Текст книги "Ветлужская Правда"

Глава 6
Схватить удачу за хвост

– Загнал ты меня совсем, Микулка! – Прежде чем нырнуть в низенькую дверь баньки, примостившейся на самом краю усадьбы, Вячеслав оперся на стену и шумно перевел дух. – Фу!.. Да еще и глаз мне чуть не выколол!

– Не… Разве это загнал, Вячеслав Володимирыч! Вот если бы мы на своих двоих бежали, а то на конях, да еще по утоптанной тропе! Да и ветку ту не я же нагнул! Кабы вы были поменьше росточком…

– Да кабы не бессонная ночь… Уф-ф-ф, все, отдохнул, пора и за дело приниматься! А ты пока лошадок выгуляй, торопыга! – Лекарь прервал свою короткую передышку и дернул плотно прикрытую дверь, разрезавшую пространство резким, протяжным стоном. Нырнув в полутемный предбанник, озаренный почти прогоревшей лучиной, он пристально вгляделся в замершие на мгновение тени. – Так… А кто это тут расселся, будто девицы на выданье? Медсестры где должны быть по боевому расписанию? Ак-чирмыши замятню на пристани устроили, а вы тут прохлаждаетесь!

С лавки, расположенной около дальней стены, взметнулись несколько хрупких фигур, одна из них тут же выступила вперед, и мягкий голос с укоризной прервал несправедливо устроенный разнос.

– Ужель виновны мы в том, что нас сюда выгнали, дядя Слава? Да и нет тревоги в веси: булгарские вои уже давненько ушли, одни лишь купеческие людишки остались. – Радка поправила выбившуюся из-под платка прядь волос и продолжила свой отчет: – Кроме Дмитра, раненых у нас нет, одни синяки, шишки, да этот… потравленный. Вот с ним морока была… Ну да ничего, справляемся, вот только он постоянно засыпает, так что приходится его каждый раз тормошить, чтобы он утробу свою изверг после нашего питья.

– А почему выгнали?

– Так знахарка там колдует!

– Колдует? И травяным настоем вокруг брызгает? Ладно, Юбер Чабъя такого попусту делать не будет, народная гомеопатия в действии… Тогда поспешаем не торопясь! – Вячеслав сбросил седельные сумки на пол и неожиданно встрепенулся: – А с Дмитром что? В сознании?

– Не… Как очи смежил после удара по темечку, так и не раскрывает их.

– Очи, говоришь, не веки… Поэтично. А если ближе к делу?

– Рану промыли, заштопали, но его самого переносить не стали, дабы побитую голову не тревожить. Мыслю, что у него… э-э-э… сотрясение, а уж остальное в руках Господа и будет ясно, как только он очнется. Девок я с ним оставила, позаботятся об остальном…

– Сказала бы воям, чтобы носилки соорудили!

– Вряд ли они на девчачьи слова обратят свой слух…

Вячеслав на миг задумался, прекратив распаковывать в предбаннике берестяные коробки со связками трав, но решительно мотнул головой:

– Да нет, тебя послушали бы! После того как ты им себя в деле показала, они почти ко всем вам с вежеством относятся и даже сестричками величают. Только потом почему-то многозначительно помалкивают… Слово «милосердие» выучить не могут?

– Скорее слово «смерть» всуе не поминают… – смутилась Радка и стала неловко оправдываться: – Это потому, что наша участь отгонять ее от них после боя… да и во время его тоже. Тимка постарался! Наплел Сваре с три короба, и теперь мы с подругами для воев как бы под покровительством рожаниц, делаем почти то же самое, что и они…

– Ах вот оно что!.. – хохотнул Вячеслав, продолжая рыться в своих коробках. – Путаете покутные нити или распутываете? А сама ты кем себя считаешь? Долей или Недолей? Жизнью или Смертью?

– То одной, то другой… – язвительно ответила самопровозглашенная богиня в сером девичьем платье и украдкой от лекаря показала ему язык, явно сердясь за такое сравнение. – Кому-то распутываю, а кому-то и путаю напрочь, дабы смертушка его не узрела.

– Да, Тимка та еще оторва! Чтобы к тебе уважения добавить, мог и такую аналогию с рожаницами провести… Представляю себе, как он это для ратников вывел! Женщины дают нам жизнь, а особо одаренные вольны ею играться, потому что своими знаниями способны вновь связать узелок у внезапно оборвавшейся нити. Только Смерть одна, а вас много, и вы все ее сестры, стоящие рядом у ткацкого станка и не дающие ей портить полотно уходом за грань самых храбрых и могучих! Жизненные силы в самом естественном их женском воплощении, плетущие узор нашей судьбы! Сестры самой Смерти! Красиво… Смертельно красиво! Эх… – Вячеслав неожиданно замер над одним из коробов и тихо ругнулся: – Ну Микулка! Ну олух! Говорил же, класть с другой полки! Ладно, я сам виноват!

– Сгонять в дом деда Любима? – тут же нашлась Радка.

– Вам другие дела найдутся! Вот вы… сестрички! – Вячеслав многозначительно выделил последнее слово, заставив даже в полумраке предбанника побледнеть Радкиных подружек. – Одна пулей за молоком, пару крынок захвати. Уже принесла? Тогда за яйцами, будешь отделять белок, а вторая… ты за Микулкой, а потом подружке помоги! Быстро! Ты же, Радка, пока мне о больном поведай!

– Лишь теплой водой поили и заставляли тошниться, – поморщилась та, выслушав мерзкий скрип хлопнувшей за девчатами двери. – А до этого толченым костным углем накормили, как смогли.

– Воду подсолили, чтобы кишечник запереть?

– Нет, не догадались…

– Может быть, и хорошо… Кто знает, как соль может с ядом взаимодействовать. Симптомы?

– Слюна обильно текла, а еще он жалился на привкус во рту и жжение в глотке.

– Рвотные массы?

– Э-э-э… что-то беловатое, иной раз кровь. Но очень плохо утроба из него порчу отпускает, никак у нас не получается ему как следует кишки промыть. А еще у него боли в животе, ну… колики! А сам он сильно слаб, все время потеет, и этот… пульс едва бьется.

– Молодец, запомнила! При сильных болях опий дадим, а вот как лечить… Что он до этого употреблял внутрь, кроме вина булгарского?

– Не ведаем. Трудно его разговорить, на язык слишком тяжел.

– Ладно, тогда будем стандартными средствами… Жалко, что чая нет!

– А что это за снадобье?

– Растение, из которого готовят исконный русский напиток! А встречается оно… сейчас только в Китае, наверное, – вновь хохотнул Вячеслав. – В его листьях содержится танин, под воздействием которого многие яды выпадают в осадок. Но мы его заменим другими обволакивающими средствами… тем же взбитым белком!

– Ой, забыла сказать! Знахарка настояла в твоем вине мяту и семена репы, но дать не успела, да и мы отговаривали. Правильно?

– Не знаю, Радка, не знаю…

– А у булгарцев яды, верно, жуткие, да?

– Угу, и не только у них. Да дело не в том, что они такие страшные, а в том, что мы в противоядиях ни бельмеса…

Дверь в предбанник на этот раз открылась совершенно бесшумно, и в проем просунулась ехидная физиономия Микулки.

– Девки говорят, что вы тут без меня никак?

– Главное, что девки без тебя… о-го-го как! Обходятся, короче, малолетка несчастный! – зашипела на него Радка. – Заходи быстрей!

– Это пока обходятся! – невозмутимо ответил тот и без звука втиснулся внутрь. – Дайте только срок!

– Так, Микулка, все зависит от быстроты твоих ног! – торопливо прервал его Вячеслав, скользя взглядом по полкам, в избытке развешанным в тесном помещении. – Сначала дуешь за булгарскими купцами и просишь о помощи. Вдруг какой совет дадут? Потом… потом в весь за Григорием, которого мы из донских степей привели. Он тоже много чего на свете видел. А между делом найди какого-нибудь бездельника, и пусть этот кто-то птицей мчится в дом Любима за моими припасами! В сенях два берестяных короба стоят, не промахнется! Скажешь, что это распоряжение лекаря, или даже на воеводу сошлешься, под мою ответственность! Все, беги!

Сразу после стремительного исчезновения мальчишки за банной дверью послышалась какая-то возня и тихий, успокаивающий голос знахарки. Вячеслав задумчиво повертел в руках крынку с молоком, подхваченную с одной из полок, и перевел взгляд на стоящую там же плошку, наполненную до краев тягучей белесой жидкостью.

– А это что у вас?

– Это? Это не наше, дядя Слав!.. Ой, да это же жидкое мыло! Самое лучшее, белое! Его сюда Вовка еще вчера прислал по просьбе Улины.

– Хм… Слушай, а им ведь не только моются, оно является достаточно эффективным рвотным. А еще, насколько у меня отложилось в памяти, для нейтрализации некоторых ядов белое мыло даже лучше яичного белка!.. – Вячеслав подхватил обеими руками все емкости, найденные на полках предбанника, и кивнул Радке на дверную ручку. – Ну, что ждешь, сестричка?.. Открывай и за мной! Спасать человека будем!

Кратковременный полет закончился жестко. Рот наполнился чем-то липким и горячим, а ободранная о высохшую на пригорке землю ладонь стала саднить и покрылась мелкими капельками крови, сразу перемешавшимися с налипшей пылью. Привычно вылизав поврежденную кожу, Микулка сплюнул красный ошметок в грязную придорожную траву и попытался подняться. Острая боль прокатилась от ступни вверх и заставила его замереть в неестественной позе…

«Мало того что язык прикусил, так еще и вывих? Так не вовремя!»

Он попробовал вновь ступить на подвернувшуюся по дороге ногу и поморщился. Даже идти было трудно, а уж бежать…

«И угораздило же меня так неудачно наступить на этот камень! Ведь почти добрался до веси… Ох, попаду в руки лечца, достанется мне так, что даже папка не поможет! Точнее, жа́ру мне задаст не он сам, а мелкое бабское отродье вокруг него! Этим перестаркам уже по дюжине лет от роду и даже больше! Почти все первую кровь уронили, замуж пора, а им бы все с куклами тешиться! Стоило мне зимой застудиться, как они сразу набежали и учинили «смотрение уринное в стекляницах, смеяние зубов и ступание ног», а потом стали пичкать горькими отварами… Пришлось зажать одну слишком смешливую в уголке да всыпать розгами! А то, что я нелестными словами прошелся по ее плоской груди, так за дело! Еще ничего не выросло, а уже с другими тетешкается, будто у нее своих малых деток пруд пруди!

Теперь все девки мне проходу не дают и при каждом удобном случае скалятся… Мол, мал еще, да женилка не выросла. Да я прошлым летом через такое прошел! И огонь и воду… Недавно даже крепкое лекарское зелье на язык попробовал, а оно посильнее выдержанного меда будет! А они и тут на смех подняли! Врешь, мол, не достать тебе его никак, его Вячеслав Володимирыч для особых целей бережет, даже нам не дает…

А то я не знаю! Он же такие недуги лечит, что только держись: и прокажение[29]29
  Прокажение – болезни типа волчанки, лепры, а также разные кожные заболевания.


[Закрыть] и кровавую утробу![30]30
  Кровавая утроба – дизентерия.


[Закрыть] Бабы говорят, что ему даже сухотка[31]31
  Сухотка – чахотка.


[Закрыть] и огневая[32]32
  Огневая – сыпной тиф.


[Закрыть] поддаются! Брешут, наверное, но если это зелье на самом деле колдовское, то понятно, почему эти недозрелые отроковицы спят и видят, как бы его достать…

Живая вода, не иначе! Вот почему лишь вои ведают ее вкус… В любом случае сей напиток надо достать, а то эти шмакодявки растерзают меня на клочки своими издевками! Кстати, у Тимки надо будет вызнать, что за «шмакодявки» такие? Вдруг что-то хорошее, сраму не оберешься…

Эх, хоть через силу, но надо идти!»

Сделав первый шаг, Микулка с тоской посмотрел в сторону расположившихся на пригорке ребят и понял, что может не успеть в срок выполнить возложенное на него поручение…

Первым делом с мельничного подворья, где были получены указания лекаря, он отправился к булгарским купцам. Точнее, взял руки в ноги и побежал во всю прыть на пастбище, рассудив, что на таком расстоянии конь поможет не сильно, а отбитая на лесных кочках без седла задница болела все-таки ощутимо. Не часто ему еще доводилось сидеть на лошадях.

Около гостевых домов он обнаружил как булгарских гостей, так и воинов Арефия, уже сменивших мальчишек с их детскими самострелами. Однако охрана была достаточно формальной и заключалась в том, что бо́льшая часть ветлужских ратников скучковалась на некотором удалении от охраняемых. Сам же десятник сидел с купцами у костра и о чем-то неспешно разговаривал. Двери домов и вовсе были распахнуты настежь, и через них то и дело сновали булгарцы по каким-то мелким хозяйственным нуждам. Не успев удивиться такому положению дел, Микулка навострил уши и попытался уловить суть ведущейся беседы. Однако на этот раз ему пришлось удовлетвориться лишь последней фразой, которой Юсуф поделился с Арефием:

– …Сам посуди, что могло меня заставить бросить свою ватагу на помощь уграм? Они что, мне родичи? Или ряд со мной скрепили, дабы я им оказывал вспоможение? Да я…

Поймав на себе перекрестье настороженных взглядов, Микулка начал сумбурно излагать просьбу лекаря, желая поскорей убраться от подозрительно замолчавших собеседников. Однако вскоре все слова были сказаны, а Юсуф все не торопился отвечать и лишь терпеливо смотрел на ветлужского десятника, задумчиво царапающего какой-то веточкой землю. От своего важного дела тот оторвался не сразу и стал говорить, смакуя каждое слово:

– Да, об этом мы запамятовали. Воевода не простит нам, если его жинку кто-то потревожит, а у меня всего пяток человек на все про все.

– Дядька Арефий! Алтыш помирает! А у меня еще куча поручений от лечца!

– Понятно… – Не торопясь, десятник сломал ветку напополам и решился: – Слушай сюда, малец! Угры отошли вверх по течению на осьмушку дневного перехода…

– На семь-восемь поприщ, или, по-другому, верст?

– …и встали лагерем за Верхней слободой, – закончил Арефий, не обращая внимания на мальчишку, ищущего, куда применить полученные в школе знания. – День уже к вечеру клонится, так что ничего зазорного в том нет, однако вестник сообщил, что терзают нашего воеводу смутные подозрения… Будто чуток уменьшилось у них воев на берегу! Может, они отсыпаются в лодьях, а может… э-э-э…

– Напились и лежат там вповалку?

– Ты себя с ними не равняй! Будто я не знаю, кто мед за воями дохлебывает! Стоит лишь на крыльцо освежиться выйти, как тут же…

– Освежиться… До ветру вы выходите, когда меня прибираться заставляете! – обиженно заметил Микулка, убрав взгляд в сторону. – А хмельное в кубках сами до последней капли выпиваете, так что напраслину вы на меня возводите!

– Смотри, пожалуюсь твоему новоявленному бате! Только попробуй к подклети подойти, где мед хранится! Сын полка, едрена кочерыжка… – Десятник делано прокашлялся, вспомнив, что рядом находятся булгарские гости, и вернулся к прерванной теме: – Мотай себе на ус или что там у тебя!.. Последователи Бохмичевой веры[33]33
  Бохмич – Магомет (др. – рус.).


[Закрыть] у них всем верховодят и сие пагубное дело не дозволяют! А это значит, что несколько угров вполне могут где-то в окрестностях той отяцкой слободы бродить. Что у них на уме, я не знаю, да и никто, кроме них самих, не ведает.

– А наши?

– Все! Нишкни, малец, твой черед говорить не настал!.. Отвечаю лишь потому, что ты другим это должен пересказать! Они все либо на лодьях, либо рассыпались по окрестностям и прочесывают лес мелким ситом. Кое-кто даже около нашей веси хотел всю чащобу частым гребнем пройти, насилу отговорили от такого безрассудства… Однако Юсуфа даже на мельницу отправлять одного опасно, наши могут прибить по ошибке. Так что пару ратников я с ним пошлю, однако охрану… хм… наших гостей от всякой опасности никто не отменял, а людей, как я говорил, у меня мышь наплакала…

Арефий искоса бросил взгляд на булгарского купца, который понимающе ухмыльнулся его словам, и со вздохом перевел его в сторону далекой изгороди.

– Видишь, наши недоросли перед воротами расположились, дабы отпыхнуть после своих трудов, а заодно портки отстирать? Кхе-кхе… Беги к ним и дели на две части. Тех, что без самострелов, используй по своему усмотрению, а остальных гони ко мне! Можешь из них пару отроков посмышленее сразу же на выселки к Улине послать для помощи… дров ей поколоть или воды принести. Все! Словом воеводы вели! Рысью пошел!

Сорвавшись с места, Микулка обогнул выставленные баррикады и через минуту уже поднимался по холму к веси. И вот тебе камень…

Ветлужские мальчишки расположились почти у самых ворот, а ближе к пострадавшему вестнику сгрудились черемисские, явно держащиеся наособицу. Все были заняты своими обычными распрями, так что до него никому не было дела. И ведь не свистнешь громко, распухший язык сильно мешал произвести это нехитрое действие. Несмотря на возможные насмешки, Микулка все-таки закричал что-то невообразимое и замахал руками, пытаясь приковать к себе внимание. Через несколько мгновений его заметили, но приближаться не стали, резонно рассудив, что мелкий должен подбежать сам… Пришлось сжать челюсти и начать прыгать на одной ноге, чтобы хотя бы таким неловким образом как-то сблизиться со школьными десятками.

– Чего тебе? – Столб пыли, поднятый подбежавшим к нему пацаном, накрыл вестника. Спустя секунду Ексей, один из немногих черемисских ребят, кто мог свободно изъясняться с ветлужцами, вновь настойчиво подергал его за рубаху. – Что молчишь?

«Что-что! Дышать нечем!»

– Мстишу! Срочно! – разразился кашлем Микулка. – Словом воеводы!

Еще не успел растаять в воздухе свист черемисского недоросля, как две фигуры отделились от толпы подростков и побежали в сторону некстати захромавшего вестника.

– Что опять не поделили? – воспользовался короткой передышкой Микулка. Он знал, что собеседник не чурался общаться с малышней, скучая по младшим братьям, оставшимся дома, поэтому и решился задавать ему вопросы. – У тебя самострел есть, кстати?

– Что-что… Его и не поделили! – Ексей потянул из-за спины остатки былой роскоши. – Вот, глянь только! Железные плечи лука вырвало с корнем! Если бы некоторые не прыгали на помосте, как жеребцы…

«Ух ты! Вся работа коню под хвост… Однако сделано все было, как бы это полегче сказать… на живую нитку! – Микулка заинтересованно посмотрел на расстроенное лицо собеседника и задумался. – Отдаст железные предплечья, если слезно попросить? Запасами меда, конечно, придется поделиться… Но для чего же тогда я их собирал, остатки из братин сливая? Не самому же пить? Лопну… Да и батин запрет! Это только Арефию могло привидеться, что я его могу нарушить и притронуться к хмельному! Хотя… вопрос скользкий, переливал же!»

– Это кто постарался?

– Кто-кто! – Владелец разломанного арбалета с обидой кивнул на приближающееся начальство. – Оба они хороши!

Микулка перевел взгляд со столь вожделенного предмета на быстро приближающихся приятелей и заранее состроил жалобную физиономию.

«Дружки дружками, но сейчас они свое отношение показывать не будут, потому что им почему-то кажется, что негоже при черемисах панибратство разводить. Много они понимают! Ексею никогда не было зазорно мне при встрече кивнуть… А что это с Тимкой? Дышит как бык после случки… Что у них тут произошло? Ох, как много я пропустил…»

Достигший цели Мстиша, как и ожидалось, не стал разглагольствовать на посторонние темы и сразу же задал прямой вопрос:

– От кого?

– Арефий словом воеводы велел всех, имеющих самострелы, послать к нему на помощь. Угры где-то здесь шастают…

– Знаем уже…

– Еще пару пацанов с оружием надо послать к Улине на подворье, а остальных в мое распоряжение.

– Хм… Пожалуй, к мельнице пойдут…

– Там Радка… – вмешался Микулка.

– Тогда Тимка с кем-нибудь по его выбору, – согласился Мстиша в ответ на просительный взгляд своего друга. – А я отправлюсь сторожить купеческих гостей.

– А остальных я забираю себе! Слово воеводы от лекаря!

– Зачем тебе столько? Знаешь, сколько у меня балбесов, умеющих неловко падать на спину? – с горестью выдохнул командир ветлужских мальчишек.

Микулке показалось, что взгляд Ексея должен был прожечь кольчугу Мстиши до основания, но он лишь бессильно соскользнул по его спине и едкой слизью упал на землю. Между тем сам владелец доспеха ничего не почувствовал и язвительно продолжил:

– А еще больше тех, кто даже кривую ложку себе выстрогать не может, не то что ложе для самострела…

«Мстиша, чего тебе надо от него? Ты же никогда обиды напрасно не чинишь…»

Микулка досадливо дернул головой и постарался вмешаться в назревающий конфликт:

– Тогда дай троих, умеющих как-то изъясняться по-нашему!

– Вот этого забирай! – Мстиша небрежно махнул рукой в сторону Ексея, не обращая никакого внимания на то, что тот до белых пятен сдавил в руках свое сломанное оружие, после чего развернулся и двинулся к ожидающим его ребятам. – Остальных песторуких чуть позже пришлю!

– Не хуже некоторых! – Остатки самострела пролетели разделяющее мальчишек расстояние и с силой ударили предводителя школьных подразделений в спину, заставив его остановиться. – Или ты помыслил, что стоило вам стрельнуть через тын по новгородцам, то уже можете цеплять кольчуги и раздавать бездумные указания?!

Кинувшийся, несмотря на подвернутую ногу, между ссорящимися мальчишками Микулка был остановлен искренним смехом Мстиши и едва замеченным им знаком от Тимки, мотнувшим головой из стороны в сторону.

– Ну наконец-то прорвало… А то я уже устал ждать, когда чирей созреет! То Вовку побили, то к Тимке цепляетесь, то мне поперек каждого слова норовите десяток других засунуть… Говорил же мне Иван Михалыч, что не все так просто с вами! Что кроме извечной вражды с отяками да проблем с языком есть еще какая-то закавыка, которая не дает вам спокойно с нами жить… А оно вон как повернулось, обычная зависть вас гложет! – Мстиша неожиданно навис над Ексеем и буквально прокричал ему в лицо: – Хватит мутить воду! Сделайте хоть что-нибудь для того, чтобы уважение заслужить, и я первый буду за вас бить челом перед воеводой!

После этого он развернулся и быстрым шагом удалился к основной массе школьников, на ходу криком и жестами отдавая распоряжения. Ексей же остался на месте, беззвучно открывая рот, чтобы возразить на несправедливые обвинения, однако так и не произнес ни слова. Со стороны действительно могло показаться, что черемисские ребята всего лишь завидовали местным пацанам, однако для них самих все выглядело совсем по-другому: былая их самостоятельность ушла в прошлое, а тяжкий труд в грязном, ржавом болоте остался не оплаченным.

Микулка неловко шагнул вперед и ухватился за край кожаной накидки Ексея, подпоясанной обычным поясным полотенцем и служащей ему примитивным доспехом.

– Ничего, если подержусь за край твоего шовыра?[34]34
  Шовыр – кафтан (черем.).


[Закрыть] – Микулка пододвинулся ближе и наклонился к своей опухающей конечности. – Не порвется?

– Ну и безголовый ты. Какой же это кафтан, если он без рукавов… – равнодушно возразил Ексей, однако поддержал хромающего малолетку, с усердием растирающего подвернутую ногу, и даже поинтересовался его мнением: – Как думаешь, может, нам следом за изгнанниками податься? Всем вместе от родичей не так крепко достанется, а заработка нас все равно лишили…

– И в мыслях не держи! Подумаешь, поцапался с ребятами! Знаешь, как они друг другу юшку пускали, пока новгородцы не пришли и не устроили тут резню?

– Ведомо мне это… Однако с нами по-другому выходит! Да и не по нраву нам все, что на пристани произошло! Зачем нас ратному делу учат? Чтобы мы сбегались под крыло твоего бати при первых признаках опасности? А еще… еще мне Мстиша не люб!

– Он не девка, чтобы его любить… Да ты не горячись, Ексей! Ведомо мне, как исправить размолвку между вами… Главное ведь, чтобы вы друг друга выслушали! Так ты завтра со своими хлопцами приходи на посиделки вокруг костра, а?

– И что? С какой стати нас там примут?

– И не сомневайся! Вечор мой батя сказки рассказывать там обещал про заморские страны и племена краснокожих. И он про вас уже спрашивал давеча! Где, мол, те черемисские хлопцы, которые никого и ничего не боятся?

– Заливаешь!

– Ну чуть-чуть… Но ведь истину глаголю, спрашивал он! Хочешь, побожусь? Я крещеный!

Микулка размашисто осенил себя крестным знамением, не подозревая, что для Ексея этот знак ничего не значил, и стал торопливо уговаривать собеседника:

– А после сказок и про ваши неурядицы речь может зайти!.. Не кручинься ты так, намекну я ему загодя! Да и Мстиша никогда ни на кого зла не держит, он это за пустое считает! – Хитрая ухмылка Микулки неожиданно прорвалась через гримасы боли наружу, и он добавил: – Вот только для доверительного разговора с нашим командиром вам нужно кое-что раздобыть… Какой мед, окстись! Нужно кое-что покрепче! Слышал уже, чем наш лечец мертвых из могилы поднимает, а живых веселит и с ног валит? Понял, о чем я? Мы этим зельем мне ногу вылечим, а ты с Мстишей им же мировую разопьешь! Как рукой вашу размолвку снимет, верно говорю! Колдовская сила у него!

– И это мне не по нраву… Дела меж мужами и отроками должны решаться ими самими, а не заемной силой!

– И опять верно говоришь! Но попробуй достать это зелье, когда его берегут как зеницу ока! Вот он первый шаг в тех делах, о которых Мстиша толковал! А уж как это обставить… Я уже все придумал, комар носу не подточит! Сам бы помог тебе, да видишь, что со мной… Однако сначала поручение нашего лекаря, так?

Бикташ в сердцах хотел сплюнуть на траву, но удержался: оставлять следов не хотелось, какими бы они ни были. А расстраиваться было из-за чего… В основном из-за накатывающих на него мыслей по поводу пошедших наперекосяк событий. Что те, что другие были безрадостными.

«Кто мог подумать, что в какой-то глухой деревушке мы сможем встретить достойный отпор? Ну да не в этом дело, такая своенравность легко гасится двумя лишними сотнями, а расходы на поход с той же непринужденностью возмещаются имуществом строптивых хозяев, благо тут есть чем поживиться. А вот то, что я сам выглядел не лучшим образом…

Что вообще потеряли те буртасы в этом забытом всеми богами месте? Неужто слушок о привозном новгородском железе уже прошел? Или это все-таки местные богатую рудную жилу нашли? Тогда прав был тот мальчишка, медом тут будет намазано еще долгое время… Как бы балынцы из своего Суздаля на запашок не заявились! – Сотник огорченно покачал головой и тут же восхитился: – Но как ветлужцы выкрутились! Надо же, посмели обвинить нас в отравлении этого лиходея, будто мы по-другому с ним разобраться не могли! Таких, как он, всегда подвешивают между двумя крепкими березками, чтобы они потом своими кишками собирали на званый пир все окрестное воронье! Однако поздно об этом говорить: что волосья на голове пересчитывать, если ее саму потерял… Теперь не отмоешься, тем более многие видели, как Масгут его поил! Я лично наблюдал, как эта облезлая буртасская собака вытряхивала последние капли из бурдюка! Если столько пить, то и вином можно отравиться, однако сомнения в нашей честности уже посеяны…»

Мысли сотника неслись вскачь, как скаковые лошади, испугавшиеся неведомой опасности. То есть резво и в разные стороны, однако в результате все они все равно возвращались к тому, что произошло на пристани. Бикташ уже давно себе признался, что именно прозвучавшее обвинение сыграло важную роль в том, что он так и не распорядился заткнуть каленым железом говорливого ветлужского полусотника. Вдруг это правда? Вдруг Масгут действительно совершил этот бесчестный поступок и с помощью яда отправил на тот свет излишне болтливого разбойника и татя? Тогда тень подозрения падет и на самого сотника, за стол с ним будут садиться с опаской…

Как бы там ни было, Бикташа в тот момент будто мешком по голове стукнули! А если учесть, что до этого он был погребен под толстым слоем песка, то этого оказалось достаточно, чтобы чуть-чуть промедлить и в итоге оказаться перед нерадостным выбором: начать резню на пристани и потерять большинство своих ратников или… Или отступить, потеряв лицо в глазах окружающих, но зато сохранить воинов своего рода, без которых он сам ничего не значит.

«Эх, былого величия уграм не вернуть, да и как это сделать? Сила уже не за нами…»

Вновь в голове блеклыми картинками замелькали образы сползающего обрыва, растерянных ратников, забирающихся в лодью под прицелом ветлужских стрелков, и ярящегося Масгута. Истины ради стоило признать, что эти эмоции были в большей степени направлены на хозяев веси, однако люди сотника за него испугались и готовы были пойти наперекор булгарскому вельможе. У того был личный десяток охраны, воины которого хотя номинально и подчинялись Бикташу, но без колебаний срубили бы ему голову, доведись доверенному лицу наместника выразить в его сторону свое неудовольствие. Так что перед светлыми очами Масгута командир угров предстал не один, готовясь к самому худшему, однако… Однако тот просто рассмеялся, слегка пожурил его за промедление и сказал, что все было сделано правильно. Кровь не должна была пролиться. Еще не время…

Играл он с ним или действительно просчитал всю ситуацию? Сотник был уверен только в одном: пока оставалась возможность взять ветлужцев хитростью или нахрапом, Масгут не будет применять силу. Особенно после того, как ему донесли о проволоке, которую местные хозяева продавали на торгу почти по весу, будто обычные крицы железа. Именно тогда Бикташ получил приказ прижать торговцев на пристани: нужно было узнать в точности, откуда растут корни у этого товара. Слишком много было намеков на ушлых новгородцев, или, как их называли булгарцы, галиджийцев. Хитрые северяне вполне могли начать распространять свое влияние на эти земли. А вот этого допустить было никак нельзя, да и материал для первосортных кольчуг был бы не лишним, не говоря уже о других занятных вещицах…

Ветлужцы им этого не позволили. Однако Бикташ был уверен, что их покорность лишь вопрос времени и в противовес своей гордыне строптивцам на противоположную чашу весов придется положить очень весомую лепту. Скорее всего, такой ценой будет свобода или даже жизни, ибо заносчивое поведение на этом свете ни к чему хорошему не приводит.

Кроме того, надо было учитывать, что команду подвести этих воев под булгарскую руку отдал сам наместник, как только узнал о железной посуде, грудами наваленной на ветлужских лодьях. Против его воли не попрешь, а сам он не отступится, поскольку слишком много сладких тайн скрывается за хлипкими воротами захудалой веси. И эти тайны могут принести неисчислимые богатства. Пусть основное достанется наместнику, однако при успешном раскладе сотне Бикташа тоже должно что-то перепасть! Главное, удержать удачу за хвост и не дать ей обернуться и цапнуть острыми зубками наглеца, посмевшего ее задержать…

Поэтому когда Масгут сказал сотнику, что остался еще один, совсем крохотный шанс решить дело миром к их общей выгоде, тот не раздумывал, чтобы ухватиться за него. Точнее, за тот самый хвост, который должен принести достаток его роду, а ему самому почет и уважение до самых седин. Причем ни на миг не сомневаясь, что должен это сделать лично, не доверяя никому распоряжаться своей судьбой. Да и перед хитрым булгарцем надо было как-то оправдаться. Как бы Масгут ни уверял сотника, что совсем не сердится на игнорирование его приказов, Бикташ не сомневался, что эта мерзкая лисица выставит его перед наместником виновником всех их неурядиц. Даже в случае успеха могло оказаться, что вместо призрачной удачи перед ним маячил приманкой хвост этой тявкающей стервы… Как бы их отличить друг от друга?