masera, Evaristo Masera, Mario Raffaelli / a cura di G. Fait. Trento: Museo del risorgimento e della lotta per la liberta; Rovereto: Museo storico italiano della guerra, 1994. P. 160.


[Закрыть]. Еще более впечатляющей является рассказ его земляка Эзекиеле Мардзари, 49-летнего отца семерых детей, ушедшего на фронт 21 мая 1915 г., когда солдатам уже был знакомы ужасы войны: «я упал на землю, почти без сознания, в моей голове возникло огромное зеркало, где я увидел всю мою жизнь», «я больше не жил»[134]134
  Ezechiele Marzari // Ezechiele Marzari, Decimo Rizzoli, G. Z. / a cura di G. Fait. Trento: Museo storico in Trento; Rovereto: Museo storico italiano della guerra, 1995. P. 12–13. О солдатах из Трентино см. Antonelli Q. I dimenticati della Grande Guerra. La memoria dei combattenti trentini (1914–1920). Trento: Il Margine, 2008. P. 45–51.


[Закрыть].

И в Приморье преобладало скорбное чувство. Национал-либеральный писатель Сильвио Бенко оставил нам повествование об отправке из Триеста и августа 1914 г. 4300 солдат 97-го полка, свидетелем чего он был, находясь в толпе: «Отряд шумел, топчась на месте с отбывающими на фронт, которые выстраивались в колонну. Но не все. Кто-то не мог оторваться от плачущих на его груди детей, цеплявшихся за него; кто-то – от женщины, схватившей его руку с судорожной силой от избытка чувств. Толпу теснили вновь прибывающие. Фатальность гасила боль. <…> Таким образом происходило "праздничное” отправление 97-го полка»[135]135
  Вепсо S. Gli ultimi anni della dominazione austriaca a Trieste. Vol. I (L’attesa, Risorgimento). Milano, 1919. P. 50–51; цит. no: Ranchi S. «La luna vista a girarsi». L’avventura galiziana negli scritti e nelle memorie degli infanteristi del Litorale // Sui campi di Galizia cit. P. 285.


[Закрыть].

Увидев солдат, идущих в украшенных цветами кепках, которые носили главным образом словенские мужики из сельской местности, одна женщина произнесла свое мрачное предзнаменование: «Они уже несут на себе венки мертвых; мы никогда не увидим их снова!»[136]136
  Ibid. Другие описания отбытия призывников из Триеста, взятые из местных хроник, см. Todero R. Dalia Galizia all’Isonzo. Storia e storie dei soldati triestini nella Grande Guerra. Italiani sloveni e croati del k.u.k. I.R. Freiherr von Waldstatten nr. 97 dal 1883 al 1918. Udine: Gaspari, 2006. P. 36–43.


[Закрыть]

Однако в записках солдат из Венеции-Джулии, Фриули и Истрии отражается не только отчаяние тех, кто был оторван от своих близких и сталкивался с риском смерти. Среди солдат, что уходили первыми, иногда встречается даже восторг: у тех, кто садясь в военные составы, проклинал «кузенов» хорватов и словенцев – сербского врага и его русского союзника, с которыми на протяжении десятилетий происходили национальные столкновения Габсбургской монархии[137]137
  См. Ranchi. «La luna vista a girarsi» cit. P. 285.


[Закрыть]. Становившимся глобальным конфликт переплетался с региональной напряженностью, заимствуя там силы. В течение нескольких часов после объявления войны с Сербией через Триест проходило шествие ликующих людей. Патриотические демонстрации сразу же обратились против местных славян: произошло много нападений на словенские учреждения и лавки[138]138
  FabiL. Trieste 1914–1918. Una citta in guerra. Trieste: MGS Press, 1996. P. 16–18.


[Закрыть]. Даже представители рабочего класса присоединились к маршам в поддержку Австрии, выступая против словенцев. Национал-либералы и про-итальянские ирредентисты также вышли на площади, ошибочно убежденные, что скоро Италия также встанет на сторону империи и что они, наконец, рассчитаются с сербским врагом[139]139
  См. Rossi M., Ranchi S. Lontano da dove… Proletari italiani e sloveni del Litorale nei vortici della guerra imperialista // Uomini in guerra 1914–1918 / a cura di L. Fabi // Qualestoria, XIV, 1986,1–2. P. 103–106.


[Закрыть]. Ненависть и антиславянский расизм собирали воедино различные политические позиции, придавая особый смысл войне этих итальянцев в Австрии. Заметим, что совершенно аналогичный, но зеркальный энтузиазм проявился у словенских солдат австрийского Приморья, призванных сражаться против Италии после мая 1915 г.: в ненависти к итальянцам (чающим словенские территории) они находили лучшую мотивацию для военной борьбы[140]140
  Verginella M. Storie di prigionia nel labirinto russo. Sloveni in Russia durante la prima guerra mondiale // Lontano dalla patria, ai confini del mondo. Diari, memorie, testimonianze di internati militari e civili nella Grande Guerra (1914–1920) / a cura di M. Rossi // Qualestoria, XX, 1992, 3. P. 43.


[Закрыть].

Дух, с которым уходили на фронт, не был одинаков: даже дневники солдат, призванных с первой общей мобилизацией, выражают, прежде всего, страх неизвестности, лишь частично облегченный (напрасным) ожиданием того, что война скоро закончится. При этом, австрийские итальянцы все-таки проявили усердие, откликнувшись на всеобщую мобилизацию в июле 1914 г. У них превалировали чувство долга, воспитание в повиновении органам власти, подчинение приказу, который не обсуждался, страх перед последствиями акта неподчинения, надежды на скорую победу, а для иных – даже убеждение, что они идут бороться за правое дело защиты Родины[141]141
  Rasera E, Zadra C. Patrie lontane. La coscienza nazionale negli scritti dei soldati trentini 1914–1918 // Passato e presente, 6,1987,14–15. P. 37–73.


[Закрыть]. Мотивы были разными, и поэтому, по-видимому, противоречивыми, но в действительности они могли сосуществовать, что отражено в словах Джакомо Соммавиллы, который при отправке на фронт плакал вместе со своими ближайшими родственниками, внутренне борясь с «жестокой бурей»: «Любовь и долг сталкивались. Один голос говорил мне не оставлять в такие критические моменты жену, родителей, дела; другой – о том, что обязанность защищать находящуюся под угрозой Родину требовала от меня немедленного вмешательства»[142]142
  Giacomo Sommavilla // Simone Chiocchetti, Vigilio lellico, Giacomo Sommavilla, Albino Soratroi / a cura di L. Palla. Trento: Museo storico in Trento; Rovereto: Museo storico italiano della guerra, 1997. P. 135.


[Закрыть].

Несмотря на позитивные сигналы, поступавшие от новобранцев и населения в целом, реакция властей подчеркнула недоверие к «ненадежным» народностям. Именно страх перед их возможными антигосударственными действиями привел, по крайней мере, в австрийской части Двуединой монархии, к немедленному установлению диктаторского режима войны, не имевшего аналогов с другими вовлеченными в конфликт странами. В период с 25 июля 1914 г., даты частичной мобилизации против Сербии, и 1 августа, император подписал примерно тридцать указов, ознаменовавших приостановление основных гражданских прав (свободы прессы и убеждений, свободы ассоциаций и собраний, неприкосновенности места жительства и т. д.), а также перерыв деятельности парламента и всех провинциальных сеймов[143]143
  Fuhr C. Das k.u.k. Armeeoberkommando und die Innenpolitik in Osterreich 1914–1917. Graz-Wien-Koln: Bohlau, 1968.


[Закрыть]. К этому добавилось расширение военной юрисдикции, которой гражданские лица также подчинялись за преступления «против военного потенциала государства» и за политические преступления[144]144
  Pircher. Militari cit. S. 13–18; Uberegger. L’altra guerra cit. P. 100–105.


[Закрыть].

Для надзора за милитаризацией и контроля над тылом в Военном министерстве был создан секретный (и не имеющий правовой основы) орган под названием Бюро по наблюдению за войной (Kriegsuberwachungsamt). Его обязанности были обширны и варьировались от контроля за осуществлением специальных мер до контроля за частными коммуникациями и прессой, от интернирования подозреваемых до размещения беженцев и т. д.[145]145
  Scheer Т. Die Ringstrassenfront. Osterreich-Ungarn, das Kriegsiiberwa-chungsamt und der Ausnahmezustand wahrend des Ersten Weltkrieges. Wien: Bundesminister fur Landesverteidigung und Sport, 2010.


[Закрыть] С передачей обширных исполнительных функций к военной власти гражданская администрация перешла в подчиненное положение. Военные теперь взяли под контроль общественную жизнь и использовали ее в пику гражданским органам, которые считались неспособными решить в корне национальные проблемы. Этническая напряженность стала обычным делом, но, прежде всего, под давлением военных мер дистанция между институтами и негерманским населением империи еще больше увеличилось, даже в сельских местностях, где население на самом деле было не чувствительно к ирредентистским призывам. Политические действия военачальников оказались совершенно контрпродуктивными, представляя элемент разрыва политической и национальной структуры монархии и, таким образом, внося значительный вклад в ее окончательный распад[146]146
  Redlich J. Osterreichische Regierung und Verwaltung im Weltkrieg. Wien: Holder-Pichler-Tempsky, 1925. S. 114–118; Fuhr. Das k.u.k. Armeeoberkom-mando cit. S. 29–90. В целом об отношенияхз между военными и штатскими во время войны см. Forster S. Civil-Military Relations during the First World War // The Cambridge History of the First World War. Cambridge: Cambridge University Press, 2013. P. 91–125; об Италии см. Ceschin D. La diarchia imperfetta. Esercito e politica nella Grande guerra // Armi e politica. Esercito e societa nell’Europa contemporanea / a cura di M. Mondini // Memoria e ricerca, 2008, 28. P. 41–54.


[Закрыть].

Дискриминационные действия против «ненадежных» меньшинств и конфликты между военными и гражданскими лицами сразу же возникли и на территориях, населенных итальянцами. В этом случае повлиял также выбор нейтралитета, сделанный королевством Италии, который австрийские круги посчитали предательством. Для будущего командующего тирольской территориальной обороной Виктора Данкля итальянский нейтралитет был «позорным поведением», что и неудивительно, поскольку от этого «подлого сброда больше нечего было ожидать»[147]147
  Суждение Данкля взято из его дневника под датой 4.8.1914 года и приводится в: Uberegger. L’altra guerra cit. P. 112.


[Закрыть].

Последующие торги, начатые Антонио Саландрой и Сиднеем Соннино с Антантой, с одной стороны, и с Тройственным союзом, с другой, с целью извлечения территориальных преимуществ, конечно же, не помогли и без того отрицательному образу, которым Италия обладала в Австрии. Отношения между двумя союзниками становились всё более напряженными и отмеченными взаимным недоверием.

Помимо прочего, Австрия считала, что Италия несет серьезную ответственность за значительное увеличение потока молодых джулианцев и трентинцев, которые незаконно покидали империю, дабы избежать призыва в имперскую армию или открыто осуществлять свою ирредентистскую деятельность на территории Италии. Во главе агитаторов, немедленно развязавших яростную пропаганду против Австрии, чтобы подтолкнуть Италию к конфликту, встали именно ирредентисты. Интенсивная общественная деятельность этих итальянцев, укрывающихся в королевстве, дала идеальное оправдание для возможного вмешательства в войну, целью которого, по правде говоря, правительство считало не столько «освобождение» итальянцев от «австрийского ига», сколько обеспечение стране достойного места среди великих европейских держав-победительниц[148]148
  См. Rusconi G.E. L’azzardo del 1915. Come 1’Italia decide 1’intervento nella Grande guerra // L’entrata in guerra dell’Italia nel 1915 / a cura di J. Hurter, G.E. Rusconi. Bologna: il Mulino, 2010. P. 15–74.


[Закрыть]. В глазах Австрии было очевидно, что действия беглецов могли только подтвердить радикальный характер антигосударственных тенденций италоязычных общин. Италия оказалась на скамье «подсудимых» как из-за слишком большого медийного пространства, предоставленного наиболее необузданным антиавстрийским голосам, так и из-за тайной поддержки (по мнению венских властей) молодым людям, решившим бежать из империи.

В апреле 1915 г. один молодой человек с итальянским паспортом был задержан на итало-австрийской границе в Понтеббе на поезде, направляющемся в Италию. Из последующих расследований выяснилось, что им оказался молодой трентинец, которого только что призвали в армию и который пытался незаконно покинуть страну. Согласно австрийским властям, у этого человека находился не поддельный документ, а оригинал с не существующим именем, незаконно выданный итальянскими учреждениями: в этом, как и в других случаях, они казались вовлеченными в бегство молодых австрийских подданных с намерением уклониться от военной службы[149]149
  См. ÖStA КА, КМ, KUA, 1915, 24661, Kt. 44. В аналогичном случае, который также произошел в Понтеббе, фальшивый «подлинный» паспорт, выданный другому молодому человеку из Трентино, был выдан вроде бы полицейским управлением Вероны (ÖStA КА, КМ, KUA, 1915, 24662, Kt. 44). Многочисленные случаи дезертирства морем см. ÖStA КА, КМ, Pras, 1915,51-5/ю, Kt. 1732.


[Закрыть]. Итальянских властей обвинили также и в потворстве дезертирству моряков с кораблей, шедших из Триеста в Венецию[150]150
  ÖStA РА I, Liasse Krieg 23a Desertionen nach Italien, Kt. 948.


[Закрыть]. Со своей стороны, в октябре 1914 г. правительство Италии пожаловалось послу Австрии на текст песни, которую якобы рассылали призывникам из Трентино. Это были, действительно, весьма антитальянские стихи – через красноречивые рифмованные строфы хоронился альянс, формально всё еще действующий: «И если однажды разразится ⁄ война с Италией ⁄ этой большой каналье ⁄ мы хорошо поддадим! <…> Мы завоюем Рим, логово масонов, пальбой из пушек ⁄ разрушим их запоры»[151]151
  Досье и текст песни см. ACS, PCM, GE, b. 48 gia 35, fasc. 26 Austria. Canzone che viene distribuita ai coscritti del Trentino. О неопределенном происхождении песни см. Antonelli Q. Storie da quattro soldi. Canzonieri popolari trentini. Trento: Publiprint, 1988. P. 296–298.


[Закрыть]. Будь то истина или нет, подобные перекрестные обвинения наводят на мысль о возникшей атмосфере взаимного недоверия между двумя союзниками.