Текст книги "История одного преступления. Потомок Остапа"

– Успеем, Андрей, не бойся, докладывай, не подведем, – капитан доброжелательно постучал ему по плечу и, подняв рюмку, радостно провозгласил тост: – За удачу!

Левин всегда считал себя опытным психологом. Самое главное – это знание важнейших свойств человеческой души, и ему тогда казалось, что он в избытке запасся этими знаниями. Он многое узнал о жизни людей, странствуя по свету, переезжая из одного города в другой. Так что, можно сказать, не у каждого имелся такой богатый опыт, как у него. Но, как говорится, «И на старуху бывает проруха». Он где-то допустил ошибку, которая стоила ему пяти лет свободы.

Его задержали по всем правилам детективного жанра. Вначале он даже не понял, что все происходящее с ним в ту минуту не сон, а самая настоящая реальность. Двое сотрудников в штатском подошли к нему с обеих сторон и спросили:

– Вы капитан Петров?

«Какой капитан, какой Петров?» – подумал про себя он и с удивлением посмотрел на непрошеных гостей. Их внешний вид не вызывал угроз и подозрений в многолюдном зале аэропорта Толмачево. Обычные молодые люди крепкого телосложения. Правда, из-за неправдоподобного румянца на щеках казалось, что они чем-то взволнованы.

Пять минут назад Сергей передал ему деньги в сумме тринадцати тысяч шестисот долларов США, а сам удалился на улицу, чтобы там его ждать, пока он не приобретет билеты до Белграда через Москву. Естественно, никаких билетов Левин брать не собирался, как и не хотел больше видеться с Сергеем. У черного входа из аэропорта его ждал автомобиль, который должен отвести его к железнодорожному вокзалу и подарить новую жизнь. К ней он уже подготовился. В карманах его форменной одежды лежали билет на поезд до Иркутска и банковский кредит, полученной Лизой на их свадьбу. Ее золотые украшения и всякая мелочь, которые в минуты одиночества должны напоминать ему о чудесно проведенном с нею времени, были скрыты от посторонних глаз в его спортивной сумке.

– Нет, – после небольшой заминки, ответил он, и как ни в чем не бывало, продолжил движение к большим прозрачным дверям, за которыми так отчетливо была видна заветная машина.

Всего каких-то тридцать метров отделяло его от нее или пять секунд спринтерского бега. И только он подумал о секундах и уже собрался сделать стремительный рывок к цели, как что-то необычно мощное, жесткое и недоброе до боли сковало его, и он оказался на полу.

* * *

В комнате приема посетителей особого отдела армии, куда доставили Левина из аэропорта, стоял полумрак. За окном постепенно темнело. Еще чуть-чуть, и в городе зажгутся фонари. Матовое стекло не позволяло видеть, что происходит вне кабинета, поэтому приходилось довольствоваться многообразием звуков, доносившихся с улицы.

Только здесь с Левина сняли наручники. Теперь он молча сидел на табурете и, потирая бордовые следы на запястьях, слушал монотонный голос следователя.

– Еще раз повторяю свой вопрос: ваши фамилия, имя, отчество, дата и место рождения?

В голове была полная сумятица, отчего собрать мысли в кучу было невозможно, как невозможно и понять, каким образом сотрудники федеральной службы контрразведки вышли на его след. И почему именно они, а не милиция, например? Вопросов у Левина было много, значительно больше, чем у следователя, но он молчал, и время от времени тяжело вздыхал.

Отпираться было глупо. Ему и так прозрачно намекнули, что его разговоры записывались, а обнаруженные при понятых национальный паспорт, деньги и железнодорожный билет не оставляли ни единого шанса выкрутиться.

Встреча с офицерами в кафе могла стать для Левина началом его новой жизни. Но стала ее концом. Во всяком случае, каким его видел он сам. Неизвестно, правда, чья это была вина: его ли, опостылевшей и мечтавшей о совместном ребенке Лизы, а может, появившихся на горизонте военных мечтателей разбогатеть, для которых поговорка о бесплатном сыре в мышеловке – пустой звук? В эту минуту искать крайнего – пустая затея, да и что изменится? Ровным счетом ничего.

– Третий раз, гражданин Левин, повторяю свой вопрос: ваши фамилия, имя, отчество, дата и место рождения?

Услышав свою фамилию, Левин вдруг пришел в себя и, улыбаясь, спросил:

– А вы не конфискуете мой краповый берет?

Это было так внезапно, что следователь поперхнулся и закашлял. По всей видимости, он был простужен. Достав из кармана брюк потрепанный носовой платок, он с достоинством развернул его, смачно высморкался и не спеша запихнул обратно.

– Если все честно расскажешь, не конфискуем, – натянув на лицо самую приветливую из своих улыбок, ответил он, а потом добавил: – Это в ваших интересах. Чистосердечное признание – одно из условий получить в суде меньший срок.

– А без срока никак не обойтись? Я все возмещу! – пробормотал Левин.

– Без срока нельзя. Вы что думаете, наемничество в нашей стране поощряется? Это тяжкое уголовное преступление, тем более совершенное иностранным гражданином, – следователь многозначительно поднял указательный палец вверх и там потряс им.

Услышав непонятное для себя слово «наемничество», Левин вздрогнул и с испугом посмотрел на следователя. Только сейчас он его рассмотрел. Мужчина лет сорока, сидевший напротив, был высок и толстоват, рубашка так туго обтягивала его живот, что пуговицы трещали, а одна и вовсе отвалилась. Галстук свободно болтался на мощной шее, а на голове красовались три волосины, зачесанные через всю макушку от уха до уха. Черты лица мягкие, незапоминающиеся. Подобных людей можно встретить в метро, склонившихся над тщательно сложенной газетой.

Мысли Левина запрыгали вокруг этого странного слова.

– Я никаким таким наемничеством не занимался.

– А набор добровольцев в Югославию, это что, не ваших рук дело?

– Да что вы, гражданин следователь, у меня и в мыслях такого не было. Зачем мне кого-то отправлять в Югославию? Вы сами подумайте.

Неожиданно дверь открылась, и в кабинет зашел подполковник с петлицами мотострелка. Он оказался полной противоположностью следователя – небольшого роста и худощав, а на голове густая черная шевелюра. Подполковник расположился в углу на стуле. Закинув ногу на ногу, он раскрыл белую папку с надписью «Дело» и как ни в чем не бывало углубился в ее изучение. Казалось, что его не интересовало происходящее здесь.

– А деньги? Откуда у вас такие деньги?

– Я в долг их взял. Под проценты.

– У кого?

– У капитана одного. Я ему сначала дал в долг пятьсот долларов. Можете спросить у него. А потом мне деньги срочно понадобились, и теперь я их занял у него.

– Тринадцать тысяч шестьсот долларов? – вмешался подполковник. Он не меняя позы, прикрыл папку и стал буравить Левина взглядом.

– Мне деньги были нужны позарез. Я хотел их в акции МММ вложить, прокрутить, а потом отдать с процентами. И ему хорошо, и мне тоже.

– А что ж вы почти двадцати офицерам парили мозги? По двадцать тысяч долларов они за месяц заработают. Говорили?

– Никаких я двадцать офицеров не знаю. Капитану говорил, врать не буду. А больше никому такого не говорил. Да и то говорил, чтобы в долг взять и через месяц отдать эти деньги.

– А билет до Иркутска взяли зачем? – теперь уже спросил следователь.

– А там проценты по акциям выше, чем в Новосибирске. Бизнес, понимаете? Но я обязательно бы вернул. Прокрутил бы и вернул.

– А где вы здесь проживаете? – спросил подполковник.

– В гостинице.

– В какой?

– Ну я ваш город хорошо не знаю. Маленькая такая гостиница. Где-то на окраине.

– Эту гостиницу называют «у Елизаветы Петровны»? – улыбнулся подполковник.

Левин громко сглотнул слюну и замкнулся, опустив голову вниз.

– Что молчите, Левин, женщину тоже хотели надуть? Она же, бедная, кредит взяла. Думала, вы человек порядочный, женитесь на ней. Геройским офицером представлялись. Как же вы так?

– Мало ли чего вам эта дура наговорила. Вы баб больше слушайте, они вам наговорят. У них всего одна извилина, и та между ног, – неохотно пробурчал он.

– Вы, наверное, хотите очной ставки с Елизаветой Петровной? Могу устроить, – сказал следователь. – Тем более, у вас есть о чем с ней поговорить. Золотишко, обнаруженное у вас, невестино приданое? Так ведь?

– Это я на память взял, – вначале смутился Левин, однако, вспомнив диалог Остапа с мадам Грицацуевой, хитро улыбнулся.

«– Не оскорбляйте меня, – кротко заметил Бендер. – Я сын турецкоподданного и, следовательно, потомок янычаров. Я вас не пощажу, если вы будете меня обижать. Янычары не знают жалости ни к женщинам, ни к детям, ни к подпольным советским миллионерам.

– Чтоб тебе лопнуть! – пожелала вдова по окончании танца. – Браслет украл, мужнин подарок. А стул-то зачем забрал?!

– Вы, кажется, переходите на личности? – заметил Остап холодно.

– Украл, украл! – твердила вдова.

– Вот что, девушка, зарубите на своем носике, что Остап Бендер никогда ничего не крал.

– А ситечко кто взял?

– Ах, ситечко! Из вашего неликвидного фонда? И это вы считаете кражей? В таком случае наши взгляды на жизнь диаметрально противоположны.

– Унес, – куковала вдова.

– Значит, если молодой, здоровый человек позаимствовал у провинциальной бабушки ненужную ей по слабости здоровья кухонную принадлежность, то значит, он вор? Так вас прикажете понимать?

– Вор, вор.

– В таком случае нам придется расстаться. Я согласен на развод…»

Глава 7

Н-ск, следственная тюрьма, 19 января 2003 года, 11 часов 18 минут

– Что было бы, если бы?… Вечный вопрос. Прошлое изменить нельзя, как бы мы ни старались. Что было, то было…

Короче, чекисты быстро разобрались, что к чему, и передали мое уголовное дело по подследственности в милицию, а те пришили мне банальное мошенничество. Ведь все козыри были у них на руках.

От сумы и от тюрьмы не зарекайся. Так, по-моему, звучит известная поговорка. Много известных людей побывало на тюремных нарах. Даже великий комбинатор – Остап Бендер, и тот провел в тюрьме несколько лет. Не обошла эта участь и меня. Пять лет! Пять незабываемых лет моей жизни были вырваны с корнем. Я просидел от звонка до звонка, и все время в Новосибирске.

Нельзя сказать, что на зоне нечеловеческие условия. В первое время было тяжело, но потом ничего. Человек ко всему привыкает, и к изоляции от общества тоже. «Не верь, не бойся, не проси» – главное, запомнить эти правила, и тогда проблем возникать не будет. А еще надо знать, где сидеть, с кем и как разговаривать, что нужно делать, а чего ни в коем случае нельзя. Зона – это территория со своими законами. Соблюдая их, можно благополучно жить, вернее, существовать.

За пять лет мир кардинально изменился. Это я сразу почувствовал, выйдя за ворота колонии. И дело не только во внешнем облике Новосибирска, который словно очистили от мусора, представьте себе, изменились люди. Не знаю, с чем это было связано, может быть, со второй Чеченской войной, так широко обсуждаемой по центральным телевизионным каналам?

На волю я вышел, имея немного денег, чтобы добраться до места своего жительства и справку об освобождении. Не густо. В Узбекистан, на шею своей мамаше, я ехать не собирался. Там делать было нечего. Можно было подался к своей бывшей Лизе, но в одну и ту же реку два раза зайти нельзя. Увидев меня, она со злостью закрыла перед моим лицом входную дверь и пообещала позвонить в милицию. Таким образом, я остался один-одинешенек, без определенного места жительства, средств к существованию и надежды.

– И снова взялся за старое? – спросил его Калинин.

– А вы как думаете? Жить-то надо было на что-то!

– Ты мне скажи, Левин, зачем ты лейтенанту Величко жизнь испортил?

– Так этим лохам и надо…

Поезд «Кисловодск – Москва», 13 марта 2002 года, 11 часов 52 минуты

Левин стоял в тамбуре одиннадцатого вагона скорого поезда «Кисловодск – Москва» и, прижавшись лбом к стеклу, курил. В Минеральных Водах, откуда он начал свой путь, было уже по-весеннему тепло. Но чем дальше увозил его поезд, тем разительней менялась природа и окружающий ландшафт. Через двести километров появились белые пятна рыхлого снега среди темных бескрайних полей и лесополос, расположенных вдоль железнодорожного полотна, а еще через триста – белизна стала превалировать. За окном пошел снег с дождем. Поезд двигался и, казалось, что снежинки не падают, а поднимаются к небесам, иногда цепляясь за обшивку темно-зеленого плацкартного вагона.

Вот уже почти два года Левин курсировал по стране на поездах. Приезжал в незнакомый город, покорял сердце какой-нибудь вдовушки, гостил у нее недельку-другую, и снова в путь. Изменялись города и веси, но неизменным оставался вид за окном летящего словно на крыльях поезда. Замечал ли кто-нибудь когда-нибудь, что растущие у железной дороги березы, многие годы склонявшиеся под вихрем проходящих поездов, образовывали совершенный восьмиугольник? Замечал ли кто-то, что из вагона огни ночного города так похожи на звездное небо? Левин это замечал.

Очередной раз находясь в Москве, он снова в переходе метрополитена приобрел очередную «красную корочку» на имя капитана Петрова. Продавцы были другие, а удостоверение – точь-в-точь, как и купленное им много лет назад, даже китель на фотографии не изменился. Этот бизнес в столице процветал, перепродавался или передавался по наследству, так уж «бизнесмены» были похожи друг на друга.

Маленький курортный городок, куда он прибыл вместе с Татьяной, был приятным местом, как и его название – Минеральные Воды. Близость к прифронтовой полосе вначале пугала Левина, но Татьяна, с которой он познакомился накануне у железнодорожной кассы, настояла на своем и позвала к себе в гости «боевого офицера» спецподразделения ГРУ.

Какой холодной и враждебной казалась первая проведенная в городе ночь, какими безжалостными выглядели его темные улицы, когда они с Татьяной шли от вокзала до ее дома. В те минуты он понимал жавшихся друг к другу бездомных собак, сбившихся в стаи. Дорога, одним словом, принесла лишь страх и беспокойство. Еще бы, телевизионные репортажи из Чечни, рассказывающие о зверствах тамошних бандитов, запали в голову. А потом, словно после весеннего дождя, вышло солнце, и грязные дома с мертвыми окнами, за которыми могли прятаться боевики, и отвратительные ночные улицы внезапно расступились перед ним, стали не такими страшными. А тут еще Татьяна провела урок по географии, из которого Левин узнал, что Чечня от Минеральных Вод находится на приличном расстоянии, и не то что снаряд, не всякая ракета сможет долететь до города.

Отношения с Татьяной с самого знакомства развивались стремительно. «Мне кажется, ты неплохой парень, сынок», – на третий день проживания в доме, сказал ему пожилой отец Татьяны, а ее мать, доселе пристально изучавшая его, в знак одобрения приподняла брови и кивнула поседевшей головой. И уже через неделю все стали поговаривать о свадьбе… Провинциальные непосредственности!

Вагон дрожал, а лоб отбивал мелкую дробь по стеклу. За окном резво пролетали железобетонные и деревянные столбы, железнодорожные будки со смертельно усталыми путевыми смотрителями, мелкие вымирающие деревеньки со старыми колодцами и загонами для скота, необитаемые полустанки и люди в желтых безрукавках и безжизненным взглядом. Сзади беспрерывно ходили пассажиры. Открывались и закрывались двери тамбура и межвагонных переходов, отчего усиливался стук колесных пар и стойкий запах железной дороги.

– Огонька не найдется? – послышалось сзади.

Левин убрал голову с холодного стекла и развернулся. Перед ним, слегка наклонившись, стоял молодой человек в военной форме с погонами лейтенанта и держал в зубах сигарету с фильтром.

Левин похлопал себя по карманам брюк и вытащил одноразовую зажигалку.

– В отпуск или командировку? – обыденно спросил он и дал прикурить.

– В командировку, чтоб ей пусто было, – делая глубокую затяжку и выпуская изо рта дым, ответил лейтенант и, теряя интерес к Левину, направился в противоположный конец тамбура, занимая для обозрения свободное окно.

– А я из командировки, – как бы между прочим произнес Левин и закурил вторую сигарету. – Из Чечни еду на побывку.

– А вы что, офицер? – заинтересовался лейтенант, глядя на камуфлированные штаны собеседника и темные дерматиновые тапочки, украденные им в одном из путешествий.

– Капитан. Командир спецгруппы ГРУ. Меня Андреем Александровичем зовут.

Он решил назвать себя по имени-отчеству, ссылаясь на пресловутую субординацию и возраст. На вид лейтенанту было от силы двадцать два – двадцать три года и, скорее всего, он совсем недавно стал офицером. А вот Левин уже разменял возраст Христа.

Лейтенант поспешно вытащил сигарету изо рта и, приняв строевую стойку, представился:

– Лейтенант Величко.

– Да расслабься, лейтенант, не в казарме же мы с тобой. В поезде, как и в бане, все равны. Как звать-то? – Левин сделал шаг вперед и вытянул руку для приветствия.

– Василий, товарищ капитан, – он крепко пожал его руку.

Весь его по-детски наивный и по-деревенски простодушный облик выражал собачье восхищение. В нем было что-то такое искреннее и неподдельное, что Левин не выдержал и широко улыбнулся.

– Ну что, Вася, будем знакомы. У меня, кстати, есть бутылочка хорошего коньячка. Ты не против того, чтобы провести ее дегустацию, а заодно и поговорить о службе?

Бутылку ставропольского коньяка, как и еще много полезных вещей, он позаимствовал в доме у Татьяны. Она стояла много лет в серванте и пылилась, и наверное, и дальше бы скучала, дожидаясь своего звездного часа в какой-нибудь праздничный день.

– А удобно? – лейтенант, смущаясь, опустил глаза.

– Неудобно в гамаке на лыжах, а все остальное сподручно. Мы офицеры или не офицеры, в конце концов?

– Офицеры, товарищ капитан.

– Тогда пошли!

Его купе было свободно. В это время года отдыхающих было немного, поэтому поезда шли полупустыми в обоих направлениях. Договорившись с проводниками, Василий перенес свой скромный багаж к Левину, доселе несколько часов скучавшему в одиночестве, и расположился напротив него. Бутылка коньяка, лимон, палка копченой колбасы, сыр и два яблока – провиант, добытый Левиным перед «бегством» из холодильника подруги, стремительно перекочевал из его сумки на откидной столик…

После третьего тоста, выпитого, как и следует, молча, Левин поинтересовался у Василия целью его командировки.

– Солдат у меня из взвода сбежал. Командир части приказал мне его найти. Живет солдат в Подмосковье. Вот еду к его родителям. Буду убеждать, чтобы их сын вернулся обратно. Короче, товарищ капитан, неприятная история. Взыскание мне уже объявили за слабую воспитательную работу с подчиненными, что ставит жирный крест на моей дальнейшей карьере, – тяжело вздыхая, ответил лейтенант.

– Карьера – не самое главное в нашей жизни. У меня тоже поначалу были проблемы. Даже в свое время звездочку с погон снимали. Пережил. Вот после ранения предложили мне возглавить группу в военно-мемориальной компании. Слыхал о такой?

– Конечно, слышал. Эта компания занимается похоронами военнослужащих.

– Не только похоронами, – разливая по чайным стаканам порцию спиртного, сказал Левин. – Моя группа, например, будет заниматься поиском финансовых средств для строительства памятника бойцам, погибшим в Чечне.

Сам понимаешь, у государства таких денег нет, у мемориальной компании тоже. А памятник вот так вот нужен, – он схватил себя за горло.

– А где же деньги искать, они же на дороге не валяются? – удивился лейтенант.

– Естественно, не валяются.

Идея заработать деньги таким образом пришла только-только, в ходе разговора с лейтенантом, но она так понравилась ему, что на его душе засвербело, хотелось все обмозговать, разложить по полочкам.

– Можно, конечно, к ветеранам обратиться! – неожиданно произнес лейтенант.

– К ветеранам, конечно, можно, – задумался Левин. – Но они не такие богатые люди. Надо в крупные предприятия обращаться.

– Крупные предприятия будут перечислять деньги по безналу, на расчетный счет компании.

– Василий, какой ты все-таки молодец. Голова у тебя работает. Хочешь в мою группу?

– А это военная служба или как?

– Конечно, военная. Это же военно-мемориальная компания, а не шарашкина контора. И выслуга идет, и звездочки прибавляются.

– А какая должность по званию? – заинтересовался Василий.

– Будешь моим заместителем, а следовательно, капитаном. Я буду майором.

– А как, Андрей Александрович, это будет выглядеть практически? Мне что будет нужно приехать в часть и написать рапорт о переводе или вы отношение пришлете в мою часть?

– Зачем все усложнять? Сделаем все по-другому. Приедем в Москву, я получу назначение в Генштабе, и сразу выпишу назначение на тебя. Тут же тебе дадут удостоверение и все, ты начинаешь служить под моим началом.

– А как же часть? Мне по уставу должность надо сдать, рассчитаться с вещевой, продовольственной и финансовой службой, аттестаты получить. Ну как всегда. Это же коню понятно.

– Ты чего, в своем уме? Представляешь, твоему командиру из Генерального штаба позвонят и скажут: ваш лейтенант теперь служит в военно-мемориальной компании. Приказываю его рассчитать, снять со всех видов довольствия и аттестаты направить в другое место службы. Понятно?

– А где будет место службы? Москва?

– В Москве располагается центральный офис компании, а наша группа будет ездить по всей стране. Сам понимаешь, сбор денег не имеет границ.

– Я, товарищ капитан, согласен служить под вашим началом!

Скорый поезд прибыл в Москву по расписанию, рано утром. Город. как всегда, куда-то спешил, и его суета заражала. Учащалось сердцебиение, появлялась тревожность и огромное желание бежать, бежать и бежать куда-нибудь без оглядки, лишь бы прийти к финишу первым. Привычное чувство для москвичей, живущих в быстром ритме, но для гостей столицы такой темп – сущий ад.

В зале ожидания Левин с Величко вначале перекусили на скорую руку, запихнув в себя по хот-догу и стакану темной жидкости, а потом сфотографировались в маленькой темной будке с надписью: «Моментальное фото». Удобная штуковина!

– Ты меня здесь жди, а я направляюсь в Генеральный штаб за назначением, – сказал лейтенанту Левин и, забрав его удостоверение, очень быстро, как занятой человек, вышел из вокзала.

Маршрут был прежним: ближайшая станция метро, нырнуть по эскалатору вниз, сесть в электропоезд, проехать несколько остановок, выйти из вагона, подойти к двум жуликоватым молодым людям с бегающими глазками, обозначить им проблему и ждать. Ждать – самая неприятная фаза этого дела, впрочем, еще и расставаться с деньгами. Но ожидание и потеря денег окупаются сполна, когда из раскрытой красной корочки на тебя смотрит твое же самодовольное лицо. На документы Левин денег не жалел. Очередная корочка – путь к благосостоянию и лишний повод избежать нелицеприятных бесед с сотрудниками органов правопорядка. Как правило, увидев в руках обладателя такой документ, они теряют к нему интерес и, козырнув, удаляются восвояси.

За скорость Левину пришлось доплатить. Но это стоило того. Через пять часов он получил два удостоверения сотрудников военно-мемориальной компании. На первом была приклеена его фотография, а на втором – до смешного испуганного лейтенанта Величко. В качестве бонуса «кулибины» поставили в удостоверение личности лейтенанта дополнительную печать неизвестной воинской части, под которой Левин самолично расписался.

При появлении Левина лейтенант испытал прилив оптимизма, а при виде документов – неописуемую радость, граничащую с безумием: он хлопал в ладоши, кричал и свистел, чем вызвал волну недоумения у пассажиров и негодование своего командира.

С этого момента предприятие Левина, которое он про себя ласково называл «Рога и копыта», а Величко – Фунтом из «Золотого теленка», начало действовать и некоторое время приносило стабильный доход. Люди не скупились на памятники, без сожаления расставаясь с финансовыми излишками, которые оседали в карманах потомка великого комбинатора. Следует сказать, что Левин исправно выплачивал денежное довольствие своему заместителю, не забывая и о премиальных. Правда, всего лишь один раз. Величко-Фунт, как и следовало ожидать, в один из майских дней был задержан комендантским патрулем на вокзале за нарушение формы одежды. Там его быстро привели в порядок и передали в военную прокуратуру, которая после изучения всех обстоятельств дела предъявила ему обвинение в дезертирстве…