Текст книги "Ветлужская Правда"

Такая дорога таила в себе опасность получить стрелу в незащищенную спину, однако оставалась возможность, что они удостоятся не слитного залпа со стороны булгарских лодей, а лишь раскатов дружного хохота и язвительных выкриков удовлетворенного противника. Новгородцы не стали испытывать судьбу и не пожелали делаться посмешищем – они остались на месте.

Между тем стоящие перед Дмитром и ветлужцами булгарцы, почувствовав за своими спинами силу в лице всех своих соратников, решили усилить нажим. Один из них потащил из ножен саблю и попытался ткнуть ею в новгородца. Скорее он хотел его отодвинуть, чем нанести какую-то рану, но выбитый пинком клинок ушел по дуге в направлении реки, а сам воин от мощного толчка полетел к своим товарищам. На мгновение на речном берегу установилась тишина, а потом в Дмитра полетели два щита, первый из которых он пропустил, отодвинувшись в сторону, а второй сбил ударом кулака на землю.

Тяжелые окованные круги взрыхлили песок и закопались в него чуть ли не на треть, вызвав явную досаду у булгарцев. Но никаких дальнейших действий они предпринимать не стали, молчаливо взирая на своего сотника в ожидании разрешения пустить кровь чересчур ретивому воину. А вот у Дмитра оба нападения вызвали настоящую ярость, однако прежде чем предъявить миру свой ответ на столь агрессивные поступки, он все-таки потратил пару мгновений на то, чтобы отдать последние поручения:

– Мстиша, уходите! Арефий, воздай мне хвалу напоследок! По-вашему!

Ветлужцы потащили оружие из ножен и мощно ударили в свои окованные щиты. Новгородец явно шел во все тяжкие, переходя из защиты в нападение. У каждого есть право ответить на оскорбление или поднятый на тебя клинок, и безоружный Дмитр сделал свой выбор, являлось это глупостью или нет. Кроме того, такое развитие событий еще оставляло малую лазейку для обеих сторон трактовать все это как поединок между отдельными воинами, а не как общее столкновение. Уважение к такому шагу проявили даже ак-чирмыши, замерев в ожидании, когда тот сделает первый шаг в небытие или к славе.

Поняв, что другого момента у него не будет, Тимка шагнул за спины друзей и призывно свистнул Мстише, также отступившему назад и собирающемуся выполнить отданный приказ. Увидев взволнованное лицо друга, тот замер и всмотрелся в пантомиму, которую пытался ему показать приятель. Тимка поочередно указывал на трещину, стучал по вновь скинутому на руку щиту и подскакивал на месте, вызывая недоумение у стоящих рядом подростков. Кричать он не рисковал, а сам Мстиша был метрах в тридцати и не мог разглядеть в деталях то, на что ему показывали. Однако предводитель ветлужских пацанов не был бы самим собой, если бы в нерешительности раздумывал, выполнять ему приказ школьного учителя или разбираться в дружеских выкрутасах. Согласно кивнув, он громко выкрикнул:

– Исполнять Тимкины команды!

Еще через несколько мгновений недоумевающие поначалу подростки присоединились к десятку Арефия, провожающему на бой Дмитра. Однако, в отличие от взрослых ветлужцев, мальчишки не только били боевыми ножами в свои плетеные щиты, почти ни у кого не звенящие под ударами. Словно показывая, что исходящие от их оружия звуки не соответствуют моменту, они начали громко вскрикивать через короткие промежутки времени и разом подскакивать на гулком деревянном помосте, внося свою лепту в нарастающую на берегу какофонию.

В ответ на столь бессмысленную браваду Дмитр окинул их сожалеющим взглядом, однако новых приказов отдавать не стал, а неторопливо пошел на булгарцев, заранее подхватив оба валяющихся на песке щита.

– Что, сучьи дети?! Свежатинки захотели!

Бросившись перекатом на землю, он возник уже посредине пятерых ак-чирмышей, которые недавно попробовали его на крепость и не успели отступить за частокол своих копий. Двое из них тут же свалились на землю, отброшенные резким движением его рук, но остальные мгновенно атаковали новгородца. Сабельный клинок и обух топора, одновременно обрушившиеся на него, он отклонил округлым умбоном в сторону, сразу же пробив ногой по голени одному из булгарцев. Пока тот падал на землю, Дмитр успел задеть второго краем щита по шлему и сдвинулся вперед, чтобы добить оглушенного воина ударом локтя. Однако сзади мелькнула размазанная по песку тень, и скользящий удар голоменью меча по темечку отправил новгородца на песок, с которого он больше не смог подняться, окрашивая его тонкой струйкой крови из рассеченной головы.

Справившийся с ним сотник удовлетворенно хмыкнул и с некоторой долей восхищения осмотрел распростертое тело столь могучего противника. Однако это продолжалось недолго: через мгновение Бикташ вскинул глаза вверх и что-то прокричал своим воинам. После его слов несколько ак-чирмышей в конце колонны сорвались с места и стали подниматься по пологому подъему, обходя по дуге детские десятки, еще продолжающие бесноваться на обрыве, несмотря на то что новгородец был уже повержен. Сотник же махнул рукой выстроившимся шеренгам своих копейщиков: первый ряд дрогнул, сомкнул щиты и вновь пришел в движение.

Однако не прошло и пары секунд, как возобновившейся атаке пришел конец: под треск ломающегося дерева возвышающийся рядом откос ринулся воинам навстречу, и лавина рыхлой почвы обрушилась на крайние ряды булгарцев, не ожидающих такой подлости от земной стихии. Язык мокрого песка, несущий на себе остатки помоста вкупе с орущими подростками, добежал до уреза воды и опрокинул ак-чирмышей с берега прямо в холодную реку, сломав их строй и похоронив под собой нескольких человек, не успевших вовремя среагировать на буйство природы.

На некоторое время все вокруг замерли, пытаясь осознать увиденное. Однако после резких окриков Мстиши, с самого начала ожидавшего чего-то подобного, и прыжков оставшихся на гребне обрыва мальчишек вниз остальные устремились вслед за ними. Причем разгребать завалы кинулись все поголовно, включая новгородцев и булгарцев. Вернулись даже те из ак-чирмышей, кто вначале бросился в обход детских десятков, хотя они и не смогли пробиться к месту небольшого природного катаклизма.

Значительного урона обрушившийся склон не нанес: он только вытеснил на протяжении нескольких метров всех наступающих воинов на мелководье, однако пятеро из них, включая сотника, оказались сбиты с ног и погребены под слоем мокрого песка. С ними был засыпан поверженный Дмитр, а также около десятка подростков, съехавших с кручи на оторвавшейся и развалившейся по пути деревянной дорожке. Правда, большей частью мальчишки остались наверху этой импровизированной кучи, однако помост при падении перевернулся, и от его удара досталось многим из них.

И тем не менее не так-то просто разгрести несколько десятков кубометров земли, пусть даже рыхлой и песчаной. Однако беда со стороны и у врагов может вызвать сплочение, так что рабочей силы хватало, никто не разбирался, вытаскивает он из завала своего или чужого. Почву стаскивали прямо в воду: кто-то пытался отбрасывать ее голыми руками, кто-то нагребал землю на подставленные щиты и вываливал поодаль. В любом случае, распри были забыты и через некоторое время все пострадавшие вновь явлены на свет божий. На удивление никто не задохнулся, и лишь бесчувственного Дмитра Арефий попытался откачивать будто утопленника, пока ему не показалось, что тот задышал нормально.

Так что все закончилось без последствий и буквально за считаные минуты. Однако как только операция спасения была завершена, начались поиски виноватого. Случилось это после окрика с одного из булгарских судов, уже застывших на якорях параллельно берегу, а занялся этим лично Бикташ, немного помятый от пережитого, но все еще пытающийся выполнить отданный приказ. Мешающиеся под ногами мальчишки тут же полетели в воду, сопровождаемые пинками и зуботычинами, а самого Тимку кто-то прижал к земле, явно преследуя цель поживиться доспехами, пока на берегу царит такая суматоха. Одновременно на сгрудившихся новгородцев вновь были наставлены копья.

– А ну, не тронь моих людей, сотник! Не растил, не поил, а воспитывать берешься?!

На громкий голос, раздавшийся с обрыва, из-за царившего на берегу беспорядка многие даже не обратили бы внимания, однако ветлужцы встретили его таким воплем радости, что это вызвало короткую оторопь как у булгарцев, так и у новгородцев. А после того, как охранный десяток отсалютовал клинками в направлении появившейся фигуры, а какой-то пацан в порыве энтузиазма стал подпрыгивать на мелководье, разбрызгивая вокруг фонтаны мутной воды, еще толком не начавшие продвигаться вперед ак-чирмыши вновь настороженно замерли. Без приказа, третий раз за короткий промежуток времени, и вновь они не получили ни одного окрика от своего еще не совсем оклемавшегося сотника.

Наверное, единственными, кто не поддался общим эмоциям в этот миг, были стоявший на коленях Тимка и пленивший его булгарец. Воин внимательно следил, чтобы такая знатная добыча от него не убежала, и поторапливал ее снимать с себя боевое облачение, слегка прижимая холодный клинок к оголенному животу жертвы. Тимка даже не пытался одернуть задранный поддоспешник и обреченно стаскивал кольчугу, стараясь не делать резких движений. После падения с кручи и удара по шлему бревном голова у него была словно наполнена ватой, а перед глазами все кружилось, так что сил хоть на какое-то сопротивление почти не осталось.

В итоге доспех с него был сдернут, а сам он вновь уложен лицом в песок и прижат для верности ногой. В первый момент Тимка попытался вывернуться, чтобы понаблюдать за происходящим, однако клинок около шеи заставил его застыть в неудобном положении. И тем не менее слышал он практически все, хотя видел немногое. Зато это немногое было лицом стоящего около уреза воды булгарского сотника.

Новая заминка ак-чирмышей на этот раз крайне озадачила предводителя угров, однако повертев головой по сторонам, тот не увидел ничего, что не позволило бы ему надежно контролировать ситуацию. Изумление к нему пришло мгновением позже, когда Бикташ заметил, что вся ветлужская мелочь, до этого спихнутая в воду или путающаяся под ногами, полезла вверх по склону. Мальчишки даже не обращали внимания на тычки и подзатыльники булгарцев, иногда протискиваясь к своей цели прямо через их неплотные ряды. Те, кто уже успел залезть на обрыв, выстраивались вдоль протянутой в сторону руки стоящего там человека и старались плотно прикрыться немногочисленными сохранившимися щитами. На такой вызов сотнику угров все-таки пришлось отреагировать.

– И что же ты мне сделаешь? – выдавил Бикташ, узнавая в подошедшем местного полусотника, которого еще совсем недавно слушал в гостях у воеводы. Сплюнув под ноги, он махнул рукой, призывая воинов за своей спиной опустить копья и приблизиться, а потом указал на ветлужских подростков: – Неужели своим сосункам пожалуешься, дабы они меня наказали?

– Заговорю до смерти! – мгновенно услышал он насмешливый ответ. – Ты думаешь, почему все радуются? В ожидании того потока красноречия, который я отсюда вывалю на твою несчастную голову. Когда им еще выпадет возможность посмеяться? Кстати, чего тебе надо от новгородцев? Может, решим этот вопрос полюбовно?

– Говори со мной, ульчиец! – донесся хриплый возглас от лодей. На носу одной из них появился Масгут и ощерился в недоброй улыбке. – Мне нужно проверить, есть ли у них железо. Если есть, то часть их товара я возьму как плату за провоз по нашим землям. А если ничего нет… Тогда я возьму что-нибудь другое! Например, виру с твоей веси за то, что ты меня обманул. И возьму гораздо больше, чем ты мне заплатил бы по доброй воле!

– Не тебе со мной тягаться в словоблудии, Масгут. Я всего лишь сказал тебе, что железо приходит к нам через новгородцев. Но этот купец не имеет к данному факту никакого отношения. В любом случае ты прямо сейчас можешь проверить его ушкуй, но вряд ли там есть какой-нибудь товар: он пришел за своим сыном… Ты извини меня, Костянтин Дмитрич, за своеволие, но я обещаю возместить любой нанесенный тебе урон! Что бы ни украли у тебя, по одному лишь твоему слову!

– Добре! – донеслось от новгородцев. – Сочтемся!

– Ты меня смеешь обвинять в татьбе, ульчиец?! – почти одновременно с этим возгласом вскрикнул на лодье булгарец. – Так прикажешь тебя понимать?! Я беру лишь свое по праву!..

– Я обвиняю тебя в отравлении Алтыша, бывшего буртасского десятника, который обучал воинов в нашей воинской школе! – Данные слова вызвали ропот у ветлужцев, но полусотник поднял руку, чтобы унять его, и продолжил свою речь: – Это ты тоже сделал по праву?! Или скажешь, что не поил его часом раньше заморским вином, а?! Я узнал о случившемся одновременно с купцами, что пришли в нашу весь вместе с тобой. И они подтвердили, что ты заранее замыслил подпоить его! А где лучше всего спрятать яд, а?! В вине! Кто отравил половецкого хана Аепу? Вы! Сделав раз, разве не захочется такое повторить?! Избавиться от нежеланного свидетеля чьих-то грязных делишек! Я уверен в твоей вине, так что, пока ты не согласишься предстать перед нашим копным судом за свое злодеяние, ноги твоей не будет на нашей земле или лодье новгородцев! Пусть твой сотник перетряхнет хоть все это судно, но тебе сюда ходу больше нет! Кстати, передай своему наместнику: согласимся ли мы на его условия или нет, но без нашего справедливого суда над тобой он не получит даже мелкой монетки!

– Ты лжешь! Как ты смеешь меня обвинять в таком пагубном деянии?!.. – В первый момент лишь одно удивление отразилось на лице Масгута, однако спустя мгновение он вновь позволил ярости овладеть собой. – Бикташ! Если он произнесет еще хоть одно слово…

– Туда смотри, Бикташ! – заглушил негодующий возглас Масгута ветлужский полусотник, указывая рукой вверх по течению реки. – Стоит кому-то из вас сделать неосторожный шаг, как начнется бойня, после которой от твоей сотни останутся рожки да ножки! А мои сосунки, над которыми ты смеялся, уже зарядили свои самострелы и готовы проткнуть доспехи твоих воев, как старую ветошь! Не поверишь, одного их залпа хватит, чтобы уполовинить все твое войско на берегу! У вас не броня, а какое-то недоразумение…

Выплюнув песок изо рта, Тимка все-таки изогнул голову еще больше и внимательно скосил глаза вбок. Булгарский сотник сначала с недоверием взглянул на показавшиеся из-за плетеных щитов подростков арбалеты с наложенными болтами и лишь потом шагнул на мелководье, чтобы заглянуть за спины своим воинам. Выше по течению, из речной протоки на ветлужский простор выплывали три лодьи, одна за другой. Над бортами с луками в руках строились те воины ветлужцев, кто был не занят греблей, и их было немало. В отличие от подростков с самострелами, они действительно представляли для его сотни большую проблему. Даже если бы сейчас Бикташ скомандовал атаку и снес новгородцев вместе с местным воинством в реку, новой стычки ему было не избежать.

Казавшиеся ему малочисленными ветлужцы, засветившие свои охранные десятки лишь на пристани и на торгу и, быть может, скрывающие в лесу еще около двадцати или тридцати воинов, оказались чуть-чуть сильнее. И это уравновесило их силы с булгарскими в тот момент, когда те этого не ожидали.

Бикташ вновь обратил свой взор на ветлужского полусотника, но внезапно заметил еще одного человека. Купец Юсуф стоял чуть поодаль и молча наблюдал за действиями своих соплеменников. Поймав взгляд сотника, он отрицательно повел головой, подтверждая его мысли, что подмоги с этой стороны не будет.

– Бикташ, – не очень громко окликнул ветлужский полусотник своего противника, тоже весьма цепко следя за поворотами его головы. – Ты знаешь, что самое ценное у нас? Нет? Как ни странно это будет выглядеть, именно вот эти мальчишки с самострелами… За жизнь любого я не задумываясь отдам приказ сражаться до последнего, хотя и потеряю в результате больше. Кстати, твои люди сейчас удерживают двоих из них. А с одного твой воин даже успел содрать кольчугу… Из-за такой мелочовки я с тобой ссориться не собираюсь, да и мальчишке я обязательно выдам другой доспех. Но ты же понимаешь, что стоит спустить кому-нибудь одну обиду, как он тут же попытается нанести другую?

– Это наша добыча по праву! – вскипел булгарский сотник, отчего незаметный прежде акцент стал коверкать слова почти до неузнаваемости и до слушателей долетали в целостности лишь некоторые фразы. – Чем, ты думаешь, живут мои вои и их семьи?.. Где они могут взять доброе оружие и доспехи для дальнего похода? Купить? Ты смеешься?.. Или вы научились выращивать железо на своих огородных грядках?! Так мы у вас его купим по цене репы! По два дирхема за воз!

Чем дальше распалялся Бикташ, тем больше Тимке казалось, что его неожиданный гнев был лишь пылевой завесой, за которой он скрывал свои тщетные попытки выхода из создавшегося положения. По незаметному движению его пальцев булгарцы уже перестраивались на пристани, в то время как обе их лодьи, держащие до этого момента новгородцев под прицелом своих лучников, резво уходили на стремнину. Видимо, всю шаткость положения осознавал и полусотник, поэтому он не стал задерживаться с ответом: надавить на противоположную сторону и не дать ей опомниться было сейчас важно как никогда.

– Грядках не грядках, но татьбой и разбоем мы гнушаемся, да и малолетних детишек не обижаем!.. Ладно, за такую мелкую обиду мы когда-нибудь в другой раз спросим, однако коль вы так относитесь к чужому имуществу, то на лодью новгородцев вам вход заказан, как и Масгуту! – Заметив, что булгарский сотник до белизны стиснул руку на оголовье своего меча, ветлужец повысил голос: – А сейчас ты бы лучше перевел своим людям, что у нас каждый ратник получает полный железный доспех! Каждый! И скоро вы сможете разглядеть сей факт воочию на наших лодьях! А оплачивает он его лишь кровью, когда встает на защиту своей земли. И очень часто это кровь чужая, поскольку защищен он получше некоторых! Так что если вы будете сейчас упорствовать в стремлении побыть у нас хозяевами, то эту плату мы целиком и полностью возьмем с вас! А новгородцы нам в этом помогут! Я знаю, что вы еще придете, но сейчас вам придется довольствоваться отобранной у ребенка кольчугой! Будет потом чем похваляться! Сто мужей на одного младенца, едрыть вас в кочерыжку!.. Уходите, пока мы еще отпускаем вас с миром!

После того как нога с его шеи исчезла, Тимка тяжело поднялся и, слегка пошатываясь, исподлобья посмотрел на булгарского сотника. Тот буквально секунду назад мановением пальцев освободил обоих ребят из плена и отдал своим воинам приказ о погрузке и отплытии. Теперь он задумчиво глядел себе под ноги и почти не слушал редкие крики своего предводителя, ярящегося на лодье. Нет, вряд ли сотник напрямую нарушил приказ Масгута, но перед принятием решения диалог между ними был весьма бурным и красноречивым, хотя без перевода и непонятным.

«Ничего, может быть, потом кто-нибудь перескажет… Интересно, что перевесило в решении Бикташа не связываться с нами? Боязнь жестокой сечи, после которой мало кто ушел бы с поля боя, или то, что все его воины из одного племени, за которое он в ответе? Может быть, даже из одного большого рода, как говорил Арефий? Легко посылать на смерть чужого человека, а попробуй это сделать со своим родичем, да еще непонятно из-за чего!

Кстати, это мы их зовем булгарцами, а они себя наверняка ими не считают. Десять лет службы не могут изменить даже все привычки человека, не говоря уже о традициях. Тем более на земле они до сих пор живут одним родом, да и лямку тащат в сотне вместе со своими соплеменниками… Да, скорее всего для них Масгут такой же инородец, как и мы. Ради его прихотей сотник не будет рисковать своими воинами, да и сами они его в обиду булгарскому губернатору не дадут… Или как там его называют? Наместнику?»

– Э! Стой! – спохватился Тимка, видя, как пленивший его воин начинает сворачивать на песке кольчужный доспех, чтобы унести его с собой. – Куда ты его потащил?

Пошарив по карманам, он с облегчением нащупал серебряную гривну и протянул ее булгарцу, указывая пальцем на кольчугу. Почему-то появилась уверенность, что под пристальными взглядами с обрыва и ветлужских лодей такой обмен пройдет относительно честно, если вообще можно было говорить о справедливости и уместности в отношении этой сделки.

Речь шла, конечно, не о том, что за товар была предложена половина от его настоящей цены. Данный факт вполне объяснялся тем, что доспех был специально подогнан под тщедушную фигуру подростка и явно не налез бы на нового владельца без дорогостоящей подгонки. Суть была в том, что всего лишь несколько минут назад кольчуга была личной собственностью Тимки и ее с него безжалостно и прилюдно содрали, после чего отказались вернуть назад. Можно было посетовать: о времена, о нравы!.. И оставить все как есть. Тем более добро было казенным, а с учетом обстоятельств его вряд ли попрекнули бы столь существенной потерей. Но он решил поступить по-другому.

После разгрома буртасов и дележа их доспехов Тимке объяснили на пальцах, что всем ветлужцам немыслимо повезло. И дело было даже не в том, что само поражение пришлых воинов являлось невероятным событием. Причина была в огромном богатстве, неожиданно «свалившемся» на захудалую весь и позволившем им выжить в этом неспокойном мире.

Сам тот факт, что в железных доспехах щеголяло большинство поверженных степняков, был абсолютно фантастическим. Даже при условии, что наниматель, если он существовал, проявил доселе не слыханную щедрость, а в разбойную ватагу попали лишь умудренные жизненным опытом и соответствующим возрастом ратники, уже имеющие к тому времени средства на такую роскошь…

В той же процветающей ремеслами Булгарии редкое воинское подразделение, включая курсыбай, состоящий из одних профессиональных вояк, могло похвастаться такими достижениями. Если в нем двое из трех человек носили сплошные брони, а не просто нашитые на кожаную подкладку железные пластины, то оно уже считалось несокрушимым. А в более бедном Суздале и один такой ратник на целый десяток был за диковинку! Отчасти поэтому авторитет полусотника вознесся на небывалую высоту. Люди считали, что Иван был наделен от рождения такой удачей, что одно лишь присутствие рядом с ним должно было благотворно сказаться и на них самих.

Однако главным результатом стычки с буртасами было не богатство само по себе, а тот факт, что доставшиеся ветлужцам доспехи было невозможно купить, даже если кто-нибудь и выделил бы на это огромные средства. Их можно было добыть только в бою. Одной из причин этого являлось обычное нежелание любого государственного образования вооружать кого-нибудь, кроме своих людей. Другая заключалась в том, что труд по изготовлению доспеха занимал у кольчужных дел мастера около двух лет.

В первый год он всего лишь делал проволоку из мягкого железа. При этом ему нередко приходилось сначала найти и добыть руду, а потом получить в горне крицу – пористый металлический слиток, который еще следовало проковать. Второй же год мастер тратил на то, чтобы сбить мелкими клепками двадцать тысяч разомкнутых проволочных колечек в единое целое. Для обычного плетения половина из них сваривались, а концы каждого второго приходилось расплющивать и пробивать там маленькие отверстия. И только после этого можно было вставлять подготовленное таким образом кольцо в четыре сплошных и вхолодную расклепывать его молотком. Ювелирная работа, учитывая размеры и толщину заготовок! И лишь после такого тяжкого чернового труда кольчугу чистили и шлифовали до блеска, отчего она начинала сверкать «яко вода солнцу светло сияющу».

Местные кузнецы с этим справиться не могли, и поэтому подгонка подростковых кольчуг заключалась в отсекании лишних кусков у наиболее неказистых из них и соединении образовавшихся дыр кусками проволоки. Топорно? Да. Но угры и таким не обладали! Иначе их сотник, наблюдая за приближающейся одоспешенной ратью ветлужцев, не кидал бы вокруг взгляды загнанного за красные флажки хищника.

– На! Держи! – Тимка насильно сунул в руки своего обидчика кусок серебра и заплетающимся языком начал растолковывать не понимающему его воину причину своего поступка: – Не зря же мы вписали в наши заветы, что деньги это зло! Нужное, конечно, но все-таки зло! Копишь их, копишь, как говорил мой батя, а потом бац!.. И вторая смена! В смысле жизнь прошла, а денег как не было, так и нет… А если и есть, то в могилу их с собой не заберешь! Вот и бери это зло себе… Только быстрее, пока я не передумал!

Как только ак-чирмыш почувствовал в своих руках весомый денежный эквивалент, его напряженный взгляд слегка потеплел, и он ногой отбросил сверток с кольчугой от себя, молча уйдя прочь. На взъерошенного мальчишку, что-то настойчиво ему внушающего, он даже не посмотрел.

– То-то же!

В глазах ощутимо потемнело, и Тимка опустился на мокрый песок, стараясь унять дрожь внезапно заколотившегося сердца и дожидаясь, когда набегающая волна смочит его озябшую руку. Чтобы не упустить тонкую нить, держащую его сознание на плаву, он протер себе лицо и продолжил вещать в пустоту, не замечая, что стоящий рядом булгарский сотник уже очнулся от своих мыслей и теперь настороженно к нему прислушивается.

– Быть может, доспех мне и выдадут, однако вновь начнется морока с его подгонкой, да и когда это еще случится? Через несколько месяцев, а то и лет? Ведь осенью опять незваных гостей встречать… Идут и идут, будто им тут медом намазано! Ох…

Чуть-чуть покачнувшись, он закатил глаза и завалился на бок, в последнем усилии протянув руку к матово поблескивающей на солнце кольчатой броне.