Текст книги "Жаркий август"

Монтальбано заметил, однако, что ведро отставлено и стоит уже не прямо под трещиной, а приблизительно в метре от стены.

– Если вода не попала в ведро, – рассудил Монтальбано, – тут после всех этих дождей должно быть море разливанное. Ан нет, ничего подобного. И как же это объяснить?

По спине словно пробежал легкий электрический разряд. Так всегда бывало, когда он чувствовал, что напал на след.

Он наклонился над ведром. Вода там была, но куда меньше, чем можно было ожидать, – явно только то, что пролилось непосредственно с неба.

И тут он увидел, что водопад, хлеставший из трещины два дня и одну ночь, пробуравил под стеной настоящую яму.

Он не заметил ее сразу, потому что ее заслоняло ведро.

Промоина была около метра в окружности – видимо, рыхлый грунт, прикрывавший какую-то подземную полость, не выдержал такого напора воды.

Монтальбано снял шляпку Ливии, растянулся на земле и сунул голову в промоину. Потом чуть отполз и запустил туда руку, но дна так и не нащупал. Он обнаружил, что стенки промоины идут не вертикально, а почти горизонтально, под легким наклоном.

В этот миг он почему-то с железобетонной уверенностью понял, что мальчонка залез в эту яму и не смог выбраться.

Он вскочил, опрометью кинулся в дом, вбежал на кухню, открыл холодильник, достал тарелку с анчоусами, вернулся назад, встал на четвереньки и разложил рыбешек вокруг промоины.

Тут как раз появился Галло и увидел, как комиссар с перепачканными в земле грудью и руками, надев опять женскую шляпку, сидит на земле и пристально сверлит взглядом яму, по краям которой разложены анчоусы.

Галло онемел, все внутри у него опустилось, а в голове пронеслось, что начальник сошел с ума. Что же делать? Вообще-то опасным сумасшедшим советуют подыгрывать.

– Красивая вышла яма с анчоусами, – выдохнул он, глядя на нее с восхищенной улыбкой, будто на шедевр современного искусства.

Монтальбано властным жестом заставил его умолкнуть. Галло послушно замолчал, побоявшись, что комиссар впадет в буйство.

3

Прошло минут пять, оба сидели не шелохнувшись. Галло словно заразился от Монтальбано и затаив дыхание во все глаза смотрел на облагороженную анчоусами яму.

Такое ощущение, что все прочие чувства отключились, осталось одно только зрение. Они не слышали шепота моря, даже одуряющий аромат жасмина, растущего под террасой, тоже куда-то пропал.

Потом, когда прошла, казалось, вечность, из ямы вдруг высунулась голова Руджеро. Он глянул на Монтальбано, благодарно мурмявкнул и подхватил первую рыбешку.

– Твою мать! – воскликнул Галло, поняв наконец, в чем дело.

– Зуб даю, – сказал Монтальбано, вставая, – что мальчишка там, внизу.

– Давайте поищем лопату! – предложил Галло.

– Не говори ерунды, тут все вот-вот обвалится.

– Но что же делать?

– Оставайся здесь и следи за котом. А я пойду в машину, свяжусь с Фацио.

– Фацио?

– Слушаю, комиссар.

– Мы с Галло в местечке Пиццо, под Маринади-Монтереале.

– Да, знаю такое.

– Тут, похоже, мальчишка, сын друзей, свалился в глубокую яму и не может выбраться.

– Сейчас выезжаем.

– Не надо! Позвони начальнику пожарной части Монтелузы, это для них работа. Скажи ему, что грунт тут рыхлый, пусть захватят чем копать и крепить. И главное – поменьше шума, никаких сирен, чтобы журналисты не пронюхали. Не хватало мне тут сенсации, как в Вермичино.

– Мне тоже приехать?

– Не нужно.

Он вернулся в дом и со стоявшего в гостиной телефона позвонил Ливии на мобильный.

– Как там Лаура?

– Заснула, ей вкололи успокоительное. Сейчас садимся в машину. Что с Бруно?

– Похоже, я выяснил, куда он делся.

– О боже! Как это понимать?

– Очень просто: он провалился в яму, из которой не смог выбраться.

– Но он… жив?

– Не знаю, надеюсь, что да. Скоро приедут пожарные. Когда Лауру отпустят, отвези ее к нам в Маринеллу. Не стоит ей тут находиться. Гвидо, если хочет, пусть приезжает.

– Ради бога, держи меня в курсе.

Он вернулся к Галло, сидевшему все на том же месте.

– Что кот?

– Слопал все анчоусы и зашел в дом. Вы его не видели?

– Нет. Наверное, на кухню пошел, попить.

С некоторых пор Монтальбано стал замечать, что слышит чуть хуже прежнего.

Вроде бы ничего серьезного, но кристальная острота слуха, сродни кристальной остроте зрения, как бы слегка поблекла. А ведь раньше он слышал, как растет трава! Проклятый возраст!

– Как у тебя со слухом? – спросил он Галло.

– Отлично, комиссар.

– Послушай, может, что услышишь.

Галло растянулся на животе, засунул голову в яму.

Монтальбано затаил дыхание, чтобы не мешать. Вокруг царила мертвая тишина, недаром дом стоял в уединенном месте.

Наконец Галло высунул голову:

– Похоже, я что-то слышал.

Он прикрыл руками уши, глубоко вздохнул, отнял руки и снова сунул голову в яму. Всего через минуту высунул ее и с довольным видом повернулся к Монтальбано:

– Я слышал, как он плачет. Совершенно точно. Наверное, ушибся, когда падал. Где-то далеко-далеко. Какой глубины эта яма?

– Ушибся или нет, по крайней мере, теперь мы знаем, что он жив. Уже хорошо.

Тут опять появился Руджеро, сказал «муррмяу», преспокойно юркнул в яму и исчез.

– Пошел к нему, – предположил комиссар.

Галло было осклабился, но Монтальбано махнул рукой.

– Подожди немного. А потом послушай, плачет он еще или нет.

Галло так и сделал. Он долго вслушивался, потом сообщил:

– Ничего больше не слышу.

– Вот видишь? Руджеро пришел, и он успокоился.

– И что теперь?

– Теперь я пойду на кухню, выпью пива. Тебе принести?

– Нет, я лучше фанты попью. Там есть, я видел.

Оба чувствовали облегчение, хотя для того, чтобы вытащить мальчишку из ямы, предстояло еще хорошенько помучиться.

Монтальбано выцедил не спеша бутылочку пива, потом позвонил Ливии.

– Он жив. – И все ей рассказал.

Под конец Ливия спросила:

– Мне сказать Лауре?

– Смотри сама. Вытащить его, думаю, будет не так-то просто, да и пожарные еще не приехали. Лучше пока не говори. Гвидо все еще с вами?

– Нет, он отвез нас в Маринеллу, а сам поехал к вам.

Что начальник пожарного расчета, состоявшего из шести человек, свое дело знает, было видно сразу. Монтальбано объяснил ему, что, судя по всему, произошло; упомянул про усадку, которую дал дом несколькими днями ранее, и заметил, что, по его ощущениям, дом слегка накренился. Начальник расчета тут же вытащил уровень и отвес, проверил.

– Правда ваша. Крен есть. – И принялся за работу.

Прежде всего проверил почву вокруг дома какой-то палкой с металлическим наконечником, потом обследовал дом изнутри, задержался в гостиной, чтобы осмотреть трещину, через которую в дом проникли тараканы, наконец вышел. Запустил в промоину конец гибкой металлической рулетки, долго ее разматывал, потом смотал, засунул снова и опять смотал. Пытался определить примерную глубину ямы.

Быстро посчитав что-то на бумажке, начальник расчета подвел итог:

– Получается такая наклонная плоскость, которая начинается практически под окном гостевого санузла и заканчивается под окном спальни на глубине около трех метров.

– Выходит, яма идет вдоль всей этой стороны дома? – уточнил Гвидо.

– Именно так, – подтвердил начальник расчета. – И по очень странной траектории.

– Чем же она странная? – спросил Монтальбано.

– Если яму вымыла дождевая вода, получается, что внизу есть что-то, что не дало ей растечься во все стороны и частично впитаться в почву, утратив таким образом изначальный напор. Вода наткнулась на препятствие, на твердую преграду, которая заставила ее течь по наклонной.

– Справитесь? – спросил комиссар.

– Действовать придется с крайней осторожностью, – последовал ответ, – потому что грунт вокруг дома сильно отличается от остального. Того и гляди обвалится.

– Что значит «сильно отличается»? – удивился Монтальбано.

– Идите за мной, – предложил начальник расчета.

Он отошел на десяток шагов от дома, Монтальбано и Гвидо пошли за ним.

– Посмотрите, какого цвета почва здесь, и посмотрите, как ближе к дому, буквально через три метра, она меняется. Земля, на которой мы стоим, была тут изначально, а то, что светлее и желтее, – это песок, его сюда завезли.

– Интересно зачем?

– Бог его знает, – пожал плечами начальник расчета. – Может, для контраста, чтобы на его фоне дом эффектней смотрелся. Ага, вот наконец и экскаватор.

Прежде чем пустить его в ход, начальник расчета решил снять верхний слой песка над полостью промоины. Трое пожарных, вооружившись лопатами, принялись копать вдоль стены. Землю они сгружали в три тачки, которые их товарищи отвозили шагов на десять и там высыпали.

Когда они сняли сантиметров тридцать песка, их ждал сюрприз. Там, где по идее должен был показаться фундамент, начиналась вторая стена, идеально оштукатуренная. Чтобы штукатурка не пострадала от сырости, поверх нее в качестве защитного слоя были наклеены листы толстого полиэтилена.

Создавалось впечатление, что дом, тщательно упакованный, продолжается под землей.

– Ну-ка, копайте все вместе под окном санузла, – распорядился начальник расчета.

Мало-помалу показалась верхняя часть второго окна, расположенного точнехонько под первым. Рамы в нем не было, оконный проем был затянут двойными полиэтиленовыми листами.

– Да тут внизу еще одно жилье! – присвистнул Гвидо.

Тут-то Монтальбано все понял.

– Кончайте копать! – крикнул он.

Все остановились и уставились на него с немым вопросом.

– Есть у кого-нибудь фонарик? – спросил комиссар.

– Сейчас принесу! – откликнулся один из пожарных.

– Пробейте полиэтилен в оконном проеме, – продолжал Монтальбано.

Хватило двух ударов лопаты. Пожарный принес ему фонарик.

– Ждите меня здесь, – распорядился Монтальбано и полез в окно.

Поначалу фонарь ему даже не понадобился: проникавшего снаружи света было более чем достаточно.

Он стоял посреди небольшого санузла, в точности такого же, как этажом выше, – полностью отделанного, с плиткой на стенах и на полу, душем, умывальником, унитазом и биде.

Пока он стоял так, озираясь по сторонам и недоумевая, что бы все это значило, что-то потерлось о его ногу, так что он от неожиданности подскочил на месте.

– Муррмяу, – подал голос Руджеро.

– А вот и ты, – ответил комиссар.

Он включил фонарик и двинулся вслед за котом в соседнюю комнату.

Там под тяжестью воды и земли защитная пленка на окне прорвалась, и на полу образовалось болото.

Но Бруно был там. Стоял, забившись в угол, с закрытыми глазами и весь дрожал как в лихорадке. На лбу красовалась ссадина.

– Бруно, это я, Сальво, – тихонько позвал комиссар.

Мальчишка открыл глаза, узнал его и кинулся к нему на шею. Монтальбано обнял его, и Бруно разрыдался.

В этот самый миг в комнату вошел Гвидо, не вынесший томительного ожидания.

– Ливия? Бруно достали.

– Он цел?

– На лбу ссадина, но, думаю, ничего серьезного. Гвидо на всякий случай повез его в травмпункт в Монтереале. Скажи Лауре и, если она захочет, отвези ее туда. Я жду вас всех здесь.

Начальник пожарного расчета вылезал из окна, в которое до этого залез Монтальбано. Вид у него был озадаченный.

– Тут внизу точно такая же квартира, как наверху. Даже терраса есть, ее досками прикрыли! Осталось вставить наружные и внутренние рамы – они в гостиной штабелем сложены, – и все, можно жить! Представьте себе, даже вода уже подведена! И проводка сделана! Не представляю, с какой стати это все закопали!

Монтальбано уже пришел на этот счет к определенному выводу.

– Кажется, я понимаю. Наверняка изначально было получено разрешение на строительство одноэтажного домика без возможности последующей надстройки. А хозяин договорился с проектировщиком и прорабом построить дом в том самом виде, как он сейчас. Потом первый этаж засыпали песком. И на виду остался только верхний, который и стал первым.

– Да, но зачем он это сделал?

– Ждал строительной амнистии. Как только бы правительство ее утвердило, он бы за одну ночь откопал нижний этаж и побежал подавать запрос на узаконивание надстройки. Иначе он рисковал, хоть в наших краях это и маловероятно, что ее заставят снести.

Начальник расчета расхохотался:

– Какое там снести! У нас тут целые поселки самовольно построены!

– Да, но, насколько я знаю, хозяин дома долго жил в Германии. Видать, он малость подзабыл наши милые обычаи и вбил себе в голову, что здесь к законам относятся с тем же почтением, что и в Кельне.

Начальника расчета этот довод не вполне убедил.

– Допустим так, но наше правительство объявляет амнистии пачками. Чего ж он до сих пор…

– Насколько я знаю, он уже несколько лет как умер.

– Что будем делать? Вернем все как было?

– Нет, оставьте так. Это ведь ничем не чревато?

– В смысле для верхнего этажа? Нет, совершенно.

– Хочу показать эту красоту хозяину агентства, у которого мы сняли дом.

Оставшись один, он принял душ, обсох на солнышке, оделся. Достал еще бутылку пива. Аппетит между тем разыгрался нешуточный. Где это гуляет вся компания?

– Ливия? Вы еще в травмпункте?

– Нет, уже подъезжаем. Бруно в полном порядке.

Он положил трубку, потом набрал номер траттории Энцо:

– Это Монтальбано. Понимаю, уже поздно, вы закрываетесь. Но если мы подъедем вчетвером вместе с трехлетним пацаненком максимум через полчасика, может, вы нас покормите?

– Для вас мы завсегда открыты.

Как обычно бывает, когда опасность уже миновала, на всех вдруг напала такая смешливость и такой волчий аппетит, что Энцо, глядя, как они без конца хохочут и метут все так, будто неделю не ели, не выдержал и спросил, что они отмечают. Бруно разошелся, как пьяный: вскакивал и махал руками, уронил сперва вилку с ложкой, потом стакан, который, по счастью, не разбился, и под конец опрокинул Монтальбано на брюки бутылочку с маслом. Комиссар на долю секунды пожалел, что слишком быстро достал его из ямы. Но тут же устыдился этой мысли. После обеда Ливия с друзьями вернулись в Пиццо, Монтальбано же сбегал домой, переоделся и отправился на работу.

Вечером он спросил у Фацио, может ли кто-нибудь подбросить его на машине.

– Да, комиссар. Галло.

– А больше никого нет?

Ему совершенно не хотелось повторять утренние гонки в Индианаполисе.

– Не-а.

Едва сев в машину, он взмолился:

– Галло, сейчас спешки нет. Не гони.

– Так вы сами скажите, сколько мне держать.

– Тридцать, не больше.

– Тридцать?! Комиссар, я так и водить-то не умею. Еще, чего доброго, врежемся. Может, хотя бы пятьдесят – шестьдесят?

– Ну ладно.

Все шло нормально, пока они не свернули с шоссе на ведущую к домику грунтовку. Едва они поравнялись с тем из домов, что поплоше, как на дорогу выскочила собака. Галло рванул руль в сторону и только чудом не врезался во входную дверь. Правда, разбил стоявший рядом глиняный кувшин.

– Порча имущества, – заметил Монтальбано.

Пока они выходили из машины, дверь домишки открылась и появился крестьянин лет пятидесяти: бедно одетый, в замызганной кепке.

– Чего там? – спросил он, зажигая висевшую над дверью лампочку.

– Мы разбили ваш кувшин и хотели бы возместить ущерб, – отвечал Галло на самом что ни есть правильном итальянском.

Реакция была странная. Мужчина бросил взгляд на служебную машину, молча развернулся, выключил лампочку и скрылся за дверью. Галло остался стоять столбом.

– Просто он увидел, что мы на полицейской машине. Похоже, он нас недолюбливает, – сказал Монтальбано. – Попробуй постучать.

Галло постучал. Никто не открыл.

– Эй, там, в доме!

В ответ тишина.

– Поехали, – сказал комиссар.

Лаура с Ливией накрыли на террасе. Томный вечер навевал сладкую грусть, дневной зной как по волшебству сменился приятной прохладой, в небе плавала луна – до того яркая, что можно было ужинать и без света.

Женщины приготовили легкую закуску: у Энцо они ели поздно и к тому же натрескались до отвала.

За столом Гвидо рассказал о своей утренней встрече с крестьянином.

– Как только я ему сказал, что пропал ребенок, он сразу «ай-ай-ай», убежал в дом и заперся. Стучал-стучал – он не открывает.

«Выходит, не только полицию он не любит», – подумал комиссар. Но о том, что его встретили точно так же, промолчал.

После ужина Гвидо и Лаура предложили прогуляться вдоль моря при луне. Ливия отказалась, Монтальбано тоже. По счастью, Бруно отправился на прогулку с родителями.

Какое-то время они просто лежали в шезлонгах и наслаждались тишиной, нарушаемой лишь мурлыканьем Руджеро, развалившегося на животе у комиссара.

Потом Ливия сказала:

– Ты не сводишь меня туда, где нашел Бруно? А то с тех самых пор, как мы вернулись, Лаура мне даже не дала пойти посмотреть, куда он свалился.

– Хорошо. Только возьму в машине фонарик.

– У Гвидо тоже где-то был фонарик. Пойду поищу.

Они встретились у откопанного окна с включенными фонариками в руках. Монтальбано влез туда первым, убедился, что на полу нет крыс, и подал руку Ливии. Вслед за ними, разумеется, в окно проскользнул и Руджеро.

– Невероятно! – воскликнула Ливия, разглядывая ванную.

Было сыро и душно, проникавшего через единственное окошко свежего воздуха явно не хватало, чтобы проветрить помещение.

Они прошли в комнату, где комиссар нашел Бруно.

– Лучше тебе не заходить, Ливия. Тут целое болото.

– Представляю, как он перепугался, бедняжка! – посетовала Ливия, переходя в гостиную.

В лучах фонариков они увидели затянутые в пленку оконные рамы. А у одной из стен Монтальбано разглядел внушительный сундук. И чисто из любопытства – раз уж он не был заперт ни на замок, ни на задвижку – его приоткрыл.

В этот миг лицо у него стало точь-в-точь как у Кэри Гранта в фильме «Мышьяк и старые кружева». Комиссар резко захлопнул крышку и уселся сверху. Когда луч от фонарика Ливии скользнул по его лицу, он машинально улыбнулся.

– Что ты улыбаешься?

– Я?! Я не улыбаюсь.

– А зачем тогда сделал такую физиономию?

– Какую?

– Что там в сундуке? – спросила наконец Ливия.

– Ничего, пусто.

Разве мог он сказать, что увидел внутри труп?

4

С романтической прогулки по берегу моря при луне Лаура с Гвидо вернулись ближе к полуночи.

– Это было потрясающе! – воскликнула Лаура с жаром. – Именно то, что нужно после подобного дня!

Гвидо ее пыл разделял лишь отчасти, поскольку Бруно на полдороге сморил сон и ему пришлось нести сына на руках.

Вернувшись с Ливией из квартиры-призрака и усевшись обратно в шезлонг, Монтальбано терзался сомнениями почище Гамлета: сказать или не сказать?

Если он скажет про труп на нижнем этаже, как пить дать поднимется неописуемый тарарам и ночь будет испорчена. Он ничуть не сомневался, что Лаура ни на минуту не останется под одной крышей с незнакомым трупом и потребует ехать ночевать куда-нибудь еще.

А куда? В Маринелле комнаты для гостей нет. Придется потесниться. Каким же образом? Он представил себе, как Лаура, Ливия и Бруно устроятся на его двуспальной кровати, Гвидо – на диване, а сам он – в кресле, и содрогнулся.

Нет, так не пойдет, лучше в гостиницу. Но где они найдут в Вигате среди ночи открытую гостиницу? Скорей уж надо искать в Монтелузе. Что означает бесконечные созвоны, поездку в Монтелузу и назад в качестве дружеской поддержки и, наконец, последней каплей – неизбежные препирательства с Ливией до утра.

– Что, другого дома не было?

– Ливия, солнышко, откуда ж я знал, что там мертвец?

– Так ты не знал? Хорош полицейский, ничего не скажешь!

Нет, решил он, лучше пока никому ничего не говорить.

В конце концов, мертвец лежит там уже бог знает сколько времени, днем больше или днем меньше – для него особой разницы нет. И для следствия тоже.

Распрощавшись с друзьями, комиссар и Ливия отправились в Маринеллу.

Едва Ливия удалилась в душ, Монтальбано вышел на веранду и набрал с мобильного номер Фацио.

– Фацио? – сказал он вполголоса. – Это Монтальбано.

– Что случилось, комиссар?

– Некогда объяснять. Через десять минут позвони мне в Маринеллу и скажи, что меня срочно вызывают в отделение.

– Зачем? Что-то случилось?

– Не спрашивай, просто сделай, как я говорю.

– И что потом?

– Положишь трубку и будешь спать дальше.

Минут через пять Ливия освободила ванную, и туда пошел Монтальбано. Когда он чистил зубы, раздался телефонный звонок. Трубку сняла Ливия, как он и ожидал. Это должно придать его любительской постановке убедительности.

– Сальво, тебе Фацио звонит!

Он вышел в столовую прямо со щеткой, рот в зубной пасте, бормоча под нос специально для Ливии:

– Да что ж такое, даже среди ночи покоя нет.

Схватил трубку:

– В чем дело?

– Вы срочно нужны в отделении.

– А сами что, не справитесь? Нет? Ну ладно, я сейчас.

С грохотом бросил трубку, будто со злости:

– Они хоть когда-нибудь повзрослеют? Или без папочки как без рук? Извини, Ливия, придется…

– Я поняла, – процедила Ливия голосом, в котором хрустели полярные льдинки. – Пойду лягу.

– Дождешься меня?

– Нет.

Монтальбано оделся, вышел, сел в машину и отправился в Марина-ди-Монтереале.

Ехал он ни шатко ни валко, лишь бы протянуть время, чтобы Лаура с Гвидо наверняка легли спать.

В Пиццо, поравнявшись со средним из трех домов (нежилым, но приличным), комиссар остановился и вышел из машины, держа в руке фонарик. Остаток пути он проделал пешком из опасения, что шум мотора в ночной тишине разбудит друзей.

Света в окнах не было – знак того, что Лаура и Гвидо уже отлетели в страну Морфея.

Монтальбано тихонько прокрался все к тому же окну, служившему дверью, влез в него и, оказавшись внутри, включил фонарик и направился в гостиную.

Снова открыл сундук. Труп еле просматривался – его в несколько слоев завернули в один из тех больших листов полиэтилена, что были использованы для консервации нелегального жилища, а поверх многократно обмотали коричневым упаковочным скотчем. Получилось что-то среднее между мумией и готовой к отправке бандеролью.

Поднеся фонарик ближе, Монтальбано убедился, что тело – по крайней мере, насколько удавалось рассмотреть – неплохо сохранилось: очевидно, пленка дала эффект вакуумной упаковки. Отвратительное зловоние смерти снаружи совершенно не ощущалось.

Присмотревшись получше, комиссар разглядел на макушке и по бокам головы длинные светлые волосы, лица же видно не было – прямо по нему проходила пара оборотов скотча.

Но это однозначно была женщина.

Он сделал и увидел все, что смог. Закрыл сундук, выбрался из дома, сел в машину и вернулся в Маринеллу.

Ливия лежала в постели, но еще не спала. Читала.

– Милая, я освободился так быстро, как только смог. Пойду приму душ, а то я тогда не успел…

– Давай же скорее. Не разводи канитель.

Когда на следующее утро в девять Ливия вышла из ванной, то обнаружила Монтальбано сидящим на веранде.

– Ты что, еще не ушел? Ты же сказал, что пойдешь в отделение по тому вчерашнему делу!

– Я передумал. Возьму на полдня выходной, съезжу с тобой в Пиццо и проведу с вами утро.

– Ой, вот здорово!

Лаура, Гвидо и Бруно были уже готовы спускаться на пляж. Лаура собрала корзинки для пикника – решено было провести на свежем воздухе весь день.

«Когда и как порадовать их новостью?» – терзался раздумьями Монтальбано.

Помог ему, как ни странно, сам Гвидо.

– Ты позвонил в агентство, рассказал про самовольную постройку? – спросил он комиссара.

– Нет еще.

– Почему?

– А вдруг вам поднимут арендную плату, раз у вас там теперь дополнительная квартира? – попытался отшутиться комиссар, но тут встряла Ливия.

– Давай, чего ты ждешь? Посмотрела б я на лицо того, кто сдал тебе дом.

«Посмотрел бы я на твое через пару минут!» – подумал Монтальбано. И вместо этого сказал:

– Есть, правда, одна сложность.

– Какая?

– Можешь отослать куда-нибудь Бруно? – тихо спросил Монтальбано у Лауры.

Та посмотрела на него с удивлением, но послушалась.

– Бруно, помоги мамочке. Сходи на кухню и принеси из холодильника еще бутылку воды.

Просьба Монтальбано возбудила во всех любопытство.

– Ну что? – спросил Гвидо.

– Дело в том, что я обнаружил там труп. Женский.

– Где? – поинтересовался Гвидо.

– На нижнем этаже. В гостиной. В сундуке.

– Ты шутишь? – спросила Лаура.

– Нет, не шутит, – возразила Ливия. – Я его хорошо знаю. Ты обнаружил его вчера вечером, когда мы туда спустились?

Вернулся Бруно с бутылкой в руках.

– Ну-ка, принеси еще! – рявкнули все хором.

Бруно поставил бутылку на пол и ушел.

– И ты, – до Ливии начала доходить суть дела, – оставил моих друзей спать в одном доме с трупом?

– Да ладно тебе, Ливия, он же внизу! Он не заразный!

Лаура снова взвыла сиреной – этот звук ей удавался в совершенстве.

Руджеро, который мирно грелся на солнышке, растянувшись на каменной ограде, так и прыснул со всех ног. Бруно вернулся, поставил бутылку на пол и, не дожидаясь приказа, побежал за следующей.

– Подлец! – вскипел Гвидо. И пошел за женой, которая, рыдая, убежала в спальню.

– Я просто не хотел их тревожить! – воззвал Монтальбано к Ливии, пытаясь оправдаться.

Та смерила его презрительным взглядом.

– Вчера вечером, когда тебе позвонил Фацио, это вы с ним заранее договорились, чтобы у тебя был повод уйти, так?

– Да.

– И ты вернулся сюда, чтобы рассмотреть труп получше?

– Да.

– А потом занимался со мной любовью! Ах ты, скотина, бездушная тварь!

– Но я же принял душ, чтобы…

– Ты омерзителен!

Она решительно встала и ушла к друзьям, бросив его одного. Вернулась минут через пять – холодна как лед.

– Они собирают чемоданы.

– Уже уезжают? А как же билеты?

– Гвидо решил, что с него хватит. Поедут на машине. Отвези меня в Маринеллу. Я соберусь и тоже уеду. Поеду с ними.

– Ливия, рассуди здраво…

– Хватит, нам больше не о чем говорить!

Делать было нечего. За всю дорогу до Маринеллы Ливия не проронила ни слова, и Монтальбано не осмелился нарушить ее молчание. Приехав, Ливия наспех покидала вещи в чемодан и с мрачным видом уселась на веранде.

– Приготовить тебе чего-нибудь поесть?

– Ты только о двух вещах и думаешь.

О каких именно, она не сказала, но Монтальбано все равно понял.

Ближе к часу Гвидо с семейством заехал в Маринеллу за Ливией. Руджеро, с которым Бруно не пожелал расставаться, тоже сидел в машине. Гвидо вручил Монтальбано ключи от домика, но руки ему не подал. Лаура демонстративно отвернулась, Бруно издал неприличный звук, а Ливия не удостоила его даже взглядом.

Отверженный и всеми покинутый, Монтальбано безутешно смотрел им вслед. Но где-то в глубине его души таилась толика облегчения.

Первым делом он позвонил Аделине.

– Адели, Ливии пришлось вернуться в Геную. Можешь прийти завтра утром?

– А то как же. Да хоть через пару часиков могу подойти.

– Не нужно.

– Нет уж, я все равно приду. Представляю, какую там синьорина грязюку развела!

На кухне нашлось немножко черствого хлеба. Он съел его с ломтиком сыра тумаццу, завалявшимся в холодильнике. Потом улегся на кровать и задремал.

Когда он проснулся, было часа четыре. По доносившемуся из кухни звяканью посуды было ясно, что Аделина уже пришла.

– Адели, не сваришь мне кофе?

– Сию минуту, синьор комиссар.

Она принесла кофе, кипя от возмущения:

– Мать честная! Тарелки-то немытые, а в ванной я нашла грязные трусы!

Если и существует женщина, повернутая на чистоте, так это Ливия. Но Аделина упорно видела в ней неряху, чей предел мечтаний – свинарник.

– Я же тебе сказал – ей пришлось срочно уехать.

– Вы поцапались? Разругались?

– Нет, мы не расстались.

Аделина с разочарованным видом удалилась на кухню.

Монтальбано встал и пошел к телефону.

– Агентство «Аврора»? Это комиссар Монтальбано. Я хотел бы поговорить с синьором Калларой.

– Я вас немедленно соединю, – отозвался женский голос.

– Комиссар? Добрый день, слушаю вас.

– Вы сегодня вечером в конторе?

– Да, до самого закрытия. А что?

– Тогда я заеду через полчасика и завезу вам ключи от дома.

– Как так? Разве они не собирались остаться до…

– Моим друзьям нынче утром пришлось уехать раньше срока: скончался родственник.

– Послушайте, комиссар… Не знаю, читали ли вы контракт…

– Просмотрел. А что?

– Там четко написано, что в случае преждевременного отъезда средства клиенту не возвращаются.

– А кто у вас что-то просит, синьор Каллара?

– А, вот как. Ну тогда не беспокойтесь, я пришлю кого-нибудь в отделение за ключом, чтобы вам лишний раз не ездить.

– Мне надо с вами поговорить и кое-что вам показать.

– Заезжайте когда хотите.

– Катарелла? Это Монтальбано.

– Я вас узнал из-за голоса, который как есть ваш голос, синьор комиссар.

– Новости есть?

– Никак нет, синьор комиссар, ни единой. Окромя того, что Филиппо Рагузано, вам известный, который тот самый каковой, у какого обувной магазин возле церкви, стрелял в свояка своего собственного, Манцеллу Гаспарино.

– Убил?

– Никак нет, синьор комиссар, задел чуток.

– А зачем стрелял?

– Затем, что Манцелла Гаспарино ему, говорит, остопаскудел, и он оттого, что очень уж довольно жарко было и муха ему по физиономии все ползала и до крайности раздражала, в него пальнул.

– Фацио на месте?

– Никак нет, синьор комиссар. Он пошел в ту окрестность, где железный мост, а то там один тип дал жене по голове.

– Ну ладно. Я к тому, что…

– Случилася, правда, одна вещь.

– Вот как? А мне вроде показалось, что ничего не происходит. Так что стряслось?

– Стряслося то, что младший инспектор Вирдуццо Альберто, оказавшись в загрязненной грязью местности, на ней поскользнулся обеими своими двумя ногами, из которых одну сломал. А Галло с ним вместе повез его в больницу.

– Послушай, я просто хотел сказать, что приеду поздно.

– Дело ваше.

Синьор Каллара был занят с клиентом. Монтальбано вышел на улицу покурить. Жарило так, что асфальт того и гляди расплавится – по крайней мере, ботинки к нему слегка липли.

Едва Монтальбано докурил, как за ним вышел синьор Каллара собственной персоной.

– Пройдемте в мой кабинет, комиссар. У меня там кондиционер.

Вот уж чего Монтальбано терпеть не мог. Но ничего не попишешь.

– Прежде чем я отвезу вас взглянуть на одну вещь…

– А куда это вы хотите меня отвезти?

– В тот домик, что вы сдали моим друзьям.

– А что такое? Там что-то не так, что-то сломалось?

– Нет-нет, все в порядке. Но лучше вам съездить.

– Как скажете.

– Когда меня возили смотреть дом, вы рассказывали, если мне не изменяет память, что построил его некий Анджело Спечале, который эмигрировал в Германию и женился там на вдове-немке, чей сын Ральф, если правильно помню, приезжал сюда с отчимом, но загадочным образом исчез по пути обратно. Верно?

Каллара посмотрел на него с восхищением.

– Ну и память у вас! Все верно.

– У вас наверняка должны быть записаны полное имя, адрес и телефон синьоры Спечале.

– Разумеется. Подождите минутку, сейчас я найду контакты синьоры Гудрун.

Монтальбано записал их на бумажке, и Каллара не удержался от вопроса:

– А в связи с чем?..

– Скоро поймете. Насколько я помню, вы называли еще имя подрядчика, который спроектировал дом и занимался строительством.

– Да. Инженер Микеле Спиталери. Дать вам телефон?

– Давайте.

Его он тоже записал.

– Послушайте, комиссар, может, скажете все-таки…

– Расскажу по дороге. Вот ключ, возьмите с собой.