Текст книги "Поп Гапон и японские винтовки. 15 поразительных историй времен дореволюционной России"

Бардак, мухлеж и банковский крах

7 мая 1901 года на петербуржском Царскосельском вокзале (сейчас он называется Витебским) произошла трагедия. Прекрасно одетый пожилой мужчина с седой бородой, больше всего похожий на купца-промышленника первой гильдии, на глазах у всех бросился под поезд. Поднялась суматоха, вызвали врачей, но было уже слишком поздно.

Вскоре выяснилось, что погибший – один из богатейших людей империи, 66-летний купец, банкир, промышленник и меценат Алексей Кириллович Алчевский.

В биржевых кругах стали сразу называть причиной гибели Алчевского несостоятельность его финансовой империи. Он владел банками и биржей в Харькове, металлургическими заводами в Донбассе и Мариуполе и множеством других, более мелких предприятий. Между тем 1901 год стал самым тяжелым для мировой экономики. Бушевал финансовый кризис, темпы роста критически упали. Частный Путиловский завод, крупнейший в стране, подешевел на две трети. Русско-Балтийский вагонный завод – тоже. За полтора года до этого разорился и попал под суд за злоупотребления Савва Мамонтов, купец-тяжеловес. Разорился миллионер, железнодорожный магнат фон Дервиз. Вместе с хозяевами пошли на дно их банки, предприятия и организации.

Спустя 10 дней после трагедии император поинтересовался у министра финансов Витте причинами гибели Алчевского: покойный был не просто одним из самых богатых людей империи – он еще и активно вкладывал средства в развитие промышленности на востоке Украины. В докладе Витте ответил: «Умерший Алчевский заложил в Харьковском торговом банке разных паев и акций на 6 миллионов рублей; не имея возможности быстро выручить выданные под них деньги, банк затруднен в расчетах».

Это означало, что Алчевский взял миллионные кредиты в банке под залог своих заводов и других предприятий. Но заводы вследствие кризиса едва держались на плаву, их акции ничего не стоили, а в самом банке деньги тоже кончились. Самое интересное, что Харьковский банк тоже принадлежал Алчевскому. Получается, он занял сам у себя деньги, сам себе не смог вернуть заложенное имущество и бросился под поезд? Да, почти так и есть, но, конечно, картина была гораздо сложнее. Отчитываясь императору, Витте прибавил, что покойный владел достаточным количеством активов и, по-видимому, их общая стоимость покроет долги. Министр финансов отправил в Харьков ревизию для тщательной проверки всех дел.

Однако на деле финансовый удар оказался сильнее, чем предполагалось. Банкротство Алчевского повлекло за собой разорение множества других предприятий, и вся эта история получила в прессе громкое название «Харьковский крах».

Между прочим, не последнюю роль в смерти Алчевского сыграл сам Витте. Дело в том, что купец приехал в Петербург не просто так, а на прием непосредственно к министру финансов. Положение его предприятий оставалось тяжелым, но катастрофы можно было избежать.

Алчевский несколько раз ходил к Витте. Сначала он просил дать его предприятиям крупный государственный заказ на производство рельсов. Витте отказал. Тогда Алчевский начал хлопотать о разрешении выпуска облигаций, но и его не получил. Именно после последнего отказа купец понял, что все кончено, он разорен. Тогда Алчевский и бросился под поезд.

Обычно внутренняя кухня финансовых воротил того времени была скрыта от окружающих. Однако банкротство Алчевского повлияло на весь рынок, и его результатом, помимо ревизии, стал открытый суд. Впервые широкая публика увидела, как в действительности обстоят дела внутри крупных финансово-промышленных групп, какие там царят безалаберность, беспорядок, злоупотребления и подтасовка отчетности, и происходило это повсеместно. Кроме того, правила ведения бизнеса тогда сильно отличались от сегодняшних. Многое, что тогда было запрещено, на сегодняшний день не просто легально и естественно, а необходимо для нормальной работы.

Кто же такой Алексей Кириллович Алчевский? Он родился в 1835 году в Сумах. Импозантный, холеный мужчина с умным взглядом, на работе он был деспотичен и спорить с собой не позволял. Алчевский был одновременно консервативным купцом и бизнесменом нового типа, чутко понимающим, во что вкладываться.

Сын мелких торговцев чаем, он тоже начал с небольшого чайного магазина в Харькове, и в 70-х годах XIX века его капитал составлял уже около 4 миллионов рублей. Но этого ему было мало, и он занялся развитием промышленности, построил металлургические предприятия в Донбассе. Фактически у него был холдинг полного цикла: ему принадлежали угольные и железорудные шахты и металлургические заводы, покупало продукцию заводов ДЮМО (Донецко-Юрьевское металлургическое общество) и «Русский Провиданс» (в Мариуполе) в основном государство, которому требовалось очень много рельсов. Страна покрывалась густой сетью железных дорог. К концу XIX века состояние Алчевского превышало 30 миллионов рублей и он был одним из самых крупных промышленников своего времени.

Какова же была структура владений Алчевского? До того как пойти в промышленность, он был в основном банкиром, основным акционером в нескольких банках: Харьковском торговом банке, Обществе взаимного кредита горнопромышленников Юга России, Обществе взаимного кредита приказчиков. Со временем Алчевский превратился в своего рода финансового гуру.

Самые большие доходы ему начал приносить Харьковский земельный банк, и это показывает чуткость Алчевского к веяниям времени. Помещики во второй половине XIX века начали активно продавать и закладывать землю. Имения приносили мало дохода, проще и безопаснее было владеть ценными бумагами. Некоторые дворяне, привыкшие к жизни на широкую ногу, не смогли приспособиться к новым временам и разорились, а заложить имение и земли – самый распространенный в то время способ получить деньги. Для дворян, впрочем, был организован специальный государственный Дворянский земельный банк с неплохими условиями, остальные закладывали собственность частным лицам под бешеные проценты – до 20 % годовых. То есть, к примеру, вы заложили имение, получили 10 тысяч рублей, а через год пожалуйте заплатить проценты – две тысячи рублей. Не можете? Имение уходит кредитору.

Почуяв запах хороших доходов, Алчевский организовал первый в империи частный банк ипотечного кредита – Харьковский земельный банк. Он ссужал деньги под залог земли и недвижимости. Ставка по кредитам 7,5 % годовых сразу же многих привлекла. Если клиент был платежеспособен – банк зарабатывал свои проценты. Если нет (а такое случалось очень часто), заложенная земля или недвижимость оказывалась в руках банка. Причем залоговая цена земли была довольно низкой, стоимость же ее непрерывно росла. В общем, это была золотая жила. В самом скором времени Алчевский заработал первые миллионы и в руках банка оказались обширные территории, в том числе чуть ли не треть нынешней Луганской области.

Тут Алчевский увидел новые перспективы. Земля на востоке Украины, оказавшаяся в его руках, богата углем и железными рудами. Купец для начала сосредоточился на добыче угля, и его Алексеевское горнопромышленное общество к концу XIX века стало третьим в регионе по добыче угля. Логичным продолжением «стартапа» стала добыча железа и выплавка стали…

Здесь нужно упомянуть первую особенность построенной Алчевским империи (и эта особенность покажется нашим современникам удивительной). В его владении был сверхдоходный Земельный банк с миллионами на счетах. Логично было бы, чтобы деньги не лежали мертвым грузом, а «крутились», вкладывались в новый бизнес – в металлургическую промышленность. Что удивительно, банковское законодательство того времени такого не позволяло. В империи существовали банки разных типов, и как раз земельные ипотечные не имели права инвестировать средства практически никуда: таким образом государство пыталось проявить заботу о вкладчиках и клиентах. Уставы этих банков не разрешали им никаких операций, кроме приема в залог недвижимого имущества. Размещать вклады было нельзя. Давать простые, не обеспеченные залогом кредиты – нельзя. А о том, чтобы свой основной или запасной капитал инвестировать в промышленность, даже речи не шло.

Еще неразумнее было то, что банк не имел права накапливать чистую прибыль. По уставу 5 % от нее отчислялось в запасной капитал, а остальное должно было обязательно выплачиваться акционерам и учредителям в виде дивидендов. Выглядит нелепо, но, по сути, государство запрещало бизнесу делать накопления и инвестиции из чистой прибыли. Фактически банк получал огромное количество наличных, но законно использовать их не мог.

Такой порядок на самом деле тормозил российскую экономику. На счетах земельных банков скапливались огромные средства, которые могли бы работать и приносить доход, но государство следило за тем, чтобы эти деньги не инвестировались, а раздавались акционерам.

Раздавать такое количество денег, которые стоило бы вложить в производство и получить еще больше прибыли, было просто невыносимо. Конечно, финансовые воротилы плевали на законы и вкладывали средства банков в свои проекты – особенно если во владении были и «карманный» ипотечный банк, и обычный, и промышленные предприятия. Итак, схема, к которой в конце концов пришел Алчевский, была такой. Он был основным (но не единственным, это важно!) акционером в Харьковском земельном банке и Харьковском торговом банке. Последний суровых законодательных ограничений не имел и мог свободно инвестировать в металлургические комбинаты Донбасса. Оставалось только перекинуть средства из Земельного банка в Торговый. Для этого воспользовались лазейкой: земельные банки могли выдавать другим банкам ссуды. Правда, только краткосрочные и, конечно, не всем своим капиталом, да и то эта возможность не сказать чтобы полностью соответствовала уставу…

Харьковский земельный банк

Алчевский эти ограничения попросту проигнорировал. Пользуясь технической возможностью выдавать ссуды Торговому банку, он все свободные капиталы из Земельного банка переводил в Торговый, а тот, в свою очередь, инвестировал эти средства в заводы.

В то время был устойчивый экономический рост, и нужда и в угле, и в металле постоянно росла. Прибыли тоже росли, и все звенья этой цепочки получали хороший доход. Более того, экономика и промышленность империи развивались быстрее, чем могли бы, именно благодаря тому, что промышленники нарушали законодательство. Акционеры банков были довольны отличными дивидендами, клиенты тоже, все шло прекрасно.

В середине 90-х годов XIX века разбогатевший Алчевский заказал ведущему архитектору Харькова Алексею Бекетову строительство зданий Харьковского торгового банка и Харьковского земельного банка в центре деловой жизни города, на Николаевской площади[6]6
  Сейчас она называется площадью Конституции, а в здании Земельного банка расположен автотранспортный колледж.


[Закрыть]. Строительство обошлось в 1,2 миллиона рублей, были приглашены лучшие художники и мастера из Европы. Роскошно отделанные здания Земельного и Торгового банков были соединены внутренним переходом, чтобы акционеры и члены правлений могли посещать кабинеты друг друга, не выходя на улицу.

Правления банков были разными по составу, но костяк обоих составляли близко знакомые друг с другом лица и их родственники, а остальных (людей, обладающих титулами и деньгами) Алчевский нанял для придания банкам высокого статуса. В дела банков их не посвящали, в бухгалтерских документах они не разбирались, полностью доверяя финансовому гению владельца. Даже на собрания правления они порой не допускались. Все решалось без них, а точнее, хозяин все решал сам, и слушались его беспрекословно. Однако все члены правления получали неплохое вознаграждение – 15 тысяч рублей в год, подписывали годовую отчетность и выступали перед акционерами. Не глупо ли было брать на себя такую ответственность? Конечно, глупо. Вот что некоторые сотрудники банка говорили на суде:

«Обвиняемые Темницкий и Дракин показали, что, подписывая документы ревизионной комиссии, они вовсе не знали ни о залоге процентных бумаг запасного капитала, ни об убытках, не знали, что долги и убытки банка скрыты по отчетам в счетах дебиторов и кредиторов. С истинным положением дел они не могли ознакомиться, так как правление никогда не приглашало их на свои совещания о текущих делах и вообще игнорировало их. Не имея никакого понятия о бухгалтерии (Темницкий по образованию юрист, Дракин по профессии доктор), они не касались вовсе бухгалтерского отдела, не считая себя способными или даже „нравственно обязанными“ исполнять это дело. Ревизию бухгалтерского отдела предоставили всецело третьему члену ревизионной комиссии – Лысогоренко, по профессии бухгалтеру. На их вопросы Лысогоренко неизменно отзывался, что по бухгалтерской части все обстоит благополучно».

Святая простота!

Поскольку вышеописанная схема перекачки денег противоречила закону, отчетность обоих банков была полностью липовая. Конечно, когда приходило время составлять годовой отчет, Алчевский запирался с главным бухгалтером и они «рисовали» цифры, а члены правления просто ставили подписи под готовым документом.

Понятно, что все суммы, которые непрерывно ходили туда-сюда из банка в банк, Алчевский просто держал в голове. Они с бухгалтером, видимо, прикидывали, сколько примерно должно быть средств в каждом банке, если бы там не занимались махинациями, и вписывали в книги эти цифры. Никакой черной бухгалтерии на суде не нашлось: судя по полному беспорядку в делах, все делалось именно что на глазок. На первый взгляд это шокирует: как можно создать финансовую империю и при этом устроить такой бардак в бумагах? Но так и было. И аудит, и ревизии частных предприятий тогда были непопулярны и неэффективны. Пока дела шли хорошо, никому не приходило в голову что-то проверять.

Дивиденды по итогам года тоже рассчитывались не исходя из реальных данных, а просто чтобы показать успешность предприятий. По свидетельству бухгалтера Юркевича, определение дивидендов происходило таким образом:

«Обыкновенно в феврале месяце каждого года члены правления собирались на предварительное совещание, выслушивали сообщение бухгалтера о состоянии счетов, в общих чертах соображали цифры будущего отчета и решали, сколько надо выдать дивиденда на акцию. Правление при этом вовсе не соизмеряло дивиденда с действительною полученной прибылью, а, напротив, к размеру наперед указанного дивиденда поручалось бухгалтерии подгонять и комбинировать соответствующим образом все отчетные данные по книгам банка».

В общем, сам принцип работы этой финансово-промышленной группы подразумевал, что вести реальную отчетность было попросту невозможно. Но, может быть, в остальных документах банков был порядок? Отнюдь! Ревизоры установили, что безалаберность царила везде. Бумаги подписывались без должного внимания, балансы счетов с заемщиками не сводились, пени брались с потолка и вообще никак не были связаны с реальным состоянием средств на счетах. Часто реальные займы вообще не соответствовали указанным в книгах. Операции по учету векселей (то есть по их погашению) иногда вовсе не проводились, проценты по этим векселям в кассу банка не поступали. Когда Алчевскому нужны были деньги, он просто брал их из кассы, оставляя кассиру обычную расписку, что, конечно, противоречило любым нормам. Короче, в делах царил просто невероятный, не поддающийся никакому учету бардак.

Когда широкая общественность впервые узнала о смерти Алчевского и крахе его банков, а ревизия показала около 6 миллионов рублей недостачи на счетах, то газеты, конечно, первым делом стали писать о том, что правления банков и лично Алчевский нагрели вкладчиков, чтобы украсть побольше денег. Естественно: это первое, что приходит на ум, тем более что подобных случаев и раньше было много.

Однако со временем выяснилось: эти махинации проводились не ради воровства. Действительно, деньги противозаконно переводились из банка в банк, но лишь для того, чтобы финансировать те области, которые на тот момент нуждались в средствах. Нужно возвращать деньги заемщикам – переводим их в Земельный банк. Не нужно – переводим их в Торговый и выдаем ссуды заводам. Можно сказать, что это была попытка оптимизации в обход консервативного законодательства, причем выгодная всем – и вкладчикам, и заемщикам, и предприятиям с их рабочими, и государству, нуждающемуся в железных дорогах. Деньги, пущенные в оборот, приносят прибыль всем, через кого проходят, – а значит, их нужно больше. Алчевский начал брать средства в кредит у других предпринимателей. В 1890-е годы он почти ежегодно брал по миллиону рублей у братьев Рябушинских, богатейших московских купцов, и, что характерно, всегда аккуратно возвращал одолженное. Деньги были нужны: предприятия приносили доход, инвестиции лишними не были. К моменту банкротства Алчевский был должен Рябушинским два миллиона рублей, и это привело к важным последствиям.

Но было нужно еще больше денег! Земельный банк все свои свободные средства передавал Торговому, но, помимо этого, еще и выпускал облигации займа под залог своего имущества. Это уже было совсем парадоксально: у банка огромное количество средств, но он еще и берет взаймы – под хорошие проценты, себе в убыток. Для чего? Для того, чтобы еще больше денег перекачать в Торговый банк: там они принесут больше дохода.

Иногда Алчевский брал у банка деньги под залог акций, завышая их стоимость. Например, акции его донецкого завода стоили на бирже 190 рублей за штуку – а банк выдавал ссуду под их залог, исходя из стоимости 360 рублей за акцию.

Короче, вывод средств из Земельного банка велся тысячей разных способов, в основном – противоречащих и уставам банков, и законодательству. Это была просто фантастическая наглость, которая сходила всем с рук только потому, что эффективных средств контроля за банками не было. Все акционеры каждый год видели прекрасную отчетность, получали хорошие дивиденды и переизбирали годами одно и то же правление – оно же отлично руководило банком! Все было прекрасно и безоблачно, доходы росли, пропорционально им росли и кредиты.

Самое интересное, что, по-видимому, абсолютно так же дела обстояли у всего крупного частного капитала в империи. Суровость законодательства компенсировалась тем, что купцы и промышленники вовсе не собирались его соблюдать. Если конкуренты «прокручивают» деньги с утроенной скоростью и получают баснословные прибыли, волей-неволей всем приходится делать то же самое. Просто в Харькове дело всплыло наружу, а во всей остальной империи – нет.

При расследовании, конечно, выявили множество злоупотреблений и в личных целях, но по сравнению с общими суммами потерь это была мелочь. Например, члены правления легко получали кредиты в банке или закладывали акции по завышенной цене. Как-то в 1900 году, когда уже бушевал кризис, банк купил акции Донецкого металлургического общества по курсу 360 рублей за штуку на имя Алчевского и еще одного члена правления, Абрамова. К концу года их стоимость упала до 200 рублей, и документы переделали: якобы произошла ошибка – акции купили не Алчевский и Абрамов, а банк за свой счет, и, соответственно, убытки тоже понес банк.

Безалаберность в ведении дел, конечно, не могла не провоцировать разных сотрудников банка на мелкие нарушения ради личной выгоды. Например, сотрудник банка Суханов, который заведовал работой с векселями, пользовался тем, что получал от клиентов наличные и, возвращая им векселя, деньги не клал в кассу, а относил домой. Как он объяснил следствию, в книгах банка вообще невозможно было разобрать, сколько денег на счетах на самом деле, а он «предвидел угрожающий банку конец и потому хотел доставить семье возможность хорошенько пожить».

Далее Суханов показал, что уже несколько лет занимался этими махинациями – и никогда не был замечен в воровстве. Еще бы кто это заметил при полностью фиктивной отчетности! По словам сотрудника, он однажды нуждался в средствах, принял деньги от клиента, но не положил в кассу, а расплатился с личными долгами, рассчитывая вернуть деньги попозже, и как-то незаметно за 15 лет присвоил около 60 тысяч рублей, то есть около 60 миллионов по сегодняшнему курсу, и – ничего. Более того, тот же Суханов показал, что для многих членов правления делались послабления: с них не брали проценты за просроченные векселя, бумаги принимали задним числом, а то и просто заменяли старые векселя на новые. Короче, даже удивительно, что при таком диком, феерическом, неимоверном беспорядке сотрудник не украл впятеро больше: этого бы тоже никто не заметил.

Сам же Алчевский, похоже, не воспринимал свои банки и предприятия как акционерные общества и отдельные организации. Для него все они были вроде собственных карманов: какая разница, где лежат деньги – в правом кармане под названием «Земельный банк», в левом под названием «Торговый банк» или вообще в заднем, то есть на личном счету.

На самом деле все эти махинации и нарушения уставов не понадобились бы, существуй в то время легальная возможность создавать трасты и холдинговые фирмы. Представим, что один и тот же холдинг владеет акциями разных заводов, банков и так далее. Акции самого холдинга котируются на бирже, их держатели владеют небольшими пакетами акций и заводов, и банков, и всего остального. Все легально, открыто, крайне доступно для инвестиций и кредитования… В США тогда так и было, а в России – нет. Хотя Алчевский и считал все предприятия своими, на деле они принадлежали не ему, а акционерам, причем разным. Конечно, Алчевский был самым крупным держателем акций. Но, переводя средства из одного банка в другой, он распоряжался деньгами, не принадлежавшими ему лично, – как бы забирал деньги у одной группы лиц и отдавал другой. Да, в каждой группе присутствовал он сам, но это дела не меняло: и формально, и фактически он воровал деньги у одних и отдавал другим, а потом – наоборот.

Пока экономика шла в рост, все было прекрасно. Деньги вкладывались в производство, приносили доход, займы погашались, все участники цепочки были в выигрыше, но…

В России из-за несовершенства финансовых институтов постоянно наблюдался недостаток живых денег, а производство при этом увеличивалось. Европу привлекали фантастические дивиденды, которые приносили российские предприятия, – 15–20 % годовых. Западные фирмы, в первую очередь бельгийские и французские, активно инвестировали в Россию, и наши промышленники привыкли к легким деньгам. Но в 1899 году в Европе начался кризис, западные банки уменьшили количество инвестиций и подняли проценты по кредитам, и по России это ударило больнее всего. Почти сразу же обанкротились крупнейшие финансово-промышленные группы – Мамонтова и фон Дервиза. Вслед за этим началась цепная реакция банкротств.

Стало сложно получать займы, и производители, в свою очередь, перестали поставлять свою продукцию в кредит оптовым покупателям. Всем не хватало свободных денег. Появились проблемы со сбытом: торговцы не имели достаточных средств для полной предоплаты товаров. Возник кризис перепроизводства: продукцию продавали даже ниже себестоимости, лишь бы сбыть. Фиктивные предприятия обанкротились первыми, но к 1901 году на грани разорения оказались даже самые солидные организации. Особенно сильно от кризиса пострадала тяжелая промышленность.

У империи Алчевского дела тоже шли хуже и хуже. Производство не останавливалось, рабочим платили зарплату, но сбывать продукцию становилось все сложнее. Подходили сроки возврата кредитов, а денег не было. Деньги превратились в рельсы, а их никто не покупал. Тогда купец еще больше погряз в своих испытанных махинациях по перекачиванию денег и перезакладу одной и той же собственности в разных местах. Спасти его могло завершение кризиса, но тот не кончался. Еще выручила бы помощь государства или крупный госзаказ, и для этого нужно было ехать в Петербург.

Государство, в принципе, помочь могло. Государственный банк скупал акции наиболее крупных компаний, которым угрожал крах. Некоторые предприятия и общества получили адресную финансовую помощь. Госзаказы за границей были урезаны, и бóльшую их часть передали русским заводам. Более того, у местных промышленников государство покупало продукцию по ценам выше средних рыночных.

Государственный банк

Огромную роль в спасении бизнеса, конечно, мог сыграть министр финансов Сергей Юльевич Витте. К счастью, у Алчевского были с ним прекрасные отношения: до кризиса Сергей Юльевич даже планировал создать при участии купца ипотечный горнопромышленный банк.

Однако у Витте был сложный характер. Известно, что он поддерживал многих предпринимателей, но лишь до тех пор, пока они представляли ценность для него и для государства. Потом утрачивал к ним всякий интерес, особенно если у них начинались трудности. В. М. Дорошевич писал о министре так: «У него была божественная наклонность. Сразу танцевать со всеми. ‹…› Правда, кончив танец, С. Ю. Витте сажает своих дам не на стул, а мимо… Так что уж те никогда не могут подняться».

Так получилось с Саввой Мамонтовым, которого Витте вовлек в масштабные и рискованные предприятия, пообещав свою поддержку, но потом, во время кризиса, не стал ему помогать. В подобную ситуацию попал в свое время и директор Департамента железнодорожных дел Василий Максимов. Витте совершенно откровенно писал о нем в воспоминаниях:

«Человек способный, знающий ‹…› но любил различные аферы и запутался в деле постройки дороги, которое вел Мамонтов. Я не могу судить: запутался ли он из интереса или просто из увлечения, но ‹…› он скомпрометировал себя. Поэтому я должен был с ним расстаться».

В общем, Витте не любил неудачников, и ему было известно, что дела у Алчевского идут категорически плохо. Но сам промышленник тем не менее рассчитывал на свое близкое знакомство с министром.

В 1901 году, перед отъездом в Петербург, Алчевский успокаивал главного бухгалтера, утверждая, что операции с заложенными бумагами он урегулирует, получит ссуду от государства и все будет отлично. Помощник бухгалтера получил указание сфабриковать очередной прибыльный отчет таким образом, чтобы можно было выдать дивидендами по 28 рублей на акцию (как обычно, не дивиденды вычислялись исходя из прибыли, а наоборот).

Но, к ужасу купца, старый друг Витте не стал помогать – отказал Алчевскому и в ссуде, и в заказе на рельсы. Это означало полный крах. Денег на счетах не было. Очередные выплаты заемщикам выдать было невозможно. Ревизия мгновенно обнаружила бы махинации в банках, и это понимали все. Алчевскому грозил неминуемый суд, банкротство, арест, скандал, но хуже всего был позор. Промышленник, похоже, не мог смириться с тем, что из крупнейшего финансиста он сделается арестантом, и выбрал самоубийство.

Интересно, что, когда начался суд и на скамье подсудимых, конечно, очутились члены правления, они апеллировали к тому, что не делали ничего плохого. Большинство вообще даже не подозревали о том, что дела в банке идут не так. Те же, кто был в курсе, валили все на кризис, и в этом даже была логика: если бы не он, все предприятия прекрасно продолжали бы работать. К тому же обвиняемые на голубом глазу признавали, что в их способе ведения дел вовсе нет ничего удивительного: так делают все.

Сторона обвинения утверждала в ответ, что кризис тут ни при чем: десять лет до него отчетность так же фальсифицировали, деньги произвольно переводили из банка в банк. Все это нарушало и уставы банков, и законодательство.

Обвиняемые напирали на то, что под прикрытием банкротства фактически происходил рейдерский захват предприятия. В этом была своя логика: после банкротства Земельного банка активы начали прибирать к рукам самые крупные кредиторы – Рябушинские. Любопытнее всего, что после санации они как раз получили, заручившись поддержкой Витте, помощь от государства – те самые 6 миллионов рублей, закрывшие недостачу в Земельном банке. Многие начали обвинять министра финансов и московских купцов в сговоре, но это было маловероятно.

На деле у казны тогда было не так много средств, чтобы спасать всех предпринимателей от банкротства. В очереди к Витте стояли многие, но получали помощь не все. К тому же для министра было очевидно, что Алчевский занимался махинациями, иначе Харьковский земельный банк просто не мог стать убыточным: ему негде было терять деньги, он их только добывал и раздавал акционерам. По крайней мере, должен был так делать – по уставу и закону. Кроме того, у Рябушинских, в отличие от Алчевского, дела как раз шли неплохо, в явных махинациях они замечены не были, поэтому Витте не видел никаких проблем в том, чтобы отдать им банк на санацию.

Но дело дошло даже до подозрений, что Алчевский был убит и заказали это Рябушинские. Выглядело все и вправду сомнительно: Алчевский погиб, все в шоке, ревизия находит злоупотребления, предприятия банкротятся – и все прибирают к рукам деловые люди из Москвы. Еще удивительнее, что Алчевский похоронен внутри ограды церкви. Самоубийц так хоронить не положено!

На самом деле обвинения были беспочвенны. В конце концов, такие преступления были не в стиле Рябушинских, да и банки Алчевского они могли заполучить и без его смерти. Похороны тоже не доказательство: родственникам самоубийц нередко выписывали врачебные справки об умопомешательстве последних, чтобы их можно было похоронить по церковному обряду.

Вернемся к суду: члены правления обоих банков получили сроки от одного до трех лет. Но покойного Алчевского даже при этом любили и уважали настолько, что в 1903 году рабочие Донецко-Юрьевского металлургического общества ходатайствовали о переименовании железнодорожной станции Юрьевка в Алчевское. Вскоре поселок вокруг нее получил то же название (ныне это город Алчевск).