Текст книги "Доступ к телу"

– Катенька, ты здорова? Мне твой голос не нравится.

Она возражала, у нее все в порядке. Но мама, кажется, так ей и не поверила. Состав шел ходко, оставляя за собой знакомые с детства платформы – Вербилки, Димитров, Турист. В каждом названии свой смысл, за каждым своя история. Ведь это ее дорога в прямом и переносном смысле. Но почему сегодня так медленно ползут навстречу знакомые станции? Кажется, она уже вечность в пути, а еще только Лобня. В Лобне дача друзей ее родителей. Они часто привозили ее сюда девочкой, и все вместе ходили купаться на канал. Как она любила смотреть на огромные речные суда, величаво вертящие колеса по бокам белоснежных палуб и издающие мощный рев предупреждения купальщикам. А следом волна от их тяжести, почти морская.

Катерина внезапно поняла – она сегодня все ему скажет. Откроет свое сердце, свою любовь. В такой момент ее признание прозвучит ему утешением. Пусть знает, на свете живет человек, для которого его жизнь дороже своей. И никакой ген «h» или его отсутствие не заставят ее предать эту любовь.

Наконец вокзал, наконец Москва. Как медленно выходят люди. Почему они все спят на ход? А этот еще остановился перед турникетом, расставив ноги. Ясно, он куда-то сунул свой билет и теперь не может найти. Кто придумал этот бред с проверкой билетов при выходе? «Зайцы» великолепно обходят эту систему бездарного контроля, а добропорядочные пассажиры вынуждены давить друг друга в узких железных ловушках. Вот и сейчас рассеянный гражданин собрал за собой целую толпу. А случись это в час пик, уже бы началась давка. Сколько денег тратит город на защиту от воров?! А нужна-то всего одна прививка лазерной иглы профессора Бородина, и все эти турникеты можно везти на свалку.

От метро к институту бежала как сумасшедшая. Кого-то толкнула и не повинилась. Такое с ней впервые. Проходная, лифт, виноватая улыбка лаборанта. Возле дверей кабинета Шаньков придержал ее за локоть:

– На патрона жалко смотреть. А его еще этот Живцов достает…

– Кто такой?

– Охранник из банка. Постарайся Ильича как-нибудь успокоить. Ты это умеешь.

– Постараюсь, – Катерина постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла. Охранник устроился на диване, разложив ноутбук на коленях. Александр Ильич сидел за своим столом. Она сразу отметила его бледность, даже серость лица.

– Не помешаю?

Бородин жалобно улыбнулся. От этой улыбки у Катерины сжалось сердце. Александр Ильич указал ей на свободное кресло:

– Присаживайся, Катя. Как хорошо, что ты приехала. Знакомься, это Анатолий, сотрудник службы безопасности из банка сына.

Живцов и Суркова кивнули друг другу. Она его возненавидела за одну секунду. Что ему надо сейчас в этом кабинете? Неужели непонятно – их с профессором надо оставить вдвоем. А он еще смотрит на нее глазами барана и чего-то хочет. Она заставила себя прислушаться. Охранник спросил:

– Вы в курсе?

О чем он? Естественно, о деньгах. Ведь он из банка, а там только деньги, и ничего кроме денег. Она заставила себя быть вежливой:

– В общих чертах.

– Катерина, я очень надеюсь на вашу помощь.

– Чем я могу помочь?

– Расскажите, что вам известно об этой парочке. У меня для их поиска слишком мало информации. Знаю, оба прописаны в общежитии института. Но ясное дело, туда они не вернутся. Ни круга знакомств, ни личных привязанностей мне пока установить не удалось – если не считать дяди Тарутяна. Но от него проку мало – он в больнице.

Катерина едва сдерживалась, чтобы не нагрубить – как долго и нудно он говорит. Какое общежитие? Какой дядя? Ах, да… он об аспирантах. Он их ловит, а она должна помочь. Взять бы этого здорового мужика за шиворот и выбросить из кабинета. А Бородин от его слов совсем поник, опустил голову. И голос хриплый… Говорил он тихо, но каждое слово, как удар бича. Профессор казнил себя сам:

– После визита племянника у Арама Ивановича случился инфаркт. Если он погибнет, его смерть на моей совести. Это я во всем виноват…

Катерина не сразу вычислила причину отчаяния профессора. Из-за пропавших денег он бы столь глубоко не переживал. Бородин назвал дядю Тарутяна. Она включила анализ – болезнь родственника аспиранта как-то связана с кражей. А профессор за эту болезнь винит себя. И сделала вывод – его надо срочно успокоить.

– Александр Ильич, я виновата. Только я! Это моя идея пересадить «h».

– Не надо, Катя. За все, что происходит в этой лаборатории, спрос только с меня. Ты тут ни при чем.

Живцов нетерпеливо постучал по ноутбуку:

– Граждане ученые, давайте оставим ваши эмоции на потом. Время работает против нас, и его мало.

Бородин поддержал охранника:

– Катя, что знал, я уже Анатолию поведал. Мне известно, что Тарутян родом из Еревана. Отец его скончался два года назад. Я сам подписывал ему отпуск на похороны. Мама умерла еще раньше. Брат отца живет в Москве, но об этом, как ты поняла, Анатолий осведомлен лучше нас.

Охранник профессора не слушал. Он смотрел на Катерину своими бараньими глазами и спрашивал только ее:

– Были же у него в Москве друзья, девушка, наконец.

При слове «девушка» Катя потупилась, из чего Живцов сделал неверный вывод об их отношениях. И Суркова поспешила его разуверить:

– Николай пытался за мной ухаживать, но никаких амуров между нами не произошло. Он мне не нравился.

Живцов позволил себе ухмыльнуться:

– Тему любви закрыли, теперь о дружбе. Круг его друзей. Напрягитесь, девушка.

Она напряглась. Надо что-то вспомнить, иначе этот баран не уйдет никогда.

И вспомнила:

– Однажды я слышала, будто в Москве живет его сокурсник, тоже армянин. Кажется, зовут Сурен. Но чем он занимается сейчас, сказать не могу.

– Уже нечто. – Живцов забил себе в ноутбук имя сокурсника, институт, который заканчивал Тарутян, и медленно поднялся, продолжая смотреть на Катерину.

Та поспешила заверить:

– Честно, это все, что могла вспомнить…

И охранник ушел.

Катя пересела в кресло, поближе к патрону, погладила его по руке:

– Александр Ильич, ваш сын этой потери не переживет?

– Арсений держится молодцом. Даже готов продолжать финансирование проекта. Но я не знаю, что делать дальше… Руки опускаются.

Катя подвинулась к ученому еще ближе:

– Ну зачем вы так, Александр Ильич? Вы же совершили гениальное открытие! Поступок Тарутяна и Дружникова лишнее тому доказательство. Подождите, прошло слишком мало времени. Их «h» восстановится. Я в это верю.

– Мне бы тоже хотелось верить. Но пока я загубил две души и довел хорошего человека до инфаркта. Как жить с этим?

– Александр Ильич, вы не имеете права опускать руки. Вы же не один и обязаны с этим считаться.

– С чего ты это взяла, Катенька? Я никому ничем не обязан, кроме любимых и близких мне людей.

– Вы обязаны мне.

– Катя, я к тебе очень хорошо отношусь. Но при чем тут обязательства?

– При том, что я вас люблю. И не только как великого ученого. Я вас люблю как мужчину. Вы мой идеал. Я понимаю, что вы женаты, и никогда о своей любви не говорила. А теперь скажу – вы обязаны мне за мою беззаветную любовь. Так что извольте оправдывать звание идеала. Если вы предадите свой талант, я покончу с собой.

– Господи, только этого мне и не хватало! – Александр Ильич смотрел на Суркову в полном недоумении. Его бледное до этого лицо покрылось красными пятнами, руки задрожали.

Катерина испугалась и крикнула лаборанту:

– Витька, неси капли профессору! – И обняла старика. Шаньков принес лекарство и стакан с водой. Суркова сама отмерила двадцать пять капель и поднесла стакан к губам Бородина.

Он выпил маленькими глотками и тихо попросил:

– Ребята, дайте мне побыть одному.

Шаньков тут же удалился. Катерина вытерла ему рот салфеткой, но уходить не спешила:

– Любимый, я не могу тебя оставить в таком состоянии.

– Девочка, сделай одолжение. И запомни, я рано женился, чтобы не тратить время на любовные бредни. Если ты желаешь, чтобы я работал продуктивно, выброси эту чушь из головы. Я же не Фоня, а ты не Нора. Оставь любовь для наших шимпанзе и поторопись в аппаратную. Дежурство там никто не отменял.

– Хорошо, я ухожу. Но вы обещаете продолжать опыты?

– Обещаю.

Катерина поднялась и пошла к двери. Ученый наблюдал, как она покидает кабинет, и думал: «Боже, какая дура. Все-таки мозг женщины требует отдельного исследования. Но на это мне уже не хватит жизни».

* * *

Они шли по улице, женщины оглядывались. Трое джентльменов в прекрасных костюмах, сверкая начищенной обувью, приятно отличались от массы прохожих. Ни дать ни взять герои американского вестерна. Всем немного за сорок, ни животов, ни одышки и походка особая, чуть вразвалочку. Они знали себе цену, но ни позы, ни вызова, только чувство собственного достоинства. И если троица привлекала внимание окружающих, то бредущего за ними метрах в двадцати молодого человека не замечал никто. Он и старался не бросаться в глаза. Шел и шел, глядя себе под ноги, будто и сам никого не замечал. Лишь когда три джентльмена свернули на Мясницкую, достал из кармана мобильный телефон и сказал в трубку:

– Трофим, уж не в банк ли они прутся. Спустись на всякий случай. – И отключив связь, прибавил шагу.

Джентльмены, так же не спеша, отмерили еще сотню метров и остановились у внушительного подъезда с небольшой, но солидной вывеской «Банк Пробуждение». Именно этот банк финансировал опыты профессора Бородина, связанные с активизацией одного из генов человеческого мозга. И именно его владельцу пришлось пережить горечь материальной потери.

Нельзя сказать, чтобы Арсений Бородин пребывал в унынии. В своей практике финансист терял и больше. Чего далеко ходить, с начала кризиса две тысячи восьмого года его личный капитал ужался вдвое. Но лишиться сотни тысяч долларов, которые он презентовал на опыты отца, столь неожиданно и по-дурацки, никак не входило в его планы. И когда начальник службы безопасности Трофим Егоров доложил из проходной банка, что трое подопытных уголовников рвутся к нему на прием, радости не выказал:

– Что им надо?

– Не говорят. Настаивают на личной встрече с вами.

– Хорошо, пропусти.

Егоров счел нужным проявить профессиональную осторожность:

– Мне при вашей беседе присутствовать?

Арсений оценил его заботу:

– Боишься, зарежут?

– Кто их знает – бандиты все-таки.

– Оружия при них нет?

– Чистые.

– На всякий случай побудь в приемной, а дальше по обстоятельствам.

– Понял, Арсений Александрович.

– Понял – запускай…

Банкир настроился увидеть типичных представителей уголовного мира, но в кабинет вошли вполне пристойные джентльмены. И если бы не татуированные ручищи, протянутые для рукопожатия, он за бандитов никогда бы их не принял.

– Присаживайтесь, господа. Чай, кофе?

Косых вежливо отказался за всех:

– Не утрудняйтесь, Арсений. Мы с корешами недавно перекусили. Базар был долгий.

Трое джентльменов выложили на стол банкира свои визитки, и вальяжно, но без развязности, устроились на кожаном диване. Заговорил Лыкарин:

– Арсений, мы в курсе – наш приятный отпуск связан с вами напрямую.

Заявление банкира озадачило. Личных контактов с подопытными отца он не имел. Несколько раз наблюдал за ними из аппаратной, но сами бандиты его никогда не видели:

– С чего вы взяли, господа, что я замешан в вашем освобождении?

Лыкарин ограничился замечанием:

– Не пальцем сделаны, – и попросил: – Можно я договорю?

– Пожалуйста.

– Спасибо. Мы предполагаем, за наши веселые каникулы вы заплатили. Но косяк в том, что и начальник тюрьмы потребовал с нас по три штуки баксов за месяц свободы с каждого.

Арсений предупредил секретаршу ни с кем его не соединять, отключил мобильник и, покинув начальственный стол, пересел в кресло рядом с посетителями. Так он обычно общался с давними клиентами или хорошими знакомыми:

– Странно… Я был уверен, что все финансовые проблемы мы сняли. Ладно, приму к сведению. Дальше, господа.

Лыкарин продолжил:

– Эти бабки начальнику тюрьмы выплатил наш авторитетный мужик, обязав нас вернуть долг с процентами. Вам, как банкиру, это должно быть понятно.

Арсений смотрел на бывших зеков и все больше поражался гениальному эксперименту отца. За две недели закоренелые бандиты не только расстались с привычкой, мягко говоря, присваивать чужое. Они изменились во всем: в облике, в манере держаться, в речи – ни мата, ни обилия блатных словечек. Даже в их лицах произошли разительные перемены – исчезли признаки дегенерации, в глазах засветилась мысль. От удивления Арсений перестал слушать посетителя. Лыкарин это заметил и сделал паузу. Дождавшись внимания, заговорил снова:

– В результате мы должны возвратить Чоботу пятнадцать тысяч долларов на троих. Выходя на волю, мы прикидывали провернуть за этот месяц одно-два дельца и рассчитаться. Но ваш батя что-то над нами сотворил. После этого мы не только воровать, смотреть на чужие бабки не можем. Но долг отдавать надо, иначе нам писец. Вот мы и пришли просить у вас кредит.

– Кредиты выдаются под конкретное обеспечение. Что вы можете предложить банку?

– Профессор платит нам зарплату. Само собой, если мы вернемся на нары, отработать такую сумму в неволе не получится. Но, оставшись на свободе, могли бы за год кредит погасить. Да и вообще, мы мужики крепкие и готовы вагоны разгружать.

Пока Арсений обдумывал ответ, в кабинете воцарилась тишина. Стало слышно, как в приемной секретарша Ирина воркует с начальником службы безопасности. Джентльмены ждали, ничем не выдавая своего нетерпения. Банкир оценил их выдержку:

– Господа, еще несколько дней назад я бы вашу проблему решил без напряга. Но вчера меня ограбили.

Геннадий Валентинович Косых осторожно переспросил:

– Банк грохнули?

– Квартиру, где вы изволите проживать.

– Как, разве не вы взяли доллары и цацки? – удивился Лыкарин.

– Нет, господа, это был не я.

Посетители вскочили с дивана и наперебой начали оправдываться. От волнения в их речь вернулись привычные обороты, вроде «сукой буду» или «чтоб нам век свободы не видать».

Арсений поспешил друзей успокоить:

– Вас никто и не обвиняет. Грабителями оказались два помощника отца. Они имели ключи от квартиры. Я вам предлагаю попытать счастья в поиске злоумышленников. Вернете похищенное – половина ваша.

Предложение банкира троицу застало врасплох. Они ожидали чего угодно, но не предложения превратиться в легавых. Джентльмены переглянулись. Лыкарин спросил Арсения:

– К ментам не обращались?

– Не хочу бросать тень на отца. Это же его люди.

Лыкарин ждал реакции товарищей.

Косых почесал затылок:

– Мы их в глаза не видели. Как искать?

– Вам помогут, – успокоил банкир и вызвал в кабинет Егорова. Указав на джентльменов, распорядился: – Трофим, подключи этих господ к поиску похитителей. И выдай им полную информацию, свяжи с Живцовым. Пусть работают в связке.

– Понял, Арсений Александрович. Господа, следуйте за мной. – И начальник службы безопасности распахнул перед бывшими уголовниками дверь.

Оставшись в одиночестве, банкир долго и громко смеялся. Настолько громко, что секретарша Ирина заглянула в кабинет и спросила, все ли у шефа в порядке?

– Все нормально. Работай, девочка, – весело ответил патрон и позвонил отцу: – Папа, ты гений!

Александр Ильич повода для восторгов не видел:

– Арс, чему ты радуешься?!

– Расскажу при встрече. Я готов идти с тобой до конца.

– Спасибо, дружок. Но что случилось?

– Чудо, отец, – ответил Бородин-младший и пригласил родителя отужинать с ним в ресторане.

* * *

– Мария Николаевна, вам ходить.

– Почему мне?

– Вы же проиграли. – Клава выглядела весьма довольной, она три раза подряд оставила хозяйку «дурой». Но поводом для ее хорошего настроения стало не это. Утром она проводила своего Гришу. Любимый сверхсрочник в этот приезд уделил подружке все время, пока находился в Москве. Половину из него они провели в постели. Лиловатые тени под глазами молодой женщины возникли не от косметики, а от удовлетворенной усталости любовного свойства. Да и вся она излучала спокойное счастье востребованной женщины, напоминая сытую кошку. Только что не мурлыкала.

– Ты специально так тасуешь карты, чтобы мне ни одного козыря не досталось? – ворчала Мария Николаевна, стараясь «отбиться».

– Ой, будет вам придираться. Не корову же проигрываем.

«…контрольным выстрелом в голову …убийство генерального директора компании стало… …неделю назад при похожих обстоятельствах погиб владелец оптового склада минеральных удобрений в Подмосковье. У следствия нет сомнений в заказном характере убийств всех бизнесменов. …станет еще более нежной. Опыт профессионалов для вашей кожи».

– Господи, опять кого-то убили. Клавочка, что же делается в стране?

– Да не слушайте вы их. По телевизору каждый день кошмарики. У вас есть козыри?

– Нету.

– Тогда берите. Чего зря сидеть?

– Я опять проиграла.

– Не везет в картах, повезет в любви. Да вам и так везет – муж столько лет рядом и налево не смотрит.

Мария Николаевна бросила карты и, поджав губы, посмотрела на домработницу:

– Надеюсь…

– Да будет вам. Как будто по нему не видно.

– А что тебе видно?

– Ой, Мария Николаевна, не смешите. Я же не маленькая.

– А можно поконкретнее? Как-никак о моем муже речь ведем.

– Ну, если вам так хочется, пожалуйста. Помните, неделю назад вы в сберкассу ходили, я тут полы начала мыть?

– Помню. Мне пенсию неверно насчитали, пошла выяснять.

– Точно. Ну чего мне одной стесняться, сняла юбку, блузку, и с тряпкой в одном белье. Тут ваш Александр Ильич является. Никогда днем не приходил, и вот на тебе, как назло. Увидел меня, поздоровался, и про вас начал спрашивать. Я сказала, куда вы пошли и зачем. А он со мной говорит, на меня смотрит и даже не замечает, что я почти голая. Я ему тогда и говорю: «Александр Ильич, вы бы хоть отвернулись, я оденусь». А он мне: «Ты разве раздета?» А когда до него дошло, смутился, и шмыг к себе в кабинет. Тут я и поняла, ваш муж бабу в упор не видит.

– Почему мне не сказала, что он приходил?

– А они ничего не передали.

– Ладно, психолог, давай обедать.

– Нет, Мария Николаевна, если я вам больше не нужна – побегу. Я с Гришей все домашние дела запустила. Простыни чистой нет.

– Иди, голубцы на ужин сама сделаю. Александр Ильич мои голубцы давно просит. Считает, что они неотразимы. Обычно еду не замечает, а к голубцам почему-то относится трепетно.

– Хотите, помогу. Ну, хоть капусту развалю.

– Не надо, голубушка. Управлюсь. Не сидеть же до вечера у телевизора.

Отпустив домработницу, Мария Николаевна надела фартук и направилась к холодильнику за капустой, но, услыхав звонок в дверь, уверенная, что Клава что-то забыла, вернулась в прихожую. На пороге стояла не Клава, а молодая красивая женщина. Лицо ее показалось Марии Николаевне знакомым, но где ее видела раньше, с ходу вспомнить не смогла.

– Простите, ради бога, что я без звонка. Вы меня не узнаете? Я Катерина Суркова.

– Теперь припоминаю. Но Саши дома нет.

– А я именно к вам.

– Ко мне? Тогда милости просим. – Мария Николаевна усадила гостью в кресло и предложила: – Могу обедом кормить, могу чаем поить.

– Не беспокойтесь. Я сыта, мне поговорить с вами надо.

– Надо, говорите. – Мария Николаевна сняла фартук, уселась напротив и приготовилась слушать.

– Не знаю, как и начать?

– Просто. Я не кусаюсь.

– Да, я знаю, вы прекрасная женщина. Это я гадина.

– Что это вы о себе так резко?

– Мария Николаевна, я давно люблю вашего мужа.

В наступившей паузе голоса в телевизоре звучали особенно громко. «Очередной коррупционный скандал потряс страну. Снова высокие чиновники, и снова украденные из бюджета миллиарды…». Мария Николаевна убрала звук и стала нервно перебирать карты. Колода оставалась на столе после игры с домработницей в «подкидного».

– И как мне на это реагировать?

– Не знаю. Дело в том, что между нами ничего нет. Александр Ильич считает, что это ерунда и глупости. А я не пойму, как мне жить дальше.

– И что вы хотите от меня?

– Ничего. Просто я ему сегодня открылась и вдруг почувствовала себя воровкой. Это мой ген нужно активизировать. Вот и пришла с повинной, чтобы не носить этот камень в себе.

– Девочка, это очень благородно, но если тебе Саша не смог помочь, как я могу это сделать?

– Я не прошу помощи. Я прошу прощения.

– Я на тебя зла не держу. Даже сочувствую, насколько это в моем положении возможно. Саша, Александр Ильич, человек увлеченный. Я не уверена, что его, кроме науки, что-то еще волнует. Но я пошла на это сознательно и посвятила ему жизнь. Мне кажется, он это ценит.

– Не говорите так. Он вас любит. Ему никто больше не нужен. И я постараюсь со своей любовью справиться.

– Девочка, любовь штука странная, но вы тоже ученый. Саше почти шестьдесят, а вам, наверное, нет и тридцати. Представьте себе его через десять, пятнадцать, двадцать лет. Вы еще молодая женщина, а он дряхлая развалина. Может, сам Господь помогает вам избежать испытания.

– Я об этом никогда не думала. Я вообще не думала о бытовой стороне. Александр Ильич человек необыкновенный, и его возраст я не воспринимаю. Он для меня гений, а гений – продукт вечности.

– Когда этому продукту вечности потребуется клизма, я к этому готова. А ты?

– Мне кажется, и я бы с этим справилась. Но что говорить о вещах, заранее невозможных.

– Девочка, ты еще встретишь свою любовь. Но мне кажется, тебе она и не нужна. Ты тоже сумасшедшая, как и Саша. И муж тебе нужен всепрощающий и заботливый. Недаром в народе говорят – два медведя в одной берлоге не живут. Хотя я не так умна, чтобы кого-то учить. Я выбрала свою судьбу. И не уверена, знай ее наперед, что повторила бы свой путь снова. Он не очень легкий.

– Но вы счастливы с ним?

– Я с ним спокойна. А это что-то другое… Вот, к примеру, моя Клава счастлива.

– Кто такая Клава?

– Наша домработница. У нее дружок воюет на Кавказе. Она два месяца трясется, убьют его или нет, а две недели, когда он является, улетает в небо. Такого бабьего счастья я не знала.

– Странно… Вот вы говорите, я смотрю на вас и думаю, о чем еще можно мечтать? Бородин с вами рядом. Рядом столько лет. Вы спокойны, потому что уверены, так будет завтра, через месяц, через год, до самой смерти. А вы про Клаву…

– Девочка, да ты за три года, что вы вместе работаете, провела с моим мужем больше времени, чем я за всю жизнь. Ты хоть это понимаешь?

– Я об этом и не думала…

– А ты подумай. Мало того, что вы столько вместе. Он делится с тобой каждой мелочью, потому что интересы у вас общие. А я ничего не знаю. Мне из него пару слов о ваших делах клещами не вытащить. Вот только спим в одной спальне, но это еще не значит, что и ночью мы вдвоем, а не каждый сам по себе.

– Простите…

– Причем тут это. Я не жалуюсь, я объясняю. Никогда нельзя завидовать чужому счастью, поскольку оно у всех разное. Не верь тому, кто сказал, будто счастливы все одинаково. Это глупость. Постарайся найти свое.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что выслушали. За то, что не прогнали.

Катерина поднялась и пошла к двери. Мария Николаевна отправилась следом. В прихожей Суркова остановилась, посмотрела сопернице в глаза и, неожиданно, ее обняла.

– Не говорите ему, что я приходила.

– Не скажу.

– Прощайте…

Мария Николаевна вернулась в столовую и машинально взяла в руки пульт.

«…известный бизнесмен избил и выгнал из дома жену с ребенком. Женщина умерла не приходя в сознание …если вы стали свидетелем… Берегите себя».

Она не слышала. Сидела в кресле и смотрела в стену. Потом поднялась, надела фартук и пошла к холодильнику за капустой.

* * *

На закрытом корте при санатории «Новая Барвиха» играли двое – сенатор Владимир Антонович Паскунов и его брат Кирилл.

– Ты хоть раз можешь попасть по мячу, мудила.

– А ты не закручивай. Тоже мне, Метревели нашелся.

Владимир Антонович теперь и сам угодил в сетку. Незлобно обматерив фортуну, стянул с себя майку, вытер вспотевшие лицо и грудь. Кирилл Антонович сделал то же самое:

– Тебе не надоело?

– Давай постучим еще минут десять. Я же за время плачу, – проворчал Владимир Антонович, но лень в споре с жадностью взяла верх, и он отложил ракетку на скамейку и уселся рядом.

Кирилл облегченно вздохнул. Его организм уже потерял достаточно влаги, а время на корте его не тревожило – за корт платил брат. Два телохранителя сенатора, служившие мальчиками для подноса мячей, рубашек с галстуками не снимали и теперь могли удалиться в тенек. И прохладу получить, и такт соблюсти – дать братьям пообщаться без посторонних ушец.

– Что ты там вякнул о Духарикове? – напомнил Владимир Антонович, смахивая со лба пот. Эту фамилию брат произнес, когда они только шли на корт.

– Желает издать учебники под казенный заказ.

– Сколько?

– Что, сколько?

– Тираж какой, спрашиваю?

– Речь идет о десяти миллионах книжиц.

Сенатор зачехлил ракетку и задумчиво заметил:

– Поступим так – по пятерке с учебника даст – помогу. Меньше – не стоит мараться.

– Куда он денется – книжный бизнес в загоне. Теперь читают в Интернете.

Владимир Антонович кивнул, дав понять, что вопрос закрыт. Кирилл Антонович перешел к проблеме охотников. Глава их профессионального союза, Игнатов, надеялся на отторжение трех тысяч гектаров черноморского побережья под нужды заказника. Сенатор отказался сразу:

– Не буду связываться. До Сочинской олимпиады это направление под пристальным вниманием самого. Подставляться не резон. Это все?

Кирилл Антонович загадочно улыбнулся.

– Есть еще одно, весьма странное предложение.

– Валяй.

– Профессор Бородин нашел в человеческом мозгу ген, отвечающий за честность. Опыты финансирует банк «Пробуждение», тот самый, где мы с тобой держим бабки.

– Русские бабки… – уточнил сенатор: – И что требуется от меня?

– Нужна поддержка на государственном уровне.

Владимир Антонович снял со спинки скамьи полотенце и потер влажную грудь:

– Ты, Кирюш, поконкретнее можешь?

– Как я понял, у каждого человека в башке есть ген, и если его активизировать, такой человек не сможет воровать.

– Вроде кодирования от пьянки?

– Не совсем. Зашитый алкаш способен сорваться, а субъект с активизированным геном не способен на это по определению. Во всяком случае, я так это понял.

Владимир Антонович громко рассмеялся:

– Занятно, братец, занятно. Особенно у нас в России. Скажи, ты с кем встречался? С самим ученым?

– Они принимали меня вдвоем. Отец – ученый, сын – наш банкир.

– Бородин, говоришь? Кажется, Арсений… Не лажанулся в кризис, получил господдержку. В итоге сохранил наши бабки – выходит, не дурак.

– Мужик дельный.

– Прикинули с бюджетом?

– Приблизительно от ста миллионов зеленых.

– Как ты думаешь, если пробью, с бабками не кинет?

– Что он, идиот, с тобой ссориться?!

– Хорошо, запишу его к себе на прием. Но предупреди, в кабинете ничего лишнего не трепать, – сенатор оглянулся по сторонам: – О деньгах сам с ним договоришься. Я запрошу четверть.

– Ученого тоже на прием запишешь?

– А его на хера? С ними, как с чукчами, твоя-моя не понимает.

Владимир Антонович приказал телохранителю подать ему мобильный и прошелся по кнопкам:

– Стас, подойди сюда.

– Секретаря в машине держишь?

– Не таскать же за собой. Я, Кирюш, никому не доверяю. Так спокойнее.

Моложавый розовощекий секретарь явился на корт в костюме и при галстуке, несмотря на жару, без видимых потовыделений.

– Слушаю, Владимир Антонович.

– Стас, посмотри, во вторник у меня окно есть?

– Во вторник у вас в девять тридцать самолет.

– Да, да… совсем забыл. Улетаю в Сочи. А в понедельник?

– До двадцати трех тридцати все забито.

– Хорошо, запиши на двадцать три сорок банкира Бородина.

– Не поздно?

– Ему?

– Вам.

Владимир Антонович усмехнулся:

– Лучше поздно, чем никогда. Иди, я скоро.

Еще десять минут братья общались в душе. Говорили о личном – проблемы потенции, дети, племянники. К машинам возвращались в обнимку.

Возле сенаторского лимузина Кирилл Антонович спросил:

– Когда вернешься?

– В конце той недели.

– Увидимся?

– Будет тема?

– В воскресенье с Гурамом обедаю.

– Ох, не люблю я богатых бандитов. Но деньги, как говорится, не пахнут.

– Верное наблюдение.

– Хорошо, поступит предложение – рассмотрим.

Кирилл Антонович дождался, пока лимузин брата в сопровождении джипа с телохранителями вырулит со стоянки, и уселся в свой «гольф». Немецкая иномарка выглядела скромно, но на дороге никогда не подводила. А скромность и надежность в технике и людях брат сенатора ценил больше всего.

* * *

– Мужики, просыпайтесь. Через час капитан Пташкин появится, а вам еще имена придумывать.

Тарутян и Дружников одновременно открыли глаза и увидели в зеркале на потолке собственное отражение. Огромная тахта, на которой могли уместиться еще пяток желающих, напомнила о вчерашних подвигах.

Сурен стоял на пороге, наблюдая за гостями. Поняв, что пробуждение друзей состоялось, удалился.

– Коля, ты помнишь, что мы здесь вчера творили?

– Н-н-не очень. А ты?

– Я блондинку с ямочками на подбородке запомнил. Сиськи хорошие…

– С-с-колько же их тут было?

– Сначала приехали семь, мы выбрали двоих. Потом ты решил разгуляться. Первых двух оплатил Сурен, остальных мы сами.

– Много де-де-нег истратили?

– Ерунда, тысяч сорок. Зато расслабились по-взрослому.

– Что сказал Сурен? На хрена нам к-к-капитан Пташкин?

– Сам просил паспорта. Не помнишь? Мы же еще до девок фотографироваться ходили.

– Мутно.

– Сменим имена и фамилии, а дальше махнем куда-нибудь.

– Н-н-например?

– Ну хоть в Турцию, или еще куда, где с визами проблем меньше.

– Нормальная мы-мы-мысль. Я тоже блондинку с ямочками вспомнил. Мы что ее, в-в-вдвоем?

– Какая разница, то ли вдвоем, то ли по очереди. Помнишь еще двух хохлушек-близняшек? Совсем молоденькие?

– Помню, хохотали не з-з-закрывая ртов.

– Точно, веселые дивчины. Ты им даже про ген «h» что-то впаривал. Они даже согласились на активизацию.

– Вадим, я про лабораторию л-л-ляпнул?

– Ну и что? Главное, про бабки молчал. Ладно, пошли умываться.

В холле их ждали кофе, зелень и омлет. Сурен уже позавтракал и быстро наводил порядок – собирал разбросанные по полу простыни, пустые бутылки и презервативы.

– Ну вы, ребята, и оторвались. Телки велели передать – всегда к вашим услугам. Вы им приглянулись.

– Приятно слышать, – ухмыльнулся Дружников, перерабатывая зубами зелень с омлетом и почему-то краснея.

– Веришь, Сурен, с такими девочками я в первый раз…

– С проститутками, что ли?

– Ну да… С платными.

– Понравилось?

– Выпить надо много, иначе боязно.

– Привыкнешь. Первый раз и я краснел, как девица.

– А я в-в-вобще думал не смогу. А потом прямо озверел. И эту хочу, и эту тоже.

– Значит, я получил новых хороших клиентов. Вы того, бабки приготовьте. Менту аванс придется выдать.

– Сколько?

– Штуки две-три. И фамилии не забудьте.

– Коль, как назовемся?

– Н-н-незнаю… Сурен, помогай.

– Если хотите тихо жить, нужно что-нибудь простенькое. Что часто встречается. Я бы на твоем месте стал Ивановым.

– Годится.

– Тогда я К-к-карапетяном.