Текст книги "Кипрские частушки"

Глава 4

«Куплет четвёртый»

День третий. Чудеса случаются, когда их планируешь! – цитирую я себя самого и готовлюсь к встрече нового дня на греческом Кипре. Что здесь сразу приятно бросается в глаза, так это полное отсутствие фальшивых елейно-сахарных, как в Греции, приветствий типа: «ти кАнэтэ», «калА исистЭ» и прочего. Да, киприоты более конкретные ребята. На нас, русских, похожи. У меня осталась какая-то мелочь в кармане, дома краюха серого хлеба и в кране питьевая вода. Кстати, вернувшись вчера в отель, я обнаружил, что номер в моё отсутствие немного почужел. Оказалось, что в нём действительно проводилась уборка, а заодно поменяли всё постельное бельё. Тоже мелочь, но приятная. Привычно миновав фойе-предбанник, я из спасительной прохлады вновь прыгаю в городскую парилку, там горячий воздух словно песок трётся об кожу и небо настолько бело от солнца, что на него совершенно невозможно смотреть без солнцезащитных очков. Кажется, не рассчитывая более на скорое решение проблем с едой, мой организм затаился внутри и только редкие капельки пота, скатываясь со спины в трусняк, свидетельствовали о том, что я ещё жив. Иду, время от времени промакиваю пот, тыльной стороной ладони прижимая футболку к спине. Замечаю, что в теле появилась странная лёгкость. С волей-то у меня всё в порядке, вот только сердце на сухую бешено колотится в груди, оно единственное является причиной моего беспокойства, где гарантии, что его не «заест» в тахикардическом захлёбе? А Ларнака уже с утра пульсирует людьми и всевозможными движущимися механизмами. Не без гари. Воздуха и так не хватает, а тут… Особенно мне досаждают ревущие мотобайки и вонючие скунсы-скутеры. Они тут буквально везде. Тротуары тоже настолько узкие, что не разойтись. Зачастую, чтобы пропустить встречных пешеходов, люди вынуждены сами вплотную прижиматься к стенам домов, или рискуя ногой угодить под колесо, неловко срываться ступнёй с бордюра на проезжую часть. И всё это называется активный отдых? Лично у меня другая проблема: я уже давно сломал себе шею, пытаясь не обращать внимания на шашлычные, сувлачные и прочие иные вкусные заведения, которые по определению присутствуют здесь на каждом шагу. В самом городе работы ни-ка-кой, кроме той, на которую я себя сам пока устроил, то есть, это поиск и ещё раз поиск. В смысле халявной работы Ларнака действительно вся обрита наголо и обильно полита оливковым маслом. Ещё меня нервируют богатые европейские туристы, эти бесцельно шлындают туда-сюда пресыщенными толпами. Вялые, сытые, ухоженные, в шортах, в бикини, красные от ожогов, худые и толстые, коротыши, длинные как палки, всё это иностранное кубло было явлено моему ошалевшему взору не иначе, как классовый антагонизм. Кажется, я вконец озверел от всего этого. Но это и так же может означать, что во мне вот-вот откроется второе дыхание. Мне, как бывшему лыжнику, хорошо знакома ситуация, когда печень переключается на последний сахарок. Следуя от примитивного к более сложному, идти я стараюсь так, чтобы не слишком отклоняться от паралии. Но и город тоже не промах, благодаря его меркантильным отмашкам, очутиться «поближе к кухне и подальше от начальства» у меня никак не получается, куда бы я не заходил, мне, в основном, давали понять, что сезон поднятия бабла на острове давно закончился и что вдобавок ко всему, англичане с американцами-де взялись саботировать на острове их туристический бизнес. Но чем чаще мне говорили «нет», тем мне всё меньше хотелось вернуться обратно в Россию. Наконец, стал проклёвываться тот самый долгожданный драйв, ради которого я, может быть, и провоцировал себя по выходе в город. Нравится мне это или нет, но только трагизм положения и заставляет меня поступать творчески. Война нуждается в подвигах, а мирная жизнь в поступках. Но я однозначно не колобок, что гремя об асфальт зачерствевшими боками, мечтает закатиться в свой пятый по счёту угол. Было куда хуже всё время мотаться по СНГ с билетом в один конец. После депортации из Греции ситуация в моей жизни правда сложилась идиотская: коль скоро у меня не было постоянного жилья то, соответственно, и прописки, а раз не было прописки, то не было и официальной работы. А без работы, братцы, вилы! Так что, был я недавно московский бомж, а теперь, вот, кипрский. Не щадя живота своего, нарезаю круги по Ларнаке. И чем дольше, тем грустнее у меня становится на душе. Вот он, мир, прекрасный! Заходи, бери что хочешь! Ещё одна проблема на Кипре, что здесь практически отсутствует общественный транспорт. Ходит какой-то перепуганный автобус страшно-синего цвета и всё. Ларнака, да, думаю, и другие города тоже, устроены так, чтобы ничто не мешало туристической массе правильно растекаться по городским отливам. Мол, чем активнее будут туристы топать по нему своими ножками, тем лучше. Да, здравствует, спортивная обувь! Город полный жратвы, под крышы забитый товарами, неспроста кишит туристами. Здесь собрана определённая категория людей, которым претит сосредотачиваться на чём-либо конкретном дольше пяти минут. Созерцательность в чести, парение над, а если и погружение, то либо в море, либо в плоть. Торжественное хождение на ногах, это как раз про них, про богатых туристов. Они либо торжественно ходят, либо торжественно ездят. Моим же лично транспортным средством следует пока считать «свои двое». А ходить приходится до хрена, сразу говорю. Засекал, в день у меня примерно выходит до четырёх-пяти часов непрерывного хождения по городу. Думаю, это за сорок километров и более. Так что, за два дня поисков я исходил его практически весь. Увы, вынужден признать, что этот чёс мне пока ничего особенного не дал. Я даже «спальниками» не брезговал, но там в лучшем случае, разве что батраком? Взять, к примеру, городской район Арадиппу. Это же классический район для миллионеров! Зато, в противоположной части города, что победнее, сразу нашлось что поклевать. Здесь что хорошо, что кругом фруктовые деревья. Дикорастущие и такие. Между прочим, греков самих можно частенько видеть за сбором урожая где-нибудь на отшибе, а не в собственном саду. Как раз недавно я и наткнулся на одного такого мужичка. Мы с ним покусились на одну и ту же смоковницу! Критически осмотрев конкурента, ловко орудовавшего секатором, приделанным к самому концу длиннющей палки и соединённым с ним веревкой, намотанной на правую руку, я вздохнул, да и полез себе на дерево, поскольку снизу все плоды уже были кем-то обобраны вчистую. Так мы с ним вдвоём, почти не проронив ни слова, где-то с полчаса опустошали это библейское древо. Я, наверное, и правда озверел от жары и голодухи, что мне было в лом слезать с этого кормящего дерева, из его спасительной прохладной сени, но не будешь же вечно изображать из себя Тарзана? Короче, так я три дня и продержался, где фигами с гранатами пробавляясь, где мандаринами. Ну, и, конечно, кипячёная вода из чайника, хлеб с солью. А сигареты я обычно стрелял у Христоса в отеле, у прохожих и у отдыхающих на пляже. Я давно приучил себя никому не завидовать, ведь, ещё не известно кто какой крест тащит на себе. Твой он самый маленький, что ты выбрал себе на складе. Должен признаться, что за три дня хождений по жаре, солнце практически выпарило из меня всю соль и я теперь был вынужден чаще спускаться к морю, будто этим я мог спасти себя от тотального обезвоживания. После неформального поста и семи пролитых потов, тело моё стало лёгким и звонким, как валторна. Кстати, их (киприотов) поваренная соль мне показалась такой вкусной, что я её съел всю до последнего камушка. Подводим промежуточный итог: почти три дня поисков и – никакой работы. Мне становится всё трудней покидать мой отель и я теперь всё больше времени стараюсь проводить у моря. Улетев от людей, я настойчиво ищу встречи с ними, но при этом я клятвенно обещаю себе, что когда у меня всё наладится, я обязательно расскажу им о том, насколько хрупким было наше перемирие. Сидя у моря, я с тоскою смотрю за горизонт, но ведь и там тоже люди, люди, люди… «А эти… – я с завистью смотрю на туристов. – Они хоть догадываются, что за мысли сейчас обуревают человеком, сидящим в согбенной позе у самой кромки воды? Каждое утро они сползаются все на пляж, чтобы море своими упругими ласками пробуждало в них аппетит? Ну, да! Ведь, хорошее пищеварение способствует правильному усвоению йодомарина! Как примитивно всё». Хорошо ещё, что бизнесэлита не прочухала что к чему и для таких, как я, не превратило бы море в платное удовольствие! Так что, пользуйся на дармовщинку, бродяга! «Бог ты мой! – подумал я.– Ведь, параллельные миры кругом! Сплошные отели и одно название вычурней другого: «Лес Пальмиерс Отель», «Ливадиотис Отель Аптс», «Сан Ремо», «Кактус»! Отныне, располагаясь где-нибудь на пляже, я стараюсь вести себя более осмотрительно, чтобы опять не занять чьё-нибудь оплаченное местечко. Пару раз такое было. Соответственно, теперь моими местами на пляже будут те, где песок не песок и медузы с водорослями это норма? Ничего, с меня и этого будет достаточно! Так и в этот раз, кое-как выбрав себе место возле кустов, но, увы, на значительном удалении от моря, стал я раздеваться. Сил от походов по городу почти не осталось, долго вожусь с брюками, наконец, они под силой собственной тяжести валятся на песок. С опаской поглядываю на табличку с надписью на греческом и английском языках: «ПрОсохи! ИдиотикО ХОрос – Private!» Блин, как на минном поле! Чувак, ты не знаешь, кто убил Вини—Пуха? Да, уж… В состоянии голодного прояснения шуточки у меня получаются те ещё. Море реально выручает меня. Если бы не оно, печален был бы мой сюжет. Всё, на мне только трусняк, остальные свои вещички я сложил аккуратно под кустиком, это почти у самого тротуара, ближе к морю раздеваться было нельзя, там частная территория, принадлежащая местному пятизвёздочному отелю. В этой части пляжа песок ощутимо прохладней, чем на открытом солнце. Иду, ступнями зарываясь в подвижную массу, её волшебное прикосновение пронизывает меня до макушки, отчего мурашки табунами несутся по спине. Смотрю на море, а думаю опять о женщине. Море по-гречески, ТАласса, (прошу не путать с фаллосом) то же женское окончание, как ни крути. Выходит, сегодня она самая доступная из всех? А слева огромный баннер привлекает моё внимание: «Everyone likes the Sun». Какое тонкое наблюдение! (смайл) Вон какая-то чумовая парочка с разбегу врезается сосисочными телами в набежавшую волну. Прикольно! Приближаюсь к воде, расчётливо стороной обходя недовольные физиономии под солнцезащитными очками. Я теперь на воду дую. Кому-то нравится спокойный контраст, мне же нравится контрастный покой. Можно подумать, что я только и делаю, что ищу бесплатного спецраспределителя? Я ещё ничего не добился здесь, а мне уже неловко оттого, что мои дорогие девчонки сейчас лишены всего этого, особенно дочки. У них там сейчас белорусская осень с редкими приключениями по воскресеньям и острой нехваткой вышеуказанного йодомарина. Чёрт бы его побрал, этот украинский Чернобыль! Но вот настал и мой черёд: сложив руки топориком, я коротко вонзаюсь раскалённым телом в прохладную синюю тишину, море, прозрачными бульками ударив меня по ушам, тут же подхватывает меня в свою купель и несёт прочь от этого жестокого берега, где собаки и звездочёты опять уселись за одним столом, чтобы в ритуальной последовательности своей точь-в-точь повторить всё то, что они проделывали уже не раз на протяжении пятнадцати веков. Успевая думать о чём угодно, плыву, изредка бросая свой взгляд на берег. И что я вижу? Что какой-то мудак со здоровенной золотой цепурой на шее прямо своими мокрыми лапами забрался на мои цивильные шмотки?! Вне себя от ярости гребу обратно к берегу. Вот стану богатым, так же буду писать у себя на табличке на коротко подстриженной лужайке: «Всем нахрен с пляжа! Частная территория!» Но Дядька Средиземномор меня не слышит, зависнув над моим барахлом, он внаглую обмахивается большим махровым полотенцем, его похожая на якорную цепь голда, от солнца буквально пылает у него на груди. Выбравшись из воды, нервно шкандыбаю к своей одежде, мужик в это время ни ухом ни рылом. Дойдя до места, коротко бросаю ему по-английски «хай» и тут же даю ему понять, чтобы тот немедленно проваливал. Врубившись в чём дело, незнакомец с извинениями отпрянул от моих забросанных песком вещичек.

– О, sorry, sorry! – мутыжится он и теперь уже я смущённо отвожу свой взгляд в сторону. Вещички так себе, но дело принципа.

– Nothing!

Решив, видимо, как-то сгладить ситуацию, иностранец кинулся приставать ко мне с расспросами на английском, но интуитивно узрев в нём грека, я тут же предложил ему побухтеть на греческом, мол, так будет удобнее обоим. Мужик от этого ещё больше обрадовался. Штан мой был правда так себе, как и кроссочи, и чтобы не скомпроментировать себя полным отсутствием вкуса, я искусно тяну резину, не спешу облачаться в весь этот секондхендовский срам. Но сразу захотелось курить, это у меня включился условный рефлекс. Я не верно оценил его как курильщика, так как мужик оказался из правильных, почти в меру потребляющий спортсмен. Вопрос на вопрос и понеслось:– «Что? Нет, я не голландец! А вы откуда? А, понятно! Англо-киприот, значит? (Я оказался прав) Перезнакамливаемся по-новой. Что? Нет, я здесь не по контракту! Как, как… Вот так. Приехал и остался! (Хотя нет, ещё не остался, а только собираюсь!) С работой как? А никак!»

– МАлиста… (зд. греч. – понятно…) – мужик склоняет голову набок и снова начинает энергично трясти ею, видимо, пытаясь из уха выдворить остатки морской воды. Англо-киприот ещё не в курсе, что по факту, я обыкновенный босяк, поэтому у меня есть ещё минут пять, как минимум, чтобы свести нашу беседу к ничейному результату. Но чувак, видимо, не вкурил и пытается продолжить беседу дальше;

– Ищешь работу в этом городе? – спрашивает он.

У меня сначала сердце ёкнуло от догадки, но вскоре выяснилось, что это был фальшстарт, просто визави стал предлагать мне изначально нереализуемые варианты, вроде: «Видишь вон тот нефтеперегонный завод?» – и тут Дядька Средиземномор стал мне рукой показывать в сторону топливно-газового терминала, видневшегося вдалеке, практически за городом. Ты, мол, ещё туда сходи!

– А-а! О кей! – чтобы не обидеть перца, согласно киваю ему башкой. – Да, я обязательно наведаюсь туда, спасибо! Завтра. («Ну, блин, вы даёте!») Всё, больше нам не о чем говорить, это пустая трата времени. Пора сваливать. Сколько раз я видел эти глаза, иногда с сочувствием глядящие на тебя, иногда с презрением. И если бы не заповеди Христовы, я бы уже давно отказался от подобных пустопорожних диалогов. Мужик, кажись, тоже всё понял и стал закругляться. Кстати, мужик этот был киприотом по рождению, но давно проживал в Англии, а сюда приехал поностальгировать. А ещё, он успел показать мне свой отель, вот этот вот, шикарный, пятизвёздочный. Мой попроще будет и до него ещё шкандыбать и шкандыбать. Дождавшись пока он скроется из виду, наклоняюсь за брюками. Пресно на душе. Море лишь ненадолго сбило градус кипения во всём теле, но уже сейчас жара по-новой начинает сводить меня с ума. Натужно сопя, я отрясаю ладонью прилипший песок со ступней, потом неохотно влезаю босыми ногами в сопревшие кроссовки. Зашнуровавшись и застёгнувшись, медленно убираюсь с пляжа. А Ларнака, гляжу, уже пьяная, уже обкуренная и обожравшаяся вся, снова гудит от жары и от счастья, я же, словно рак-отшельник спешу убраться поскорей в свою прохладную раковину, вид праздной суеты раздражает меня.

Глава 5

«Куплет пятый»

Казино артачилось: «У вас есть на что делать ваши ставки? Нет? Тогда, будьте любезны, покиньте помещение!» В этот день я твёрдо решил остаться. А также вопреки расхожему утверждению, что везде хорошо, где нас нет. Фактически, я уже находился там, где мне должно было быть по кайфу. Так какого хрена? К сожалению, подчинены собственной инерции, часто мы даже не удосуживаемся узнать всё как следует о своих правах. О наших обязанностях нам господа Попкорны и так напомнят, уж будьте покорны. Не знал я, к примеру, что к моим официальным двенадцати дням в загранпаспорте, мне без вопросов полагались ещё семь дней, пусть и без брони на обратный перелёт в Москву. Покупай себе билет за свои деньги и лети с Богом! И, во-вторых, я мог запросто продлить себе визу ещё на месяц. И опять же, шуруй в местное «эмигрэйшон», оформляй соответствующее заявление, плати деньги и вперёд, прыгай под свой парасоль на пляже! Я, хоть, и не Ленин был, а тоже решил пойти своим путём. Некий план у меня, конечно, имелся. Воспользовавшись-таки советом Дядьки Средиземномора, на следующий день, с самой рани, пока солнце ещё не успело вогнать в мою голову большой раскалённый кол, я в гостиничном номере доел свою последнюю хлебную корочку из холодильника, запил её пресной водой из чайника и, спустившись на улицу, бодро пошуровал в другой конец города, туда, где вдали виднелись жирафьи шеи портальных кранов, а рядом с ними белым огнём горели на солнце серебряные бока огромных топливных резервуаров. На нефтеперегонный завод в поисках работы я ещё не захаживал. «Come what may!» Иной раз, чтобы вновь поверить в свои силы, достаточно услышать со стороны: – «Эй, привет! Как дела?» С момента моей депортации из Афин прошло без малого три года и, как я уже говорил, время для меня с тех пор словно сломалось. Оно то двигалось вперёд, словно арба, со скрипом раскачиваясь из стороны в сторону, то замирало от страха, не шевелясь, то происходило с ним вообще чёрте что и на жизнь это было вряд ли похоже. Но после известных событий в Греции я не просто старше стал, сама обстановка вокруг меня поменялась радикально. Знание идёт впереди мышц, а не наоборот. Тело это сани, самолёт, или даже ангар для самолётов, но никогда не мотор, никогда не топливо, ни тем более взрыв, что движет теми и другими. Мысль прогрессивна и мысль материальна, если тело подчинено разуму, а разум никогда не забывает о теле. Цитирую себя же самого: «Я убегаю от себя? Нет! Я себя не догоняю». Сам я, может быть, и не хотел бы ничего менять, но так случилось, что многое из того, что было присуще моей прежней жизни в Греции, на Кипре теперь стало абсолютно для меня неприемлемым. То, например, каким образом раньше мне приходилось искать себе средства к существованию. Греческую сказку было не оживить, а от Кипра не отмахнуться, вот почему волка кормят ноги, а покойников возят на катафалке. Здесь, в Ларнаке, похожее состояние души и тела я по привычке называю «поиском работы», хотя на самом деле, речь конечно же идёт о более серьёзных вещах. Идя по земле, я часто смотрю на небо, земля мне дарит опору, а небо надежду. Но, идя по земле, невольно спотыкаешься о её неровности. Здесь вывод как бы напрашивается сам собой: я же не верблюд какой, чтобы по нескольку дней обходиться без воды и без пищи? Согласен, что бывают такие жизненные ситуации, когда человеку чем хуже, тем лучше. Но мораль есть основа преемственности главных жизненных принципов, без которых любая философия рискует превратиться в скучную монографию, а география в замкнутый бег по кругу. Зато теперь я примерно представляю себе, что такое кипрская Ларнака. Здесь почти всё как обычно: помимо традиционного центра с чрезвычайно плотной жилой застройкой, доставшейся ему в наследство от прошлых веков, есть свои креативные зоны, их суетным взглядом не разглядеть и не тренированным ухом не расслышать. Греческий городской центр всегда спрессован по самое не могу и в плане работы мало что может предложить начинающему охотнику за удачей. И всё равно все всегда стремятся поближе к центру, в кучу. В куче сравнительно безопаснее. В куче дольше сохраняется тепло, люди жмутся друг к другу и так выживают. Куча крепка круговой порукой. В куче, если ты наркоман со стажем, тебе легче обломится таблетка экстази, или косяк с коноплёй. А если при этом ещё и строить умную физиономию, то можно надолго забыть о голоде наряду с похмельным синдромом. Куча даёт большие преференции в первую очередь тем, кто черпает свои силы в постановочных тусовках с частыми свалами от полицейских облав, а то и с перестрелками из когда-то стыренного ими оружия. Куча – это типичный оккупант, гетто, городская трущоба, пиар, яма, нонсенс, помойка. Искать работу в центре можно, но не нужно. Лучшее, на что ты, вообще, можешь рассчитывать там, так это на сытое рабство. Другое дело городские окраины! Здесь все дома стоят нарядные, как куколки. Сюда так просто не войдёшь и сюда так просто не вломишься. Да чего там, тебе даже постучаться не дадут, если что. А потому что здесь частное превыше всего. Даже купола неба. Но хорошо, что гордость это ещё не смертный приговор и её всегда можно отменить. Может, кого-то из нелегалов не устраивает низкая оплата труда, или, пардон, нищенское существование в гетто? Я и сам не для того рискую, чтобы в будущем живя здесь в сравнительной нищете среди богачей, почти без выходных корячиться на местного господина за триста лир в месяц. Скорей всего это золотой компромисс между бедой и счастьем. Своего рода контракт на крови. Ладно, не буду тянуть кота за тестикулы. Прибыл я в Ларнаку пятого октября, а девятого… Короче, на улицу Филирас я вышел совершенно случайно, хотя, как я сам неоднократно заявлял, в жизни случайностей почти не бывает. В своё время я был автором теории про Чёрных и Белых Попечителей, где чёрные это, условно говоря, плохие парни, а белые хорошие. Так вот, господин, с которым мне привалило счастье познакомиться, был как раз из клана Белых Попечителей и звали его Теодулакис Андрэу, сокращённо Лакис Андрэу. С вашего позволения, тут я несколько разовью свою теорию, дабы было более понятно, к чему я клоню. Согласно её, теории этой про Чёрных и Белых Поечителей, когда у человека жизнь летит под откос, то ему нужно искать причину, а не бить по хвостам. А причина, как правило, на поверхности и у каждого как бы своя точка отсчёта. Не парься, живи по факту. Я и не парюсь. Итак, причина: осенью двухтысячного года в парке Альсос Панграти, в Афинах, меня захомутала греческая астиномия (полиция), после этого меня ровно две недели продержали в обезьяннике, а потом депортировали по самой жёсткой схеме и не в Россию, как логично было бы предположить, а в болгарскую Софию. Короче, выкинули, как собаку. Дальше, мол, сам. Вот с той поры жизнь моя и полетела под откос. Однако, про теорию. Чтобы выбраться из этого цугцванга, мне нужно было войти по-новой через прежний портал, то есть, ровно через то же место в парке Альсос Панграти, где некогда и состоялось моё знаковое задержание. Ничего задачка? (смайл) Но не все пути к цели прямые, чаще они корявенькие и невзрачные с виду. А сегодня я проснулся и, о, чудо! Есть совсем не хочется, даже в животе не урчит! Усмотрев в том определённый для себя знак, я стал скоренько собираться на улицу. Вчерашний разговор с незнакомцем мне не давал покоя. Вряд ли мне светит устроиться на сам завод, сколько бы вакансий там не было, но то что в центре Ларнаки мне точно ловить нечего, это однозначно. Надо агрессивнее внедряться в среду, агрессивнее! А это значит, идти на окраины. Так я и шёл наугад, но с тем расчётом, чтобы на этот раз держаться ближе основного шоссе, уходящего за город. Но в тот день у меня было такое ощущение, что выходя из города, я словно покидаю его навсегда. Одновременно, мною овладело такое состояние, когда всё уже было практически по барабану. Да, я автоматом крутил башкой по сторонам, но уже беспристрастно фиксировал взглядом смену обстановки, я больше не распылялся вниманием на те объекты, которые мне вряд ли бы сулили хоть что-нибудь позитивное. Зато другие, наоборот, мгновенно включали во мне хищный интерес. Одним из таких как раз и стал угловой магазин, с виду мебельный, но на самом деле чего там только не было! И что характерно, что был он, по сути, самым последним строением в этом жилом районе, дальше за ним шёл глубоченный ирригационный канал до самого моря, за каналом простиралось небольшое поле, заросшее ковылём, на краю его большая автостоянка, а ещё дальше громадой нависал тот самый сверкающий на солнце НПЗ, на который вчера мне указывал Дядька Средиземномор. Словом, Ларнака здесь заканчивалась и мне предстояло принять довольно сложное для себя решение, следовать мне дальше по шоссе Декелия Роуд через небольшой путепровод, или практически сдавшись на милость обстоятельствам, вернуться к себе обратно в отель не солоно хлебавши? Кстати, насчёт соли: я представил, как я проснусь завтра утром голодный и уставший, а у меня не то что хлеба, соли уже не осталось! Шёл я к этому НПЗ, скажу я вам, как расчёска вязнет в густых волосах и чем дальше я забирался вглубь этого «спальника» с частной застройкой, тем грустнее у меня становилось на душе! Похоже, работой здесь и не пахло. И только сейчас к ужасу своему я осознал, что голяк в плане еды и жара за эти три дня буквально подъели все мои последние силёнки. Я ещё шёл, куда-то сворачивал, куда-то ещё бросал свой обалдевший взор, но это уже было за пределом выносливости, чисто на зубах. Когда я понял, что всё, можно составлять завещание? Когда оказался на небольшом перекрёстке улиц Филирас и Медузы. Тут-то и находилось последнее строение, а точнее, антикварный магазин «Woodbine Trading Ltd»! Я стоял напротив него и кисло улыбался. Не знаю, если бы не открытая дверь в магазин… Это по-крайней мере я воспринял как некий сакральный знак для себя! Вот тут мои надпочечники выбросили последнюю дозу кортизола в кровь. Короче, сначала у меня было как в Библии: «дорогу осилит идущий», а потом всё это вылилось в «стучитесь и вам откроют». С властью в России у меня сложные отношения. Она и по сию пору не является для меня чем-то персонифицированным, хотя и там есть свои конкретные чиновники, кто отравляет нам жизнь, конкретные партийные функционеры и прочие рядовые мафиози. Вот с этими-то у меня как раз и проблемы, с каждым субъектом на конкретном отрезке жизненного пути и в конкретных обстоятельствах места и времени. Моё нынешнее отношение к власти легко проверить по некоторым критериям: например я бы хотел, чтобы Труп ленина убрали с Красной Площади -раз, а городу Волгограду вернули его истинное название – Сталинград -два! Но я знаю, что этого не случится. В обозримом будущем, по-крайней мере, и при этой конкретно власти. И потом, мой триколор чёрно-жёлто-белый. Там много чего ещё имеется, с чем я принципиально не согласен, но это уже не имеет никакого значения, коль скоро мой путь, это не путь воина, а путь странника. Зеки говорят «бродяги». Хорошо, пусть будет бродяги. Так на чём я остановился? Ах, да! Я стоял напротив магазина и буквально пожирал его глазами. От зависти к работавшим там людям у меня просто слюнки текли, ведь, это был практически мой профиль! Дверь в магазин тоже как нарочно была провокационно открыта, да ещё и припёрта снаружи круглой каменюкой. Конечно, это был знак! Надпочечники, кортизол, адреналин! Биохимия сработала без осечки! Словно взвешивая все за и против, я ещё раз обернулся и окинул горестным взглядом бесперспективное пространство с водоотводным каналом, с пустырём, устланным кошмой из жёлтого травостоя, автостоянкой и зеркально бликующим за ней нефтеперегонным монстром. Не все же двери держат открытыми просто так, верно? Секунда, и я шагнул к дверному проёму. Так, наверное, выходят на сцену артисты. Изнутри на меня привычно пахнуло благовониями (греки для этой цели используют специальные курительные машинки) и это дополнительно придало мне сил. Справа за обычным письменным столом, заставленным чем, не помню, сидел мужик лет пятидесяти пяти—шестидесяти, по-рокерски держа на плече старенькую переносную магнитолу «Шарп» и, прильнув ухом к одному из динамиков, с упоением слушал старый греческий фолк, так называемые «лаикИ мусыкИ». Их ещё греки называют «бузУки». Дальше у меня произошло дежурное отключение и я действовал исключительно на автомате. Я зафиксировал только что войдя, я тут же поздоровался с ним по-гречески, к тому времени улыбка уже была вывешена на моей оптимистической физиономии в качестве фирменного знака:

– Я сас! (греч.-Здравствуйте!)

Киприот, похоже, опешил сначала, но быстро пришёл в себя, сосредотачиваясь на объекте. Кстати, внешности он был не греческой: абсолютно не загорелый, а в его больших чуть навыкате светло-серо-зелёных глазах будто застыл какой-то непонятный испуг. Сам он был крепко сколочен, с крупными чертами лица и алюминиево-проволочной вьющейся шевелюрой на голове. Типаж явно не эллинский. Классический же киприот обычно весь чернющий с головы до пят, а этот весь бледный, как спирохета, и ликом, ну, чистый европеец!